Несмотря на головную боль, тошноту и горечь во рту, напоминавших о бурно проведенной ночи, начальник строительного департамента Иван Семёнович Мигунов все-таки отправился утром на службу. Вареной поступью добравшись до кабинета, чиновник упал в кресло. С трудом поборов дремоту, взял со стола несколько бумажек наугад и принялся лениво просматривать их. Но память его всё возвращалась к вчерашнему вечеру. Директор строительной фирмы «Асуан» Корытин устроил банкет в честь начала строительства нового казино. Мигунов, сыгравший в этом деле значительную роль, был на празднестве главным гостем – к нему обращались все взгляды, в его честь произносились тосты и поднимались бокалы. Хозяин торжества посвятил чиновнику пространную речь, в которой величал его «патриотом» и «государственником».
Все эти знаки почтения были для Мигунова обыденными и повседневными. Ни одно строительство в городе не начиналось без его решения, и потому благосостояние большинства присутствующих напрямую зависело от него. Чиновник привык к тому, что все вокруг затихают, когда он начинает говорить, ловят его ненароком оброненные фразы и смеются даже неудачным его шуткам. Мигунов презирал окружающих за их всеобщее подличанье и когда находился в плохом настроении, имел даже привычку особенно много острить, и, наблюдая, как все вокруг перед ним извиваются, в отвращении топил свою злобу. Но, презирая этих людей, чиновник в то же время иного отношения к себе не терпел. Более того, если бы кто-нибудь из них посмел бы вести себя с ним на равных или еще хуже – дерзить ему, то он бы непременно поставил себе целью навредить этому человеку или даже уничтожить его.
Но вчера Мигунов, вопреки своему обыкновению, не был в центре внимания. Он угрюмо сидел в углу, ни на кого не глядя и избегая разговоров, а под конец напился по-черному так, что его вынесли из ресторана на руках. Все это оттого, что в продолжение вечера чиновника мучила крепко засевшая в подсознании мысль. Она словно бы принадлежала не ему самому, а была шальной, залетевшей в голову по ошибке и теперь, не находя выхода, металась и зудела как назойливая муха. Мысль будто бы намеренно издевалась над Мигуновым – то прояснялась, становясь почти очевидной, так что ее можно было уже схватить в кулак, то снова исчезала в сумерках памяти. Иван Семёнович чувствовал, что мысль связана именно со строительством нового казино, но вот как – оставалось для него загадкой. Не отстала она и сегодня, продолжая свербеть в мозгу.
- Да что же это творится, господи! – отчаянно вскрикнул чиновник, вдарив ладонями по лакированной крышке стола так, что, подпрыгнув, взвизгнули телефоны. - Черт, да когда же это окончится, в конце концов!
В кабинет постучали.
- Войдите! – раздраженно отозвался Иван Семёнович.
Вошел Постников – крепколобый вертлявый малый, служивший у Мигунова порученцем и участвовавший во многих его не совсем чистых делах.
- Иван Семёныч, я по делу. Принес бумаги – договор аренды на землю и подряды – то, что вы спрашивали по поводу казино. – Он сделал ударение на последнем слове и, протягивая папку, угодливо заглянул начальнику сверху вниз в глаза, словно бы желая поинтересоваться, доволен ли он вчерашним банкетом.
Мигунов тяжело посмотрел на помощника, заставив его отвести взгляд, и резко выхватил у него бумаги. Постников, однако, не уходил.
- Тут только, одна загвоздочка вышла. – нехотя проговорил он. - В процессе строительства возникли проблемы с одним, гм… учреждением.
- Ну что за учреждение? – нелюбопытно спросил Мигунов.
- Дом престарелых… Он стоял там, где сейчас строится казино. Здание ветхое, давно не ремонтировавшееся, все равно пришлось бы его рано или поздно сносить. Начали расформировывать, но администрация ни с того ни с сего стала нам палки в колеса ставить: давайте, мол, нам новое здание. Пришлось нажать немножко - отключили им свет, отопление. Они сначала жаловаться пытались, ходили в прокуратуру, милицию, но там, сами знаете, есть наши люди. В конце концов, конечно, сдались, но для стариков это не совсем удачно прошло. Несколько человек даже, гм, - замялся он, топчась на месте, - умерли. Ну, мы оформили с главным врачом 17-й больницы Филимоновым будто бы они естественной смертью…
Мысль, терзавшая доселе Мигунова, вдруг стала очевидной и четкой, словно на неё навели резкость. К ужасу Постникова, у его начальника заблестели глаза, что всегда свидетельствовало о приступе гнева. Иван Семенович быстро встал.
- У тебя список умерших есть? – нервно спросил он помощника.
