Поэма шестая. Ольга Ьоголюбова
... Виделы вы горы? Они прекрасны. Особенно весной. Глры покрыты пестрым коаром цветов. Гордо подняв свои красные головки, стоят тюльпаны, чуть дальше – рубиновые маки. В один из теплых дрей ребята ушли в поход. Гора была небольшая, но ребятам казалось, что они где-то под облаками. Девочки собирали цветы, а мальчишки, потеряв всю свою важность, бегали. Ребята решили назвать покоренный ими пик именем ?-го «б». Кто-то крикнул:
-- Люди, мы хотим мира!
В горах отозвалось эхо.
И тут наш фантазер Вовка сказал:
-- Ребята, слышите? Горы тоже хотят мира!
До самого вечера мы были на нашем пике. Когда мы запели песню «Пусть всегда будет солнце», глры пели с нами.
Оля Боголюбова.
Узбекская СССР, г. Коканд
Из книги «И я, и ты, и мы». Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая Гвардия, М., 1970 г., стр. 44
* * *
-- Иван, ты что?... Отстань!... Уйди!
Ты спятил!... Закричу!... Ну, Ванька!
Да что с тобой? Не ерунди!...
Не трогай ты меня!... Отстань-ка!...
Когда три месяца спустя –
И он -- студент и я – студентка –
Вдруг спросит словно бы шутя
«Маньяк» -- Иван Калиниченко,
Почто так яростно тогда
Я от объятий отбивалась?
Была признанием горда:
-- Я все еще не целовалась!
Внезапный всплеск гормонных буйств
Так напугал сию девицу,
Что в панике от знойных «чуйств»
Чуть не покинула столицу...
Рыдаю – так оскорблена –
И собираю чемоданы...
Москва к рыданью холодна...
В столицу из Узбекистана
Примчалась штурмовать журфак...
Шепчу, не прекращая плакать:
-- Не знала же, что будет так –
И больше не хочу журфака...
В Коканде, там, где я росла,
Соседствовала сотня наций,
Но ни одна там не жила
По доброй воле – конфискаций,
Переселений, ссылок, бегств --
Подарком от советской власти,
Изломанных карьер и детств,
Семей, разорванных на части –
Чеченцы знали горький смак,
Корейцы с Дальнего Востока,
Татары... Жили дружно так,
Хоть власть была ко всем жестока...
И греческая махалля,
Что значит – улица, страдала,
Армянская... Вождей Кремля
Здесь ни одна не восхваляла...
Бежал из-под Череповца
C семьею дед от красных оргий...
В хрестоматийного борца
С режимом сам режим негодный
Насильно деда обращал...
Моталось по стране семейство...
Режим преследовал, стращал...
В итоге добрались до места.
Откуда не было пути...
В Коканд пришли без документов...
Без них едва ль смогли б врасти
В жизнь... Нелегальных элементов
Все та ж всесильная ЧК
В два счета бы передавила...
Передохнув два-три денька,
Помчался дед назад... Сулило
То возвращенье – западню...
И было все, видать, непросто...
Средь прочих дел предал огню
Крестясь, церквушку у погоста,
Где сам в крестильные тома
Был вписан, предки и потомки...
Страшила красная чума:
Пойдут прследовать подонки...
В кого-то даже дед стрелял,
О чем писала и газета...
А документы все ж достал –
И зажили в Коканде... Это –
Мой город... В нем я родилась...
Ходила а школу... Пионерка...
Мой дед, особо не таясь,
Пророчил: на исходе века
Социализм в тартарары
Падет – и распадутся скрепы...
С ним спорю -- и до Бухары,
Летит мой крик, что, мол, нелепы
Его пророчества, а дед
«Необразованный», «отсталый»...
Он повторяет, как завет:
«В Россию!»... Этот непрестанный
Рефрен мне даже надоел:
Люблю Коканд, ведь я в нем – дома...
Дед только с жалостью глядел...
-- В Россию, -- повторял, -- кулема...
