Бог завидовал нашей боли - вот почему он снизошел
на землю, чтобы умереть на кресте.
(Альбер Камю)
- Что есть боль? – спросил сам себя Иисус впервые ступая на землю иудейскую.
- Что есть боль? Это не больше чем человеческий порок, порок людей привыкших к изобилию и удовольствию, к радости и, временами, даже минутам счастья. Боль – это слабость людей, что не желают и боятся отказаться от всего. Ибо люди всегда спрашивают во имя чего? И даже зная это, не желают ничего менять.
- Трудная мне предстоит работенка, - подумал Иисус. – надо было сразу сказать отцу, что я хочу выйти из семейного бизнеса и бросить эту глупую беготню по мирам с глупой целью доказать людям то, что и так очевидно. Слишком много эмоций слишком много человеческого фактора… То ли дело работа плотника: возьмешься за дело, погладишь руками теплое податливое дерево, закроешь глаза, и видишь что будет, что произойдет с этим необработанным, только срубленным стволом после того, как ты закончишь творить. Вот это творчество! А люди?! Никогда не достигнешь желаемого результата. Более того, чем лучше задумаешь, тем хуже выходит.
Так думал Иисус, избивая босыми ногами песок Аравийской пустыни.
- Неужели весь это мир таков? Жара, засуха, бесплодный песок? Если так, то зачем его спасать, пускай гибнет на здоровье! Но нет отец сказал:
- Иди и объясни им как нужно жить, твой старший брат Будда, уже был там, но, ты же знаешь он любит говорить витиевато, и они, само собой ничего не поняли. Нет, иди ты и объясни так, как только ты умеешь – просто, по существу и со вкусом. Чего стоит только твое последнее: «Относись к другому так, как хотел, что б относились к тебе». Загадочно, но очень правдоподобно.
- Что за миссия выпала богам – наводить порядки и успокаивать миры, будто какие то космические полицейские, - думал дальше Иисус, но вдруг споткнулся о что то мягкое и упал на песок.
Отплевываясь, он поднялся и осмотрелся. На песке лежало человеческое тело и смотрело на него бездонными голубыми глазами.
- Не гоже человеку валяться на песке, ибо под лежачий камень вода не течет, - начал Иисус и осекся, потому что глаза смотрели на него понимающе и пронизывающе преданно.
- Ты понял меня человек, не знаю твоего имени?
- Понял, о, благословенный. – Иисус замялся:
- Мое имя Иисус – зови меня так.
- Я понял, Иисус.
- Пойдем со мной!
- Почему, - задумался про себя сын божий, - отец говорил о каких-то проблемах и возможных недоразумениях? Если все здесь такие как этот Иуда, то вес будет куда как просто.
И все было куда как просто. Он, по своей методике, набрал учеников, пил с ними вино, являл им истину, учил являть истину другим… Но… что то было не так с этим миром. Слишком понятливы и глупы, в своей понятливости были ученики. Слишком легко и спокойно они принимали на веру все его уроки. Все кроме Иуды. Именно он однажды задал Иисусу простой вопрос, на который у того не было ответа:
- А зачем тебе это, учитель?
Возможно прежний Иисус, лучший оратор из всех сыновей божьих, нашел бы что сказать простому (хотя простому ли?) Иуде, но теперешний – он слишком устал и запутался.
- Видимо ты плохо слушал меня Иуда, - лишь сказал он, - иди и думай.
- Да, учитель, - сказал Иуда, положил успокаивающе свою руку на руку своего учителя, и ушел.
- Грустно как-то, - подумал Иисус, которому отнюдь не была свойственна меланхолия, - надо бы развеяться.
- Вырежу что-то из дерева для души. – подумал он и привычно положил руки на живой не обработанный древесный ствол. Он ждал, что как всегда гряда прекрасных видений пронесется в его голове и до утра он будет сладостно выбирать форму, в которой продолжит жизнь древесный дух. Он ждал этого, как минуты забытья, как страстный любовник ждет , когда он останется с любимой наедине. Но вдруг он увидел грубый сбитый из двух старых бревен, в которых сгнила даже память о каком-либо древесном духе. Крест без всяких украшений, он стоял в его воображении тяжко, крепко и навязчиво, как смерть рано или поздно становится у порога старого человека, который во всю стремиться выглядеть молодым. Иисус даже испугался в начале, но потом решил, что слишком устал, надо отдохнуть и радость любимого дела вернется.
Три долгих месяца это навязчивое видение являлось ему каждый раз, когда он прикасался к дереву, а последнюю неделю еще и посещало его во сне. В конце концов, он не выдержал и, подозвав к себе Иуду, чьи глаза он увидел первыми в этом мире, все ему рассказал.
- Это не так плохо, Иисус, - сказал Иуда, - крест это ведь тоже форма.
Иисус рассердился не на шутку:
- Ты глупец Иуда, твои глубокие глаза лишь иллюзия, ступай прочь с глаз моих!
- Да, учитель, - только и сказал Иуда, поспешно удаляясь.
Они пришли поздно ночью. Ворвались в их жилье и подняли всех на ноги:
- Иисус Христос? Пойдешь с нами и понесешь вот это!
И тут Иисусу стало по настоящему страшно. Он вспомнил слова отца: «Берегись этого мира, в нем кошмар часто становиться явью, а явь почти всегда – кошмаром!». В темном углу, прислоненный верхней частью к стене, стоял грубо сбитый неотесанных бревен крест, то самый, что снился ему последнюю неделю.
Солнце всходило над Аравийской пустыней. Жутко хотелось пить, есть, да и вообще жить. А еще очень хотелось, что бы пришел кто-то из учеников и снял его с этого глупого креста. И сказал, что он его любит, понял его учение и не оставит его никогда.
Он уже терял сознание, когда увидел перед собой бездонные голубые глаза, те самые, что впервые увидел в этом мире.
Радость проснулась в его душе.
Он хотел крикнуть: «Здравствуй Иуда», но из иссушенного пустыней горла вырвалось лишь бульканье вперемешку с кровавыми пузырями.
Иуда подошел, как в былое время взял его за руку, взглянул ему в глаза… В уголках его бездонных голубых глаз скопилась влага и две слезы, скатившись по подбородку, упали в песок, где тут же высохли под палящим аравийским солнцем.
- Прощай, учитель, - сказал Иуда, развернулся и пошел прочь.
- Куда же ты, - Хотел крикнуть Иисус, - Вернись, ведь я здесь – твой учитель. Борись за то, что тебе не безразлично! Воюй за свое счастье. – Но вместо этого судороги плача скорчили его тело в беззвучных муках. Он дернулся раз, другой, третий и замер.
- Что есть боль? – во второй раз в этом мире подумал Иисус, - и умер… от боли.
|
|