Любовь! Это сладкое и горькое, волшебно сияющее и грязно ухмыляющееся, затертое и заплеванное, желаемое и отвергаемое, очаровывающее и разочаровывающее, но все равно царящее над миром слово - ЛЮБОВЬ! И от первых нежных материнских объятий до утишающих боль объятий небезызвестной старушки с косой узнаешь о любви (о любви вообще) много интересного.
Елена открыла дверь. На пороге стояла дочь - красавица, умница, мечта десятиклассника. При этом глаза у нее были, как у побитой собаки: тоскливые, но с надеждой на прощение. В руках она держала змею.
-- Мамочка, это уж. Правда хорошенький? - Машкин голос при этом дрожал, а надежда в глазах таяла.
Так. Съездила с подружкой на Птичий рынок за кормом для подружкиных рыбок. Предусмотрительная Елена денег Машке с собой не дала - только талончики на проезд. Все равно не помогло...
- Я попросила его только подержать, а потом не смогла отдать...
- Тебе его подарили что ли?!
- Нет... Наташа взаймы дала...
Главное - спокойствие. С Наташей потом разберемся и все ей скажем, что думаем.
- И где он будет жить?
- В трехлитровой банке!
- А кормить чем?
- Мне все рассказали! Он неприхотливый! Он фарш мясной по чуть-чуть ест всего раза два в неделю!
Машкины глаза уже сияли, но не от непролившихся слез: она уже поняла, что их с ужом не выставят за дверь.
Тетушка-ветеринар считала, что городскому ребенку, растущему среди кирпича и асфальта, остро необходимо общение с природой, дабы не очерствела ребеночья душа. Поэтому Аленка, приезжая к бабушке в деревню, получала неограниченную свободу на это общение. Тетушка дополнительно к своему и бабушкиному хозяйству специально для племянницы покупала на лето то кроликов, то козочек, то китайских маленьких курочек под предводительством роскошного боевого петушка. Пусть тощее и бледное дитя асфальта ухаживает за этой животиной и проникается любовью ко всему живому...
Опыт удался. Даже с перехлестом. Дитя, запертое зимой в холодный камень города, залюбило своих летних подопечных глубоко и страстно, без того разумно-хозяйственного подхода, который присущ всем деревенским от мала до велика, и который позволяет им с удовольствием потреблять свою свининку и свою курятинку.
Их легко было любить: пушистых милых звериных и птичьих детенышей! Крольчат, козочек, цыплят... Ведь дети и звери умеют говорить на одном языке.
Аленка росла, превращаясь в Ленку, Лену, потом в Елену... Все реже она выбиралась к бабушке - учеба, работа, семейные заботы... Тетушке дали квартиру в городском доме, бабушка постарела и сдала, хозяйство незаметно сошло на нет, так что даже завалящего кота не было теперь там, только небольшой огородик. И всякая животина исчезла из Елениной жизни, наполненной теперь взрослыми серьезными заботами и любовями, оставив на дне души неясную тоску по мохнатым подопечным.
Когда семья Елены обрела, наконец, собственное жилье, дети ее как раз вошли в тот возраст, когда они тащат в дом всякую живность. Первое время она ухитрялась всех приносимых в дом мохнатых сирот, отмыв и накормив, пристроить в добрые руки. Но случилось так, что один хомячок таки застрял и прижился в Елениной семье.
Хомячок был нелепым, странной помесью каких-то хомячиных пород: персиковый окрас, черные глазки и длинный пух сзади, образовывавший почти павлиний хвост. Дети есть дети, и скоро уход за хомячком плавно вошел в череду Елениных домашних дел. Ей это было не трудно, а даже радостно - она, как когда-то в детстве любила всю тетушкину живность, полюбила этого нелепого зверька.
Хомячиный век короток. Но недолго пустовала его клетка. Добрые люди оделили младшую дочку крысенком. Елена напряглась: крыса есть крыса - наглая морда, голый тощий хвост - бр-р-р! Но эта была ничего себе, довольно милая: беленькая, с темной головой, как бы укутанной в пуховый платок, с черными бусинками глаз, как у незабвенного хомячка. И скоро, смирившись с голым крысиным хвостом, Елена полюбила и крысенка. Рос он быстро, но как-то непропорционально: голова оставалась маленькой, зато туловище раздавалось просто на глазах. Как-то вечером в Лениной голове зародились неясные и нехорошие подозрения, но прояснить их для себя она не успела: утром она обнаружила резко похудевшего крысенка и кучку новорожденных крысят, похожих на живые розовые бобы. Хорошо зная, что такое растить детей, Елена прониклась еще большей любовью к многодетной крысе.
Подросших крысиных детишек раздали по людям, но разнокалиберное зверье с тех пор с завидной регулярностью стало оседать в Еленином доме. Всех их надо было селить в приемлемых для них условиях, кормить подходящей едой, иногда - лечить, и справочная литература про зверей с еще большей регулярностью заселяла одну книжную полку за другой.
Однажды, открыв дверь мужу, вернувшемуся с работы, Елена насторожилась: он как-то странно смотрел на нее.
- У Палыча сегодня был... Какая у него собака! Такая умница, красавица, породистая!
- А что за порода?
- Ротвейлер...
- Первый раз слышу... А выглядит-то как?
- Ой! Это такие умные собаки! Красивые! Черные! А ноги, пузо и морда рыжие! И бровки рыжие! ...
- А большая?
