КАЖДОМУ СВОЕ
Однажды мне пришла в голову мысль написать о Латвии, стране, где я вырос, где я учился и прожил всю свою жизнь. Это маленькое эссе заняло от силы полторы-две странички и было полно восторгов по поводу сегодняшней зримой красоты. Я помню черные трущобы краснодвинья, бараки и серость построек тех лет, вонь и грязь знаменитого канала, выбросы густого мазута по берегам многострадальной Даугавы. Я помню убожество магазинов, я помню талоны, я помню изматывающий труд за гроши и повсеместный алкоголизм, я помню все. Это был мой мир и мир моего окружения.
Из параллельного мне мира я помню наши успехи в балете и в космосе, помню лечебницы Юрмалы, помню счастливые лица первых обладателей "Жигулей" и "Москвичей", менее счастливые, но, все же, довольные лица обладателей "Запорожцев" и чужие, отстраненные лица обладателей "Волг". Помню, что кое-где кое-кому удавалось обзавестись собственной квартирой, но это было из еще более параллельного бытия, с которым я не соприкасался, а меня туда и не приглашали. Помню первые шестисотковые радости обладателей первых дач, их счастливые лица и бесконечные разговоры о рассадах и сортах яблонь.
Помню, как в могучем кипении "роста благосостояния" некоторых трудящихся, руководителей, сросшихся незримо и прочно теневиков, фарцовщиков и наших доблестых органов правопорядка, контрабандистов и таможенников, барменов и таксистов, работников Комбината бытовых услуг и мощных Стройтрестов, доблестных предприятий Общепита и Управления самой советской торговли в мире, и прочих, прочих злачных, заботливо пригретых и обласканных мест растущего благополучия, диссонансно, и почти неслышно звучали нотки протеста Окуджавы, братьев Стругацких, Леонида Черевичника, Илана Полоцка, Николая Гуданца, Кнута Скуениекса и многих, многих других, забытых и не совсем, смелых и честных авторов.
Я помню массовый исход из страны первой алии, второй... Я вспоминаю лишения собственной жизни, оскверненность имени своего в этом бурнокипящем котле страстей и борьбы за власть и за деньги, свое долготерпение и свою духовную прочность... Думаю, что тогда и во сне я бы не мог себе представить, что когда-нибудь я смогу написать подобные строки и не упаду при том вскоре в собственном подъезде с проломленным черепом "с целью ограбления".
Я помню эйфорию первых лет перестройки, пока люди не поняли, что власть осталась в тех же нечистых руках, что и была прежде, а свобода слова превратилась в вакханалию словоблудства, в которой слова правды тонули и исчезали бесследно для людей, к которым были обращены. Да и всеобщий порыв к простому выживанию отодвигал духовное на задний и отдаленный план. Общество бурлило, кипело и в кипении своем вырабатывало новые принципы бытия, более жесткие, но и более честные.
Сегодня вокруг меня другой мир и другая жизнь. Следы духовного и нравственного убожества, словно уродливые шрамы советского, тоталитарного наследия, еще не изжиты, как не изжита взаимная ненависть и взаимное неприятие людей иной крови, иных мыслей, иного менталитета... Но это уже следы, последствия, а не всеобъемлющая и безграничная власть над обществом, над людьми, как в прежние и приснопамятные времена.
И еще не вечер, господа, еще не вечер... На смену насквозь фальшивым идеологам, новоявленным оборотням в погонах и без оных идет смелая, честная и решительная молодежь, уничижая походя остатки тоталитарного нечестия, строя новое, смелое и свободное от рудиментов воровской державы "социализьма" общество, соответствующее высоким и вечным стандартам человечества.
ТАЛАНТ
На моем пути встречались одаренные и талантливые люди, поверьте. Я до сих пор дружен с некоторыми из них. Мои встречи с ними и моя переписка с этими необыкновенными людьми еще ждут своего описания, но сейчас мне хочется сказать несколько слов о существе самого дара, самого таланта.
"Любой литератор - "начинающий"... Каждой своей новой вещью. Лично я еще и не начинал. По-настоящему начну лишь со следующего нового рассказа, уверяю сам себя. Все остальное - только робкие подходы..." - писал известный сценарист и литератор, ныне проживающий в Израиле, Александр Бизяк.
Эти, полные глубочайшего смысла слова, я хотел бы взять за основу своих размышлений. Каждый талантливый человек очень серьезно относится к своему творчеству, он испытывает постоянно чувство неудовлетворенности результатами своего творчества, своего труда, и в каждой новой задумке он желает избавиться от недостатков и несовершенств предыдущей вещи. Так, двигаясь от цели к цели, талантливый человек достигает своих вершин.
И совершенно нелепо думать, что талантливому человеку все дается легко. Суть таланта даже не в способности глубоко и неординарно мыслить, а в том, чтобы ясно и последовательно излагать свои мысли, делать их достоянием людей. Талантливый человек - прежде всего щедрый человек, человек, приближенный к Богу не столько как к Творцу, по образу и подобию Его, сколько своей жертвенностью ради вот этих бесконечных чаяний - дарить свои мысли людям, упрочать добро и подвергать уничижающей иронии всякое зло.
