ГЛАВА 9
ДЕСЯТЬ ЖЕНЩИН РУСТАМА СТЕРХОВА
Пробыв десять дней дома, Рустам самолётом вернулся в Москву. В столице уже была осень. Особенно это чувствовалось после ташкентского тепла и солнца. Моросил несильный сентябрьский дождь. Ветер нёс прохладу и заставлял ёжиться. Начался листопад. Прилетевший дневным рейсом Стерхов добрался до общаги под вечер. Кефир и Левчук были на месте. Поздоровавшись и обменявшись положенными весёлыми фразами, Рустам вытащил привёзённые гостинцы: маленькую дыньку и банку персикового варенья. Левчук, с трудом отлепив зад от кровати, пошёл за водой для чая.
ЁЁЁЁ
На следующий день, в среду, Рустам вышел на работу. Серёга Крутов, к которому он зашёл ещё накануне, был этому несказанно рад. И Стерхов понял, почему. С началом учебного года количество мусора с студгородке выросло на порядок. К тому же, стали опадать листья. Управляться на трёх участках, да ещё учась, Серёге было, конечно, невозможно.
Отработав кое-как (отвык уже), Рустам привёл себя в порядок. Оделся стильно, в самое лучшее. Новые серые туфли, которые ему родители подарили, классно сочетались с импортными серыми штанами. Красивая голубая рубашка, чёрная кожаная куртка. Сам на себя в зеркало загляделся. Марина будет довольна. Захватил с собой гостинцы: вторую дыньку и несколько груш, которые специально выбрал для Марины на базаре в Ташкенте.
Проделав длинный путь, Стерхов прибыл в Кооперативный институт заблаговременно. Разузнав, где главный корпус, и где в нём вывешено расписание, он нашёл в нём группу Марины и узнал, какая у группы последняя пара: «Управление качеством продукции», аудитория 205. Номер аудитории не совпадал с тем, который был записан в записной книжке со слов Марины: 315. Что делать? Рустам прошёл на второй этаж, к двести пятой аудитории, открыл дверь и заглянул. Аудитория была большая, в ней находились, как минимум, три группы. Стерхов попытался разглядеть среди студентов Марину, но преподаватель из-за кафедры гаркнул: «Закройте дверь». «Подожду здесь, раз в расписании так написано. Может быть Марина меня увидела». – подумал Стерхов, и стал дожидаться окончания пары.
Прозвенел звонок, через десять секунд из аудитории повалил народ. Марина не выходила. Рустам, дождавшись, когда поток студентов уменьшится, зашёл вовнутрь. Цветкова отсутствовала. Он поинтересовался, здесь ли занималась нужная ему группа. На удивление, никто точно не знал, но выяснилось, что лекция была вовсе не по «Управлению качеством продукции». Стерхов поспешил на третий этаж, в триста пятнадцатую. Там уже было пусто: все ушли. Только две девушки стояли неподалёку от аудитории, о чём-то разговаривая.
- Извините, - обратился к ним Рустам, – мне нужна Марина Цветкова, вы не подскажете, она была здесь?
- А она уже ушла, наверное, – ответила одна из девушек.
- Они в деканат собирались зайти, – уточнила другая.
- А где деканат?
- На четвёртом этаже.
- Спасибо, – поблагодарил Стерхов, и помчался на четвёртый этаж.
Деканат он нашёл довольно быстро, но Марины не было и там. Он прошёл по коридору, постоял минут десять рядом с дверью деканата, но Цветкова не появилась. Настроение его сильно ухудшилось. Стоило ехать в такую даль, чтобы так обломилось. Не могла подождать лишние две минуты. Ещё эту дурацкую дыню пёр. Рустам вышел из здания института и уныло зашагал к платформе. «Пропади оно всё пропадом», - думал он.
Сев на «Соколе» в шестой трамвай, Стерхов обнаружил там Леночку Захарову из Пищевого института. Познакомился он с ней на свадьбе у Бориса Лебедева. Тогда она оказалась с Севой Быковским, а Рустаму досталась Надя Снежинская - тоже подруга невесты. Со Снежинской тогда у Стерхова начал завязываться роман, который окончился ничем. Сева Леночкой овладел, но только единожды, через два года после знакомства и при весьма забавных обстоятельствах. Рустаму Лена нравилась, и от досады на Марину, он стал с Захаровой флиртовать. Завёл легкую беседу с изобилием удачных шуток, не характерных для него, но почему-то рождавшихся в тот момент легко. С последней их встречи Рустам возмужал, стал лучше одеваться и у него появилась интересная причёска. И Лена им заинтересовалась. Стерхов это уловил и стал развивать успех. При выходе из трамвая он галантно подал Леночке руку, пошёл провожать до общежития. По дороге скормил ей почти все груши. Хотел даже отдать дыньку, но зажал в последний момент. Лена щебетала и смеялась. Ей было приятно внимание Рустама, но в гости она его не пригласила, как он ни намекал. И от свидания отказалась. Расстроенный ещё больше, Стерхов отправился к себе общагу.
На входе, на всякий случай заглянув в почтовый ящик, он с удивлением обнаружил там письмо от Марины. Недоброе предчувствие кольнуло душу. Положив конверт в карман, он поднялся в комнату. Хотел сперва переодеться и сходить в душ, но лежавшее в кармане письмо жгло грудь. Сняв куртку и присев на стул, он распечатал конверт и, под любопытным взглядом Кефира, принялся читать.
Рустамка здравствуй мой любимый!
Ты, наверное, очень удивился когда увидел моё письмо. Ты уж извини, но мне так не хватает тебя. Ты так надолго уехал. Я даже от скуки лежу в больнице, чтобы время быстрее пролетело. Лежу в институте Склифософского. Подробности потом, а то мне ещё нельзя волноваться. Но ничего страшного, всё обошлось благополучно. Со вчерашнего дня я уже хожу, сегодня приезжала мама, ей кто-то сообщил, узнала бы кто, надавала бы, но факт тот, что не из больницы, потому что скорая меня забирала с шарикоподшипника и адрес был написан тот. Ну да ладно.
В нашем «общем заведении» я была неделю тому назад, мне сказали, что у тебя хорошие анализы! А я так и не успела сдать контрольный анализ, т. к. отдыхаю теперь здесь. Но я вчера позвонила туда и предупредила почему меня не было на приёме и мне сказали ничего страшного, после больницы приеду и сдам контрольный анализ. Надеюсь у меня всё хорошо?! Надеюсь и у тебя теперь всё нормально, а то у меня всё ещё дурные мысли. Отдохнул хорошо? А орешки привёз или забыл? Умничка!
Котик, я так хочу к тебе, я даже сама удивляюсь.
Я тебе купила носочки красные и белые в крапушку, чтобы по ночам ты не мёрз один, а то сейчас ещё не топят, но уже холодно. Не то, что у вас дома.
Рустам, если в понедельник ты приедешь позвони по телефону 928-40-04 и спроси выписали меня или нет (я в 57 палате). Если не выписали, то если х о ч е ш ь, можешь придти с 5 до 7.00 вечера (или с 11.00 до 2 дня). Институт находится на Колхозной (недалеко от проспекта Мира и Кировской). 7 отделение 5 этаж. Но всё-таки я буду проситься, чтобы выписали, а то я уже неделю здесь, может и выпишут. А то на улицу не выпускают, радио и ТV нет, даже зеркал нет. Я уже своё лицо не видела неделю, но говорят, что я розовенькая как поросёночек. (В начале строчки была нарисована маленькая поросячья мордочка с косичкой) Вот такая вот, наверное! Ну, а если выпишут, то как договорились, встретимся в среду, в институте. Я ТЕБЯ ОЧЕНЬ БУДУ ЖДАТЬ! Ты мне сегодня снился и у меня с утра начались «санитарные дни», правда раньше немного, но ничего, главное что начались!!!! В аккурат к твоему приезду.
Сегодня может Путро приедет, спрошу как насчёт квартиры. Неделю тому назад ещё не было ничего у них, они в общаге пока были.
Да, я прочитала уже 2 книги: Пётр Павленко «Счастье» и Василия Золотова «Море без чаек». Вот, как и обещала! А самое главное – я тебе не изменила, даже и в мыслях не было. Только кольца у меня теперь нет, приедешь теперь тебе новое покупать (шучу!) Ну всё, я на этом закругляюсь, письмо пожалуйста порви, чтобы не валялось на тумбочке и не увидел никто, ладно?! Целую крепко – крепко, очень даже крепко.
Твоя Марина.
Боже! Что опять с ней случилось? Какая беда её постигла на этот раз? Сильнейшая тревога овладела Рустамом. Сердце сжалось от жалости. Номер телефона! Кажется, в письме был номер? Он вперился глазами в тетрадный лист. Ага, вот: 928-40-04.
- Что пишут? – поинтересовался Кефир.
- Да так, ничего, – ответил Стерхов, спеша к автомату.
По дороге его догнала успокаивающая мысль. Если она написала, значит с ней всё в порядке, она жива, и ничего страшного. Дойдя до телефонов – автоматов и выждав, когда один из них освободится, Рустам, волнуясь, набрал номер.
- Седьмое отделение, – ответил деловитый женский голос.
- Здравствуйте. Можно позвать к телефону Цветкову Марину из … - Рустам заглянул в письмо, - пятьдесят седьмой палаты?
В трубке повисла пауза.
- Выписалась.
- Давно?
- Позавчера.
- Спасибо. Извините, – сказал Рустам. – А что у неё было?
Но в трубке уже были телефонные гудки.
«Выписали. Хорошо. Значит, ничего страшного. Но, наверно, поэтому не пришла», – думал он, возвращаясь обратно в комнату. Однако какая-то неявная мысль засела в голове и не давала расслабиться. Что-то из письма.
- Рустик, привет! – прокричали около самого уха.
Поглощённый своими мыслями, Стерхов шёл по общежитию ничего не замечая вокруг себя, и чуть не наступил на ногу Борису Лебедеву.
- Привет, Боря! Давно не виделись.
- Рад тебя видеть. Как дела?
- Дела нормально, – отделался общей фразой Стерхов. – Ты как?
- Я хорошо.
- Чем занимался летом?
- Работал.
- В этом кооперативе? По американским горкам?
- Да.
- Ну и как успехи?
- Нормально. Главным инженером стал, – спокойно ответил Лебедев.
- Шутишь?
- Нет, в натуре.
- Слушай, классно, молодец, – позавидовал Рустам. – Меня возьмёшь на работу?
- Приходи, – улыбнулся Борис. – А ты дворником всё трудишься? Что-то тебя не видно?
- Да я вчера только приехал из Ташкента. Домой ездил. А так - работаю.
- Ну, а летом чем занимался?
- Любовью, – ответил Стерхов, и улыбка сошла с его губ.
- Понятно, – одобрительно произнёс Борис, не заметив изменений в настроении друга. – С кем-нибудь из наших?
- Нет, издалека.
- Кто такая?
- Из кооперативного… института.
- Что за институт?
- Работников торговли готовит. Товароведов.
- Слушай, ты девчонок своих по специальностям выбираешь? То повар у тебя, то врач. Теперь товаровед.
- Да и у тебя – работник пищевой промышленности.
Ребята посмеялись.
- Как диплом? Приступил уже? – поинтересовался Стерхов.
- Да какой там диплом. Даже на кафедре не появлялся ещё.
- Молодец, не отстаёшь от меня.
- Я вообще не знаю, как буду писать. С утра до вечера на работе.
- Ну ладно, Борис, пойду отдыхать. Не теряйся, заходи.
- Ты сам заглядывай. Вместе с подругой. Как её зовут-то?
- Марина. Ладно, Ольге привет.
Друзья крепко пожали друг другу руки и расстались. Рустам поднялся в комнату. Там Левчук с Кефиром пили чай с привезённым им вареньем. Стерхов прилёг на кровать, вытащил маринино письмо и стал перечитывать. Вот оно: «А самое главное – я тебе не изменила, даже и в мыслях не было. Только кольца у меня теперь нет…» Неужели опять..?
ЁЁЁЁ
На следующий день Стерхов после работы зашёл на кафедру. Была уже середина сентября, две недели, как началась преддипломная практика, а он ещё ни разу не появился в институте. Рустам ожидал нагоняя и каких-нибудь санкций от своего куратора - доцента Столешникова. Однако по его реакции понял, что ни возиться с ним, давая какие-либо задания, ни даже видеть его каждый день, доцент желанием не горит. Более того, Стерхов почувствовал, что получить от него вводные или советы по поводу диплома будет трудно. «Выбирайте тему и пишите», - всё, что услышал Рустам от апатичного куратора.
С одной стороны хорошо: сколько свободного времени. С другой – как же диплом писать? Где брать материал? Впрочем, до защиты ещё далеко – пять месяцев. Пока не было повода для беспокойства.
С кафедры Рустам отправился в библиотеку присмотреть материал и сделать первые прикидки по поводу темы диплома. Всё это время у него из головы не выходила Марина и её письмо. Поэтому в библиотеке он долго не высидел. Нужно было срочно её разыскать. Но как? Телефона общежития Шарикоподшипникового завода у него не было. Придётся ехать к ней в институт и искать там. А если она не учится, лежит больная? Значит искать через подруг, через Путро.
Однако всё решилось проще. Вернувшись в общежитие, Рустам обнаружил там Марину, закрывающую на ключ дверь его комнаты. Рядом стоял Крутов и что-то напряжённо ей внушал.
- О, Рустам! Хорошо, что ты появился. Я её пытаюсь удержать, а она хочет уйти и ключ мне оставить.
- Здравствуй, красавица.
