Глава вторая. Крошечка-Хаврошечка
Бросить взгляд не дано
Вглубь ее родословной.
Точно знаем одно:
Вряд ли были ей ровней
Те, кто чванства полны:
Дескать, род наш древнее...
Предков Ривы должны
В той искать Иудее,
Где Божественный храм
Возведен Соломоном
В назидание нам
Над священным Сионом...
По нечеткой канве
Пальцем в небо потыкай...
Может, Рива в родстве
С легендарным владыкой?
Может, вещий Моше –
Моисей Ривин предок?
Отложилась в душе
Песнь о давних победах...
Представляется нам:
Вывод вроде законный:
Праотец Авраам –
Ривин предок исконный.
Мойша – искажено
В окруженье безбожном
Имя то, что должно
Возглашаться, как должно.
Оба деда ее
В этом имени жили,
Книге книг житие
До конца посвятили...
В уваженье тону –
Нет превыше занятья:
Изучали Тору...
Все вокруг без изъятья
Почитанья полны...
Первым делом – супруги
Ибо обе должны,
Умножая потуги,
И детишек растить,
И мужей обиходить,
И друзей угостить...
А откуда доходы?
Майя, мама отца,
Держит лавку мясную,
Пашет в поте лица...
Муж, мол, в Книгу святую
День-деньской погружен,
Он – ученый, мыслитель,
Весь в Учении он...
-- Ребятня, не шалите!
Шейндл, мамина мать –
В бакалейной лавчонке
Стала соль продавать,
Чтоб супружник ученый
Пялил зенки в Тору,
Открывая глубины...
Было так, не совру:
Шейндл:
-- Мойша, любимый,
Я схожу на базар,
Присмотри-ка за лавкой!
-- Ладно, -- Мойша сказал,
Взяв из банки украдкой
От жены леденец....
И, в ученом экстазе,
На плечах в пледе, не
Опускаясь до «грязи
Матерьяльных забот»,
Над Торою склонялся...
Кто-то в с полки возьмет
Нечто... Чтобы убрался
Визитер из дверей,
Шепелявил невнятно:
-- Ну-ка, тут же скорей
Положите обратно!
Кто сюда положил,
Тот возьмет. Вы не клали –
Не касайтесь! – Блажил
Реб Рашковский в запале...
-- Что ж, посмейтесь над ним,
Чудаком, хоть сто раз, пан!...
Был с рожденья родным
Всем им город Тирасполь...
Только жаль, не сошлись
Их пути в мире с Ривой
Истрепала их жизнь
Раньше срока глумливо.
Только бабушка Шейндл
Задержалась для встречи
С внучкой, Барух Ашем!*...
Поминальные свечи
* Слава Богу! Дословно: да святится Имя Его! (ивр.).
В честь ушедших родных,
Пусть горят, не сгорая...
Светом память о них
Вновь и вновь озаряя...
У евреев в чести
Изначально ученье...
Пацанам лет с шести
Прививают уменье
Справа – влево читать
Для Торы -- алеф с бетом
Да деньжата считать –
И довольно на этом...
Мотл был озорник,
Шебутной непоседа,
Уставая от книг,
Досидеть до обеда
Не умел без проказ...
-- Накажу! – Лейб грозился...
Добрый Лейб... Хоть бы раз,
Хоть слегка приложился?
Никогда – лишь грозил,
Да и то – только шутка...
Он детишек любил
До потери рассудка...
Дядя Берл, мамин брат
Был жестянщик и слесарь.
Он племянников рад
Взять к себе... Интереса
У ребят – до небес:
Чинят велосипеды,
Режут жесть, лудят... Без
Платы – лишь за обеды...
Лет уже с четырех
Рива тоже в заботе:
Приучают ее
В играх – к женской работе.
Все пока до поры
Как бы в шутку: играя,
Рива моет полы...
-- Вот хозяйка какая! –
Щедро хвалят ее –
И «хозяйка» довольна...
Учат штопать белье...
Укололась...
-- Не больно!
Дай подую – пройдет! –
Ей внушают терпенье.
Мама Риве дает
Сверх всего порученье.
И, встречая шабат*,
Та подсвечники чистит.
Пусть, как солнце, блестят!
Крыльца кур вместо кисти,
* Суббота (ивр.)
Чтобы пыль обмести
И в любом уголочке
Чистоту навести...
-- Славно! – матушка – дочке...
Отмечали шабат,
На Него уповая,
Но три года подряд
Шла война мировая.
И румынский король
В ней – союзник России,
Что опасней порой
Неприятельской силы...
А на фронте – разброд:
Отступленья, потери...