В Узбекистане хлопок -- бог
На очистительном заводе
Дед был завскладом, а замок
На складе был надежен... В ходе
Войны, когда тащили все,
Кто только мог и отовсюду
Со склада не был унисен
И малый хлопка клок... Иуду,
Способного на подлый грех,
Когда беда объединяла
В бетон сопротивленья всех,
Расправа бы не миновала --
Патриархально был суров
Василь Михалыч Боголюбов,
Был Боголюб и Богослов,
Читал – и мне про город Глупов
Разобъяснил – я поняла,
Что город стал большой страною,
А в ней-то я как рах жила...
О вере толковал со мною...
Снимали как-то фильм «Фуркат»...
И деда досоветский облик
Привлек киношников... Хотят
В жандармы -- деда...
-- Нет, соколик, --
Дед режиссеру,
-- Нет, уволь,
Нам это баловство не личит...
Он исполнял по жизни роль
С достоинством – никто не «тычет»,
Все с уважением к его
Суровой честности и вере...
Дед не воспринял ничего
Из лжи, царящей в СССР’e.
А сын его и мой отец
Стал оголтелым сталинистом.
Во всем изверившись вконец,
Хотел и сам стать коммунистом:
-- Происхождением -- каков?
-- Из бедняков...
-- А коль подумать?
-- Ну, может, из середняков...
-- Точней!
-- Из кулаков... Угрюмо
Отец свой жребий заливал
По Маяковскому – не квасом...
Слесарил... Без конца давал
Рацпредложения... Но с «классом»
Рабочим не соотнося
Себя, он в жизни потерялся...
Жизнь мамы заключалась вся
Во мне... Во мне весь смысл собрался,
Вся сконцентрировалась цель:
Помочь мне выбраться из тлена,
Упорно строя аппарель,
По коей можно постепенно
Мне выбираться из низов...
Она меня оберегала
От хлопководства... («Вечный зов»
Узбекистана)... Уезжала –
Учительница – на поля
До декабря с подшевным классом,
Мне это строго – не веля –
И я не ездила... Отмазом –
Что пела, танцевала я,
Играла на виолончели,
Газеты выпускала я –
Была при комсомольском деле...
В Россию!... Дедовский рефрен
Во мне за что-то зацепился...
В Коканде русский был – нацмен,
Немного русских, но учился
По-русски в школе юный грек.
Казах, литовец и чеченец
И даже коренной узбек,
Кореец и поволжский немец ...
По доброй воле мог любой
Учить узбекский на здоровье...
Я не учила – Бог с тобой!
Зачем в России инословье?
О ней мечтала вся родня,
В Ферганском выживая пекле,
Конечно, в бедности, ценя
Духовность трудовой копейки.
В том прошлом, под Череповцом.
Дед брал весомые подряды...
Конюшн были, светлый дом...
Все отнимали продотряды...
И мне, увы. не побывать,
Не постоять на пепелище,
О прошлом не погоревать...
Мы и следов его не сыщем:
Над ними много лет бурлит
Уныло Рыбинское море...
Конечно, до сих пор болит
Обидой родовое горе...
По вере -- я хочу простить,
Но дедовой судьбой задета...
Как ярко он бы мог прожить!
Обидно, горько мне за деда...
Та боль таилась глубоко...
Но люмпенской судьбе в отместку
Мы почитали высоко
Ученье... С чушью вперемешку
Учила вещие слова
Духовнейшей литературы
Моя душа и голова
По соответствию натуры,
Вконец испорчена была
Классической литературой,
Сама восторженной слыла
Чудачкой- недотрогой – дурой...
Придумала особый мир –
Мир грез... Я в нем и обитала...
К романам трепетным – гарнир –
Моя виолончель... Играла
В оркестре... А по вечерам –
Работала в библиотеке...
Еще я школьница... Мечтам
Нет удержу... Мои узбеки,
Спасибо, земляки, за кров,
За солнце, за цветы, за дружбу,
За виноград, свисавший с крон...
Учу, зубрю на всю катушку –
Уже семь лет в душе живет
Дворца со шпилем четкий образ...
В Москву, в Россию он зовет,
И то же дед велит... Готовясь,
Я вспоминала: в первый раз
В столицу я десятилетней
Попала с мамой – в пятый класс
Переходя... Поездкой летней
За школьные поощрена
Неординарные успехи...