Постников подал дрожащей рукой бумажку, лепеча:
- Да вы, Иван Семёныч, не волнуйтесь. Вы же знаете, дело это обычное, обкатанное… Мы, помните, на Садовой, где сейчас торговый центр, общежитие расселяли, тоже не совсем безболезненно. И ничего…
Он не успел договорить. Мигунов уставился на него вмиг покрасневшими глазами и, что есть силы, заорал:
- В-о-о-о-о-о-н!
Когда перепуганный служащий выскользнул из кабинета, начальник департамента схватился за листок.
- Семёнов Олег Иванович, Денисова Вера Анатольевна – волоча губами, бормотал он. Глаза его остановились на имени, которое он больше всего боялся увидеть – Мигунова Марья Филипповна, 1927 года рождения. Чиновник бессильно повалился в кресло, все остановилось для него. В доме престарелых от холода погибла его мать.
Мигунов отправил ее туда несколько лет назад, когда после смерти отца за ней некому стало ухаживать. Чиновник когда-то собирался, дождавшись улучшения дел, забрать мать к себе, но со временем, когда дела и в самом деле улучшились, намерение это затерялось где-то на задворках памяти – слишком уж мало сочеталась его старая родительница с тем миром вещественно-денежных отношений, в котором жил Иван Семёнович. За хлопотами и заботами этого мира, нужного и весомого, он забыл о ней, и даже нарочно не смог бы вспомнить ни лица ее, ни голоса. Но происшедшее горе затронуло ту струнку, что есть в сердце каждого человека и словно бы давно забытая мелодия зазвучала в душе Ивана Семёновича, на миг поднимая его в сферы иные, лишенные стяжательства и равнодушия и вообще далекие от всего земного, что сопутствовало ему в жизни. От нахлынувших переживаний Мигунову стало холодно и неуютно, но еще хуже сделалось, когда он понял самое страшное.
- Ведь теперь там, где она умерла, казино будет – пьянки, шлюхи… - пролепетал чиновник помертвевшими губами.
Словно в ответ перед ним встали вдруг разгульные картины вчерашнего вечера и не только те, но и многие другие, похожие на них, полные разврата и паскудства. Они шумно проносились мимо его внутреннего взора, корчась и кривляясь.
Но на фоне их, словно икону вынесли в гудящую толпу, на мгновение расцвел тёплый образ его матери… И позорные, грязные сцены стали блёкнуть и утихать, заслоняясь им. Однако, образ этот погас, и прежнее опять заплясало перед глазами чиновника.
- Да как они смеют, как они могут, что же они делают? - лихорадочно шептал Мигунов. – Что же Я делаю! – разом осенило его. Головная боль, мучавшая с утра, стала особенно резкой и давящей. Наказывая себя в отчаянии за собственные равнодушие и бессердечность, которые он в один миг осознал, Иван Семёнович представил свою мать умирающей. Он воображал ее то лежащей на краю кровати, одной рукой комкающей холодную простынь, то бессильно тянущейся к стакану воды на тумбочке. Но эти видения, картонные и неестественные, не вызвали никаких чувств у Мигунова, так что он еще больше ощутил свою вину. В груди его стало жарко и тесно. Чтобы унять томление, он вскочил с места, прошелся несколько раз по кабинету, тяжело ступая. И, вконец обессилевший, рухнул в кресло.
Так сидел он недвижимо, потупив голову и пусто глядя на свои длинные белые руки, скрещенные на груди. Мигунов все больше ощущал тяжесть своей потери, и это чувство, смешанное со стыдом и жалостью к себе неожиданно сильно тронуло его. Впервые за много лет он заплакал и сидел, не вытирая слез и смотря перед собой сквозь их пелену. Только теперь он осознал как дорога ему память матери и все, что с ней связано. То единственное решение, на которое он был способен, созрело в голове Ивана Семёновича. Весь он собрался, как лев для прыжка, и приготовился действовать.
Резко схватил телефонную трубку, набрал номер.
- Постников, слушай меня внимательно! – четко проговорил чиновник. – Передай Корытину, что его 50 тысяч меня не устраивают! Меньше чем за 200 участок под казино не отдам! И речи быть не может! А деньги чтобы наличными, никаких рассрочек! Все!
Иван Семёнович с треском обрушил трубку на рычаг. Ему стало спокойно, волнение в нем улеглось, словно море после шторма, и он забыл о нем. Головная боль отпустила.
Мигунов нажал кнопку коммутатора и вызвал секретаршу.
- Светлана, принеси мне чайку.
- Вам с жасмином?
- Ты же знаешь, от жасмина у меня в горле першит, черного завари.
Секретарша вышла. Чиновник зажмурился и томно потянулся. Рабочий день начался.
|
|