В космической пустоте бело-чистой комнаты так скучно и хочется вскарабкаться на стену и размазаться на потолке в чернильные пятна, чтобы быть одним целым с плоскостной поверхностью контрастом. Впрочем, вам не угодишь, может быть, я был в приподнятом настроении и дико смеялся, свисая с балкона и рассматривая тень старика где-то там внизу на сером асфальте. Однако почем мне знать, может быть, вы предпочитаете вид одиноких детей или горбатой старухи? Давайте посмеемся над самими собой. Гляди в зеркало и увидишь там обезьяну, Его Великолепие Я. А лучше все же заплакать и горестная эмоция обезобразит кожу, собрав волнистые морщины на лбу, а от слез – приятная горечь. Если ты к тому же девушка, то тебе втройне печальней, поскольку сложное строение подразумевает простоту развития, однако великую тайну родов. Если в душе есть гвозди, вбей их глубже, чтобы достичь сердца, и ты поймешь что такое настоящее счастье.
На самом деле я решил приготовить суп одному себе, чтобы наесться хоть раз в неделю. Вот только мне не из чего его готовить, последний корнеплод я употребил в пищу три дня назад, а соль съел утром, ибо вдруг почувствовал недостаток соли в своем организме. Кастрюля и чудо-электро-печь все же были, – а не в этом ли истинное счастье? Если есть инструмент, значит и должен быть материал. Ведь, правда, иначе бы Творец не создал б ни звезды, ни нашей скорбной планеты?
Другое дело, что отсутствие продуктов, может натолкнуть на запретную мысль: как же ты безумец, из чего, решился произвести наваристый бульон, ведь твой холодильник пуст, а голова еще пустее, хоть ты и просеял ситом мозга тысячи книг и математических формул??! Однако я могу возразить самому себе, и представить любой рецепт экзотической кухни, поскольку счастье воображения дает фору любому самому противному чувству голода. Вода же была, хоть и ржавая, рыжая, - но то ведь молекулы железа, хлора, марганца, что так требует мой организм. Особенно металлы требуют мышцы. Ах, если б я был счастливым обладателем говяжьих мышц, я б сообразил рагу! Вода все же есть – и то ладно! Кастрюлька – емкость незатейливая, поместив в себя водичку, водружена на конфорку, на которой любит греться мой кот, Егор. А не это ли есть мясо? Луковицу я нашел в подъезде на пролетке, бабулька обронила, вместе с кошельком, только я денег не брал – в них нет никакого проку. Соль наскреб с известковой стены – все же соль, пусть не поваренная. И вот – чудо – бурлит супец, пузырится. Котейка – наварист, а из шкуры я сделаю чучело, закажу у знакомого таксидермиста – да будет добрая память и красота интерьера! Скоро, очень скоро, я начну пресыщаться, но…
Кто-то стучит в дверь.
- Кто стучит в дверь? – спрашиваю я.
А в ответ:
- Пустота!
Оказывается, это пришел друг, из путейцев – Ерёма Пустота, человек необычайной душевной пустоты и бессмыслия. Он зашел в зал, сел на стул и, не двигаясь, больше не сказал ни одного слова, правда, иногда издавал звуки, вроде «гм», «кхе-кхе», «пс-с-с-с». Я постоял возле него и позже о нем забыл, ведь шипел суп. Однако Пустота пришел не один, а с шахматами.
- А что же ты раньше мне о них ничего не сказал? – спрашиваю.
- Псс-с-с-с… - отвечает.
- Сыгранем?
- Гм.
Суп готов. Фигуры на доске расставлены. В дверь же опять стуки…
Это была женщина, очень худая, да такая, что я сперва ничего не заметил, ибо ее торс слился с дверным косяком, в котором была моя заначка. Обратив внимание на ее тоненькие ручки, я уж грешно подумал: «Не прачка ли или не врач-инфекционист?». Знаю я, этих тощих женщин, дезинфицирующих комнаты и забирающих постельные принадлежности к себе в больничные покои. Благо я лишен одеял и подушек, но девственности все же нет. Подумав, приглашаю:
- Проходите, тут у меня задний проход, а тут – уретра.
- А меня ведь так и зовут. Уретра, - мило говорит женщина свистящим голоском, - Мне старая знакомая подсказала о вашем целомудрии. Та, знаете, торговка серой, она еще жила у вас в туалете на полупансионе. Она и пара ее ребятишек, больших озорников. Но вы не переживайте – они сидят в тюрьме за кражи, убийства и разбои. Им еще долго сидеть, вы не бойтесь, к тому же они совсем калеки: без ручек, ножек...