Тогда и поняла: должна
Учиться в МГУ... Без спешки
В кокандской школе досижу,
А цель уже определилась...
И тут в газете нахожу
Анонс о конкурсе... Включилась...
«У нас друзья на всей земле»
Так назван в «Пионерской правде»
Серьезный конкурс, в коем мне
Участвовать хотелось ради
Осуществления мечты...
Я написала сочиненье...
Тут много разной суеты –
Кончался год учебный... Рвенье
Утроила – нельзя, чтоб сбой
Взорвал мои приоритеты
В кооперации с судьбой...
И вдруг... На полосе газеты
Подводят конкурса итог...
В числе его лауреатов
И я, представьте... Видит Бог –
Забыла... Пару «рефератов»
И публикуют... Здесь и мой.
Моя фамилия впервые
Под текстом... С бедной головой
Едва не обморок... Родные
Все рады... И грядет вояж:
Впервые в жизни – за границу!
Весь двор постиг ажиотаж
И школа – в шоке... Я в столицу
Доставлена... Меня – в отель...
В редакцию... Ну, дальше – больше...
Купе – и мягкая постель...
Очнулась, огляделась – в Польше...
Нас принял у себя премьер...
В его рабочем кабинете
Простой и строгий интерьер...
Он всех поздравил и приветил...
Товарищ Ярошевич нас
Расспрашивал о наших странах...
Мы слушали его рассказ
О Польше... Нереально, странно:
В числе детей из разных стран
И я здесь – Оля из Коканда!
А в лагере по вечерам –
Подростковая наша банда
Пути к общенью находя,
Поет, танцует доупаду,
То просто, весело галдя,
Творили арлекиниаду...
Нас в Краков, Быдгощь повезли,
Потом – в мемориал «Освенцим»...
Какзалось, что из-под земли
Шли стоны... Их вбирая сердцем,
Я ненавидела фашизм...
Самой хотелось что-то сделать,
Чтоб Землю защитить и жизнь
От злобных нелюдей... Поведать
Ту правду, что открылась мне
О зле бездонном, о фашизме...
Ему не место на Земле!
Я размышлять о журнализме,
Как о призвании всерьез
Там, в Польше начала впервые...
Прощанье... Было много слез...
Ах, эти стрессы ростовые!
Для становления души
Их роль в судьбе неоценима...
Куда ты, детство? Не спеши!
Но дни идут. Недели мимо
Бегут. А годики – летят...
Но почта мне приносит письма
На разных языках... Хотят
Друзья, чтоб временная призма
Нам дружбу сохранила ту,
Что родилась и крепла в Польше...
Отсчет взросления веду
От этих дней... Как жаль: им дольше
Сиять нам было не дано --
Промчались, пролетели, сдвигу
В судьбе подножием на дно
Души легли... Позднее книгу
В Москве издали... В ней опять
Мой опус опубликовали,
Чем продолжает вовлекать
Судьба... Еще меня избрали
Ребята президентом КИД...
Пусть скромный школьный клуб фашизму
Открыто противостоит,
Бесовскому кошмару-шизу...
Едва мне школьный аттестат
Под поздравления вручили –
Прощай, Коканд, Москва. виват!...
В столице родственники жили...
В Измайлове... По счастью, есть
Где ночевать провинциалке...
С утра мне на журфак... Бог весть,
Как отыскать... В метро... Но жалки
Попытки выплыть из «трубы» --
Как мне к «Националю» выйти?
То я сюды, то я туды –
То в те, то в эти ткнусь развилки --
В подземном переходе бес,
Меня обманывая, водит...
Который час брожу... До слез
Нечистый, бедную доводит...
Но все же выбралась... Иду
Мне маяком фронтон Манежа...
Теперь, наверное, найду...
Но вредный бес, меня манежа,
Опять заводит не туда...
Я повернула в закоулок...
Но здесь журфака нет! Беда!...
Психфак, медфак... Довольно шуток!
Спрошу прохожих, где журфак...
Но, как на грех, никто не знает...
Мне стало страшно... Как же так?
