Воротился Змей Горыныч в свое логово, отдышался с дороги и принялся давеча прилаженные головы заново отдирать. Это чтобы к Иван-Царевича возврату все, как было, устроить. Поддел когтем одну, вторую, осторожно снял, аккуратно сложил на соломку, дабы не помялись, не попачкались. После стал сажу с вый соскабливать. Тут, видит, подкатил к логову Емеля на своей печи самоходной.
- Эй, Змеюшка, будь другом, запали печку, - стал просить Еме-ля Змея Горыныча.
- А отчего рыбину свою пучеглазую не попросишь?
- Просил уж. Осерчала. Говорит, вся речная живность надо мной потешается. Мол, у Золотой Рыбки старик хоромы выхлопо-тал, а тебя Емеля всякой дребеденью допекает: печь катить, дрова рубить, коромыслом ходячим народ смешить. Пусть, говорит, же-на твоя, царская дочь, печь топит отныне.
- И верно говорит! – поддержал Щукино решение Змей Горы-ныч. – Доколе ей рожу в зерцалах кривить? Напросилась дурню в жены, пущай и учится бабьей науке.
- Туга до той науки дочь царская. Не желает печки топить да тесто месить. Ни шьет, ни вяжет, ни прибирет, ни обряжет. Я ле-нив, так она встократ. Белы рученьки бережет! Так бы и поотрубал те рученьки!
- Иван-Царевича попроси. Он по этой части мастак. Вжих-вжих – и нетути!
- Так, запали печку-то, Горыныч…
- Чай, не истопник я тебе! Все задарма привык! Жар да пламя изрычать – это тебе не Несмеяну смешить. Тут сноровку прило-жить надобно.
- Ну запали, Змеюшка… - не унимался Емеля.
- Щас! Не видишь, что-ли, одним горлом дышу? Иван-Царевич бошки порубал, а тут, оглянуться не успеешь, крещенские морозы ударят. Мне жар нынче беречь надо, - упрямился Змей Горыныч, усердно выковыривая клеща из-под хвоста. Лукавил он, конечно, но в одном был прав: проку от царевен не бывает!
- И что я на Несмеяну позарился! – закручинился Емеля. – Лучше бы, как Иван-дурак, на Царевне-лягушке женился. Уж она-то на все руки мастерица.
- Была… Надысь снова жабой обернулась, чтоб Ваньку-дурака попугать, так ее цапля и склевала.
- Ну и дела! – подивился Емеля. – Эх, жаль, Несмеяна моя ква-кушкой не прикинется!
- А кабы и прикинулась? У цапли тоже язык – не лопата, на ка-ждую лягушку не позарится. От твоей Несмеяны у нее заворот кишок случился бы.
- И не скажи, Горыныч. Такая холера, хоть убейся! Говорит, ес-ли стряпать да кухарить вынудишь, наперво уху из твоей Щуки сварю. Вот и маюсь на печи, голодный и холодный. Запали, а?
- Заладил: запали да запали? Спи на нетопленной! Говорю же, нет мне выгоды жар на тебя изводить, и без того Иван-Царевич беду учинил. И не знаю, где деньжат раздобыть, чтоб у Кащея жи-вой-мертвой водицы выкупить да головы приживить…
- А если подмогу деньгами, запалишь?
- Где возмешь-то?
- У Щуки выпрошу! Денег даст. Это она на Несмеяну дуется, потому печь и не топлена. Хоть в щуках ходит, а все ж баба - уп-рямая! А деньгами подсобит.
- Ну, если так, удружу огоньком, - как бы нехотя протянул Змей Горыныч. – Проси, давай, у Щуки злата. Да побыстрее, недосуг мне с тобой канителиться. Поспеть надо до Кащея, пока всю води-цу лекарям да колдунам заморским не распродал.
И сейчас лукавил Змей Горыныч. На самом-то деле, Емелю хо-тел скорее спровадить, чтоб не свиделись они с Иван-Царевичем у Змеева логова. Как только выпросил у Щуки Емеля кисет со зла-том-серебром, и отдал Змею Горынычу, тот в один миг истопил самоходную печь. Да так жарко, что Емеля потом изошелся.
- Ай да Змей, ай да молодец! Ты, браток, самый что ни на есть истопных дел мастер! У меня аж селезенка запотела!
- Это еще что! – загордился Змей, утирая лапой пасть. – Вот прилажу остальные головы, такой фейерверк учиню!
- Ну, бывай, Горыныч! Покатил я до Неумехи своей. Эх, жаль, все же, что цапля Царевну-лягушку склевала… - махнул на про-щание шапкой Емеля.
- И ведь прав я, что до царевен не падок. Ты-то со мной согла-сен? – обернулся Змей Горыныч в сторону Ивана-Царевичева ко-ня. Конь замотал гривой и тихонько заржал. Он был благодарен Змею за недолгий покой и душистое сено.
- Вот и я говорю: что Змею, что коню, что другой животине – всем человеки поперек горла. – Тут Змей Горыныч захихикал, со-всем как простая болотная кикимора. – А денек сегодня барышом славен! Оно и хорошо, что умом человеки не шибко сильны. А может, и не хорошо… Уж и не знаю, запутался вовсе…
Змей Горыныч спрятал Емелин кисет в набрюшную складку и тяжко вздохнул.
- Жил-был Змей Горыныч… Было – это да. А вот жил ли? Разве ж это жизнь?!.. Сказки сказками, а быль – одно лицедейство! Тут печаль его обуяла. Вышел Змей Горыныч за порог, сел на валун, почесал шершавый бок и завел свою любимую:
Змей Горынычева до-о-олюшка,
Счастья капля – море го-о-орюшка.
Колокольце стонет медное,
Как сердечко мое бедное.
У околицы ряби-и-инушка,
Сирота я, сироти-и-инушка.
Не жалел меня никто вовек.
Разве Змеюшка не человек?
|
|