Рустам попытался Марину поцеловать, но она нервно отпрянула. Всё ясно: сейчас будут разборки. Видимо, вчера они разминулись. Цветкова закрыла дверь и протянула ему ключ. В двери торчала записка. Стерхов взял ключ, взял записку, открыл снова дверь, и жестом пригласил Марину зайти.
- Спасибо, Серж. Дальше мы сами разберёмся.
Марина зашла в комнату. Весь вид её выражал обиду и непрощение. Стерхов прочитал записку: «Рустам, извини, что надоедаю тебе. Я вернула твои вещи, они лежат на кровати. А всё-таки не надо было обещать что приедешь, я ждала».
На кровати, действительно, лежал свитер, который он дал Марине на случай, если бы ей пришлось ехать на картошку, и ещё что-то из мелочей.
- Ну и что, думаешь, я не приезжал?
Марина подняла на него вопросительный взгляд. Рустам полез в сумку, висящую у него на плече, извлёк оттуда билет на электричку и протянул Цветковой.
- Я-то приезжал, а вот ты где была?
- Я тебя ждала… - начала рассказывать Марина, ещё не веря, что он её не обманывает.
- Плохо ждала. Пять минут даже подождать не могла. Ушла в деканат.
Она в недоумении смотрела на него, не понимая, как они могли не встретиться, если он действительно приезжал. Рустам рассказал историю про путаницу с номерами аудиторий. Марина отругала его за то, что стоял не у той, номер которой назвала ему она. Стерхов в ответ опять стал ругать её, что не могла подождать и пяти минут, и тут вспомнил про вчерашнее её письмо.
- Стой, - прервал он ссору, – что с тобой случилось?
Он взял он её за плечи и заглянул в глаза.
- Не надо, не хочу сейчас говорить, – Марина обхватила руками его шею. – Ты правда приезжал?
- Правда. И я так соскучился.
- Любимый мой! Мне так без тебя было плохо…
Горечь обиды и ссоры мгновенно испарилась. Они застыли в долгом поцелуе.
- У меня всё плохо. И жить опять негде.
- Как негде? А на Шарике?
- Светка, та девчонка, которая мне место сдала, возвращается. Не заладилось у неё с её москвичом.
- Вот так так. Как же ты будешь, лапушка моя?
Рустам растерялся. Груз этой проклятой нерешённой проблемы опять наваливался на них. И Стерхов был беспомощен.
- Не знаю, миленький. Не знаю, родненький. Знаю только одно – как только ты приехал, всё у меня будет хорошо.
- Слушай, а давай ты сегодня никуда не поедешь. Останешься здесь.
- А как же твои соседи?
- Попробую расселить. Хотя сейчас это будет гораздо труднее.
- А давай останусь. Мне теперь уже всё равно, где ночевать. Я теперь бомжиха.
- Ты почему без колготок? Холодно ведь уже, мерзнешь.
- Нет у меня. Порвались все. Ты же не даришь своей любовнице колготки.
Слово любовница задело Рустама. Было в нём что-то постыдное, незаконное.
- Почему любовница? Зачем так говоришь?
- А кто? Не жена же.
«Действительно, кто?» - задумался Стерхов и с тех пор не переставал думать об этом…
ЁЁЁЁ
Как-то прошлой весной Стерхов и Быковский схлестнулись в споре о том, какие женщины более страстные: азиатки или европейки. Быковский утверждал, что чем чернее, тем страстнее, а Стерхов - на правах азиата - что разницы нету. Спор задался. Как обычно, вскоре перешли на личности. Сева стал подкалывать Стерхова, что тот хоть родом из Ташкента, наверное, ни одной азиатки не пробовал. В ответ Рустам разразился тирадой, что Сева хоть и слывёт ловеласом, но фактически это ничем не подтверждается. Так, одни понты. Дело было в пятьсот третьей. Присутствовали Щеглов и Лебедев.
- У тебя хоть десять баб-то было? – задал Стерхов уничижающий вопрос.
Быковский счёл ниже своего достоинства ответить напрямую и бросил контрнасмешку:
- Вот у тебя-то и двух не было, это точно.
- Нет, ну ты уходишь от ответа, – настаивал Рустам.
- В натуре, Сева, огласи общее количество, – заинтересовался и Щеглов.
Быковский взял паузу для подсчёта, и выдал:
- Ну, не меньше двадцати пяти.
- Ой, ой, ой. Насмешил, – Рустам сделал мину. – Чем докажешь?
- Чем это можно доказать?
- Я вот за каждую свою могу доказать.
- Каким это образом?
- Могу.
- Ну и я могу. Фотографии там, письма. Свидетели.
- Это какие это свидетели? - взорвались смехом присутствующие. – Которые свечку держали, что ли?
- А у тебя сколько было? – обратился Щеглов к Стерхову, почёсывая босую ступню.
Рустам без раздумья выдал цифру десять. Ему тоже не поверили.
Закончилось тем, что постановили принять у Стерхова и Быковского экзамен на предмет количества женщин. Двумя днями: один день Быковский рассказывает, другой – Стерхов. Экзаменационная комиссия: Щеглов, Лебедев, Зимородок. Каждый экзаменуемый должен рассказать как минимум о десяти своих женщинах. Комиссия большинством голосует по каждой. Если кого не пропускает, значит экзаменуемый должен представить другую. Разрешается для подтверждения слов представлять вещественные доказательства: фотографии, письма, магнитофонные записи, а так же, вызывать свидетелей. Проигравший накрывает поляну. Поскольку под рукой, в общаге, вещественных доказательств не было, экзамен решили перенести на осень. Испытуемых обязали за лето съездить домой и сформировать доказательную базу.
Посмеялись и разошлись. Так бы дело и осталось анекдотом, если бы не Зимородок, до которого дошло, что его зачислили в экзаменационную комиссию по такому интересному предмету. И он стал нагнетать. При каждом удобном случае напоминал Севе и Рустаму о предстоящем осенью экзамене. Возбудил интерес у половины общежития. Так что отступать было нельзя. И Стерхов готовился. Когда ездил домой, собрал всё, что хоть как-то могло ему помочь. Но всё же надеялся, что история забудется. Десяти женщин у него не было. И даже правдоподобных историй насочинять было трудно.
Но как только Зимородок увидел Рустама, вернувшегося из Ташкента, первым делом сообщил, что назавтра назначается экзамен. Платный (рубь пятьдесят тут же были взяты), совмёщённый с распитием спиртных напитков. Для повышения экспертного уровня в комиссию включены женщины. Самоотводы не принимаются, уважительные причины тоже. Вот так.
И на следующий день экзамен, действительно, состоялся.
ЁЁЁЁ
Члены комиссии: Артур Зимородок, Славик Лебедев, Игорь Щеглов, экзаменуемые Стерхов и Быковский, а также приглашённые Крутов, Феликс Шерин, Барабанщиков и очередная подруга Зимородка Инга – миловидная высокая блондинка с нарушенным прикусом, расселись вокруг стола в пятьсот третьей комнате. Присутствовали также несколько бутылок сухого вина. Выпили.
- Сева, начинай.
- Ну, короче, считаем: Камастра, Петрова, Любаша моя и Цыпочка, – Быковский загибал пальцы. – Эти на виду были, этих обсуждать, надеюсь, не надо. Это уже четыре.
- Почему это, не надо? – возмутился Стерхов. – Нет уж, давай каждую доказывай.
Быковский высокомерно ухмыльнулся.
- Успокойтесь, юноша, очевидное не доказывают…
- Постой, Сева, – перебил его Артур, – это твоим соседям, может, очевидно, а мы-то всего не знаем. Пусть они засвидетельствуют.
- С описанием, – потребовал Рустам. – А, к стати, почему бы не спросить у самой Камастры? Может, ты порочишь её честное имя.
- Камастру я подтверждаю, – вступил в разговор Славик. – При мне было раз.
- Как это? – изумилась Инга.
- Ну было… – кивнул Славик, закрыв глаза.
- Рассказывай, – потребовал Крутов.
- Ну, спать ей было негде, родственники к ним чьи-то понаехали. Пришла к нам.
- И где спала?
- На кровати Игорька.
- А Сева при чём?
- Так Игорька не было.
- А Сева воспользовался, так?
- Ну да.
- Ладно, – допустил Зимородок. - А кто эта Цыпочка?
- О, Цыпочка! – развёл Сева руками. – Вы разве не знаете про Цыпочку?
- Все внимание.
- Это была серьёзная любовь.
Сева привстал и, поискав между книг, стоящих на полке, вытащил фотографию девушки. Рустам помнил эту фотографию. Она появилась над кроватью Быковского после очередных каникул года полтора назад. Сева, вернувшись из своего Коврова, был на тогда подъёме, просто на крыльях летал. Объявил, что наконец нашёл свою единственную и неповторимую, и что скоро женится. В глазах его горели огоньки счастья, а разговаривать с ним стало невозможно: любая тема через минуту съезжала на Катеньку - так звали его возлюбленную. Рустам Севе завидовал. Фотографию, видно, делал профессионал: ракурс, цвет, момент - всё было идеально. Катя выглядела просто красавицей. В лице её читались достоинство, ум и доброта. И целомудрие, которого так жаждал и искал Стерхов в девушках. «Надо же, как повезло», – думал он, и казалось, что Сева награждён не по заслугам.
Однако счастье Быковского длилось недолго, всего месяца три. Потом Катя прислала ему письмо о том, что нашла другого и даёт ему отставку. После этого Сева перевернул её фотографию вниз головой, прозвал Катю Цыпочкой и отмечал поминки по любви на девятый и сороковой дни. Рустам, конечно, не сомневался, что между Севой и Катей была близость, но положение соперника вынуждало его оспаривать этот факт.
- Ну и что, Цыпочка. Доказывай, – заявил он Севе.
Быковский снова пошарил между книгами, извлёк конверт, вытащил из него письмо и протянул Стерхову. Тут же за его плечом выросли головы Крутова и Барабанщикова. Барабанщиков захрюкал.
- Да, верю, – сдался Рустам, пробежав письмо глазами, и передал его Артуру. Зимородок только ухмыльнулся, изучив содержание письма, а Инга вытянула губы в трубочку и покачала головой.
- Хорошо, – сказал Зимородок, – кто, ты говоришь, у тебя там ещё?
- Любаша. Любовь моя.
- Это с которой ты сейчас ходишь?
- Она.
- Что скажете, свидетели? – обратился Артур к Щеглову и Лебедеву.
- Жениться собирается, – сообщил Игорь.
- Подтверждаем, – добавил Славик.
- Так, трое. Ещё кого-то называл.
- Петрова.
- Это которая? – уточнил Стерхов. – Мумий Тролль, что ли?
Лена Петрова, с которой Быковский гулял одно время, действительно, была похожа на героев популярных мультфильмов.
- Рассказывай.
- Вызываю свидетеля Щеглова, – перевёл стрелки Сева.
Игорёк смешно рассказал, как однажды он спал, утомлённый учёбой, у себя в комнате, когда пришли Сева с Мумий Троллем. Видимо, невтерпёж им было, поэтому, выключив свет, они тут же стали лобызаться, чем разбудили Игоря, который, однако, вида не подал. На улице было ещё не так темно, и в комнате многое можно было разглядеть. Щеглова распирало любопытство. До ужаса хотелось понаблюдать за процессом. Но дело осложнялось тем, что Игорь лежал спиной к сно… к Севе и Лене.
Изображая смену позы во сне, он повернулся на другой бок и замер, не спеша открывать глаза.
- Слышу, перестали возиться. Чувствую, на меня смотрят, – повествовал Щеглов. - Продолжаю изображать сон. Когда снова в ритм вошли, открываю потихоньку левый глаз и сталкиваюсь взглядом с Мумий Троллем. Она вскакивает, юбку одёргивает…
- Всё обломил нам, гад. На самом интересном месте…
- Ты бы хоть лицом к стене её повернул, или под одеяло залезли.
- Но я ему потом отомстил, – злорадно ухмыльнулся Сева.
- Ладно, зачитывается, – резюмировал Зимородок. – Итого четыре. Давайте теперь Руста послушаем.
Несколько пар глаз, горящих любопытством, сфокусировались на Стерхове. Рустам начал также, как Быковский.
- Мне четверых тоже можно легко засчитать: Марина, Татьяна, Наташа, Надька Снежинская.
- Снежинскую ты не трахнул, – отрезал Сева.
- Тебе откуда знать? – огрызнулся Стерхов, а сам уже понял, что совершил ошибку, соврав про Надьку. Вылетело из головы, что она из хорошо знакомой Быковскому и Щеглову компании пищевичек, с которыми знакомились, и которых пытались завалить в одно время и в одном месте, а именно в сквере перед общежитием Пищей в день свадьбы Бориса Лебедева, вернее ночью, после того, как свадьба отшумела.
- Тебе тогда, как мне и Игорьку обломилось.
- Тогда да, но позже…
- А позже только и было разговоров, как у вас не срослось.
- Да, но до этого я с ней гулял.
- Что-то не помнится.
- Оно и понятно. Я тебе отчитываться не обязан. И вообще, я всё делаю тихо, не афиширую.
- Так, - вмешался объективный Зимородок, - Марину и Наташу мы подтверждаем. Да, Серёга? Видели, слышали.
- Опять видели? – тихонько удивилась Инга.
- Татьяна - это полненькая, плотненькая такая, да? Видел, но ничего сказать не могу. Ты как, Серж?
- Подтверждаю. На последнее первое мая она с ним ночевать осталась.
- Ни о чём не говорит, – выразил недоверие Сева. – Полно было случаев, и у меня тоже, что оставаясь вдвоём в комнате, ничего не получалось. Да вот, хотя бы Барабанщиков, далеко ходить не надо.