Общество не всегда способно достойно оценить и принять талант. Любое тоталитарное общество находится в состоянии перманентной войны с талантливыми людьми, еще со времен одного из ярких классиков тоталитарного режима, императора Нерона. Мало кому известны масштабы, которые приняла борьба с "инакомыслием" во времена "развитого социализма". Беспрецедентные по своим масштабам меры ударили по судьбам тысяч и тысяч талантливых людей, не вписывающихся в нравственные мерки жестко и беспощадно регулируемого социума. Широкой же огласке старались предавать имена диссидентов резко отрицательного толка, обыкновенных предателей родины, и в шквалах такой борьбы, вообщем-то вполне обоснованной, под шумок, старались избавляться от изумительно талантливых, честных, прекрасных, но неугодных убогим воровским устоям советской системы, людей. Старались избавляться от таких как Бродский, Войнович и тысяч и тысяч подобных им, безвестных, так и не раскрывших свои крылья, поэтов и прозаиков.
Весь советский тоталитарный режим был нацелен на подавление всякого "инакомыслия", то есть честного и взвешенного подхода к оценке доминирующих в обществе нравов и морали, на как можно более длительном сохранении и консервации приоритета бытия над сознанием, даже при всей видимой зыбкости и недолговечности "приоритетности" этих позиций. Тон в борьбе с "инакомыслием" задавало доблестное 5-е управление КГБ. "Щепки" летели добросовестно, по-сталински.
Результат не замедлил сказаться. Мораль советского режима, продажность лидеров СССР, обеспеченная власть которых зижделась на уничтожении правдолюбцев, "инакомыслящих", привели к краху государства, к потере кровью добытых территорий, к финансово-экономическому и производственному развалу, к крушению уже десятков миллионов судеб и кровавым конфликтам окраин.
И совершенно очевидно, что геноцид собственного народа, война с ним, начинается с уничтожения ростков индивидуальности, с борьбы с проявлениями всякой неординарности, в том числе, и в сфере литературной деятельности. Все познается в сравнении, и, на мой взгляд, сравнение уровня художественной ценности русской литературы начала 20 века с художественным уровнем нынешней продукции писателей, сегодня, увы, уже становится просто некорректным. А что уж говорить о гении Пушкина, Достоевского, Гоголя, Толстого Л. Н.? Сегодняшняя Россия просто обязана стать достойной преемницей великой России, давшей людям славные имена.
Талант писательства, пожалуй, заключен не только и не столько в совершенствовании слога, как в степени честности и порядочности пишущего, его преданности вечным идеалам, его сокровенной любви к Богу, если угодно, в стойкости духа, необходимой для сего. Как, в наше непростое время, время растоптанных идеалов, воинственного цинизма и утвердившегося в душах атеизма, можно всерьез говорить о высоком призвании литературы? Речь можно вести лишь о том, чтобы не позволить растоптать в привычном усердии неприятия толпы вновь зарождающиеся ростки начинающих свой непростой путь дарований. Чтобы создать условия для развития творческого потенциала одаренных людей, для бережного отношения к личности.
Необходимо бережно хранить традиции русской литературы, нашего ценнейшего мирового наследия, сколь бы банально это не звучало, а не шествовать слепо вслед за обезумевшим вконец человечеством, поощряя и воспевая власть пороков всеми доступными изобразительными средствами. Если хотите, миссия России в том и заключена, чтобы показать миру новые, перспективные пути развития цивилизации. Именно духовный потенциал русского гения способен указать человечеству иные пути. И я уверенно заявляю, что без любви к талантливому и одаренному человеку у всех у нас нет будущего, увы.
ЭПИЛОГ
У меня к сегодняшним событиям и наметившимся путям развития общества отношение очень непростое, я вижу, с какой яростью сталкиваются силы тьмы и силы разума, даже на политической сцене. И мысль моя основная, показать в этом коротеньком эссе, не случайно названном "Свет печали", что самым главным я считаю для нас всех, это создание условий для развития ЛИЧНОСТИ, условий для сохранения и приумножения творческого потенциала человека. Возможно, облеченные властью люди тоже озабочены этим, возможно. Но еще больше они озабочны тем, чтобы заставить служить одаренных людей корыстным и сиюминутным их интересам, отлично понимая шаткость и временность своих позиций.
И все так же, с не меньшим, до боли знакомым, остервенением идет непрекращающаяся война с инакомыслием, которое теперь уже оправдывается борьбой с теми, кто желает вернуть общество в маразм прошлого. Всякое здравое зерно рассуждений становится обличительным и гибельным для предателей всех мастей, ныне двигающих нашим обществом с ловкостью Чубайса и с беспринципностью Табунса.
И, наверное, не одна душа разочаровалась, не одно сердце смирилось со злом, с предательством, с силой этой воинственной наглости обличенных деньгами и властью людей. И, пожалуй, в торжестве этой распоясавшейся нечисти наметилась печать безысходности для жаждущих правды и справедливости. Но стоило ли тогда бы мне марать бумагу ради пустых слов и во имя безнадежности?
"Не хлебом единым жив человек, а всяким словом, исходящим из уст Божьих..." - говорится в Писании. В великой силе нашего слова открывается нам наше спасение, я уверен в этом. И конечно же в том, чего не видят глаза наши, не ощущает слух наш, не улавливает разум наш, в вечном и кропотливом труде Господа нашего во имя нашего спасения. А Его пути хоть и неисповедимы, но праведны. На том стояли и стоять будем.
2005.06.07.
|
|