Меня столица не пускает
К судьбе... Растерянно брожу
«Туды-сюды» по закоулку,
И даже не соображу,
Зачем здесь оказалась... Гулко
Звучали в тупичке шаги,
А я уже почти рыдаю...
От солнца плавятся мозги...
А вот и вечер... Выползаю
К проспекту... Справа тихий сквер...
В нем лавочки... Зайду, устала...
Наитьем добрых сфер
Послали – сразу увидала
Табличку – к ней-то я и шла,
За ней – журфак обетованный,
Но вечер – свернуты дела...
Наутро вновь метро... К желанной
Табличке сразу подошла...
Читать мы не умеем знаки
Судьбы... Вчера не поняла,
Что этим летом на журфаке
Мне не светило... Не прошла...
Опять в Коканд, тружусь в музшколе..
Мозгов ресурсы собрала –
Готовлю новый штурм – и вскоре
Лечу в столицу на «ликбез» --
Подготовительные курсы...
Но тут Иван без спросу влез...
Возможно в Африке зулусы
Галантность проявляют так...
А я в рыданьях и обиде...
Еще чуть-чуть – прощай. Журфак
Вразрез с судьбой... Господь увидел –
И глупый шаг предотвратил...
Экзамены сдала отлично...
На сочиненье казус был:
Вдруг Сашка Газазян стал зычно
Мне что-то важное шептать...
Я, разумеется, ответно...
Народ негромко стал роптать –
Ведь это было всем заметно...
Экзамен Шанская вела...
И нас Тамара громогласно
С угрозою остерегла...
Шутить с профессршей опасно...
На устном, выйдя отвечать –
(Не по подсказке ли бесовской?) –
-- В Москве решила поступать
Затем, что здесь жил Маяковский! –
Ареопагу изрекла...
А говорить прилось о Горьком,
Его рассказах ранних... Шла
Ва-банк: рассказывала только
Не по программе...
-- Из какой, --
Спросили, --
вы московской школы?
-- Из двадцать первой – не Москвой
Воспитана – Кокандом! Что ли
Господь препоны удалил?
А бес пытался отыграться:
Со мною в группу угодил
И Ванька... Я его бояться
Все продолжала – и пришлось
Заботиться о переводе
В другую... К счастью, удалось:
Ушла к радийцам... Группа, вроде,
Хорошая... Здесь -- Газазян,
Сто раз, наверно, поступавший,
Поклоны клавший образам –
И все же на журфак попавший,
На курсе – комсомольский вождь,
Ответственный и добродушный
Веселый, умный – парень-гвоздь...
Однажды разговор нескучный
О чем-то он со мной завел --
(Минута до начала пары) –
Про легендарный комсомол –
И под руку берет... Ошпарил
Прикосновеньем... От него
Рванулась, точно из капкана...
-- Да что с тобою?
-- Ничего!
Не прикасайся! Так чеканно
Мне вбиты в душу и мозги
Духовные приоритеты,
Мол, целоваться не моги,
Коль нет любви... Законы эти,
Их почерпнув из толстых книг,
Сама себе установила –
И так живу – и верю в них...
Казалось мне, что я любила:
Жил-был в Коканде паренек –
Красивый, умный, славный –Толик...
Был мною с головы до ног
Секретно обожаем... Горек
Дар неотвеченной любви...
Он поступил успешно в ГИТИС...
За ни в столицу –(сэ ля ви) –
Я и помчалаь... Ну. дивитесь:
С ним повстречалась пару раз –
И он уже не интересен...
Видать, еще не родилась
Любовь... Зато онюдь не пресен
Вкус дружбы... Несть числа друзьям –
Всю группу в них зачислю смело...
Уже мной назван Газазян –
Иных вам назову – приспело:
Меж нами – братская любовь:
Брунов, Невзорова. Алиев...
Будь Газазян здесь назван вновь,
Плюс Коннова, Абдукаримов...
А в общежити жила
Я с Андриенко, Большаковой,
Раисой Мельник... Собрала
Судьба нас, в общем-то, толково..
Способны чем-нибудь помочь
Друг дружке в смысле пониманья,
Ну, а случится занемочь –
Заботливого состраданья...