- Один раз могло не получиться. Но зачем бы она ко мне каждые выходные приезжала? Десять раз не получилось, так она в одиннадцатый припёрлась?
- Логично, – оценил Артур. – Засчитываем? Что касается этой Снежинской, у народа есть сомнения. Чем докажешь?
- Славик, - обратился Рустам к всегда лояльному Лебедеву, - помнишь, в Ленинград уезжали? Надька пришла меня провожать?
- Пришла, – подтвердил Славик.
- В глазах блеск был?
- Возможно, – не противоречил Лебедев.
- Ольга говорила в поезде, что я Снежинской нравлюсь?
- Кажется, говорила.
- Снежинская – давалка? – обратился Стерхов уже к Быковскому и Щеглову.
- Без сомнения, – подтвердил Быковский. – Но тебе она не дала. Я это знаю точно, у Захаровой спрашивал.
Лена Захарова – лучшая подруга Нади Снежинской. От Лены Быковский своего добился, правда не сразу и не просто. И она, действительно, могла рассказать, что у Стерхова с Надькой так ничего и не было. Но Рустам ещё некоторое время сопротивлялся, пока, наконец, большинством голосов комиссия Снежинскую ему не засчитала.
Тут в разговор вмешалась Инга.
- Ребята, вы так обсуждаете своих женщин, как будто, я не знаю, это одежда. Снял одну, одел другую, – обиделась она за слабую половину человечества. - Ни уважения, ни восторга, ни романтики.
- Как перчатки меняют, – согласился Зимородок с серьёзным видом.
- Вот романтическая история, – ввернул Стерхов.
- Так, так, – заинтересовался Артур.
Инга улыбнулась Стерхову, как бы стимулируя исправится.
Рустам завёл руку за спину и извлёк принесённую папку, хранимую до поры от глаз товарищей.
- Доказательный материал, – догадался Славик.
Развязав неторопливо бантик, Стерхов папку раскрыл. В ней показались фотографии и коробка с магнитофонной лентой.
- Хорошо подготовился, – прошептал Крутов.
Быковский ухмыльнулся. Пошарив в папке, Рустам извлёк цветную фотографию 10х15 и протянул Инге.
- Иссык-Куль – 86, – прочитала Инга надпись в правом верхнем углу.
На фотографии были запечатлены Стерхов и некая девушка, стоящие, держась за руки, на песчаном морском берегу. Девушка была красива, но не современной развязной красотой фотомодели. Она скорее напоминала молодую красавицу -крестьянку из поэмы Некрасова или с картины Васильева: высокая, полногрудая и полнобёдрая, но в то же время стройная и статная, с длинной, ниже пояса, толстой косой. На ней было платье цвета ясного летнего неба. Стерхов тоже был хорош: яркий пляжный костюм, эффектное соломенное сомбреро. Чистым мечтательным взором оба устремились вдаль, куда-то вслед заходящему солнцу.
- Класс, – оценила Игна.
Зимородок кивнул.
- Она же девочка ещё, – без труда определил Быковский, забежавший со своей стороны стола за спину Инге, чтобы рассмотреть фотографию, которую та никак не отдавала.
- Да, пожалуй, – согласился Артур. – Смотри, какой детский взгляд.
Инга наконец, насмотревшись, передала фото Славику. Лебедев, видевший фотографию раньше, быстро передал её дальше - Крутову и Щеглову.
- Рассказывай, – пригласил Зимородок.
- Море, солнце, цветочные аллеи. Она была прелестное дитя, – начал Стерхов, мечтательно закатив глаза. – Я посвятил ей песню.
И, сорвавшись с места, он схватил висевшую на стене гитару, картинно тронул струны и пропел припев сочинённой когда-то песни.
«А вот помню: лето было,
Согревало теплом твоих глаз,
Неумелым касанием губ,
Плыло морем твоих волос.
Как детей нас с тобой любило,
На холодных волнах качало,
По утрам, как и мы, вдыхало
Запах тающих роз».
- Спой дальше, - попросила Инга.
- А почему волны холодные? – не дал удовлетворить просьбу Барабанщиков, до этого не подававший голоса.
- Так ведь это же не Чёрное море, а высокогорное озеро Иссык-Куль.
- Там, наверное, девушки красивые? – игриво спросила Игна.
- Да уж, красотки, – ответил Стерхов, вспоминая, почему-то, не приезжих отдыхающих, среди которых он, действительно, находил немало симпатичных, а плосколицых узкоглазых киргизок, проносившихся время от времени мимо ворот пансионата на неосёдланных лошадях.
- Ну так она же девочка, – настаивал Сева, внимательно рассматривая фотографию.
- Да, – согласился Стерхов, – была.
- Ха, ха! Чем докажешь?
И тут Рустам, готовый к такому повороту, достал из папки вторую фотографию. На ней он был запечатлён всё с той же иссык-кульской незнакомкой, но уже в Москве, на ВДНХ, на фоне фонтана с золотыми статуями.
- А что это она так окоровела? – спросил грубый Быковский, бросив взгляд на фотографию.
- На хлебе была.
- Где?
- Ну, на уборку зерна их отправляли. Как на картошку. Там откормили на свежем воздухе.
- А где она живёт-то? – поинтересовался Зимородок.
- В Горьком.
- А, я думал там, у вас где-то в Азии. Действительно, располнела.
- Ну и ни о чём не говорит, – настаивал Сева.
- Как же, она специально ко мне приехала из Горького. Вот ты бы, Инга, стала приезжать к парню за тридевять земель, если бы была к нему равнодушна?
- Нет бы, не стала.
- А если бы приехала, чем бы вы занялись?
- Ну, это вопрос интересный, – смутилась Инга.
- Ну вот ты приехала к Артуру… - не унимался Рустам.
- Ладно, Стерхов, гони конкретные доказательства, – перебил его Быковский.
- Погоди, Сева, он правильно вопрос ставит. Если уж она приехала, значит что-то было.
- Может она проездом была, с поезда на поезд.
- Заодно забежала на ВДНХ. Ладно, смотрите.
И Рустам достал третью, главную фотографию, где девушка была запечатлена одна, сидящая на его кровати в триста двадцать второй комнате и заплетающая косу. Вид у неё был несколько растрёпанный, а в кадре виднелся незаправленный край постели.
- Взгляд изменился, – констатировал Зимородок.
- Да, конкретно, – подтвердил Барабанщиков.
- Что скажешь? – обратился Артур к своей подруге.
- Я думаю, что да.
- Вы, господа?
- Я согласен, – ответил Славик.
Щеглов тоже противоречить не стал.
- Четыре – четыре, – подытожил Зимородок.
Стерхов удовлетворённо задрал нос. После этого разошлись на перекур.
Второй тайм начался с выступления Быковского. Он с ходу потребовал засчитать ему Леночку Захарову. Для Стерхова это был удар по самолюбию. Лена – подруга Нади Снежинской, которую Рустаму не засчитали. Стерхов знал, что той памятной ночью, когда они целовались до синих губ: он – со Снежинской, а Быковской - с Захаровой, Сева так и не соблазнил свою подругу, как Стерхов ничего не успел сделать с Надей. Рустам после этого какое-то время с Надей гулял, но разладилось у них, когда к нему приехала из Горького иссык-кульская красавица Татьяна. Встретились все вместе только через шесть месяцев, на праздновании Нового года в общежитии МАИ. Но и тогда у обоих ничего не получилось. Снежинская была обижена на Рустама. Лена же не отдалась Быковскому скорее всего потому, что в комнате после праздника спали, вернее делали вид, что спят, ещё три человека. Сева атаковал всю ночь. Они шептались и пыхтели, пока Леночка не сбежала в шесть часов утра. После этого они отношения не поддерживали. Овладел же Сева Захаровой, по его словам, при следующих обстоятельствах.
Однажды, ни с того ни с сего, ему передали от Лены записку, в которой она сообщала, что очень хочет его видеть и приглашала вечером придти к ней в общежитие. Удивлённый Сева обсудил записку с друзьями. Все единодушно сошлись на том, что это приглашение к сексу. Что явилось причиной столь откровенного призыва, так и осталось загадкой. Одев свои фирменные белые трусы и носки, Быковский отправился на свидание. К его удивлению, комната, где проживала Лена, не была свободна. Все соседки - на месте, и не собирались даже на ночь никуда уходить. Это Севу озадачило, но не так, чтобы уж очень. Посидев за сухим вином, легли спать. На этот раз всё состоялось. Однако утром произошёл конфуз. Нежданно - негаданно нагрянула старшая сестра Захаровой, - приехала с родины без предупреждения. Лена страшно испугалась. Дома, в семье, наверно, не могли и подумать, что Леночка не так целомудренна, как положено быть их дочери и сестре.
Благо, дверь была предусмотрительно закрыта на замок от вахтёрши. Быковского извлекли из постели и поместили … в шкаф. А куда же ещё? Туда же швырнули и его шмотки. Сестру впустили и через пять минут, заговорив, увлекли на кухню ставить чайник.
- Так быстро я даже в армии не одевался, – рассказывал Сева. – А сам думаю, чего это я? Не ко мне же сестра приехала. Но выскользнуть успел.
- Ой, Сева, ой натянуто, блин! – воскликнул Рустам как только Быковский закончил рассказ. – Любовник в шкафу. Придумал бы что-нибудь пооригинальней.
- В натуре, Сева, – поддержал его Зимородок, – как-то сомнительно.
- А мне тоже приходилось в шкафу прятаться, – вступил в разговор Крутов. – только от комендантши.
- А чего это она, правда, так тебя захотела, что даже при всех? – продолжал сомневаться Артур.
- Не знаю, может мужика давно не было. Гормональный выброс?..
- Ну ты у неё не поинтересовался, что ли?
- Поинтересовался. Сказала, что соскучилась.
- Ой, неубедительно, – продолжал нагнетать Стерхов.
- Может такое быть? – обратился Зимородок к Инге.
Инга помолчала, взвешивая ситуацию.
- Может, – неуверенно согласилась.
Видно было, что её неуверенность проистекает не из сомнения, а из смущения.
- Что скажете, коллеги? – обратился Артур к другим членам комиссии: Щеглову и Лебедеву.
- Я верю, – отозвался Игорёк. – Сева в тот раз на ночь уходил. Утром красочно описал. Он, обычно, не врёт - слишком прямолинейный для этого.
- Славик.
- Я тоже верю.
- Я сомневаюсь. Но большинством голосов зачитывается, – подытожил Зимородок. – Пять четыре.
- Протестую. Необъективное судейство, – пробубнил Рустам. – Мне Снежинскую не засчитали.
- Ничего не поделаешь. Представляй свою следующую.
Спор длился ещё часа два, с двумя перекурами. У Рустама кончились случаи, которые могли подтвердить присутствующие. Севу же спасало то, что многие похождения он проделывали совместно со Щегловым, и тот всё подтверждал. Но Стерхов брал множеством фотографий, где он был запечатлён с одноклассницами и однокурсницами по ташкентскому Политеху. Ему не верили, требовали рассказов, и он врал с такими подробностями и художественным вымыслом, что каждый раз на его сторону со словами: «Так девушка может себя повести» - вставала Инга. Рустам лепил истории с поразительной лёгкостью, которую сам у себя не ожидал.
Одноклассницу Оленьку Павлову, ту самую девочку, которая была безответно влюблена в него в восьмом классе, он описал своей первой женщиной. В доказательство предоставил магнитофонную запись телефонного разговора, которую они с друзьями-одноклассниками сделали когда-то, экспериментируя с аудиотехникой на весенних каникулах в восьмом классе. Когда во всеуслышанье Оленька, не подозревавшая о том, что разговор записывался, признавалась ему в любви, Стерхову стало стыдно. Он окунулся в события семилетней давности, в свои детские переживания от первого соприкосновения с миром любви. И в который раз ему стало жалко эту наивную девочку так неосторожно проявившую свои чувства к нему. Не дав присутствующим дослушать, со словами: «Не могу без слёз вспоминать» - он выключил магнитофон.
Ему поверили. Жюри уже выносило свои решения не на основе неопровержимых доказательств, а полагаясь на правдоподобность рассказываемого и на те чувства, которые вызывала та или иная история. Быковский тоже рассказал слезоточивую байку о своём романе с некой юной балериной. Балерину ему не зачли. Выяснилось, что Инга сама в прошлом занималась хореографией. И её задели слова Севы, когда он на вопрос: «А почему расстались?» - дал дубовый ответ в своём стиле: «А балерины все трахаются как кошки на гастролях». В результате Инга завалила Севу, учинив ему форменный допрос и разоблачив полное незнание деталей, характерных, по её словам, для всех балерин: как ходила, какой диеты придерживалась, режим репетиций и так далее.
А Стерхов разошёлся. Его несло. Он на ходу выдумал прекрасную историю о том, как в ташкентском Политехе, на первом курсе, на хлопке, куда их загнали аж на два с лишним месяца, у него случился роман со студенткой пятого курса медицинского института, которая была приписана к их бараку в качестве врача. Он так натурально описывал, как они любили друг друга на двухметровой подушке из хлопка, в накопителе хлопкоуборочного комбайна, оставленного на ночь в связи с поломкой недалеко от их барака, что Инга слушала открыв рот.
- Как звали-то? – поинтересовался Быковский.
И Стерхов, забыв за подробностями, что у любовницы должно быть имя, выдал неожиданно:
- Живова Мона.
- Как? – У присутствующих отвисли челюсти.
- Живова Мона. Полька.