Женщина прошла в зал без спросу, раскидала туфлями шахматы на доске, на что Пустота сказал «Кхе!».
- А у вас, я смотрю, гости, - смотрит на Пустоту Уретра, - ничего себе мужичок, но уж больно он какой-то неприметный, рахитичный. Ему бы не хватало небольшой родинки на нос кирпичного цвета и перламутровые глаза, знаете, как у игрушечных черепашек из Китая!
Я молчал и так же молча пошел на кухню к кастрюле с пустым супом. На поверхности уже плавали знакомые до боли глаза, с выражением отчужденного удивления они кружились в кипятке и подмигивали мне.
Спустя время, я с подносом вхожу в зал. На подносе – кастрюля с супом. На кастрюле – нежная муха, чистит лапками крылышки и тонкую шейку.
- А мы уже познакомились! – говорит нагая, как посмотрел, Уретра, обнимающаяся с Пустотой, которому было все равно.
Он поспешно натянул плавки с закатившимися туда шахматами, так, что они торчали во все стороны аки елдаки. Странно, но я будто и не замечал Пустоту, а только грязно-белую стену позади него, да и дама была худа, как раз попадая под взор промеж переносицы, виднелись только руки по сторонам.
- Вы случайно не прачка? – спрашиваю ее, - У вас руки красные, в ципках и бородавках, такое часто бывает именно у тружениц прачечных.
Уретра обиделась:
- Вы тут бросьте лясы точить, лучше ставьте на пол свой суп, у меня с собой водка. А вообще я из рода древнего, рыбацкого, соль мне и съела руки, рыбьи жабры и пузыри – виновники моих ципок, чаечный лентец – бородавок.
Повинуясь, я поставил суп на пол, на шахматную доску. Водка была у Уретры за ухом. Ерёма Пустота на миг словно оживился, но потом опять слился со стенкой. С его губы капала слизь, он гортанно хрипел, почесывая раздувшийся желвак под горлом. Отхлебнув из горла, Уретра оживилась, зашевелилась всеми членами тела, и казалось, словно это в квартире повысилась температура до плюс сорока семи, что пошла рябь по воздуху как в степи и запахло кобыльей мочевиной. Она говорила, не мочевина, а девка, пусть женщина, лучше – тёлка, не целка:
- В общем, как на вас посмотрю, хочется сесть на небольшой 30-ти сантиметровый пень. Почему? – спросите вы. Отвечаю: пусть я и не так молода, как прежде, я еще не так стара, как потом. Пусть я не умна как математик, но и не глупее поэта. Я – посередине, не в пустоте, не с краю и сбоку – а посередине всех женщин мира. Потому я вправе судить о себе, как о хорошей жене вас, мужчин, хотя бы тебя, Пустого, или тебя, пупсик. Видишь на моих руках ряд родинок, он ведет к сокровенным тайнам моего тела, а там – глубоко во мне, в местах укромных и потаенных ты быстро проникнешься ею, тайной, окунешься в мечту, побудешь в ней не раз. Впрочем, я не навязываюсь. Ведь после познания тайны тебе станет скучно жить.
Я отхлебнул свой глоток водки:
- Мне сложно говорить о вас, да сложно подумать даже, что там, в конце дорожки родинок, может Родина, а может неиссякаемый родник телесных удовольствий. Мне приятней представлять и мечтать о таком заветном пути, нежели чем практиковать это путешествие на самом деле. Главное, чтобы не оборвалась нить, где-нибудь там за ухом, или на пупе.
На самом деле ведь была уже ночь, а в зале лампочку черт вывернул. Темнота покрыла нас мгновенно, благо шахматы были фосфорические, и все мерцало вокруг драгоценно, отчего отдыхал взор, и успокаивалась надтреснутая и дуплистая душа. Мы ели втроем пустой суп, пили водку и разговаривали всю ночь напролет. Однако, когда наступило утро, солнце первыми лучами растворило моих непрошеных гостей. Я сидел на полу в одиночестве и говорил в пустую кастрюлю:
- Растворяясь в мечтах, я живу сказочной сонной жизнью. Где-то падает самолет, где-то идет верблюд, где-то стоит гора, а я мечтаю, и мысли мои воспаряют меня ввысь, я становлюсь выше света, и даже когда голоден, могу придумать вкус чего-нибудь необычайного, что-либо вкусное, как этот прекрасный ворсистый пустой суп!
Июль 2003
|
|