Чуть рассвело, а человек по имени Серпентина Лепопольдовна проснулась. Нежась в пуховой кроватке, она понимала то, что ее сон кончился, а вместе с ним и приятное забытье. И что сегодня несколько праздничный день - ведь ровно год минул как развелась Серпентина со своим мужем, бароном Оффенбахом.
Было 3 часа 45 минут ночи. Но уже алел небесный горизонт. Немногочисленные ангелы витали где-то в предутреннем воздухе, и их сладкие песни слышали только влюбленные или же слепые люди.
Стены ее комнаты слегка дрожали из-за гортанных вибраций соседей. Их мерный храп порой так бодрит Серпентину по туманным холодным утрам. Она сразу же встает, громко зевает и выходит в подъезд....
В 4 часа 5 минут утра проснулся, наконец, и я. Вода в ванной уже давно остыла, подернулась льдом - ведь в нашей ванной не было одной стены, что ведет на улицу, а потому я увидел обычный городской пейзаж. Помимо этого сонные голуби чинно развалились повсюду, забавляя меня своими воркованиями. Обрубок ноги и руки за ночь хорошо затянулись, и я стал думать как теперь без столь ценных конечностей быть? Возможно придется продать одну почку и легкое - отсутствие их в глаза не бросится, а на место ноги и руки попросить фельдшера приживить конечности новые. Наш фельдшер добрый малый, он живет на втором этаже во втором подъезде и промышляет торговлей человеческими органами.
Моя жена и мои дети, уснувшие вчера вечером повсюду где можно, пока еще спят. И это очень хорошо - без них можно будет спокойно поесть что-нибудь и потихоньку уйти наружу, в город. Вот только предстоит Великий Спуск Вниз.
Попытался встать из ванны, да не смог это сделать - видно сильно вмерз в воду. Хорошо что под боком оказался небольшой переносной альпиндшток - им можно легко выдолбить себя из тисков холодного льда, что я и сделал.
Аккуратно перепрыгивая через спящих детей, оказался я в 4:30 у выходной двери. Тут я нашел необходимую пищу в виде объедков вкуснейшего сладкого торта. Тут же мне пришлось одеться в одежду, поскольку не пойду же я на улицу голым! Но стоило натянуть на культю ноги брючину, как проснувшаяся жена с кошмарным криком вылетела на меня из спальни и больно оглоушила по голове бюстом Брежнева. Бюст Брежнева разлетелся на куски, поскольку сделал был из глины, а моя голова немного изменила свои формы, поскольку это обыкновенная человеческая плоть. От боли пришлось воскликнуть: "А-а-а!!!" - и кинуться вон из негостеприимного дома. Тем более дети проснулись и принялись горланить на все лады и швырять в стены гнилыми овощами, ящики с которыми были повсюду - вдоль стен, на мебели, под стульями и кроватью.
Первые мои мысли были на лестничной клетке моего этажа хаотичные, примерно такие: "С квартиродавцем Помидороедовым, как только спущусь - разберусь - пускай мне дает новое жилье! С Брачным Агенством "Хохо" тоже придется разобраться - забирайте старую жену - давайте новую!"
На своем десятом этаже я и оделся, потому что успел прихватить вязаную кофту. Ее сшила мне моя старая жена когда была еще совсем молодой.
На девятом этаже я опять встретился с Это. Это было сегодня больше чем вчера, какого-то больше фиолетового отлива. Его сенсиллы слегка пульсировали, а щупальца, подрагивая от дуновения ветерка из открытой порошицы, протягивались к моему горлу. Оно сказало:
- Если ты все-таки хочешь пройти мимо меня, то должен ответить на один вопрос. Иначе я не знаю что с тобою сделаю.
А надо заметить, бабки наши из соседнего скверика всем говорят, что это Это ужасно отвратительное создание. Оно никого еще никогда не пропускало живым, и всегда в самом хорошем случае грубило, разговаривало в наглом тоне и делало очень много плохих вещей. Например тому же пану Бюксе, Это как-то оторвало ухо только за то, что оно, это ухо, было глухое. Вот и на этот раз существо напыщено-восторженно сказало:
- Почему Гомер всем своим героям приписал умеренность и довольство малым? Почему Агамемнон подносит Аяксу после единоборства хребет быка как почетный дар?
