Мужи. Первая половина июля. Благословенная пора белых ночей. Долгожданный подарок природы всей мохнатой и крылатой живности леса. Необъятен день! Вот уж, казалось бы, и вечер поздний, ложись да отдыхай после дневных забот, а ещё и солнце не село. Щекотит, дразнит усталые глаза, желанный сон напрочь гонит. Что ты будешь делать!
Лишь ближе к полночи, когда солнце зависает над самым горизонтом, понемногу замирает село, только влюблённые парочки да беззаботные стайки молодёжи неспешно бродят по притихшим улицам, затягивают песни.
Влажная простыня ночи не спеша размывает отчаянную синь северного неба, забеливает даль окоёма. А в вышине – ни звёздочки!
Морошковым краем, страной белых ночей называют в это время года мужевскую землю.
На этих кривых улочках, отвоевавших когда-то у тайги своё место под солнцем, на высоком берегу Оби, прошло детство Толи Шебалина. Позади школа. Но каждый год приезжает он в Мужи на каникулы после сдачи экзаменов в университете. Так и в этот раз.
Шесть дней прошло, как сошёл Толя с «Метеора» на железный, гулко разносящий шаги дебаркадер. Хлебнул полной грудью родного воздуха и замер: так светло, радостно на сердце стало, что хоть кричи от переполняющего, невесть откуда взявшегося ощущения счастья. Но вместо этого губы лишь едва слышно прошептали:
– Дома!
Одним длинным-длинным днём прошла почти целая неделя как он у матери. Всё смешалось: разговоры, встречи, новости, и не вспомнишь, в какой день что было.
Ещё по приезду Толя пообещал своему одиннадцатилетнему брату Юре, что они обязательно пойдут на днях встречать восход солнца. У брата глаза загорелись. Каждый день, как вечер приблизится, спрашивает:
– Ну что, сегодня пойдём?
У Толи уже внутри неприятно покалывает: обещал ведь. А как пойдёшь? Тут крёстные в гости пришли, там ещё что-нибудь непредвиденное.
Но вот, наконец, выдался свободный вечер. Настало время сборов. Толя укладывает палатку, Юра собирает сумку с провизией. Мама с сестрой Ниной тут же в коридоре стоят, наблюдают. Невдомёк им, что это парням дома не сидится.
– И охота вам комаров кормить, – по-доброму усмехается мама.
– А мы с собой мазь взяли, – откликается Юра. – Во! Целый тюбик.
Нина, средняя из детей по возрасту, не преминула после мамы вставить:
– Лучше бы в своей комнате прибрались, чем шататься непонятно где.
Юра ехидно парирует:
– Ты дома остаёшься? Вот и приберись.
Сестра выразительно хмыкает и демонстративно уходит в свою комнату.
– Ой, обиделась будто! – смеётся вдогонку младший. – На часы посмотри. Десять уже. Какая приборка, на ночь-то глядя!
Толя незаметно поглядывает на маму, ожидая, как она отреагирует на словесную перепалку детей, и, успокаивая, говорит:
– Послезавтра всё равно суббота. Тогда полностью и приберёмся.
– Всё! Готово! – пыхтя, докладывает Юра и натягивает на ноги разношенные кроссовки.
Братья выходят во двор. Негромко разговаривая, идут на северную окраину Мужей. Вышли специально попозже, чтобы людей на улице меньше было. Село-то наполовину зырянское. А зыряне – народ любопытный. Всё интересно им: и кто куда пошёл, и о чём соседи повздорили, и чья собака у их калитки ненароком уснула. Каждую мелочь приметят. Любого хоть завтра в разведчики записывай!
Людей, и, правда, было не много. То ли день душный был, то ли телефильм интересный показывают. Вышли Шебалины на окраину. Впереди на длинном деревянном шесте полосатый «чулок» аэропорта неподвижно висит. Тихо. Сейчас вдоль взлётно-посадочной полосы до небольшого пляжа на берегу Югана, а там чуть влево и палатку ставить.
Огненный шар солнца медленно заваливается к северу. В щедрой россыпи предзакатных лучей скрадываются очертания лесистого косогора, едва различима в золотистой дымке соседняя крохотная, в пятнадцать домов, деревенька Ханты-Мужи. Воздух за день прогрелся, дышит ласкающим теплом и травными запахами, даже комаров ещё нет, прячутся в сырых низинах.
Пока братья устанавливают палатку, разводят небольшой костерок и готовят в котелке немудрящую похлёбку из пакетного супа с тушёнкой – уже полночь. Солнце зависло над дальним тальниковым островом и упрямо не хочет садиться. Струит рассеянный свет на раздольный пойменный луг, оттеняет румянцем жидкое серебро витиеватых проток и реки.
– Искупаемся, пока комаров нет, – предлагает Толя.
– Давай, – охотно соглашается младший.
Шебалины наперегонки сбрасывают всю одежду и вприпрыжку бегут к Югану.
Статное, мужающее тело Толи первым взбуравливает спокойную гладь. Более осторожно, взохивая от неожиданной прохлады воды, заходит на глубину Юра. Братья неторопливо плывут на недалёкий противоположный берег. Хоть и не глубок Юган, но даже в жаркие дни вода прогревается лишь на метр, поэтому оба стараются держаться на поверхности, их голые тела почти не скрываются под водой.
– Уф-ф, хорошо! – отдувается Толя, выбираясь на пологий илистый берег.
– Ничего себе – хорошо! Дубак такой! В воде и то теплее.
– Не беда, скоро обсохнем. Смотри-ка, кони.
К Югану неторопливо брёл небольшой табун.
– Наверно, на водопой, – предположил Юра.
– Может быть. А может, на тот берег переплывут.