Повисла пауза, во время которой Рустам лихорадочно вспоминал, откуда у него в голове взялось это имя. И вспомнил. После шестого класса он был в пионерском лагере и там ему предложила дружбу одна девочка. Внезапно у него в памяти на редкость чётко возник её облик. Небольшого роста с ладной изящной фигуркой, приятная чистыми славянскими чертами, которые всегда так нравились Рустаму. И на редкость откровенные глаза. Да, да, откровенные. Он был напуган этой откровенностью - глупый пацан - когда она подошла к нему и так прямо и сказала:
- Давай дружить.
- Нет, – ответил он.
- Почему? – удивилась она.
Он не знал, что сказать, просто потерялся, и вместо ответа спросил:
- Как тебя зовут?
- Живова Мона. – сказала она.
- Странное имя.
- Польское. Я полька.
«Откуда полька взялась в Ташкенте?» - подумал Рустам запоздало.
- Откуда поляки в Ташкенте? – спросил Зимородок. – Это же не Литва.
- По обмену студентами, – ответил Стерхов. – У нас в Политехе, например, болгары учились. А вот наши маёвцы сейчас в Америку рванули. А американцы на первом факе томятся.
- Ну что, зачтём ему польку?
- Зачтём, зачтём, – Инга всё больше становилась на сторону Рустама.
- Не верю, – сказал Щеглов. – Хоть фотографию бы показал.
- Славик.
- Зачтём.
- Девять - девять, – объявил счёт Артур.
- Мне пора, – забеспокоилась Инга, взглянув на часы. - Уже половина двенадцатого. Метро закроют. Проводишь меня, Артур?
- Конечно, ласточка, – Зимородок чмокнул подругу в щёчку. - Как поступим? Продолжим завтра?
- Предлагаю объявить ничью, – сказал Щеглов. Всё равно, врать можно до бесконечности.
- Я не согласен. Я победю его, – заявил Стерхов, почувствовав своё превосходство в сочинительстве любовных историй.
- Ладушки. Соберёмся следующий раз, – согласился Быковский.
- Дату оставляем открытой, – предложил Артур.
- До свидания, мальчики. Приятно было познакомиться и интересно послушать. И всё же, поромантичнее нужно быть, – сказала Инга напоследок.
На этом спор Рустама и Севы закончился. К нему больше так и не вернулись. Стерхов с Крутовым отправились к себе. По дороге Рустам пронзительно вспоминал Живову Мону, необычную девочку, первую, которая предложила ему: «Давай дружить».
ЁЁЁЁ
Последнее время в стране чёрт знает что творилось с товарами. Ещё года три назад московские магазины были ими битком забиты. Москва – не какой-нибудь районный центр, и снабжение здесь было налажено по советским меркам отлично. Пусть не в каждом магазине, пусть и отстояв в очереди, но всегда можно было купить дефицитные по всей стране колбасу и сыр, копчёную рыбу и шоколадные конфеты. Пускай были проблемы с хорошей обувью, но куртки, свитера или брюки относительно приличного качества имелись. Да, если нужен был магнитофон высшего класса, то приходилось гоняться за ним по немногочисленным магазинам месяцами. Но более необходимые телевизор, холодильник или утюг (правда, недолго служил) до восемьдесят восьмого года стояли свободно. Плохо было с мебелью - это правда, зато в изобилии ковров, посуды - от фарфоровой до алюминиевой, - часов, тканей.
Конечно, качество оставляло желать лучшего. Гонялись за импортными товарами: чешской обувью, польской мебелью, вьетнамскими ракетками для настольного тенниса. Но, тем не менее, товар был. С голоду не умирали, одевались, обувались и в квартирах не на полу сидели. Можно сказать, что семидесятые – восьмидесятые годы были в этом плане вполне благополучными.
Однако в последнее время что-то сломалось в стране. Товары стали исчезать. Первым, почему-то, пропал сахар. Это было ещё в восемьдесят седьмом. Не стало сахара песка, пирамиды из коробок рафинада перестали громоздиться на прилавках. В течении месяцев двух – трёх его не было. Заговорили, что во всём виноваты самогонщики. Во время антиалкогольной компании они, дескать, повадились гнать сивуху в промышленных масштабах.
Потом сахар появился, но через год, в восемьдесят восьмом снова пропал. Вместе с ним исчезли и дешевые карамельные конфеты. Опять заподозрили самогонщиков, которые якобы теперь приноровились гнать первач карамельный. На этот раз сахар возвращаться не думал. Пришлось властям ввести талоны, которые можно было отоварить на два килограмма в месяц. Это были первые пташки. Людям старшего возраста от них сразу повеяло чем-то послевоенно-голодным. Молодёжь этого не помнила, поэтому просто прикололась.
Но дальше – хуже. Вдруг стали пропадать телевизоры, холодильники, стиральные машины, фотоаппараты. Проредились посудные полки. Такую простую вещь, как сковородку уже не всегда можно было встретить в хозяйственном магазине. Стало хуже с продуктами вообще, не только с сахаром. Отец Стерхова, который помнил Москву по семидесятым, постоянно твердил, что там продуктов завались всяких, а когда приехал в восемьдесят восьмом в командировку, был удивлён, что сыра дают не больше четырёхсот граммов в одни руки. Да и сам Стерхов замечал, что любимое сгущённое молоко, которым когда-то просто украшали витрины, теперь идёт за дефицит.
Но окончательно все почувствовали приближение жестокого экономического кризиса, когда в одночасье не стало мыла, зубной пасты, одеколонов. «Как же так?» – стояли недоумённые студенты у прилавков промтоварного магазина на Волоколамке, где дешевого мыла всегда было сортов двадцать: «А где же всё?» В наличии имелся тройной одеколон и один сорт дорогого, по рублю за штуку, мыла.
Пристыженный недавним замечанием Марины, Стерхов целенаправленно отправился в магазин купить ей колготки. Они были. Но совсем не те, которые Стерхов привык видеть на женщинах. А привык он видеть сплошные, добротные, телесного цвета, государственного производства, стоимостью не больше трёх рублей. Сейчас же повсеместно лежали кооперативные, чёрные, в крупную сетку, за десять рублей. Это была, чёрт побери, одна пятая обычной студенческой стипендии. К тому же, Рустам не понимал, как можно такие носить. Они же не греют совершенно, такая крупная сетка. Да к тому же из них, наверное, пальцы будут вылезать. Но сколько ни ходил он по магазинам, сколько ни заглядывал в отделы женского белья, не мог купить нормальные колготки для своей … любовницы. Если их и выкидывали, то тут же выстраивалась огромная очередь. В такой час простоишь и товар закончится перед носом.
Пришлось разориться: вытащить из кармана пять рублей, к ним прибавить ещё три и пять раз по двадцать копеек. Ах ещё рубль не додал? Извините, вот Вам ещё рубль.
Ели уж делать подарок, то вместе с цветами. Таков был Стерхов в то время. Купил три гвоздики. Принёс и вручил всё Марине. Она обрадовалась: колготки тут же надела и очень была благодарна. И пальчики не вылезают и, между прочим, сексуально. Хотя последнего ей не занимать и без колготок. Она его поцеловала, а он её. После таких знаков внимания очень хороший секс получается.
Рустам последнее время был очень нежен с подругой. Марина рассказала ему, что с ней случилось за время его отсутствия. Она возвращалась с занятий в общежитие шарикоподшипникового института. При подходе к общежитию в тёмном переулке на неё напали двое. Они потребовали снять цепочку и кольцо. Девушка засопротивлялась. «Тогда раздевайся». - предложил один из грабителей. Марина стала кричать. Закончилось тем, что ей брызнули в лицо газом, и она потеряла сознание. Очнулась уже в скорой помощи. Кольца и цепочки не было. Привезли её в Институт Склифосоского, где она и пролежала недёлю с отравлением. Приходил следователь. Сразу предложил в заявлении написать, что никакого ограбления не было. Когда же Марина отказалась, посочувствовал: «Мы теперь тебя затаскаем на допросы и очные ставки, сами же твои домашние потребуют от тебя заявление забрать».
Вот такая история. Рустам долго допытывался, не было ли чего кроме ограбления. Марина клялась, что не было. Даже заплакала от обиды, что не верит. Тогда, он, конечно, смягчился, стал ласкать её, успокаивать. Но подозрение-то осталось. Знал он, как в общежитиях бывает. Пришли мужики к соседкам, случилась пьянка, которая могла закончиться чем угодно. Но нет, гнал эти мысли от себя.
ГЛАВА 10
ОПАЛА
Новость о том, что Стерхов ищет квартиру, чтобы поселиться там со своей подругой, и что их уже кинули на этом пути, быстро разнеслась по общежитию. Но это оказалось к счастью. Через неделю после приезда из Ташкента к Рустаму подошёл Денис Лапшин - друг и одноклассник Левчука и Кефира. Он учился с ними в одной группе, но проживал, почему-то, не в общежитии, а снимал комнату в Опалихе - в той самой подмосковной деревне, где Марина и Рустам безуспешно искали жильё в августе. То ли в своё время он не успел к распределению мест в общежитии, да так и прижился в деревне, то ли общага его раньше не устраивала.
- Слушай, Руст, - сказал Денис, пожимая руку Стерхову, – я слышал, ты квартиру ищешь. Тебя не устроит комната в Опалихе?
- Устроит, Дэн, устроит, – схватился за тему Рустам. – А что, знаешь, кто сдаёт?
- Да нет, я сам хочу съехать из Опалихи. Денег много уходит на комнату, на дорогу. Ездить запарился. Да и скучняк одному. Я решил в общагу перебраться. Погорелова отчислили, так я с комендантшей договорился на его место.
Рустам почувствовал, что проблема, заведшая их с Мариной в тупик, находит наконец долгожданное решение и поторопился выяснить всё до конца:
- А что за комната, что за хозяйка?
- Классная комната. Короче, двухэтажный дом, комната на втором этаже. Вход из сеней. От хозяйки практически отдельно - она на первом живёт. Напротив - через коридор - Вадим живёт, тоже в Маях учится, на самолётостроительном. Хозяйка… ну, хозяйка могла бы быть поприветливее, - честно признался Лапшин. - Но, ты знаешь, в общем, нормальная бабка.
- Дэн, а сколько ты платил за комнату?
- Полтинник.
- Блин, нормально, – вырвалось у Стерхова. – Но нужно посмотреть.
- Я сегодня туда вещи забирать поеду, могу поговорить. Ей всё равно деваться некуда: комната будет пустовать.
- Дэн, я твой должник буду.
- Ладно, завтра я тебя найду.
Рустам понял, что Лапшин, перебираясь в триста двадцать вторую, хочет подвинуть оттуда его самого: больше будет жизненного пространства. Но это Стерхова не задевало. Главное – найти жильё.
Марина в тот день должна была остаться у Галки на Шарикоподшипнике. Телефон общежития у Рустама теперь был, и он поспешил передать ей через вахту радостную весть. Попросил, чтобы в шесть вечера звонила на вахту.
ЁЁЁЁ
- В Опалихе? – устало переспросила Марина. – Это же так далеко мне ездить.
- Лапушка, это хоть что-то. Может быть временно, пока что-нибудь получше не найдём.
- Да нет, я рада, конечно. Завтра приеду.
- Во сколько?
- Часа в три – в четыре.
- Давай съездим, посмотрим. Взбодрись, не кисни, всё хорошо.
- Спасибо тебе. Я так скучаю.
- Не грусти, я тоже скучаю. Завтра встретимся. Пока. Целую тебя.
- Целую тебя, ёжик.
Почему-то она в последнее время стала звать его ёжиком, а он всё забывал спросить, почему…
На следующий день Лапшин зашёл в общежитие после занятий вместе с Левчуком и Кефиром.
- Я поговорил с хозяйкой, – сообщил он.
- Ну и как? – с замиранием сердца спросил Рустам.
- Она сомневается. Не хочет, чтобы девушка была. Если бы, говорит, один парень.
- А в чём проблема?
- Да там жили когда-то две тёлки. Я их помню. Так она говорит: «Это же девочки, им подмываться нужно. А подмываются они на кухне. В комнате у себя не хотят, там воды нет».
Стерхов приуныл. Очень не хотелось опять Марину расстраивать.
- Ну и что, облом?
- Да не, Руст, вы съездите сегодня. Она сомневается. Постарайтесь ей понравиться. Уговорите.
ЁЁЁЁ
И они поехали. От платформы Ленинградской до Опалихи - шесть остановок, минут тридцать пять езды. Деревня довольно большая, но спокойная. Около платформы - маленькая площадь, на ней магазинчик приютился – типичное сельпо. Товар – от хлеба до семейных трусов. Также почта. Лапшин подробно объяснил, как нужный дом найти, но всё же поплутали. Домик оказался на вид приличный, хотя и не молодой. Снаружи обшит деревянной рейкой, выкрашенной на первом этаже в зелёный, на втором – в белый цвет. Судя по количеству окон, внизу не меньше трёх комнат и веранда. Крыльцо довольно высокое, ступенек в пять. Под окнами – палисадник, за домом просматривался сад.
Рустам с Мариной зашли в незакрытую калитку и не успели дойти до крыльца, как на нём появилась седовласая бабка с довольно недружелюбным выражением лица.
- Здравствуйте, нам бы Нину Николаевну, – не дал ей первой начать Стерхов.
- Я Нина Николаевна.
- Нам Денис Лапшин сказал, что вы комнату сдаёте. Мы бы её у Вас сняли.
Бабка выдерживала паузу, глядя недовольно на молодых людей сверху вниз. Помня о напутствии Лапшина понравиться хозяйке Стерхов улыбнулся всей широтой своих молодых зубов.
