Филипп Матвеевич Букло был человеком въедливым и беспокойным. Образован он был не очень, хотя дипломом своим об окончании ускоренных курсов сантехников с военным уклоном гордился. В силу своей образованности, среди бывших работников мясокомбината, особенно среди операторов забойного цеха, он слыл человеком порядочным и принципиальным. Принципиальным, потому что к самому себе относился с необыкновенным почтением, а порядочным, потому что сам себя таковым почитал.
Жил он на тихой улочке Урусова, патриархальные нравы которой были близки его сердцу, оставленному в маленьком селении предгорья, где родился. Рос Филя драчливым и туповатым отроком. Рыга, как он ее тогда называл в своих мечтах, манила и притягивала, и ныне, живя в ней, он был горд и счастлив этим обстоятельством. Пил он очень скрытно, втайне от всех, и казался человеком не то чтобы совсем непьющим, но умеющим пить, и на фоне окружающего красноносого братства выглядел солидно и представительно. На такой черте его характера, как упорство, не заострить внимание было бы просто непростительно. В молодые годы он упорно пытался учиться, но, плюнув, пустился во все тяжкие, а место в автобусе занимал, проникая через автобусное окно, чем не раз удивлял людей, ибо габариты имел довольно крупные.
- Ловкость! - счастливо изрекал он при этом, сидя на самом почетном месте для инвалидов. Инвалиды завистливо поглядывали на него и переминались с ноги на ногу, если ноги были целы.
Нынче Филипп Матвеевич уже обрел необходимую солидность в осанке и уверенность во взоре, а о молодости вспоминал, как о времени не слишком приятном, но достаточно буйном. Воинственность молодости не только не иссякла в нем, а упрочилась, но уже вместо кулаков он чаще стал пользоваться словами, особенно не совсем понятными ему, но притягательными.
И надо же было так случиться, что в одном дворе с ним, вдруг, ни с того ни с сего, поселился его бывший однокашник по профтехвоеншколе, Игнат Ицкевич Сурко. Сказать, что они были врагами, это значит ничего не сказать. Они были врагами до мозга костей, с первого класса школы до самого выпуска, и если Игнат лишь посмеивался над Филиппом, то Филипп, в свою очередь, люто ненавидел Игната, и мысленно не раз подвергал его мучительной смерти, а уж на это дело народ предгорья, хотя и не Кавказского, откуда Филипп был родом, был зело горазд. Эти мечты развивали постепенно в нем воображение, и уже к 53-м годам он смог выучить наизусть два умных слова, "ересь" и "проценты".
Игнат Ицкевич Сурко, по природе своей был человеком замкнутым и скрытным. Он жил своей жизнью и мало интересовался жизнью окружающих его людей, поскольку справедливо считал, что внутренний мир человека - это вселенная, и дай Бог, если человек сумеет к кончине своей познать себя самого. Он не пил и не курил, что еще больше отдаляло его от мира простых людей. Правда, один раз он запил и закурил, не выдержав страшного удара судьбы. Почти одновременно, с небольшим промежутком времени, Игнат потерял мать и отца. Но, поскольку пить он совсем не умел, запой этот выглядел совсем не так, как обыкновенные запои привычных к пьянству людей, и хотя длился период этого безумства не очень долго, но внимание общественности привлек, и немалое. Особенно негодовал, радуясь в душе необыкновенно такому обстоятельству, Филипп Матвеевич Букло. Он расточал радость своей ненависти всюду, во дворе ли, на службе ли, в телефонных разговорах... Он приукрашивал событие самыми пикантными подробностями, которые сумел выведать у, ополоумевших от счастья быть полезными, дворовых кумушек. Это событие, как снежный ком, стремительно обрастало небывалой по скандальности информацией, оно стало событием пятилетки, только бедный Игнат Ицкевич Сурко ни о чем таком даже не догадывался, а лишь, внезапно бросив пить, как и начавши, опять заперся в своем доме, не желая ничего знать о, собой же произведенном, фуроре.
Публика негодовала, более всех негодовал страстный Филипп Матвеевич Букло, расточая злобные крики на весь двор - "Это ж надо же ж, какой негодяй!" или же - "Да как же таких вообще земля носит?!" - и прочее, не менее гневное и обличительное. Но время неумолимо шло, Игнат Ицкевич, чувствуя попахивание испускаемых Филиппом Матвеевичем ветров, но совершенно не понимая их природу и истоки, еще более уходил в себя, а вскоре и вовсе съехал, выгодно продав маленькую и убогую свою квартирку.
Разве мог знать бедный Игнат Ицкевич, какое горе причинил, не желая того, более того, ничего и не зная о том, безутешной семье неугомонного Филиппа Матвеевича?
Дело в том, что Филипп Матвеевич, от всего этого нервного перевозбуждения повредился в уме, правда это было не очень заметно так сразу. Это повреждение выражалось в том, что найдя какого-нибудь знакомого, а их у Филиппа Матвеевича было очень много, поскольку человеком был весьма общительным, он вдруг хватал его за пуговицу, и начинал страстно и сбивчиво поносить Игната Ицкевича, особенно напирая на слова "ересь" и "проценты", например: "Этот негодяй говорит правды на 3 ПРОЦЕНТА, и вообще несет страшную ЕРЕСЬ!"
Однажды Игнат Ицкевич сам наблюдал эту картину в автобусе, которым ехал себе спокойно со своей службы. В этом же автобусе ехал и Филипп Матвеевич. Увидев Игната Ицкевича, Филипп Матвеевич мелко задрожал, страшно возбудился, и, обратившись к двум спокойно сидящим приятным пассажирам, приняв их за хорошо знакомых ему людей, стал бессвязно бормотать что-то, и из этого бормотанья можно было услышать лишь отдельные слова, как то - "Каков подлец", "И он еще о себе мнит", "Всех опозорил", и, конечно же - " Там правды нет и трех ПРОЦЕНТОВ" и "Он несет такую ЕРЕСЬ!".
Игнат Ицкевич хотел уже было подойти и успокоить сильно перевозбудившегося Филиппа Матвеевича, но автобус аккурат подъехал к остановке " улица Урусова", и Филипп Матвеевич нервно выпрыгнул из общественного транспорта, а, удаляясь, все что-то еще кричал и размахивал руками. Разве мог знать сердобольный и добродушный Игнат Ицкевич, сочувственно глядящий вслед удаляющейся фигуре несчастного Филиппа Матвеевича, что сам он и стал невольным виновником умопомешательства бедного Филиппа Матвеевича. Но, видимо, это и к лучшему, ибо совесть окончательно загрызла бы Игната Ицкевича, и без того, необыкновенно совестливого и тишайшего и человека.
Мне сия занимательная история, под большим секретом рассказанная Игнатом Ицкевичем, показалась интересной, и, в тайне от него, я решил записать ее и рассказать вам, мои дорогие читатели, чуть-чуть только изменив имена действующих лиц.
11.05.2005.
|
|