О, поклянись, что веришь в небылицу,
что будешь только вымыслу верна…
(В. Набоков «Дар»)
Лекция по психологии – скука смертная. В тетрадке одна за одной появляются строки…
«Она
Рост 1 м 65 см. Волосы длинные, темные, глаза серо-голубые. Легкий загар (все-таки неделя на юге). Вес….. м-м-м-м ….. хотелось бы 55, но, в общем, приблизительно 60 (далека от идеала – пора кончать кушать!).
Любит море, паруса, историю, книжки и мечтать…»
Длинная челка в очередной раз упала на глаза. Преподавательница слишком нервно (психология же!) вздохнула и снова начала нести чушь…
«Размеры: одежды – 44, обуви – 39 (какие, к черту, размеры? причем здесь это?)»
Ручка стремительно нарисовала две черты поверх слов о размерах и продолжила свой танец над тетрадкой.
«Он
Рост 1 м 78 – 1 м 85. Размер ноги – 45 (откуда это?! кажется, какой-то женский журнал? фу! даже вспоминать противно!). Глаза зеленые; волосы русые короткие (длинные – это слишком …да…слишком БАНАЛЬНО – вот оно, нужное слово). Любит море и футбол, читал «Двух Капитанов» (это уже детский сад какой-то! помнится, 10-ый класс. наивная была)»
Рука в очередной раз убрала челку с глаз, а взгляд пронесся по аудитории в сторону доски и о-о-очень утомительного лектора. Взгляд остекленевший, у нее всегда стекленеет взгляд, когда она мечтает.
Строчки в тетрадке растут дальше…
«Вес…(это непонятно. я не разбираюсь в том, сколько ОНИ весят). Загар далеко не легкий, а въевшийся (все-таки месяц на юге в походе)»
Ручка зависла над бумагой, и вдруг была отправлена на стол, где спокойно и пролежала до конца лекции…
Погода над Москвой стояла хорошая, печально-радостное бабье лето…
«Хорошая погода для прогулки…» - подумала она, крепче сжимая учебник английского, который из-за фотоаппарата хронически не лез в сумку.
«На ней: олимпийка и подвернутые джинсы, конский хвост и кроссовки»
«На нем: олимпийка, рубашка, джинсы и кроссовки (а-а-а! кошмар универсальной моды!)»
…Если постараться, то Тверская улица в Москве может превратиться в Невский проспект, Красная площадь – в Дворцовую… Думаете, не может?
Да нет, может…
По крайней мере, если не считать повороты и идти с закрытыми глазами. Все равно неубедительно…
Они пошли вниз по Тверской (Невскому) вдвоем. Она, слегка повернув к нему голову.
«У него сумка через плечо, в которой фотоаппарат и книжка (какая? неважно…какая-то)»
«Почему ты не любишь Москву?» - спросил он, улыбнувшись ее глазам.
«У Москвы женский характер, даже бабский… Переменчивый какой-то.
Понимаешь? Не люблю, когда у людей слишком бабский характер»
(Ой, я, кажется, сказала это вслух. Та женщина на меня как-то странно смотрит).
«Ты замечала, на Невском гораздо меньше всяких магазинов с одеждой, чем в Москве, на Тверской? Зато на Невском много книжных и кафе».
«Может, это только кажется…»
Она резко остановилась перед спуском в подземный переход на «Охотном ряду».
«Давай не пойдем на Васильевский? погуляем Где-нибудь в переулках?»
Моховая улица стала Миллионной…
Не знаю, мне лично всегда казалось, что названия похожи, а больше ничего общего…
«Встречный вопрос, а за что ты любишь Питер?» - она окинула взглядом безлюдную Миллионную (т.е. людей на Моховой).
«По твоей логике, за суровый мужской характер. За атмосферу, за реки, за море, за то, что Питер – это Питер!»
«А посмотри, какое здесь небо! Там, в Москве такого никогда не бывает. Оно многоэтажное, ты видишь? Это из-за моря?»
«Не знаю…»
Моховая сменилась переулком…
Они теперь просто бродили по Питеру, а она – по московским улицам с облупленными фасадами уставших домов.
«Ты хорошо знаешь город?» - ей было по-настоящему интересно.
«Можешь про каждый дом рассказать?»
«Про многие… Но не сейчас. Сейчас хочется просто гулять…»
«В Питере много иностранцев, на каждом углу,» - сказала она.
По переулку в Москве навстречу ей прошли два безликих матерящихся подростка.
Она вздохнула… Здесь, в Москве, вздохнула, а там – улыбнулась ему, а он улыбнулся в ответ.
«Здесь у нас очень много львов. Разных,» - сказал он, указав на величественное животное перед крыльцом какого-то дома. – «Я их собираю – у меня дома целая коллекция. Вернее, конечно, не львов, а их фотографий».
«В Москве тоже есть, но мало, наверное, я помню одного… Спящий такой, но где не помню. Странно, правда?»
«Совсем нестранно. У вас сумасшедший город. Муравейник…»
«Мне кажется, если бы я здесь жила, жить было бы легче».
«А многие не любят наш город. Не переносят просто. Говорят, что климат плохой. Питер в моей душе… Давно и надолго… Посмотри, Исаакиевский собор…»
Она посмотрела в сторону Храма Христа Спасителя, грустно вздохнула. И так же грустно улыбнулась над «Медным всадником» - не совсем «медным» и не совсем «всадником» - Петром Христофором Первым Колумбом, упирающимся макушкой патлатой головы в серую дымку облаков.
«О Питере нельзя говорить банальности…» - он, взяв ее за руку, перевел через питерский сумасшедший перекресток без светофора. – «Знаешь, «Люблю тебя, Петра Творенье» - это уже банально, это обложка для туристов, для пустых людей, желающих наполнить себя чужими впечатлениями. Послушай:
Сползает времен накидка
с деяния и злодейства.
Я столько веков здесь не был,
что дайте хоть жизнь прожить,
где Невский проспект, как нитка
в иголке Адмиралтейства,
пытается серое небо
к промокшей земле пришить…
Она слушала, вернее припоминала что-то давно прочитанное, низко опустив голову. А потом тихо произнесла:
«Мне так хорошо, что хочется сесть где-нибудь на лавочке или здесь, просто на обочине, и поплакать».
«Так давай сядем и поплачем,» - почти обрадовался он.
«Нет, плакать мы не будем,» - грустная улыбка лишь коснулась ее губ и глаз на самых кончиках ресниц.
Темнело… Становилось поздно и в Москве, и там, где-то в Питере…
Они пошли в сторону Метро, которое в Питере стыдливо прячется, а в Москве кичится своим присутствием и своей неинтересно-подземной историей, блеском сгинувшей империи…
Питерское метро спасают от затопления, а Московское пора спасать от затолпления…
Она стояла перед своей обыкновенной дверью в одном из подмосковных городков.
Она знала, что это ее квартира в одном из подмосковных городков…и ничего больше…
Оглянулась, а там – они. Он и Питер… Он виновато улыбался: «Погуляем завтра?»
«Конечно», - сказала она.
Тут дверь открыла мама.
|
|