Я знал ответ. Моя жена самая толстая в округе, она складовщица овощного магазина и часто мне рассказывала про различные подаяния, поэтому я ответил:
- Как ты знаешь, Гомер видел, что скромность есть добродетель, более всех прочих подобающая юношам, и что она, подобно предводителю хора, гармонично сочетает между собой все хорошие качества. Потребность в пище и еде - малое, вкушая немного ты познаешь умеренность как таковую, сытость и радость - то же довольство. И может ли в таком случае Аяксу показаться пустяшный хребет быка столь уж ненужной вещью ?
Пока я спрыгивал на восьмой этаж, а Это принималось тщательно обдумывать услышанное, я подумал о том, что неплохо бы подготовить себя к очередным встречам, вооружиться дубиной или мечом. И, успев об этом подумать, я увидел облокоченные о стену прекрасное древко копья византийской работы, а рядом лежал щит с изображением лица Матроны, изрыгающей из своей пасти огонь на истукана напасти.
Было ровно пять утра. На седьмом этаже оказывается кого то поселили. Я хоть и не такой слепой как вам может показаться, но увидел самого что ни на есть карлика, стоящего передо мной около открытой каморки. Его наглый вид не предвещал ничего хорошего, к тому же он держал в руке остро отточенное шило, а от самого лилипута несло какой-то тухлятиной. С ним я не стал ничего говорить, размахнувшись копьем я пронзил мерзавца насквозь как жука. А он, размахивая руками, нанизанный, пищал своим противным голосом, сверкая глазами и махая шилом в руке:
- Я безобиден! Ты убил неповинного человека! Я бы тебе ничего плохого не сделал! Шел бы своей дорогой!
И размахивает перед носом своим блестящим шилом.
Пришлось пригвоздить его вместе с копьем в стену, чтоб не мешался. Мне показалось, что этот карлик, даже умирать нормально не умеет. Как только я его пригвоздил к дощатой стене, он активизировал свои мышцы. Его небольшая пасть клацала железными зубами, корявые ручки, напрягаясь в мышцах стягивали остальное тело с древка. Еще немного времени - и он соскользнет с копья, и кинется за мною в погоню со своим шилом. Но я предотвратил беду - накрыл его щитом, потому что где-то читал, что карлики не любят темноты.
На шестом этаже, с нынешней ночи как, проживает странная женщина Серпентина Лепопольдовна, с которой начался наш небывалый рассказ. Она уже давно встала, покушала немного толокно, про которое ей прочитали из журнала, томно посмотрела в окно на лицо монтажника, заглядывающего в квартиру. Потом ей показалось в 5:00 что кто-то на седьмом этаже дерется.
- Что за безобразие! - воскликнула женщина - Мне не дали бы уснуть, если бы я хотела это сделать! Надо срочно пожаловаться товарищу Помидороедову - пусть он переселит негодяев в более пристойный их образу жизни дом. Да хоть в сарай - мне плевать на удобства!
В 5:30 я был уже на этом шестом этаже и переводил свой дух. Карлик действительно был живуч, и, казалось не сдавался. Он не только слез с копья и снял с головы щит, он даже смог догнать меня и погрузить свое шило в икру моей целой ноги три раза! С моей стороны был вопль и сокрушительный удар по голове карлика посредством целого и здорового (до этого момента) кулака. Карлик стерпел натиск, хоть в мое лицо и брызнули осколки его железных зубов. Пока мы возились в пыли, в углу шестого этажа, рядом с уснувшей дворовой собакой около миски, дверь квартиры Серпентины Лепопольдовны приоткрылась и из-за дверного косяка показалась ее странная физиономия.
Бигуди дымились, в руке судорожно сжатая трубка телефона, глаза негодующе устремлены в вышеуказанный угол. Первоначально она отозвала собаку от этой своры, а тапочком, дотянувшись, отодвинула миску с дымящейся едой поближе к себе. Потом принялась восклицать:
- Это что за безобразие! Я буду жаловаться квартиродавцу Помидороедову! Нашли кого подселить в наш благородный дом - отщепенцев и оборванцев!