- Меня Рустам зовут, а это Марина, – продолжал он нащупывать вход в жёсткую скорлупу хозяйки.
Проинструктированная Цветкова тоже заулыбалась, закивала, и чуть ли не заприседала.
- Это Денис вам так сказал? Он разве сам не будет комнату снимать в этом году?
- Нет. Не будет, – решил Стерхов сразу отрезать Нине Николаевне путь к отступлению. – А мы бы сняли.
- Эх Денис, Денис, – она явно не спешила бросаться в объятия к новым квартирантам. – Не знаю как насчёт комнаты. Раз Денис съехал, возможно ко мне сын переедет жить. Не знаю.
«Да что же вы, бабки, все такие зловредные», - подумала Марина, начиная потихоньку Нину Николаевну не любить.
- Нина Николаевна! – громко и открыто обратился к хозяйке Рустам. Он частенько чувствовал на себе симпатию таких вот старушек, знал как построить разговор, чтобы им понравиться. – Не откажите бедным студентам. Некуда нам деваться. Поженились вот, а жить негде. Из общежития выгоняют. Куда податься? Хоть на улице живи.
Марина хотела присоединиться к разговору но, глядя на симпатяшку Рустама, решила, что у него одного лучше получится. А она лучше будет изображать скромную, во всём повинующуюся мужу молодую жену. А Стерхов старался.
- Мы люди аккуратные, тихие. Помогать Вам будем. Снег там убирать, ещё что-нибудь по хозяйству.
- Да? – Нина Николаевна как будто заинтересовалась. – А платить сколько вы будете?
- Ну как? Пятьдесят рублей. Нормально будет?
- Плюс за электроэнергию.
- Хорошо. А сколько за электроэнергию?
- Рубля два – три.
- Да без проблем. Значит Вы согласны?
- Я должна с сыном поговорить сперва. Он хотел переехать.
Обрадовавшиеся было молодые люди сникли.
- А комнату-то можно посмотреть? – не сдавался Рустам.
- Ну посмотрите.
Нина Николаевна наконец-то соизволила запустить их в дом.
Довольно большие сени были объединены с верандой. Направо от входа крутая лестница устремлялась на второй этаж.
- Сюда, – скомандовала бабка. - Сил уже нет лазать.
Лестница заканчивалась недлинным коридором, в который выходили три двери.
- Вам налево.
Нина Николаевна ещё поднималась, когда Рустам с Мариной ворвались в желанную комнату.
Она была довольно просторная. Справа от входа, у стены, стояла широкая кровать, на которой вдвоём вполне можно было спать. Над кроватью - ковёр в красно – чёрных тонах с рисунком из квадратов. Со стороны окна к торцу кровати примыкало широкое кресло с высокой прямой спинкой и резными деревянными подлокотниками. Выпуклые сиденье и спинка были обтянуты тёмно синим гобеленом с золотистым узором. Слева от входа громоздился большой шифоньер, старый, но видно, что крепкий как утёс. В одну из дверей шифоньера было вмонтировано зеркало во весь рост. Под окном стоял хороший большой стол, накрытый светло рыжей скатертью. Около него - два стула из одного комплекта с креслом. Окно выходило во двор. Из него были видны хозяйственные постройки, туалет и часть сада, и можно было вылезти на крышу веранды, покрытую рубероидом. Старые, но чистые обои серо – коричневого цвета с ромбами делали бы комнату мрачноватой, если б не освежали её светлые занавески в натюрмортах с кофейником, грушами и гроздями винограда.
В общем, всё необходимое для жизни двух студентов здесь было.
- Вот эта комната, – сказала запыхавшаяся хозяйка, появившаяся за спинами ребят.
- Ну как? – повернулся Рустам к Марине.
- Мне нравится.
- Нам нравится, – сообщил Стерхов Нине Николаевне согласованное мнение.
Хозяйка молчала, размышляя.
- Ладно, приезжайте послезавтра. Я с сыном поговорю. Если ему не нужно, сдам Вам. Да вы аккуратные что ли?
- Ты аккуратная?
Марина погружённая в свои мысли, кивнула.
- Мы аккуратные. Да Вы не сомневайтесь, Нина Николаевна, с нами проблем не будет.
- Ну давайте, послезавтра…
ЁЁЁЁ
Давай сразу возьмём что-нибудь из вещей.
- А если откажет?
- Ну давай возьмём.
Марина смотрела на него взглядом полным мольбы. Не о том, чтобы взять вещи, а о том, чтобы сегодня уже нашла она пристанище. Рустаму стало жалко её.
- Лапочка, если всё получится, я съезжу, всё привезу. А так сглазим ещё.
Они поехали налегке. На этот раз Нина Николаевна выглядела добрее.
- Ну что Вы нам скажете, хозяйка?
- Ой не знаю, сдать, что ли вам комнату?
- Конечно сдать. Смотрите, мы какие хорошие. – Рустам приник к Марине щекой.
- Ладно, уговорили. Деньги сейчас дадите?
Стерхов протянул ей заранее приготовленные пятьдесят два рубля.
- Вот, пожалуйста.
Деньги исчезли в кармане старого халата.
- Ладно, ладно, уговорили. Пойдёмте. Только чтобы компаний тут у вас шумных не было.
- Ни в коем случае.
В сенях они немного подождали, пока хозяйка ходила за ключами.
- Держите, – протянула она им связку. – Этот от комнаты. Эти два от входной двери. Верхний замок туго открывается, надо поднатореть. С них желательно копии сделать, потому, что они мне нужны. Мыться-то вы где будете? Я тут баню редко топлю, больше к соседке хожу. Трудно уже с дровами возиться.
- Мы пачкаться не будем, - попытался пошутить Стерхов, но видя напряжённое лицо бабки быстро поправился. - Мы в общежитии, вы не беспокойтесь.
У него перед глазами уже промелькнула картина: он пилит и колет дрова для бани.
- А … - с сожалением протянула Нина Николаевна. – Зовут-то вас как?
- Меня Рустам, а это Марина.
- Рустам? Татарин что ли?
- Да вроде того.
- Ну пойдёмте.
Радостные Марина и Рустам поднялись по лестнице вслед за хозяйкой, которой с трудом давался крутой подъём. Войдя в комнату, Нина Николаевна полезла первым делом в шифоньер и стала извлекать оттуда старые платья.
- У Дениса мало вещей было, так он только одним отделением пользовался. Вам-то, наверное, больше места потребуется. Так что я заберу своё барахло. Кровати этой вам должно хватить. Постель дать не могу.
Кровать, действительно, была широкая, полутораспальная. Шире даже, чем у Стерхова в общежитии.
- Нина Николаевна, а Вы не дадите нам подушку ещё одну, – спросила Марина, заметившая, что на кровати лежит только одна подушка.
- Подушку? – хозяйка замерла с недобрым прищуром. – Ну, это могу дать.
- А одеяло здесь есть?
- Одеяло только одно.
Нина Николаевна выложила свои вещи из шифоньера на кровать. Получилась приличная стопка.
- Смотрите, вся мебель в порядке, попрошу с ней аккуратно. Помоги-ка мне вещи отнести. Заодно подушку заберёшь. – обратилась она к Рустаму.
Стерхов взял под мышку пронафталиненную одежду и ушёл с хозяйкой. Когда он вернулся, Марина лежала на кровати и счастливый взгляд её был устремлён сквозь потолок в небо.
- Рустамка! - она вскочила и бросилась к нему в объятья. Стала целовать взахлёб в обе щеки и в губы. Они упали на кровать, которая даже не скрипнула (старое прочное изделие). Рустам начал расстёгивать на ней блузку.
- Погоди, погоди. Ну погоди же ты. Покрывало запачкаем.
- Ты рада? Рада ты, или нет? Смотри, какая комната, всё есть, – Стерхов целовал её грудь
- Съезди за постелью. Может одеяло привёзёшь из общаги?
- А давай посмотрим, какое здесь.
Они встали с кровати, сдёрнули покрывало.
- О, одеяло хорошее, широкое. Нам хватит. Я не хочу из общаги забирать. Вдруг ты меня выгонишь, придётся там ночевать.
- Ах, ты вот о чём думаешь?
- Я постель привезу. Хорошо, что чистый комплект есть. А ты не поедешь? Вдвоём бы всё взяли сразу. Может вообще переночуем в общежитии, а завтра перевезём всё. Завтра же воскресенье?
- Нет! Фигушки! У меня теперь есть своя комната, и я останусь здесь. Буду убираться. У хозяйки попрошу ведро с тряпкой. А где у неё вода?
- Ну, это она тебе всё скажет. Что ещё взять?
- Возьми мои два пакета с вещами. Тапочки и халат туда положи.
- Зубную щётку.
- Щётку я уже взяла.
- Магнитофон привезу.
- Ещё в магазин зайди, покушать чего-нибудь купи.
- Тогда и кофейник нужно тащить.
- Ой, ты сразу всё не возьмёшь. Тогда один мой пакет оставь: жёлтый.
Они ещё пообсуждали, что им понадобится, чтобы прожить сегодняшний вечер и завтрашнее утро. Так хотелось скорее устроиться на новом месте. Ах, какое это приятное занятие, устраиваться в новом жилье. Особенно после долгих переживаний и мытарств…
ЁЁЁЁ
Они плыли четыре дня, удаляясь от побережья. Мужчины попеременно гребли вёслами. Тнапишти чувствовал, как преследователи, выйдя на берег, увидели вдалеке их лодку.
- Теперь они нас никогда не догонят, – повторял он, и на лице его блуждала довольная улыбка.
- Мы утонем! – восклицала всю дорогу Джуду. Другие женщины тоже причитали. Только Кейсе была спокойна. Она ласкала «небо», опустив в него тонкую изящную руку.
На пятый день они высадились на землю. Мужчины отправились на охоту. Было много дичи и плодов. Они поймали буйвола и принесли его в жертву Великому Оирши. Впервые за последние две Луны они вдоволь наелись. Потом били в тамтамы, и Тнапишти узнал, что поблизости кроме них нет ни одного человека. И ещё он понял, что их сушу со всех сторон окружает вода, но никому об этом ничего не сказал. Так лучше.
Наконец-то у них появилась своя земля.
Ты была прекрасна, как летнее утро.
Ты была страною избранных небом.
Взор пленяя, храмы твои блистали
В ласковых лучах благодатного Солнца.
Боги твои были мудры и всесильны,
Извлекли людей из пещер мирозданья,
Дали им огонь и обильную пищу,
Разуму внушили их тайны вселенной.
Дни твои тянулись долго и ярко
И казалось, не будет конца им.
Но войною пошли друг на друга Боги.
Разрушая собственное творенье.
ЁЁЁЁ
Наконец-то у них появился свой угол. Совместный. Наконец у Марины упал камень с души. Она заметно успокоилась, стала менее раздражительной. Настроение её улучшилось. Она деловито принялась за обустройство нового жилища. Прежде всего выпросила у хозяйки старое трюмо, в которое тут же составила свою косметику, крема и прочую женскую мелочь. Рустаму дала задание приобрести таз для стирки, ведро для помоев и ведёрко для воды, что он с удовольствием сделал.
От переезда Стерхова сильно пострадала триста двадцать вторая комната. Он забрал оттуда электрокофейник, магнитофон, утюг и настольную лампу, принадлежавшие ему.
Теперь их жизнь потекла спокойно и размеренно. Стерхов вставал рано, насколько хватало силы воли: чтобы к шести на работу успевать, он должен был подниматься в половине пятого, что было, конечно, не реально. Поэтому он тихонько сдвинул себе начало рабочего дня на семь часов, и продолжал сдвигать к восьми, правда мастер уже ругался. Поспевать даже к этому времени требовало серьёзных ресурсов воли. Теперь минимум два раза в день нужно было погружать своё тело в электричку и везти через пять станций: Нахабино, Красногорск, Трикотажная, Тушино, Покровское-Стрешнево - до Ленинградской. А это 30 – 40 минут. Вечером в обратном направлении - до Опалихи.
Марине приходилось подниматься почти так же рано с учётом гораздо более дальней, почти полуторачасовой дороги. Сперва это её раздражало. Она передала Стерхову слова Инны, которые та произнесла, узнав, где Марина с Рустамом поселились: «Какой хитренький твой Рустамчик». Инна же со своим Геной нашли-таки дачу под Мытищами, где и жили теперь вдвоём в трёх комнатах. Цветкова сперва завидовала, но не долго. Они с Рустамом устроились, в общем, тоже не плохо, а главное - вместе. Стал бы он жить с ней за Мытищами, неизвестно. А как жить без него, она уже не представляла. Постепенно Марина вошла в колею, привыкла к дальним переездам. А что поделать, это участь сотен тысяч жителей Подмосковья, да и самих москвичей – тратить добрую часть своей жизни на бесконечные переезды на работу и обратно. Страшно подумать: два – три часа ежедневно человек может проводить в транспорте, в толпе, в давке и спешке. В дороге люди спят, едят, учатся, работают. Общаются. Живут. Такая жизнь у современного человека. Марине учиться оставался один год, можно было и потерпеть.
Умывались и завтракали они в комнате, грея воду электрокофейником. Минимальный набор посуды у них был: кое что Рустам из общежития забрал, кое что докупили. Холодильника, конечно, не было, поэтому нехитрые продукты закупали на один день. Молоко, сырки, масло, мармелад в коробочках, варёная колбаса, хлеб, сосиски то Марина, то Рустам приносили по чуть-чуть каждый вечер. Покупали и яйца. Сделали небольшие запасы картошки и лука, которые хранили в коридоре.
