Se non e vero, e ben trovato
(Если это и неверно, то все же хорошо придумано)
Он как всегда отсчитал одиннадцать ступенек и остановился. Пред ним была обычная дверь в обычную квартиру. Он часто приходил сюда, на одиннадцатую ступеньку, и никогда не задавал себе вопроса «Зачем?». Некоторые действия человек совершает порой, не задумываясь, и обескураживающий вопрос «Зачем?» иногда звучит вообще нелепо.
Он открыл дверь квартиры, как открывают дверь ванной, чтобы принять душ. Пройдя по нежилым комнатам, он почувствовал внутреннее удовлетворение – все было по-прежнему. Ничто не тронуто, ничто не сдвинуто с места. Здесь обрел материальную форму будничный упорядоченный беспорядок, разбросанный за этой дверью в иных формах, неосязаемых и невидимых. Даже то удовлетворение, которое наполняло его и которое он всегда здесь испытывал, выражалось в молчаливой и равнодушной ко всему изысканной внутренней обстановке квартиры.
Он привычно опустился в большое кожаное кресло и закурил. Закрыв глаза, он машинально прокрутил через себя всю текучку, оставив ее практически без внимания, и стал выхватывать из памяти все то, что у него происходило в прошлом и произойдет в будущем. Память выдавала информацию непроизвольную и самую неожиданную. Настоящее уходило на задний план и представлялось чем-то мгновенным, штрихом между указателем «прошлое» и указателем «будущее».
Внезапно в носу защипало, и он почувствовал терпко-кислый запах мокрых цветов. Не открывая глаз, он представил их в большой синей керамической вазе, стоящей рядом на стеклянном столе. Цветы были спутаны, лепестки помяты, крупные капли влаги маслянистыми шариками застыли на узких листьях. Он открыл глаза - ваза была пуста. Было бы странно ожидать здесь что-то иное, кроме звенящей опустошенности в каждом предмете. Однако на этот раз, это неожиданно вызвало у него тоскливое чувство досады. Слишком зеркально отображали находящиеся здесь предметы все его мысли.
По расслабленно брошенной руке скользнуло что-то привлекательно мягкое. Он опустил глаза – ему улыбался большой глянцевых черный кот, который изящно выплыл из комнаты. Появление здесь живого существа нисколько не удивило его. Он воспринял это как должное. И это было не случайно. Все, находящееся в этой квартире, было частицей его или ее мыслей, и, если такая частица вдруг давала о себе знать тем или иным образом, это означало, что ее просто оставили без внимания, и ей самой приходится бороться за свое существование.
Он поднялся и вышел из комнаты в холл. Напротив него стоял высокий мужчина, слегка покачиваясь с пятки на носок. Черты его лица и выражение глаз разглядеть было трудно. Но фигура и наклон головы заставили взглянуть на него внимательнее. Он, похоже, глубоко задумался, а может быть, просто застыл на секунду, как восковая фигура в музее Мадам Тюссо. Незнакомец выглядел усталым, подобно молодому страннику, долго и бессмысленно блуждающему по иссохшим пескам неизвестной пустыни.
Он молча смотрел на незнакомца с неприятным ощущением, что они уже где-то встречались, но где и когда – вспомнить не мог. Он точно знал, что ни раз говорил и даже спорил с ним. Знал также, что обманывал его. Однако, только сейчас, стоя напротив этого незнакомца, совершенно четко осознал, что просто всегда завидовал ему. Он отвернулся и сново закурил.
Она любила его – вот чему он завидовал. Любила этого незнакомца, и он чувствовал себя обделенным. Это чувство постоянно его преследовало на каждом шагу, ежечасно, ежесекундно. Он все больше и больше понимал, что она никогда не принадлежала ему так, как этому человеку. Они все были одинаково в безвыходном положении: он любил ее, она любила того незнакомца, а незнакомцу было, по всей вероятности, не нужна ее любовь. Он был самодостаточен, циничен и равнодушен.
Он сделал шаг, желая вернуться обратно в комнату, но вдруг остановился. Странное предположение неожиданно четко дало о себе знать, уже в следующую минуту сформировавшись в точную уверенность. Он встряхнул головой и усмехнулся: «Не может быть», - однако сомнений уже не было. Большое зеркало, которое всегда висело в сумрачном холле, сыграло над ним глупую шутку – он видел свое отражение. Незнакомцем был он сам.
Желая еще раз убедиться в этом, он обернулся и подошел к зеркалу. К его удивлению отражение не обернулось, как следовало ожидать, а стояло к нему спиной - его спиной. Он подошел ближе и протянул руку к холодной и гладкой поверхности старинного зеркала – рука прошла внутрь, не наткнувшись на преграду. Сможет ли он сам, целиком, пройти внутрь? Он сделал шаг, другой…Оборачиваться не имело смысла.
Яркий солнечный свет ослепил его. Перед глазами закружили расчлененные на спектры солнечные лучи. С каждым последующим шагом все глубже ощущалось острое желание не останавливаться ни на секунду. Нарастающий внутренний азарт и искрящийся восторг свободного полета заставили его легко двигаться вперед. Мысль о том, что покрываются километры, целые бескрайние пространства была естественной и не удивляла. Один шаг равнялся квадратам полей и лентам лесов. Двигаться было необычайно легко. Он ощущал себя совершенно полым, не обремененным ни мыслями, ни жизненно необходимыми физиологическими системами. Беспозвоночный, бескровный, обтекаемый. Воздух не встречал в нем никакой преграды и направлял свои потоки сквозь него, словно сквозь трубу, вымывая весь накопившийся шлак. Ветер был пропитан запахом горькой сухой травы.