Физвоспитание... Кошмар!
Наум свет Моисеич Хорош
Судьбу высокую сломал
Десяткам! Как же быть?
-- Спроворишь
Бумагу от врача: болят,
Мол, печень, почки, селезенка
И сердце бьется невпопад –
И он отвянет...
Так девчонка
Проинструктировала нас,
Студентка, запугав до дрожи...
Мы в абитуре про запас
Перенимали опыт... Кто же
Желает трудности копить –
Их жизнь и так горстями сыплет...
Ну, что ж, попробую пробить...
На медосмотре стоном выбит
Желанный результат: меня
В спецгруппу «дохлых» зачисляют...
Ну, повезло! Мы, семеня,
Ползем по кругу... Проверяют
У нас, «непоноценных», пульс –
Комедия, а мы и рады –
От перегрузок не свалюсь,
А чемпионства мне не надо...
Ракетку в первый раз взяла...
Весь тренинг – «Как ракетку держат...»
Хоть поиграть бы нам дала
Инструкторша, но слишком нежат
Нас с перебором, а других
Гоняют до седьмого пота...
В числе «ослабленных», таких,
Как я, два полных обормота –
Ольсинский с Семеновским... Мы
«Три грации» с энтузиазмом
Среди спортивной кутерьмы
«Ослабленным» физкульт-маразмом
Предельно развлекались... Нам
Не тяжело – и слава Богу!
И не глядим по сторонам:
Нам лишь бы вовремя к порогу
Аудитории попасть
И там – на лекции Кучборской
Себя послушно ей во власть
Отдать... А ей, что перед горсткой
Студентов монолог держать,
Что пред заполненным театром –
Не станет ослаблять, снижать
Накала, с коим бьет по чакрам
Потоком страсть... Графичность рук!...
Сразила мифом об Арахне...
Стоп-кадром пальцы врозь – паук!
То словом по мозгам шарахнет,
То жестом – и не совладать
С ее всесильным обаяньем...
Не повторить, не передать!
Театр профессорши! С камланьем
Его воздействие сравню:
Все словно бы в глубоком трансе...
В богатом творческом меню –
И жесты – четки, как в мимансе,
И голос – сочен и глубок,
И смех – раскатистый и звонкий...
Ее премьера – сильный шок,
Стресс для восторженной девчонки...
С английским были нелады.
Глаголы – будь они неладны...
К примеру – «падать»... Чехарды
Трех форм мне не исполнить складно.
А «англичанка» вновь шипит,
Кайф от ответа получая:
-- Miss Olga, can you please repeat
Three forms of “fall”?
Я начинаю,
Но заплетается язык:
-- «Фол».... «фул»...., «фыл»..., «фал»...
Она хохочет....
Попытку повторяю... Пшик...
Смеется, будто кто щекочет...
Зато шел русский «на ура».
Учитель – Вакуров Владимир
Свет Николаевич, пера
Не выпускал из рук – и вымел
Сор южных говоров из нас,
Варившихся в нерусской каше...
А на груди – «иконостас»:
Он фронтовик и – счастье наше –
Сам литератор и стилист,
Фразеологии редчайший
Знаток... Печальный оптимист...
Бывал в общаге... Высочайшей
Оценки нашей заслужил.
Ведь и студенты ставят баллы...
...«Литведчик» наш не заслужил
Моей «пятерки» -- убегала
С «литведа» чаще, чем с других
Занудных бесполезных лекций...
А коль была. То просто их
Забалтывала и рефлексий
Я не имела, проболтав
С подружками «истпарт» унылый...
На нашей кафедре состав
Радийцев-профи был нехилый:
Историк Ружников был сед,
Он старше всех из наших мэтров...
Был артистичен Любосвет –
Красавец Дмитрий Любосветов,
А Игорь Тхагушев был добр...
Благощаря тому составу –
Уж не погибну «аки обр»,
А профессионалом стану...
Таскали гордо «репортер»,
Осанку криво оттопыря...