С карликом было трудно. Своими зубами он вцепился в гачу штанины на целой ноге, а шило воткнул мне в лопатку, да так прям и повис рукой на рукояти этого острого инструмента. Сверху, видно с моего этажа, слышались оглушительные крики, в которых я различил тембры голосов моей жены и моих детей. А последних очень много - десятки ног стучали каблуками по ступенькам. И я до сих пор не догадываюсь сколько их штук. Человеческие единицы вообще по сути своей иногда сбивают с счету. Потом послышалось бубнение Это, а потом его пыхтение. И в воспаленном своем мозгу я представил жестокую расправу надо мной. Жена со сковородой, дети с голодными глазами, Это с нудными речами, а тут еще карлик в меня вцепился, да какая-то тетка горланит из-за двери!
До пятого этажа я катился ровно полчаса и в 5:30, вместе с карликом, очутился в районе зловредных деяний мадам Кадавериновой и ее осьмнадцати детей. Их сухонького отца я не видел, и никто его не видел, поскольку его увлечение ядерными реакторами - гроза для жильцов всего дома.
Серпентина Лепопольдовна тоже пошла за нами. Ее строгие и своенравные речи пытались видимо добраться до грязной сути моей падшей души, и до души карлика, до которой ему, по-видимому нет никакого дела. Свое шило он как-то умудрился выткнуть из моей лопатки и переткнуть его в мое плечо, от чего боль не уменьшилась, а усилилась.
Мадам Кадаверинова с возгласом "Ажоулюкас! Это опять ты!" натравила на нас своих осьмнадцать малолетних каннибалов. Эти агрессивные дети ни с кем не дружат, да и с кем им дружить! Хоп-мит вцепился зубами в культю моей ноги. Хот-бот - в горб карлика. Хут-Даг вцепился в волосы Серпентины Лепопольдовны, отчего она еще пуще принялась грозиться начальством:
- Я буду жаловаться! - кричала она - Буду писать письма с угрозами в ваш адрес! Я вижу, что вы хуже чем я! Каннибализм запрещен в нашей стране законом!
И наступила бы смерть, если б не моя жена и мои дети, столкнувшиеся со всеми нами на этом злополучном этаже. Начался такой кавардак, который можно окрестить даже Хаосом - такой Хаос один в один был в начальные времена, мне так кажется.
Пока я отцеплял от своей культи гнусного отпрыска мадам Кадавериновой, карлик с восьмого этажа проткнул своим сучковатым пальцем мочку моего левого уха, а шилом, выткнутым из моего плеча, он ткнул в лоб впившегося в его горб Хот-бота. Пока я пинал ногой карлика в живот, а в мадам Кадаверинову запустил небольшой топорик (он лежал у меня в кармане), подоспевшие ребятишки с моей прекрасной женой принялись кидаться на всех этих хопов и митов. Мадам Кадаверинова безумно орала, а в ее пышных желеобразных руках непонятно откуда появилась сенокосная коса, которой она принялась косить головы всех бывших в радиусе действия.
Это давило детей - моих и этой бешеной мадам - я не знаю, а также оно прикопалось к моей жене со своими дурацкими вопросами, на которые не получало ответы. На долю секунды во мне пробудилась ревность, откуда то появились силы, я решительно поднялся над копошащейся грудой тел и внушительно дал пощечину в фиолетовую щеку Это. Его ложные ножки подкосились, дыхательные лопасти содрогнулись от боли, а из порошиц на всех нас брызнула отвратительная мерзкая жидкость желтого цвета. Это по-видимому его жировое тело, способное, кстати к таинственному свечению.
Как мы оказались на четвертом этаже, я не знаю. Дед Прохор, спрятавшийся за ширмами, был никем не замечен. А потому, воспользовавшись сложившейся ситуацией, он изнасиловал контуженную в голову мадам Кадаверинову. И изнасиловал ее он тоже в голову. Затерявшись где-то в детских тушах, и, увидев краем глаза постыдное деяние деда Прохора, Серпентина Лепопольдовна чуть не лопнула от гнева:
- Как вам не стыдно! Вы же пожилой человек, ветеран болезни! И в ваши то годы делать такие богомерзкие и противоестественные дела! Это никуда не годиться! Я буду жаловаться в полицию нравов и вкусов, из которой приедут люди и общественность, которые положат конец вашей извращенческой деятельности и заведет на вас уголовное дело за растление неокрепших душ и тел. Вы бы посмотрели на себя со стороны!