- Не, не очень... Среднего размера... Их за границей в качестве компаньонов заводят! Они спокойные такие! ... У нее щенки скоро будут...
- ...
- Палыч одного щенка нам хочет подарить...
Да! Только собаки им сейчас не хватает. Прокормиться бы самим - отпущенные на свободу цены растут с устрашающей скоростью, кормилец один на пять человек - да и то, платят ему нерегулярно... Но отказаться - сложно: ведь Палыч - начальник маленькой мануфактурки, где теперь работает муж, и от него зависит их благосостояние. Обижать его нельзя.
Сука ощенилась десятого ноября, в День Милиции.. Щенков она отказалась кормить сразу, а вскоре чуть сама не умерла, но двенадцать щенков из пятнадцати выжили. А Палыч часть денег из фонда зарплаты вгрохал в ветеринара и запасы детского питания"Малютка". Елене жалко было этих полусирот, эту несчастную, еле выжившую мамашу, и двадцатипятикилограмовый мешок просроченного сухого молока из американской гуманитарной помощи многодетным она отдала для палычевых щенков.
Рассказы мужа про щенков походили на рассказы про зону бедствия: палычева жена взяла отпуск на работе и теперь валится с ног, выкармливая щенков, Палыч с горя ушел в запой, щенки слабые, маленькие... Их надо скорее раздавать в хорошие руки, чтобы выходить.
Елена решилась взять одного щенка, подкормить, подготовить к продаже, а на вырученные деньги дать объявление на телевидении в коммерческой программе о продаже остальных. За неделю этот гениальный план был с блеском осуществлен... Но только продав щенка, она поняла, что привязалась к нему. И все здравые мысли о том, что содержание собаки - дорогое удовольствие, как-то испарились. И Елена, месяц стоявшая насмерть и утверждавшая, что щенка в дом можно будет пронести только через ее труп, сама попросила мужа напомнить Палычу об обещанном подарке .
И вот звонок в дверь. Елена с детьми бегут, открывают. Заходит муж и из-за пазухи достает кулек, свернутый из цыганистого павловского платка, а из него видна наивная мордочка собачьего младенца.
Дальше платок развернули, и в нос ударил резкий запах рыбы! Этот мохнатый ребенок в лечебных целях был обмазан какой-то вонючей мазью и выглядел ужасно: слипшаяся иголками шерсть напоминала шкуру ежа, набитое едой (в дорогу) пузцо свисало ниже колен, кривые лапы разъезжались... И этот одуряющий, ненавидимый Еленой запах рыбы! Фу-у! Никаких чувств, кроме отвращения и, может быть, капельки жалости это существо в Елене сейчас не вызывало. Взяв брезгливо, через силу, несчастного, одуревшего от дороги щенка и, неся его в ванную отмывать, она с изумлением думала : "И ведь я буду его любить!!..."
Но, оказалось, что любить она может не только собаку, хомячка, крысу и другое разнокалиберное мохнатое зверье. Принесенные в дом два микроскопических полупрозрачных улитенка и выросшие в здоровых - с ладонь - улиток, тоже заняли свое место в ее сердце. Когда выбиралась минутка, Елена наблюдала, как неспешно и грациозно ползают они по аквариуму, замирая в необычно красивых пластичных позах. Машка назвала их Маркуша и Лунчик. Изумленной маме Машка объяснила, что когда улитятам на пробу давали всякие вкусности, то Маркуша ел морковку, а Лунчик - лук, поэтому такие их имена казались Машке совершенно логичными. Смуглый Маркуша и светлокожий Лунчик, оказалось, могут одинаково успешно исполнять как мужскую, так и женскую роли: поэтому они поочередно отложили по горке удивительно красивых перламутровых, размером с крупную красную икру, яичек. И скоро по аквариуму Маркуша и Лунчик ползали уже в окружении целой оравы прелестных полупрозрачных улитят, напоминавших Елене инопланетян.
А потом в доме, в следствие странного и нелепого стечения обстоятельств, поселилась довольно симпатичная мадагаскарская тараканиха Донна - любимица младшей дочки. Вообще-то Донну купили в качестве корма для знакомого геккона, но, оказалось, что Донна геккону не по зубам - слишком большая. Так и осталась она жить в доме. Елена привыкла к ней - животина все-таки, ухода требует, да и крылышки на спине Донны напоминали расписные крылья бабочек. А еще потрясло Елену оригинальное Доннино материнство: однажды тараканиха отложила в своем аквариуме пенальчик прямоугольной формы, плотно набитый рядами прямоугольных же яичек, а на утро из пенальчика выбралось двенадцать штук маленьких, кругленьких, похожих на броненосцев, а вовсе не на Донну, ее детишек. Они ели все подряд несколько дней и не росли, а потом вдруг скинули старые шкурки, и оказались вдвое крупнее. Так, поэтапно, они и подрастали внезапно за одну ночь, пока однажды, сбросив старые шкурки, не стали взрослыми и похожими на мать.
Бельчонок, подобранный в лесу и прижившийся в доме, подаренный морской свин, очередной хомячок, и вот теперь еще ужонок... Еленин дом все больше напоминал Ноев ковчег, наполненный людьми и всяким зверьем, плывущий в житейском море. И всех их: и мужа, и детей, и друзей, и это зверье, подчас непривычно странное, со своими повадками и удивительными особенностями - всех их Елена по своему любила. Это был ее маленький мир, и через него она любила всех людей, детей, зверей, все травинки- былинки - весь огромный живой мир! И это было ее счастье.
|
|