После завтрака разъезжались. Рустам обычно убывал раньше. Он ехал в общежитие, там переодевался в рабочую одежду и трудился. С началом учебного года стало трудно обслуживать два участка, поэтому от одного он отказался. Естественно, от того, где стояло общежитие. После работы Стерхов обедал и чаще всего отсыпался на своём койко-месте. Потом шёл в библиотеку искать материал для диплома, с темой которого долго не мог определиться. Марина после института часто заезжала к нему, и они шли за продуктами по магазинам, или гуляли. Если в каком-нибудь из ближайших кинотеатров шёл хороший фильм, шли в кино. Если не было настроения, ехали домой в Опалиху. Она прозвала Опалиху Опалой за её удалённость. Вернувшись ужинали и занимались учёбой или любовью.
Быт их в новом жилище постепенно наладился. Марина прибиралась в комнате, Рустам приносил свежую воду и выносил ведро с помоями и мусором. Спускаться вниз, на хозяйкину кухню они лишний раз избегали. Более того, через какое-то время перестали ходить по малой нужде в туалет, расположенный во дворе. Уж больно это было неудобно: спускаться по крутой лестнице, выходить на холод или под дождь. Гораздо легче помочиться в помойное ведро, благо оно с крышкой. Рустам долгое время стеснялся это делать при Марине. Он либо ждал, пока она выйдет за чем-нибудь из комнаты или уснёт, либо выходил с ведром в коридор и убедившись по слуху, что нет никого в сенях и отсутствует сосед, стыдливо делал своё дело. Марина же - девочка без комплексов - весело журчала когда ей приспичивало. Правда, если Рустам, глядя в упор, подкалывал по её по поводу меткости, немного смутившись, возмущалась:
- Тыыы, не смотри!
В начале октября Стерхов сделал Марине сюрприз. Пока она была в институте, он съездил с Крутовым в пункт проката и взял телевизор. Не ахти какой, чёрно-белый, но такой нужный современному человеку, чтобы не чувствовать себя в отрыве от цивилизации. Она была довольна и похвалила его, как требовательная жена хвалит угодившего мужа. Телевизор поставили в угол на тумбочку, которую выпросили у хозяйки. Правда тумбочка оказалась высокой, худой и некрепкой, шаталась из стороны в сторону, угрожая упасть вместе с телевизором. Пришлось привязать её за верх проволокой к карнизу.
- Не красиво, - сказала Марина, - а что делать?
Как ни налаживал Стерхов антенну, не все каналы принимались уверенно. А было-то их всего четыре: два центральных и учебный. Да ещё недавно появился канал «2х2». По нему передавали только фильмы и рекламу. Рекламных роликов почти не было, показывали объявления под исполненную в современной обработке классическую музыку. На всю жизнь она врезалась Рустаму в память.
Интимные отношения Марины и Рустама постепенно утрачивали былую новизну и остроту. Это по-прежнему было радостью, но уже не ежедневной. Впрочем, они продолжали экспериментировать и открывать для себя новые грани этого чудесного процесса. То крепкий хозяйский стол служил им любовным ложем, то кресло. Понравилось Марине смотреть в зеркало, когда они занимались сексом на стуле перед трюмо. В этом плане им всегда было друг с другом хорошо, в любой позе и в любое время суток.
Что можно было сказать уверенно, - стали они ближе характерами, притёрлись друг к другу. Когда-то, в начале знакомства, у Рустама сложилось мнение, что Марина девушка избалованная и капризная. Имела она привычку по разным мелким поводам устраивать скандальчики. При этом надувала губки и глядела исподлобья. Первое время, когда ещё их отношения были в новизну, Рустаму это даже нравилось. Потакать мелким капризам женщины - один их способов ухаживания. К тому же, он был деликатен и боялся задеть подругу каким-нибудь обидным замечанием. Но чем дальше, тем больше раздражал его этот инфантилизм, а также некоторые другие черты её характера и привычки. Он перестал сдерживаться и стал резкие реплики. В ответ Марина обижалась, иногда сильно но, к критике прислушивалась, и от многих своих привычек отказалась. Так, например, он отучил её материться в его присутствии.
Но чем глубже раскрывался перед Рустамом характер его подруги, тем больше он убеждался, что все её капризы – наносное. На самом деле была Марина девушкой энергичной и деловой. Умела заводить и поддерживать нужные знакомства. Имела хорошие отношения с официантами в кафе, с кассирами в кассах аэрофлота, с товароведами в магазинах. И уже обещала Рустаму достать для него один из многочисленных дефицитов - хорошие кроссовки. Если в магазине, или на переговорном пункте, была большая очередь, Марина тут же находила в ней какого-нибудь молодого человека и, обольстительно улыбаясь, просила пропустить её вперёд. Рустам, стоя рядом, чувствовал себя не в своей тарелке.
Ещё он успел понять, что подруга его - девочка умненькая. В прямом смысле, с хорошим интеллектом, памятью, логикой. Как-то они лежали и читали вместе одну книжку. Марина прочитывала страницы чуть ли не в полтора раза быстрее и долго ждала Рустама, чтобы перелистнуть. Стерхов даже стал недочитывать, чтобы не позориться. Если разгадывали кроссворды, Цветкова выдавала ответов процентов на двадцать больше, чем Рустам. Ему оставалось только удивляться, почему она учится не на одни пятёрки.
Однако довольно часто они ссорились. Причиной служило внутреннее недовольство Рустама некоторыми чертами своей подруги, которое он открыто не выражал, но которое Марина прекрасно чувствовала. Стерхов искал и никак не находил в ней целомудрия. В этом плане идеалом для него были барышни с портретов и фотографий девятнадцатого века: дворянки, жёны декабристов, при взгляде на светлые лики которых пронзало чувство невосполнимой утраты, понесённой человечеством. Как далека была от этого идеала Марина. И как болезненно было Рустаму каждый день видеть тому подтверждения. Один раз, ещё летом, она с восторгом рассказала ему, что через весь город ехала без трусов. При выходе из общежития, трусы на ней лопнули и свалились (уж как такое могло случиться?). Возвращаться не стала. Особенно прикольно ей было, когда ветер поднимал юбку. А юбочка корооотенькая.
Другой раз он задал ей провокационный вопрос о количестве мужчин в её жизни, и она не раздумывая стала перечислять. Он просил подробностей и получил их. Выслушал и потом не знал, что делать. Носить это в себе было невозможно. Пока не заставил себя забыть, пока не вытравил, не затоптал, не мог с ней разговаривать. И ещё, стало мучить его чувство, что не достаточно она красива для его идеала. И ничего с этим не поделаешь.
Но при всём этом Рустаму с Мариной было очень и очень хорошо. Особенно когда оставались они наедине, и не надо было её ни с кем сравнивать, и когда он забывал о том, что рано или поздно придётся определяться по поводу их дальнейших отношений. Они просто были вместе, разговаривали, читали, любили друг друга. В постели она его полностью удовлетворяла, выпивала без остатка его желание. При этом глубоко льстила мужскому эго тем, что после близости оставалась без сил. Если Рустам в пылу ссоры по-настоящему злился, Марина смирялась, подстраивалась под него. А когда ложились в постель, приникала к нему со вздохом облегчения: «Сразу так спокойно на душе». Время, проведённое с Мариной было для Рустама, самым счастливым в жизни.
ЁЁЁЁ
Пятьсот третья была комната дружная. Сева, Игорь и Славик - одного возраста, правда Сева на два курса младше учился. В своё время не повезло ему. В восемьдесят пятом году государство донельзя ужесточило ситуацию с призывом в армию. Почти во всех ВУЗах страны отменили отсрочку, даже в тех, где была военная кафедра. Отменили сперва и в МАИ, и ребят 1967 года стали осенью вызывать в военкоматы. Потом переиграли, и в четырёх ВУЗах, в том числе в Московском авиационном, отсрочку оставили. К тому времени первые партии маёвцев уже забрали. Пришлось их возвращать, что командиры на местах делали неохотно. Если сам новобранец не проявлял достаточно настойчивости, он мог так и остаться в армии на два года. Однако почти все призванные маёвцы вернулись. Но Севу Быковского услали дальше всех – в Германию, и оттуда ему вырваться уже не удалось. Пришлось отслужить.
Вернувшись, он с удовольствием влился в старый студенческий коллектив. Как раз в это время и освободилась пятьсот третья комната, и парни договорились с комендантом переехать туда из комнаты на первом этаже, где жить было неудобно – проходной двор. В это время Борис Лебедев уже проживал с женой в общежитии Пищевого института, ещё один сосед Славика и Игоря - Коля Новиков - тоже женился и съехал из общежития. Так что их оказалось трое. Это и прекрасно, приложили все усилия, чтобы четвёртый не появился. Комнату распланировали под троих, отремонтировали, из старой перенесли хороший шкаф (несанкционированно). Кровати на новом месте были не железные, а нормальные кушетки. Так что жилище получилось замечательное, зайти было приятно. И жили дружно. Частенько скидывались, покупали продукты и ужин вместе готовили. Даже картошку жарили.
Вот и в тот раз Славик, как самый ответственный, принёс из овощного сетку с корнеплодами, маргарина купил, других продуктов. Настроение у всех было хорошее, чему способствовало чудное бабье лето, случившееся в тот год в октябре. Солнце изливало последнее тепло, не успевшее иссякнуть за лето. Решили выпить вина. Поколебавшись, девчонок не позвали: слишком устали от них в последнее время. Решили организовать мальчишник. Скинулись, пригласили Барабанщикова, и как приглашённого послали его за вином. Он принёс портвейн. В это время Славик с Игорьком картошку почистили и поставили её жариться. Вернулись в комнату. Там уже на столе вместо бумаг - посуда, и первая бутылка откупорена. Звякнули стаканами. Варёной колбасой закусили.
- Вот бы лимончика, – помечтал Быковский.
- Тебе скоро картошку мешать, – предупредит его Щеглов.
- Наливай по второй, Барабан. – скомандовал только откинувшийся на кровать Сева, решив не пропустить и капли портвейна пока будет ходить помешивать картошку.
Лёха налил. Вздрогнули. Лебедев выпил свой стакан с сосредоточенным выражением лица, оттопырив мизинец.
- Славик - то пить научился к пятому курсу, – глядя на него, заметил Сева.
- Ты иди, иди, – напомнил ему Лебедев, - а то подгорит.
Сева лениво поплёлся. Вернувшись, он тут же откупорил следующую бутылку и наполнил стаканы.
- Если так пойдёт, надолго не хватит, – кивнул Лёша на убывающий ряд.
- Всё равно не хватит. Это закон, – парировал Сева.
Они выпили ещё и уже достаточно захмелели. Барабанщиков потребовал открыть шпроты, баночка которых стояла на столе. Щеглов ответил, что они под картошку.
- Тогда тащите её скорей, – заявил Лёха, - жрать очень хочется.
- А ты иди, мешай её, а то не получишь, – ответил Сева.
- Я за портвейном бегал.
- Ну и что?
- Нет, я лучше сам схожу, - сказал Щеглов, - а то Барабан всё схавает.
Игорь ушёл, а между Барабанщиковым и Быковским возник спор по поводу того, что такое шпроты. Лёха утверждал, что это название рыбы, а Сева – что способ приготовления. Спорили долго и с запалом. Вернувшийся Щеглов разбил пари. Поспорили на десять «кукареков» под столом.
Потом Барабанщиков припомнил Щеглову, как тот поборол его на соревнованиях по дзюдо в прошлом году (была такая история), и решил взять реванш. Минут пять толкались они по комнате, сдвигая мебель, свалились на кровать Быковского, где продолжали бороться в партере, пока, наконец, Сева не разнял их, обеспокоенный целостностью своего койко-места. Разгорячённый Щеглов открыл настежь окно и свесился вниз. Славик пошёл мешать картошку.
- Тащи её уже, – выкрикнул вслед ему Барабанщиков, сглатывая слюну.
Пятьсот третья комната и кухня были в разных концах длинного коридора, из которого вниз вели две лестницы. Славик дошёл до кухни, поднял крышку сковородки, помешал скворчащую картошку, попробовал. «Ещё минут пять», - решил он и отправился в туалет. По дороге встретил Влада Софьина, который стал выпрашивать у Славика магнитофонную запись группы «Чили». Поговорив с Владом, Славик вернулся в комнату минут через десять с дымящейся сковородой. В комнате никого не было. Немного удивившись, Лебедев поставил сковороду на стол, подложив дощечку, открыл её, достал с посудной полки вилки, разложил и стал ждать друзей.
«Наверно кто-нибудь из соседней комнаты позвал», - подумал он. Такое могло быть, если, к примеру, по телевизору показывали что-нибудь интересное. Пять минут прошло, но никто не появился. Славик пошёл в пятьсот пятую, где был телевизор, ожидая увидеть друзей там. В комнате сидели хозяева: Миша и Серый и спокойно занимались своими делами.
- Сева с Игорем не у вас? – спросил Лебедев.
- Нет.
- А не заходили?
- Сегодня нет.
- А Барабанщиков?
- Не было.
Славик тогда прошёл к Барабанщикову, но там вообще было закрыто. Заглянув ещё в пару комнат, где могли находиться друзья, Лебедев в недоумении вернулся к себе. Окинул взглядом комнату: окно открыто, занавеска развевается от прохладного уже вечернего ветерка. На столе -стаканы, два с недопитым портвейном. Шпроты начали открывать, но не закончили. Куртки Игоря и Севы на месте, обувь тоже, значит где-то в общаге. Что ж, закрыл окно, сел ждать, потихоньку пощипывая картошку. Жрать, действительно, хотелось.