Являясь к нам, пускалась в спор
О роли радио Музыря –
Из репортеров – репортер,
Одна из тех, кто создал «Юность»,
В партнерстве с Визбором... Мотор
Шестидесятничества... Сунусь
И я в радийные дела...
Нам все разобъяснили мэтры...
И счастлива, что я нашла
Романтику дорог... Пусть ветры
Нам обдувают микрофон,
Но «наше право быть влюбленным...»,
Летя на зов знамен, имен
С товарищем-магнитофоном,
На оклик подвигов, на крик
О помощи, на всхлип негромеий
Вселенной, на воззванье книг,
На шелест тополей на кромке
Дорог... А близко от страны –
Мир мал – в Камбодже и Ливане
Покоя нет и тишины,
В огне Вьетнам... Переживали,
О том, что происходит, все,
А нам положено по рангу –
Иы журналисты... В полосе –
Читаем –( полагалось «Правду»
Выписывать – и проводить
Политбеседы в каждой группе) –
Что США распостранить
Хотят войну в Камбджу вкупе
С Лаосои и Вьетнамом... Мир.
Покой планете только снится...
Все войны в близости такой
От государственной границы
Страны... Тревожно... Договор –
(Что хорошо) -- вступает в силу,
Что страны с бомбой с этих пор
Решают, чтобы мир в могилу
От атома не угодил,
Поставить жесткие заслоны
Распостраненью адских сил
В другие страны и районы...
Вот так... Вступив на факультет,
Я, в школе – супер-активистка,
Активничать забыла... Нет
Совсем желания... Не близко
Общественное мне в Москве...
И личной жизни нет в помине...
Учеба? Да... Но в голове
На первом месте – по причине,
Что скрыта в тайниках души –
Концерты, выставки, спектакли,
Музеи... Успевай, спеши –
Ведь здесь все лучшее, не так ли?
Владимир, Суздаль, Ярославль
И все окрестности столицы
Я с сентября и по февраль
Объездила... Для выпускницы
Кокандской школы русский мир
Был полон трепетного смысла –
И обрела ориентир,
Но лишь печаль острее грызла:
Обидно было наблюдать
Ошметки отсиявшей славы,
Еще хранившие печать
Величия былой державы.
Увиденным оглушена,
Услышанное ослепило...
Для осмысления должна
С родными пообщаться – ныло,
Зудело сердце – и лечу
Я в ноябре до Андижана...
Скорей в Коканд, домой хочу...
Мой городок смотрелся странно:
Он неизменно тепл и щедр
И ярко к празднику расцвечен,
Но будто ниже стал на метр...
И тысячу один отвечен
Вопрос в разрезе разных тем...
И вот уже лечу обратно
С большим букетом хризантем...
Приятно, девочки, приятно...
Замечу, кстати, что летел
В одном со мною самолете
Абдулов Александр... Хотел,
К родным и он на праздник вроде...
Та пауза нужна была...
Аудитории арена –
Заметно, что произошла
Разительная перемена:
Когда сентябрьские лучи
За наши головы цеплялись,
Не-москвичи и москвичи
Весьма заметно отличались...
А вот на нас глядит ноябрь –
Теперь нас различишь едва ли...
Картина очевидная:
Мы тоже москвичами стали...
Полезный навык обрела,
Освоив быстро пишмашинку.
Инструкторша добра была,
Жалела: нпебо, мол, с овчинку
И так у каждого из нас,
Студентов – не перегружала...
Истпарт – признаюсь без прикрас –
Весь протрепалась, проболтала.
Меня хоть хлебом не корми –
Дай потрепаться доупаду.
Соседи шепчут:
-- Не шуми!
Профессор не скрывал досаду –
Знай, с Газазяном все трындим....
Так и «марлен» с ним протрындели
С «литведом»... Хорошо сидим!
И не мешайте, в самом деле!...
Но приближалась на рысях
К нам сессия – боялась жутко...
На нервах – исстрадалась вся...
Тогда мной исполнялась шутка:
-- Ой, скоро будут исключать –
Ха-ха! Такой вот юмор. Черный...
Куда бежать? С чего начать?...
Но я, как в сказке – кот ученый,
«Налево», правда, не ходя,
Все «сказки» лихо исполняла...