Наконец, его шаг замедлился, стремительный полет прекратился, и до сознания добралась мысль, как необычайно остро воспринимает он все окружающее. Из общего стремительного потока выделилось огромное поле, высокая темно-бурая трава, разбросанные мазки мелких цветов, где-то за спиной остался лес. Какофония звуков, которая обрушилась на него вначале, теперь расчленилась на гармоничные взаимосвязанные созвучия. Он слышал, как напряженно на высокой ноте льется солнце, как звенит тишина, как оглушительно громко прогибается трава под его ногами. Теперь он ощутил в себе плоть и вес. Он глубоко вдыхал потоки струящегося воздуха, страстно желая впитать каждой клеткой своей вновь обретенной плоти свежесть и чистоту, которой все было напоено вокруг. Внезапно он почувствовал ту всеобщую силу, которая связывала его с Создателем и единила с Природой. Он осознал себя частицей единого целого, ядром, в котором сходились все линии и циклы космической жизни. Эти нити шли из глубин Земли, через подземные русла, расчленялись, чтобы соединить между собой травы, деревья, лучи солнца, переплетались на линии горизонта с могучими линиями планет и галактик, и, наконец, сходились и концентрировались в одной точке – на переносице.
Он остановился. Все прочие звуки заглушил стук его сердца. Нагнулся, как можно медленнее, и потянул за стебель полыни, сорвал. Нагнулся еще – быстрее, еще и еще… Трава резала руки, щекотала лицо, душный запах сухих полевых цветов обжигал горло. Теперь идти было трудно. Трава опутывала ноги, руки не справлялись с большой охапкой цветов. Стрекотание звуков уступило место тишине.
Он никогда не думал, что звуковую лавину может заглушить тишина. Она как огромный нарастающий вал накрыла вокруг все, словно внезапно выключили звук. Осталось одно лишь видимое движение – движение травы, крыльев птиц, ветра, его тела и ног. Тишина давила на уши и заставила замереть.
Где-то вдали, на линии горизонта, появилась черная точка. Он увидел ее сквозь цветы и заметил, что с каждой минутой она все сильнее увеличивалась в размерах и бесшумно приближалась по одной из тех линий, которые сходились на нем. Он попытался пойти ей навстречу. Шаг стал жестким и уверенным. Уже совсем близко, когда, наконец, понял, что это было, он бросился вперед, побежал, роняя на ходу спутанные цветы и оборванную траву. Он бежал навстречу несущемуся поезду под оглушительный грохот колес.
Он задыхался. Черная всепоглощающая масса грохочущего металла, стремительно приближающаяся с каждой минутой, затмила солнце. Он ждал неизбежного – холодного и тупого удара и желал его. Все ближе, ближе… еще секунда и белый просвет между ним и поездом сжался и …Он влился во встречный сметающий поток, став его атомом, его мельчайшей частицей, и понесся вместе с ним.
Коридор был длинный, устланный мягким зеленым ковром с коротким ворсом, похожим на искусственную траву. Под ногами отчаянно стучали колеса. Сквозняк трепал на окнах белые воздушные занавески. В конце вагона хлопала дверь в тамбур. Дверь в последнем купе была приоткрыта.
Он быстро прошел вдоль вагона в тамбур, повторяя подпрыгивающие движения поезда, и остановился там на секунду. Он знал, что останавливаться нельзя, надо продолжать двигаться вперед, вперед вдоль поезда, который несет его обратно. Но почему он стоит? Почему поворачивается и идет обратно, нарушая свое движение и подчиняясь движению черной металлической массы? Он понимал, что нарушает некие правила и теперь ему придется пропутешествовать остаток пути, сидя в теплом купе, маленькой ячейке, избранной им из бесконечного числа ей подобных. Он стоял у приоткрытой двери, медля совершить последний шаг внутрь. Что вернуло его? Что остановило от упоительного движения вперед? Не движется ли он просто по знакомому кругу, который привел его в то место, где частица с условным названием “начало” сливается с частицей с названием “конец” в единое неразрывное целое.
Какие-то далекие смутные образы, звуки рояля, тонкий силуэт всплыли в его памяти, словно из другой жизни. Он почувствовал ее дыхание, тихий голос, запах волос, прикосновение руки, испуганный взгляд. Он вошел в купе и огляделся.
Комнату, так хорошо ему знакомую, наполнял мягкий свет заходящего солнца. Рядом с большим кожаным креслом, еще сохранившим след его тела, стояла пепельница с его недокуренной сигаретой. Стол был накрыт на двоих. Горели синие свечи, в центре стола стоял букет его полевых цветов, перепутанных с сухой травой. Ему показалось, что он услышал ее шаги, шорох ее одежды и обернулся, чтобы, наконец, крикнуть ей те слова, которые им когда-то были так нужны, но крик замер. Он опустился в кресло, совсем не удивившись, что вновь оказался в их комнате и даже обрадовался.
Возвращение.
Постепенно внутреннее равновесие вернулось к нему, блеск глаз сменился на равнодушный холод, он глубоко вздохнул и, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза.
|
|