Прошло пятнадцать минут, полчаса, но никто не появился. Это было уже странно. Произошло что-то из ряда вон, если Щеглов, Быковский и Барабанщиков так надолго оставили стынущие портвейн и картошку. Славик перебирал в уме варианты. Ничего в голову не приходило, кроме одного: кто-то пришёл и куда-то позвал. Вопрос кто и куда. Если в пределах общежития, то найти, в общем-то, не так сложно. Нужно обойти комнаты, куда их в принципе могли позвать. Это все комнаты этажа плюс ещё пять, максимум семь.
Однако очень хотелось есть, и Славик, отложив все остальные действия, открыл шпроты, пододвинул к себе сковородку и стал рубать, запивая картошку и чёрный хлеб портвейном. Пока ел думал, с каких комнат начать обход. Если бы они были на этаже, то уже проявились бы. Скорее всего их позвали на другой этаж, или даже в другой блок. Как пить дать - Камастра и Савчук. Чем же это они их увлекли? Стриптиз что ли, показывают? Или Савчук решила наконец кому-то отдаться, причём в присутствии других? Да, нелепо. Но что ещё могло случиться такого экстраординарного? Славик быстро поел, уничтожив строго свою четверть. На большее он покуситься не мог. Всё возрастающее любопытство и уже подступающая тревога вытолкнули его из комнаты, едва успел закрыть дверь на замок. Помчался в другой блок, на четвёртый этаж. По дороге заглянул в буфет, друзей там не было.
Камастра и её соседка - первокурсница, которую, кажется, тоже звали Оля, были в комнате. Камастра спокойно лежала на кровати с книжкой.
- Привет, Игорёк с Севой не у Вас? – едва отдышавшись спросил Лебедев.
- Привет Славик. Ты что такой запыхавшийся? Случилось что?
- Не заходили они и Барабанщиков?
- Нет. А что?
- Исчезли из комнаты уже минут сорок пять назад и не появляются. Я думал, они к вам пошли.
- Нет, я их сегодня вообще не видела.
- А Вика где?
- Посикать пошла, – выдала беспардонная Камастра.
- Ума не приложу, куда они могли подеваться.
- В пятьсот пятой сидят, телевизор смотрят.
- Да нет, я заходил.
- Ну может в другую комнату вышли, что ты беспокоишься?
- Не могли они так надолго уйти. Мы ужин готовили. Я за картошкой пошёл, вернулся, а их нет никого.
Про портвейн Славик умолчал. Портвейн – это вечеринка, Ольга с Викой тут же примчались бы.
- Да ладно, найдутся.
- Если объявятся, Оль, скажи им… скажи, что я картофан весь зарубал, пока они где-то лазят.
- Ладно, скажу, – ухмыльнулась Камастра.
Славик вышел, спустился на один этаж, зашёл в комнату к Стерхову. Там лежали Левчук с Кефиром и ещё новенький, кажется, их друг. Рустама не было, он теперь в общаге не жил. На всякий случай Лебедев спросил, не было ли здесь пропавших. Нет. Тогда Славик зашёл ещё в три комнаты в этом блоке, где у Севы, Игоря и Лёхи были друзья, к которым так надолго можно было запереться. Нигде никого. Уже спустившись на первый этаж, Славик вспомнил, что совсем недавно Щеглов с Быковским клеили парочку первокурсниц. Они потом в комнате обсуждали это, и Славик даже припоминал их имена: Лена и Ира, кажется. Где же они живут? Где-то тоже на четвёртом этаже. В четыреста двадцать пятой, что ли?
Лебедев поднялся опять на четвёртый этаж, подошёл к четыреста двадцать пятой. Из за двери раздавался громкий девичий смех. Славик постучался.
Дверь приоткрылась, юное круглое личико со вздёрнутым носиком, покрытым веснушками, высунулось и тут же спряталось назад.
- Девки, снимайте трусы, там какой-то парень пришёл, – услышал Лебедев из-за двери.
Комната взорвалась смехом, а Славик почувствовал, как краска заливает лицо.
- Да с верёвки снимайте, дуры!
Дверь распахнулась.
- Пожалуйста, заходите, – пригласила хозяйка вздёрнутого носика.
Славик робко вошёл. Его друзей в комнате не было. Но развернуться и не сказав ни слова уйти было нельзя.
- Здравствуйте.
- Привет, – отозвалась самая бойкая.
- Извините, девушки…
- Извиняем.
Четверо молоденьких девочек с весёлыми искрами в глазах хохотнули. Глаза их были устремлены на Славика и горели любопытством. Тот ещё больше закомплексовал.
- Вы знаете таких Севу и Игоря?
- Кто тут уже успел узнать Севу и Игоря? – самая бойкая, прищурившись, повернулась с вопросом к своим соседкам, – Таня, ты уже успела?
- Я их знаю еще не до конца, – ответила Таня, и девушки опять зашлись в хохоте.
- Извините, – промямлил Лебедев и, сконфуженный, просочился сквозь не до конца закрытую дверь обратно в коридор.
«Без комплексов молодёжь пошла», - подумал он.
- Куда же Вы, молодой человек? – прокричала ему вслед одна из девушек, высунувшись из комнаты. – Не уходите так быстро.
Но Славик уже скрылся в лестничном пролёте. «Однако пока я тут хожу, они, наверное, спокойно уже на месте сидят. Они, наверное, за вином пошли, - осенило Лебедева. - То, что все втроём, понятно - никто не хотел по отдельности. То, что портвейн ещё не кончился, тоже понятно, он скоро должен был кончиться. Долго ходят – в ближайших магазинах не оказалось. Что без одежды… Да в пылу спора, пьяные, могли и без курток. На улице тепло. Без обуви. В тапочках… Нет, в тапочках не могли. Не до такой же степени они упились с двух бутылок портвейна». Нет, версия отпадала. Тогда что же?
Лебедев поднялся на свой этаж и первым делом дёрнул дверь своей комнаты. Закрыто. Открыл. Никого. И никто не появлялся, всё было без изменений. Тогда он опять прошёл в комнату к Барабанщикову. На этот раз дверь была не закрыта, и соседи Лехи были на месте. Сам же он отсутствовал.
- А где Барабан? – спросил Славик, поздоровавшись.
Никто не знал.
- А Щеглова с Быковским не видели?
Никто не видел. Тогда Лебедев рассказал парням страшную историю с исчезновением Севы, Лёхи и Игоря.
- Между прочим, уже больше часа прошло, – завершил он свой рассказ.
Парни были заинтригованы. Один из них, Гена Бобрин, даже прошёл со Славиком по пятому этажу. Обход всех комнат ничего не дал. В конец озадаченный Лебедев сел у себя в комнате ждать. Никакие версии больше в голову не приходили. Несколько раз он выглядывал в окно: не толпятся ли его друзья на улице. Там их тоже не было. Скоро пришли Вика с Ольгой. Убедившись, что Быковский, Щеглов и Барабанщиков действительно отсутствуют и выслушав рассказ Лебедева, стали строить версии, одна фантастичнее другой. Например: друзья решили Славика разыграть и сидят сейчас в каком-нибудь месте, куда он заглянуть не догадался. Из таких мест были перечислены душевая, лестничная площадка выше пятого этаже, перед входом на чердак и каморка уборщицы.
- Да нет, маловероятно, – сказал Славик, представив пропавших сидящими вот уже больше часа в комнате для хозяйственного инвентаря, среди тряпок и веников. Но к чердаку всё же сходил. Иногда они там собирались попеть под гитару. Безрезультатно.
Другая версия: комендантша попросила что-нибудь перетащить. Эта версия тоже не выдерживала критики. Зачем комендантше с такой просьбой тащиться на самый верхний этаж, к дипломникам, которые её однозначно отошьют, когда она могла, встав на первом этаже, целый полк безропотных первокурсников мобилизовать? Да и поздно уже, она не трудоголик, чтобы на работе лишний час задерживаться. К тому же, что можно целый час таскать?
Ну и последняя версия, на которой все сошлись, как на самой вероятной: похитили инопланетяне.
- Раз так, - сказала Ольга, - тогда они не скоро вернутся, и портвейн им в ближайшее время не понадобится. Наливай, Славик.
Сопротивляться было бесполезно, и Лебедев принял мудрое решение пожертвовать частью спиртного, чтобы другую часть сохранить.
- Нет, вот наоборот, если их сейчас инопланетяне вернут, им надо будет стресс снять. Поэтому, давайте, вот эту бутылку допьём, а эти две оставим.
- Да если их вернут, они ничего помнить не будут. Возможно даже забудут, что такое портвейн, – спорила Ольга.
Лебедев тем временем наполнил стаканы. Выпили. О том, чтобы сохранить для друзей картофан не могло быть и речи, поэтому Славик даже и не сопротивлялся, когда девушки взяли вилки. Наоборот, сам принялся за еду, так как загадка с исчезновением друзей отняла у него много энергии.
Прошёл ещё час. Потом ещё полчаса. Девушки не уходили, ожидая развязки. Подтянулись соседи Барабанщикова. Портвейн был допит. Время шло к девяти вечера. Спиртное бродило в крови. Глядя на сиротливо стоявшие у порога стоптанные туфли Щеглова и севины кроссовки, Славик представлял своих друзей на корабле пришельцев. Что с ними там делают? Берут анализы крови, слюны и семенной жидкости? Вернутся, будет что рассказать. Он, вдруг, сильно им позавидовал: «Эх, чёрт, жалко, что я за картошкой пошёл. Какой шанс упустил инопланетян повидать!»
В разгар этих мыслей дверь распахнулась, и на пороге возник Щеглов. Один. Вид его как раз соответствовал виду человека, вырвавшегося с инопланетного корабля: взъерошенные волосы, уставшие глаза, предельно серьёзное выражение лица.
- Игорь! – кинулись к нему присутствующие. - Ты где был? А где остальные?
Щеглов молча обвёл глазами присутствующих. Прошёл в шкафу, вытащил оттуда свитер и одел его. Сверху стал одевать куртку. Только тогда Лебедев обратил внимание, что тапочки его покрыты слоем пыли и грязи.
- Не поверите, бляха-муха, – сказал Игорь, сел на кровать и зажал руки между колен.
Народ в предвкушении затаил дыхание. Щеглов выдерживал паузу, уставившись в одну точку на стене.
- Да что случилось? – не выдержала Вика. – Рассказывай!
И Щеглов рассказал.
Когда Славик вышел последний раз помешать картошку, дебил Барабанщиков стал опять припоминать своё поражение на соревнованиях. На этот раз он взял пустую бутылку из-под портвейна и в шутку стал замахиваться, изображая, что кинет её в Игоря. Несколько раз замахнулся, а потом действительно кинул. Несильно, думая, что Щеглов поймает. А тот ловить не стал, увильнулся. Так получилось потому, что руки держал в этот момент в карманах. Забыл совсем, что позади него открытое окно. Бутылка в окно и вылетела. Все голову в плечи вжали, услышав, как она разбилась об асфальт. А потом крик истошный женский.
- Я думал, угодила в кого-то. Сердце упало, – рассказывал Игорь. – Выглянул. Там тётка стояла. Но, слава Богу, не в неё бутылка попала, а метров за пять. Никто не пострадал. Я в облегчении спрятался обратно в комнату, но засветился.
Они с Севой, естественно, набросились на Барабанщикова. Он и сам был не рад, оправдывался, что Игорь тоже виноват - не поймал. Не успели они Лёху как следует отругать, как дверь с треском отлетела, и в комнату ворвались… менты. Парни и глазом моргнуть не успели, как их за шиворот, в чём были, выволокли из общаги и загрузили в УАЗик, который почему-то уже ждал у входа. Сева по дороге что-то трепыхался, так получил дубинкой по спине, и сразу замолк.
Доставили их в местное РОВД. По дороге, из разговора, Щеглов понял, что милиционеры как раз проезжали под окнами общаги, возвращаясь совсем с другого задания, когда под колёса бросилась та тётка, в которую чуть бутылка не угодила. Она красках описала, как её только что чуть не убили. Ну, менты вняли и приняли меры к задержанию хулиганов.
Привезли, в общем, их, посадили в обезьянник. Обращались грубо, Быковскому ещё пару раз съездили. В обезьяннике два с лишним часа их продержали, пока на допрос повели. Составили протокол, хотели на пятнадцать суток посадить и в институт сообщить. Отягчающее обстоятельство – нетрезвое состояние. Долго, на коленях, умоляли не делать этого. В результате отделались штрафом по тридцать три рубля на каждого, и моральным надругательством. Севе - дубинкой по рёбрам.
- Меня отпустили за деньгами, штраф заплатить, – закончил свой рассказ Щеглов и полез в потайное место, где у него хранились деньги. – У меня тут даже на один штраф не хватит. – изрёк он, пересчитав наличность.
Некоторые из присутствующих сделали инстинктивное движение на выход, предчувствуя, что сейчас речь зайдёт о «дай взаймы». Феликс Шерин даже успел выскользнуть за дверь.
- Сейчас проверим, что тут у Севы есть, – сказал Игорь и полез в потаённое место Быковского, которое тот ему вынужден был выдать, подвергшись пыткам в милицейских застенках. – О, у Севы хватает даже и на меня. А вот у Барабана ничего за душой нет. Он просил выкуп за него со всего мира собрать. Славик, Эдик, Геныч, гоните бабки.
Лебедев очнулся от раздумий о справедливом провидении, которое так вовремя увело его под видом картошки от злых инопланетян в обличии советских милиционеров. «И ещё надо Влада Софьина поблагодарить, что задержал меня около туалета». – подумал он.
- Гоните бабульки, парни, – повторил Щеглов. - Ваши товарищи томятся в застенках.