... Явился Новый год, вводя
Общагу в сладкий грех... Сначала
Мы разбрелись по уголкам,
По комнаткам, по тихим кельям...
А в полночь... Залп! И надо нам,
Всем в общий круг... Волшебным зельем
Опьянены – вдохновлены, --
Все – вдруг – и застучали двери,
И стало ясно: мы нужны
Друг другу – и с больщим доверьем
Друг другу руки протянув.
Мы закружились в хороводе...
На лицах чистый свет... Замкнув
Тот круг магический, мы, вроде,
Друг другу верности обет
На жизнь оставшуюся дали...
Да не погаснет этот свет...
Потом, гитары взяв, играли
И пели барды... Так мудры
И незатасканны их песни...
Головкин, Красников... Смотри,
Запомни текст тех песен – весь ли,
Один ли кратенький рефрен –
Пусть что-нибудь в душе пребудет...
За кирпичом общажных стен –
Великий город... Знайте, люди:
Мы, пришлые, ему нужны...
Он сам нас выбирал из массы...
Москва... Отныне в наши сны
Входить без спросса ей... Громады
Высоток... Звезды над Кремлем...
Легенды старого Арбата...
Он выбрал нас, мы в нем живем –
И это счастье – так, ребята?
На удивление прошла
Нормально сессия... И снова –
Неужто Оля привлекла? –
Абдулов в самолете... Клево!
Коканд... С визитами к друзьям
И родичам -- «столичной штучкой»...
Являлась я по вечерам...
Вот по английски «сделать ручкой»
Зовет товарищ школьных лет...
-- Давно не видел, где скрывалась?
-- Я в МГУ учусь...
-- Ответ
Мне непонятен...
Оказалось –
Не знает, что есть МГУ...
Не может быть! Ушам не верю!
-- Тогда прощай. Спешу!
-- Бегу
Прочь от такого... Нет, потерю
Не жаль такую... Той зимой
Скончался маршал Первой конной...
Когда я прибыла домой
Дед : был ли мной Семен Буденный
Сопровожден в последний путь?
Заинтригована вопросом,
Чем обусловлен, в чем тут суть?
Казалось, задан с перекосом...
Но дед и вправду уважал
За храбрость старого рубаку
И конника --- и горевал
О нем нешуточно... Однако!
Опять москва. опять журфак...
Я – староста лечебной группы...
Мы – лыжники... Скользящий шаг
Нам не дается... Полутрупы –
На лыжах – тот еще видок...
Пригорок – мы снимаем лыжи –
И -- на карачках... Видит Бог –
Мы не нарочно так.. Бесстыже
Гыгычут те, с кем дружит спорт...
Усугубляют наши муки
Коньки... Вот – не было забот!
Нас на каток влекут под руки –
И мы там: я, Артур, Виктор
По два часа стоим в сугробе,
Спиною подперев забор –
Вот анекдот московской пробы...
А на катке, как в айс-ревю,
«Тулуры», пируэты, танцы...
Завидно мне – и я реву...
Артур с Виктором, африканцы,
Глазеют... Им – бесплатный цирк,
А я, отлипнув от забора,
Немедленно в сугроб – кувырк!
Мне стыдно. А другим – умора...
Все по накатанной пошло:
На первом месте не ученье...
А в чем-то даже помогло
Мое – столицей увлеченье:
Не остается без следа
Театр, любимовский включая...
Гуманитарная среда
Обогащает, обучая...
Какая музыка в Москве!
Здесь есть кого и где послушать
И повздыхать о волшебстве
Московских гениев, обрушить
Умеющих на нас обвал
Вселенской невозможной страсти!
Жаль тех, кто это не слыхал.
Я слышала и это – счастье!
У африканцев я – звезда...
Артур, Виктор имеют мненье:
Некрасов Николай, когда
О русских женщинах в селеньях
Писал, меня имел в в виду:
Коня остановлю в галопе,
В избу горящую войду...
Подобных, дескать, нет в Европе...
Могу и с ними погулять,
С сирийским парнем Мухаммедом
Пришлось в Абрамцеве бывать...
В общагу из похода едем...