И семнадцатый год
Революции двери
К пораженью страны
Открывает с цинизмом
Язвы века полны
Вшей траншей с большевизмом...
А союзник – слабак –
И уже – в Бухаресте
Немцы... Дело – табак:
Пораженье, бесчестье...
В декабре крайсовет
Бессарабии принял
Судьбоносный декрет:
«Романешти» отринул,
Лихо провозгласил
Учрежденье Молдавской
Нар. Республики... Взвыл
С камарильнй боярской
Неудачник-король
Фердинанд вероломный
И, как тать, «наколол»
Вмиг Россию... Погромный
Ввод румынских полков
Бессарабец запомнит
И моральных оков
Душу тяжесть заполнит.
Были злые бои
И восстанья случались
Персонажи мои
В гуще бед оказались.
Шлет Тирасполь отряд
Оккупантам в погибель.
Превращен город-сад
В смертью дышащий тигель.
В нем все тысячи бед
Выпадают евреям.
И спасения нет,
Хоть надежды лелеем.
По соседству живут
Сестры Саша и Паша...
-- Вновь погромы грядут,
Уезжайте, а ваша
Под присмотром у нас
Сохранится квартира...
От беды скройтесь с глаз,
От кровавого пира
Людоедов-румын
И молдавских бандитов...
-- Ну, а вам-то самим...
-- Мы же русские. Мы-то
Отморозкам страшны:
Ведь за нами – Россия.
Им евреи нужны...
Уезжайте, -- просила
Леву с Сурой сестра,
То ли Саша, то ль Паша...
-- От румын ждать добра?...
-- А коровы? А наша...
-- Мы за всем приглядим,
Уезжайте скорее...
Торопитесь!
-- Летим
В Кучерганы...
Евреи,
Кто совету не внял,
Пострадали изрядно...
Пыл грабителей спал –
Возвратились обратно.
Лейб хотел уплатить
За заботу соседям...
-- Бросьте, Лейб. Надо быть
Человечными... С этим
Не поспоришь... Потом
Распродали хозяйство,
Взяли собственный дом,
Но не ради зазнайства.
Дом кирпичный, большой,
Под осиновой дранкой...
В нем согрелись душой.
В нем просторно. Однако
Есть четыре еще
В нем на сдачу квартиры...
Пол в квартире вощен,
Окна выше и шире...
Дом приносит доход...
Лейб, понятно, рискует...
Год, как день, день, как год,
А душа-то тоскует...
По соседству в огне
Украина под немцем...
На гражданской войне
Как не быть интервентам?...
Всё с надеждою вдаль
Смотрит город днестровский.
Год двадцатый, февраль...
Вновь Григорий Котовский
Сто румынских преград
В жаркой схватке сметает,
Возвращает отряд,
Город освобождает...
Romania… (Король
Примеряется к ...mare*) --
Жжет тираспольцев боль...
Как о жутком кошмаре,
* Великая (рум.)
Помнит Рива о тех
Двух годах интервентских...
На Румынии – грех
Грабежей людоедских.
Но встает из руин
Постепенно Тирасполь
В напряжении спин
Стал красивей гораздо...
Риве только-то семь,
Но помощницей маме
Стала главной совсем.
Понимаете сами:
Вышла замуж сестра –
И уехала с мужем
От семьи, от Днестра...
Ривин труд в доме нужен.
Шлет сестра иногда
Из Захарьевки письма:
«Дни длинны, как года,
Здесь уже прижились мы...»
Додик Штейн, муж сестры
Стал служить в магазине.
Жизнь скупа на дары...
Все на Риве отныне.
Поручает ей мать,
Не взирая на возраст
Убирать и стирать...
Не успеешь – разнос даст...
Мать жалела б ее,
Да судьба не жалеет.
Все труднее житье:
Большевизмом болеет
Наравне со страной
Исстрадавшийся город.
Не прошел стороной,
Жрет тираспольцев голод...
Умирает народ –
Где картошка и крупы?
Лишь шагнешь из ворот,
А на улицах – трупы...
И семью обойти
Горе не пожелало:
Лейб, простывший в пути
Под дождем – до финала
Трудной жизни дошел –
Пневмония сгубила...
Как с отцом – хорошо,
Без него – трудно было...
Мотл вместо отца
Взял профессии бремя...
Обжигало сердца,
Остужало их время...
Выживал, кто как мог...
Все спасались в работе.
Захудалый шинок
Был их дома напротив.
Стала бабушка там
Что-то печь в лихолетье...
Как закуску к «сто грамм»...
Приходили к ней дети...
Выдавала тайком
По кусочку малая*
Пресноватым комком,
Ребятишек спасая...
* Пирог бедных из кукурузной муки...
|
|