Славик выложил пятнадцать рублей, пошарив по карманам. Эдик и Гена пошли к себе в комнату изучать свои финансовые возможности.
- Сейчас Шерина раскрутим, – послышался в коридоре голос Эдика.
ЁЁЁЁ
В тот день Рустам встретил в студгородке старосту группы – Олега Носенко. Он еще с тремя ребятами проходил практику в подмосковном Долгопрудном. В процессе недолгой беседы Рустам выяснил, что парни сразу, в начале практики, выбрали темы, получили консультации, доступ к материалам на заводе, и работа у них в самом разгаре. А главное: они получили в архиве факультета дипломные работы предыдущих лет - каждый по своей теме.
- Как это? – взволновался Стерхов. - Готовые дипломы получили?
- Да, – спокойно ответил Олег.
- Так это можно содрать один к одному.
- Ну не один к одному, но многое можно взять. Это смотря какая работа попадётся. А то, может, двоечника какого-нибудь.
- Олег, научи, как это вы так пролезли?
- Да просто: подошли к Верочке и договорились. По шоколадке принесли.
Верочка, или Верочка – верзила, как её звали студенты, была то ли секретарём, то ли помощником декана. Она занималась документами на приём, отчисление, переводы из группы в группу, контролировала своевременность сдачи зачётов и курсовых, выдавала допуски к экзаменам. В общем - важный человек. Возраста она была неопределённого, ростом около двух метров, лицо крупное и круглое как блин, обрамлённое кудряшками волос. Нога - не меньше сорок четвёртого размера. Стоять рядом с ней было неуютно: низкорослого студента она, задев бедром, могла запросто уронить.
- К Верочке? – задумался Стерхов.
- Да, только ты спеши, а то расхватают всё.
Этот разговор запустил в Стерхове цепную реакцию тревоги, которую остановить теперь уже ничто не могло. Как же: все уже вовсю трудятся, ушли далеко вперёд, а он отстал, и с каждым днём отставание увеличивается. А день защиты приближается. Срочно к Верочке!
Но сперва нужно было определиться наконец с темой диплома, а это весьма не просто. Темой должен быть один из видов космических летательных аппаратов, а их несколько: ракета-носитель, спутник, межпланетная станция, орбитальная станция, пилотируемый летательный аппарат, многоразовый летательный аппарат. Конечно, могла ещё быть какая-нибудь супер-пупер специальная тема, например, лунная промышленная база. Но это – для чокнутых. Тема тем лучше, чем больше по ней материала. В этом плане вернее всего ракета-носитель, библиотека полна литературы. На кафедре, в ангаре, королёвская Р-7 препарированная лежит, во всей красе, приходи, срисовывай. Они в процессе учёбы изучили её вдоль и поперёк. Но Стерхов знал, что чуть ли не половина студентов будет писать по этой теме. А в массе он быть не любил, поэтому ракету отбросил. Спутник – это тема больше для электронщиков, а не для механиков. Многоразовый космический аппарат показался ему слишком сложным, да и с материалами туговато. Ещё по американскому «Шаттлу» можно было кое-что раздобыть, но по советскому «Бурану» – полная секретность.
Из оставшихся вариантов Рустам в итоге долгих раздумий выбрал орбитальную станцию. Во-первых, кое-какой материал в библиотеке был. Во-вторых, он ещё на пятом курсе по «Технологии производства в космосе» накатал курсовую: «Установка для сварки крупногабаритных обечаек в космосе». И оказалась она очень удачной: с лёту пятёрку получил. Обечайка – это цилиндр, вернее, стенки цилиндра без торцов. Короче говоря, если замыслят сделать какую-нибудь космическую базу цилиндрической формы, то сперва нужно будет сделать стенку – обечайку. Эта установка аккуратно вписывалась в тему его дипломной работы в качестве спецтемы, которая должна обязательно в дипломе присутствовать. Итак, орбитальная станция. С этим и пошёл Стерхов к Верочке – верзиле, прихватив шоколадку, купленную не без труда (дефицит).
В тот день Верочка была благосклонна и открыла перед ним двери архива на пятнадцать минут, в течении которых они по списку отыскали три работы на тему «Орбитальная станция». Все они были написаны девушками, что Стерхова расстроило. Не очень-то приспособлен женский мозг к техническим дисциплинам. Но искать дольше времени не было, пришлось из трёх вариантов выбрать по быстрому один и поблагодарить Верочку. Диплом был написан некой Валентиной Серовой. Ближайшее время Стерхов посвятил его изучению и констатации, что до обидного мало можно оттуда взять один к одному, без исправлений. Почти всё придётся либо перерабатывать, либо заново писать. Ну да ладно, время впереди было.
ЁЁЁЁ
Так тянулись дни. Прошёл сентябрь, подходил к середине октябрь. В одно из воскресений Рустам с Мариной приехали в общежитие искупаться и постирать. Они уже закончили с этими делами, и Стерхов делал сборник «Аквариума» с бобин, взятых у Стаса Зарубина. Для этого ему понадобилось стащить к себе в комнату два катушечных магнитофона, позаимствовав один у Славика Лебедева, другой у того же Зарубина. Марина полулежала на кровати и вязала. Так любил он, когда она этим занималась. Вид подруги, сосредоточенной на спицах и пряже, приводил его в умиление.
Вдруг дверь распахнулась и на пороге возник Дмитрий Погорелов. С момента, когда последний раз Стерхов видел его на своём дне рождения, он, казалось, не изменился. Только в глазах добавилось богемности, да бородка стала более монументальной.
- Ба, какие люди! – воскликнул Стерхов. – Чем обязаны такому высокому гостю?
Неожиданно для себя он Погорелову обрадовался, хотя отношения между ними всегда были прохладными. Просто день выдался пасмурный и тоскливый, настоящий осенний день с тяжёлыми тучами и мрачными мыслями. А здесь - хоть какое-то разжижение этой осенней тоски.
- Здрассьте, – процедил Дима с довольной улыбкой. – Пришёл вот на концерт свой пригласить.
- Так так. В Юбилейный, наверно, или в Театр Эстрады, не меньше?
- Почти: в ДК Литинститута.
Дима достал из-под мышки потрёпанную папку, оттуда извлёк листок формата А4 и протянул Рустаму.
«АВТОР - ИСПОЛНИТЕЛЬ ДМИТРИЙ СЛАВИН. КОНЦЕРТ В ДК ЛИТЕРАТУРНОГО ИНСТИТУТА 20 ОКТЯБРЯ В 16.00» - Было написано на листке.
- А кто это, Дмитрий Славин? – не понял Стерхов.
- Это я. Это мой псевдоним. Псевдоним себе взял, – засмущался Дима.
Стерхов встал со стула, предал своему телу соответствующее моменту положение и воскликнул:
- Уаууу! Вы, значит, теперь Славин. Славно, славно. Славненький псевдоним. Слава Дмитрию Славину, – и уже чувствуя, что перегибает в ёрничестве, и может ранить больное димино самолюбие, исправился. – А это, стало быть, афиша? Настоящая афиша. Поздравляю. Выбиваетесь на большую сцену? – он пожал Диме руку. – Сольный концерт?
- Сольный.
- Обязательно придём. А где это, ДК Литинститута?
Дима объяснил.
- Придём обязательно, – заверил Стерхов. – И всех приведём. Ну а как вообще дела? Ты первокурсник опять?
- Да, всё с начала.
- Ну, и как среди малышни?
- Ты знаешь, нормально. Чувствую себя моложе. К тому же, я не один там такой дед.
Они минут десять поговорили об учёбе Димы в новом институте, о маёвских новостях, о том, что его место в общежитии шестого факультета уже занято. Марина всё это время скромно молчала и вязала шарф. Потом Погорелов повернул разговор в другое русло.
- Слушай, - сказал он Рустаму, разгорячённый воспоминаниями о маёвском прошлом. – Давай сходим на ломки.
- Ну, ты, Дим…ты, в натуре, помолодел.
- Я тут встретил Пашу Веснина, он говорит, что движение загибается. Хоть напоследок потусуемся.
Стерхов задумался. Ломки – интересное явление, возникшее на перекрестье вечной студенческой непоседливости, стремления с одной стороны к острым ощущениям, с другой - к духовному развитию, а с третьей – к боевому соперничеству.
- А давай сходим. И правда, хоть напоследок студентом себя почувствовать.
ЁЁЁЁ
У Игоря Щеглова в конце августа началась чёрная полоса. Сперва он сломал палец на ноге: дома, в Горьком, куда поехал на каникулы, играл в футбол со школьными друзьями. В Москву приехал с гипсом. Потом был потерян пропуск в институт. Сгинул как в пропасть. Всё перевернул Щеглов, всё обыскал. Вчера был, сегодня нету. А пропуск в МАИ – это вещь серьёзнее, чем может показаться. Институт режимный, в него каждый не войдёт. Проносить фотоаппараты, магнитофоны, аудиокассеты запрещается. На проходных выборочно сумки и дипломаты проверяют. На пятом курсе даже некоторые предметы читали в спецаудиториях. И конспекты студенты вели в специальных тетрадках, прошитых, с пронумерованными листами. Перед началом лекции брали их в режимном отделе, в обмен на пропуска, а после окончания сдавали. И готовиться приходили туда, в специальные помещения. Не то, чтобы было там что-то особо секретное, скорее готовили их к работе на режимных предприятиях, знакомили со всей этой системой секретности.
А система эта в СССР была гипертрофированна донельзя. Если кто из студентов один раз пропуск терял, ему, конечно, новый выписывали, но с колоссальной нервотрёпкой и унижениями. В отделе, где пропуска оформляли, дядька сидел - чекист, из старых. Чувствовалось, что в былые времена он с удовольствием расстрелял бы всех этих студентов – недоносков, которые пропуска теряют. На полном серьёзе: наверняка раньше этим и занимался. Когда к нему приходили такие несчастные бедолаги, он зеленел от злости и по полчаса орал на них. Потом гонял по десяти разным отделам, деканатам, подписи собирать в благонадёжности.
Но это на первый раз. Если же с кем повторно такое случалось, то последствия бывали посерьёзнее. В личное дело вносилась информация о том, что человек неблагонадёжен, и ему работать с секретными документами нельзя, даже с самым низким грифом «для служебного пользования». А это значило, что на любом авиакосмическом предприятии, куда человек устраивался после института, он попадал в чёрный список и был серьёзно ограничен в карьерном росте.
Но это всё были цветочки. Самое неприятное случилось у Щеглова в личной жизни. Два года встречался Игорь с Надькой Приваловой. Училась она на курс младше, хотя была Игорю ровесницей. Жила в подмосковном Королёве. Не плохая девочка. Не красавица, но и не уродина. Фигурка ладная, любила короткие юбки носить, потому, что ножки стройные. Характером спокойная, рассудительная, не истеричная, как бывает. Аккуратная. Придет к Щеглову в общагу, порядок наведёт: вещи разложит по полочкам, пыль протрёт. И в то же время достаточно живая, с чувством юмора, не скучная, с кругозором.
Хоть и считалась она постоянной подругой Игорька Щеглова, тот постоянно от неё левачил. То разовым порядком приведут кого-нибудь с Быковским в общежитие, то сделает зигзаг в сторону на два – три месяца, поссорившись и как бы разорвав с Надеждой. Но потом смотришь – опять вместе как ни в чём не бывало. И были же ведь они нормальной парой. Однако носились слухи, что не такая уж Привалова лапочка, что хорошая она и стерва. И что, пытаясь взять Щеглова в жёсткие клещи, сама, бывало, от него погуливала. Ну что ж, «у каждой женщины должна быть змея».
И вот, как часто бывает после долгих лёгких отношений, начала разворачиваться между Щегловым и Приваловой серьёзная драма. Сперва, ещё весной, у Нади случилась внематочная беременность. Пришлось, конечно, сделать срочную операцию и удалить маточную трубу. Большая травма для женщины, и больше психологическая. В конце лета Привалова обнаружила, что опять беременна, на этот раз нормально. Об аборте речи быть не могло. Ещё одна операция, - и бесплодной можно остаться на всю жизнь. А значит - рожать. Но перед этим нужно срочно выходить замуж. Конечно за Щеглова: они уже почти жили с ним как муж и жена. Ясное дело, Игорь должен был жениться на ней. Без вариантов.
Но не тут-то было. Щеглов засомневался, что это его ребёнок. Последняя близость у них была аж ещё в июне, перед тем как Игорь уехал в Горький. А объявила она ему о беременности не в начале сентября, когда они встретились, а уже во второй декаде. Подозрительно. В июле и августе Надька была в стройотряде. И Щеглов глубоко сомневался, что она была верна ему в это время. Сомнения его были обоснованы. В строяке Привалова закрутила роман с Андреем Седых, своим одногруппником. И от кого ребёнок, она сама не знала, хотя склонялась к Седых. Но с ним роман был мимолётным, несерьёзным. Никак нельзя было надеяться склонить его к женитьбе. К тому же, любила она Щеглова. Уже больше двух лет была его женщиной. Неужели же он не почувствует свой долг? И пустилась Надька во все тяжкие, чтобы Игоря на себе женить. Два месяца уже обрабатывала его. Сама извелась и ему нервы истрепала донельзя. Но Щеглов затаился, выжидал, когда живот у неё появится. Если его ребёнок, то в конце сентября четыре месяца уже будет. Живот должен быть заметен. А его нет.
Вот фигушки тебе, Надя…
Автор будет благодарен за любые отзывы, замечания, критику. Направлять по адресу: atoshev56@rambler.ru или здесь же, на поле "Написать рецензию", для чего, правда, придётся зарегистироваться.
|
|