Об этом парне шел слушок,
Что он ложится спать обутый...
Спросила, затаив смешок...
-- Да, если холод...
С той минуты
К нему потерян интерес..
А о любви уже мечталось...
Но мудрой волею небес
Еще с любовью не встречалась...
Лобанов Валя, землячок,
Признался мне в любви в столице...
Меня лишь легкий сквознячок
Овеял, а душа томится...
Веду лирический дневник.
В нем есть страницы и о Вале.
Вот он в моей судьбе возник,
Но словно бы заколдовали --
И чувство спит... Придется ждать...
Ах, Валя! Может, всеж влюбиться?
Обидно парня обижать...
А вдруг другой не соблазнится?
Я доверяю дневнику
Мои сомненья и печали...
А вдруг не встречу на веку,
Кого мне небеса послали?
Общажшый торопливый быт –
Столовая плюс сухомятка...
Есть кухня... Приготовишь – сыт...
Но в воспитанье – опечатка:
Я в кулинарии – кретин –
Готовить мама не учила...
Известно: путь к душе мужчин –
Через желудок и – причина
Разводов многих, что жена,
Как я, на кухне – неумеха...
В той жизни я была должна
Учиться... Кухня же – помеха, --
Считала мама и меня
От той помехи ограждала...
А в результате – западня...
В Москву мне мама присылала –
Ах! Маринованный чеснок!
Порой народец удивлялся:
-- Откуда этот запашок?
Вокруг никто не признавался
В диверсии... Но на себя
И я вину не принимала,
А это лакомство любя
Есть регулярно продолжала...
Пришел веселый Первомай...
Меня шарахнула идея:
Как хочешь, так и понимай --
Туда, где на толпу глазея,
Наш Генеральный секретарь –
(Кому он наш – ну. это ладно...) –
Верховный наш партийный царь
Ладошкой помавал отрадно, --
В толпе журфаковской поасть
На Красную святую площадь –
И поглазеть разок на власть...
Осуществить? Чего уж проще,
Поскольку требует нутро –
На улицу Тимура Фрунзе
Качу с рассветом на метро...
В соседстве человек о скунсе
Чесночном вдруг заговорил...
Не отношу к себе те бредни...
Денек великролепным был –
И не испортило обедни,
Что вновь и вновь о чесноке
В соседстве были замечанья...
Должно быть, кто-то нес в руке
Душистый этот фрукт, скучая
И развлекался так... Не вздор
Меня подозревать в подобном?
Сюрприз! Артурчик и Виктор
Нас ждали в уголке удобном,
Мечтая, как и я в толпе
На Красную проникнуть площадь...
Да прямо... Да прямо... Ничего себе --
Как грубы с ними стражи! Ропщет
Артур на грубость, а Виктор
Привык, что поступают грубо...
Людской бурлящий коридор
Провел журфаковцев у ГУМ’a,
Меж нами и трибуной шли
Колонны с флагами, цветами –
И мы увидеть не смогли
Трибуну Мавзолея... С нами,
Выходит, пошутили... Зря
Полдня пешочком прошагала...
Себя за зряшный день коря
Потом в постели отдыхала...
Потом слепила репортаж
Из камеры вещей забытых...
Увы, теряется багаж
В метро... Зачумленных, забитых,
Рассеянных с Бассейной – тьма...
И я, случается, теряю
В метро чего-нибудь сама...
И вот – в магнитофон вещаю,
Что, прибежав издалека,
Забытый красный конь в подземке
Здет терпеливо седока...
Ведь это я не для газетки –
Для радио... И он звучал,
Мой репортаж, на семинаре,
Что нашу практику венчал...
И вновь экзамены сминали
В гаромошку жизнь, но пронесло...
Лишь логика была барьером
Непроходимым... Помогло,
Что примитивнейшим манером
Рыдала... Мэтр рукой махнет,
Пренебрежитенльно жалея...
-- Идите, девушка... Зачет...
Восторг! Ведь эта ахинея
Мне даже даром не нужна...
Зачем-то это Бог не дал же...
Что дальше? Дальше – тишина...
Покажет жизнь, что будет дальше
|
|