Мимо братьев равнодушно, полностью в своих думах прошли четверо лошадей. Остановились у кромки Югана, лениво оглянулись, вразнобой фыркнули и вошли в воду. Поплыли. Вслед за ними с таким же несложным обрядом последовали трое остальных. Издалека их рыжая лоснящаяся от воды шерсть казалась медно-огненной, словно само солнце спряталось в шкуре на покатых боках.
– Я испугался: думал, перевернут наш котелок, – признался младший.
– Да нет. Что они, глупые, на костёр идти, – рассудил другой брат. – Поплыли обратно. Там уже, наверно, всё сварилось.
– Ага. А то всё равно что-то холодновато. И комары появились.
Братья отошли берегом вверх по течению, чтобы не плыть в тёмной, взбаламученной животными воде, и погрузились в прохладные струи реки.
– Ты чего отстал? – окликнул Толя брата, отряхаясь на мелководье от капель.
Юра неловко выбирается на берег и неуклюже ковыляет к костру. Тяжело дышит.
– Ногу поранил? – тревожится старший.
– Нет, свело. Едва доплыл. Хорошо, что у берега почти.
Юра пытается говорить со спокойной уверенностью, но глаза выдают недавний испуг.
– Иди, давай, в палатку, оботрись и одевайся быстрее, – велит Толя и хмурится. – А то не утонул, так простудишься.
– Маме только не говори! – отзывается из палатки Юра.
– Ладно, сами грамотные.
Толя одевается сам, потом берёт ложку, зачерпывает из котелка, дует и, обжигаясь, пробует:
– А ничего супец! Наваристый!
– Ты мне-то хоть оставь! – шутливо возмущается младший из палатки, энергично и шумно растираясь полотенцем.
– Сколько ложек? – с ответным юморком отзывается Толя, и братья смеются.
– Юр, слышишь?
– Что?
– Мазь прихвати. Одолели кровососы! Аж в ложку с супом липнут.
– Ага.
Брат выбирается из палатки с тюбиком в руке.
– Ой, а солнце-то село! Прозевали!
– То-очно, – с сожалением тянет старший.
На севере почти в полнеба яро алеет заря. Там, где село солнце, далёким костром пышет горизонт. Такое ощущение, словно огненный шар совсем рядом, просто укрылся за тальниковым островом и, если подняться на холм, то непременно увидишь его приплюснутый, набирающий силы для нового дня круг.
Насытившись, братья спешат под брезент палатки от полчищ комаров.
– Сколько сейчас?
– Час ночи, – отвечает Толя, взглянув на часы.
– Здорово, да?!
– Что?
– Солнце встаёт в один день, а заходит уже на следующий!
– Да-а. Будто и не заходит вовсе.
– В Салехарде, наверно, так и есть. Там же Полярный круг?
– Ага. На Ямале вообще здорово. Кругом только тундра, небо и солнце! Там сейчас и белых ночей нет. Всё день и день.
– Классно! Не верится даже.
Незаметно проходит час. Золотисто-румяное зарево неторопливо передвигается с одного конца острова на другой.
– Гляди, – замечает Юра, – луна.
Толя внимательно шарит глазами по светлому безоблачному небу.
И правда, над Обью, одинокая, словно никому не нужная, блёкло розовеет слегка выщербленная с правого бока луна. Попранная владычица неба полярных ночей. С каждой минутой всё ярче раскаляется кромка земли и неба.
– Как будто все Шурышкары горят! – восклицает Юра с восхищением.
– С Салехардом вместе, – заворожённо следом добавляет Толя.
Братья выбираются из палатки.
– Сейчас взойдёт, – с ожиданием в голосе произносит старший брат и неотрывно глядит на зарю.
– Ух ты! – выдыхает, обернувшись, Юра. – А в Мужах-то уже взошло!
Толя оборачивается и согласно кивает:
– Точно! На холме потому что.
В первых лучах розовеют притихшие дома. В окнах играет рассвет. Бело-сине-красный флаг на здании районной администрации кажется розово-лазурно-алым.
С минуту Шебалины любуются родным селом и снова устремляются взглядом на север. Почти в то же мгновение тёплый луч ярко ударяет в глаза и заставляет прищуриться. Поначалу крохотный, уголёк светила всё больше раскаляется, растёт, превращается в полусферу и наконец, оранжево-красным шаром отрывается от горизонта, заливает светом всю низину Оби.
– Здравствуй, солнце! – радостно и шутливо выкрикивает Юра и машет рукой.
Толя весело смотрит на брата и тоже вскидывает руку:
– Привет!
Потом дурашливо прибавляет:
– А мы тут тебя всю ночь ждали! Целый час и двадцать минут!
Братья раздувают присмиревший огонь и кипятят воду для чая. Воспрянувший костёр отгоняет комаров, и они мельтешащей кучей-облачком недовольно отлетают в сторону. От горчащего запаха дыма оживают вдруг тёмные валуны дремлющих коней, они лениво поднимают головы и долго нюхают воздух.
На природе время течёт незаметно и быстро. Уже раннее утро. Солнце всё выше поднимается в небо и начинает припекать. По Оби пляшет целая россыпь золотых зайчиков.
Пора обратно в село. Шебалины заливают тлеющие угли костра, собирают палатку и отправляются домой.
Поднимаясь на первый пригорок Мужей, Толя и Юра ещё раз обернулись назад. Зелёный луг плотно затянулся жёлтыми облаками. Это один за другим раскрылись, встречая новый день, пушистые солнышки одуванчиков.
Над ещё спящими улицами, над речной низиной зычно разнеслось беззаботное ржание коней. И, словно приветствие, отозвался ему со стороны Киевата долгий раскатистый гудок теплохода.
|
|