Такие слова понравились Это, который душил в своих объятиях Хоп-мита. Оно хотело о чем-то спросить Серпентину Леопольдовну, но только открыло рот, как в него, в этот рот, с огромной скоростью влетел карлик, которого мне удалось отцепить от себя и с силой отшвырнуть в сторону.
Проделав это рукой, ногой по инерции я прошиб стену дома. Образовалась дыра наружу, на улицу, в которую посыпались тела детей и части различных тел. Со всей кучей и я чуть было не улетел в пропасть. А спас свою жизнь в тот момент только благодаря балкону Миневры на третьем этаже, на который я упал.
Было семь часов утра. Миневра только что встала и стала прекрасней еще на одну ночь - тело ее вечно голое, казалось стало еще более голым. Тело ее обычно толстое, стало казаться еще чуть потолще. У меня потекли слюни от предвкушения. К тому же я изрядно проголодался.
Минерва пригласила меня к себе домой, напоила чаем на кухне, в который видно что-то подмешано, а потом, услышав возню на своем этаже спросила, блаженно закатив фасетки глаз в глубину черепа и выставив на меня изумительно белые белки:
- Что я не слышу от вас, мой милый Ажоулюкас, похвалы в честь пышности моих прелестных форм ?
Я понимал всю красоту происходящего, но был немного шокирован тем, что произошло до этой счастливой секунды. К тому же я вспомнил о том, что новые нога и рука ждут меня сегодня днем у торговца человеческими органами - почку и легкое я готов отдать за такое необходимое симметричное оформление своего тела. А потому я Минерву стукнул больно в лоб и выбежал (точнее выскочил) на лестничную клетку, даже не на лестничную, а на грудную, поскольку подо мной хрустнула грудная клетка деда Прохора. У пожилых людей таллом весьма хрупкий.
Тут же были почти все. Мне бросилась в глаза моя жена, она буквально погрузила свои длинные ногти в яблоки моих глаз. Я понимал ее ревность, она видно почуяла носом, что я пахну наготой толстого минервиного тела, и она в душе осуждала мой поступок. Также и Серпентина Лепопольдовна негодовала. Она валялась на ступенях, вся запутанная в руках и ногах моих детей, и громко отчитывала все происходящее кругом:
- Куда я попала! Тут живут ненормальные люди! И вы, молодые, муж и жена, что живете друг с другом - почему вас не берет мир? Я буду все-таки жаловаться и требовать управление детского дома, чтобы они лишили вас родительских и других прав, а детей поместили в стерильный изолятор и в тюрьмы - они неисправимо испорчены!
Это, которое вытаскивало из своего рта карлика, что-то невразумительно мычало - ему нравились слова женщины. А карлик, вооруженный шилом, погружал это шило в перистом непонятного фиолетового существа.
В восемь часов все оказались во владениях братьев Альфредусов. Их злобные фигуры, замышляющие недоброе, накинулись на всех нас и принялись терзать. Все терзали друг друга. Пучки волос, хруст костей, стоны, крики, зубы - все это вращалось вихрем, а сознание то гасло, то вспыхивало.
Вырвав свое безногое и безрукое, безглазое и безухое тело на первый этаж, я столкнул с ног Нюру, несущую таз с мертвечиной и упал к ногам Талова, как будто поджидающего меня у выхода. У него не было пол-головы, и над пол-головой он вращал гирю, привязанную к толстой веревке.
- Здравствуй! - говорит он мне.
Я нем как рыба. Да и чем мне говорить?
- А не ты ли, - говорит, - вчера проходил тут и ввязал меня в нелепую историю с паном Бюксой?
Мне невозможно говорить, языка у меня теперь нет. Его откусил я сам от мимолетной боли. И единственное что я смог сделать, так это кивнуть головой в знак согласия. И не будь такой случайности, которая сразу же после этого приключилась - погиб бы я на месте, не дам соврать. А дело в том, что Талов, раскрутив гирю, обрушил мне ее на голову, и если бы не пан Бюкса, подвернувшийся под удар - я бы не перенес сокрушительной мощи и перешел бы в иной мир к праотцам, как это много раз уже было с Нюрой. Она давно мертва.
По-червячьи передвигаясь, в 10:00 я смог выбраться на улицу, уткнуться носом в сугроб и прикинуть в уме: "Сколько же интересно потребуется внутренних органов, чтобы вернуть назад утраченные по стечению обстоятельств конечности ?"
|
|