Сергей Банцер
Тутти Валета Коновалова
В 1967 году Одесса была в два раза меньше, чем сейчас. Обеды одесситки готовили на примусах, керогазах или керосинках, поэтому раз в день в одесские дворы приезжала машина с керосином. Ещё раз в день приезжала машина для забора мусора. О том, что именно приехало, одесситки определяли, выглянув в окно - если в колокольчик колотил русский, то приехал мусор, если еврей - то керосин. По телевизору шла всего одна чёрно-белая программа, которую вела дикторша Нелли Харченко. Каждый одессит знал, что Нелли только на экране красавица, а по жизни - ничего особенного, с веснушками, которые перед передачей замазывают зелёным гримом, и с совершенно стервозным характером. А вот муж у неё действительно красавец и капитан дальнего плавания. Одесское море было ласковым и еще не содержало кишечных палочек, а на улицах там и сям висели лозунги "Партия торжественно провозглашает - нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!" В приморском парке им. Шевченко стояла огромная доска почёта с фотографиями лучших людей района. Среди прочих там находилась фотография учителя гражданской обороны школы №38 отставного политрука Рымаря. При каких обстоятельствах он туда попал, почему Рымарь впоследствии стал заведующим танцплощадкой в этом парке, какую роль в этой истории сыграла учительница русской литературы Клара Соломоновна Штоц и неблагополучный учащийся Валера Коновалов по прозвищу Валет и будет рассказано в этой повести.
Неблагополучный класс
Валера Коновалов по прозвищу Валет был младшим братом известного на Фонтане Вовки Графина - здоровенного детины, имевшего к своим двадцати семи годам одну судимость. Вернувшись домой, Графин завязал и устроился на работу грузчиком в одесский торговый порт. О силе Графина среди товарищей Коновалова ходили многочисленные истории. Например, недавно кто-то видел, как Графин, садясь в переполненный автобус, схватился за поручни задних дверей и наподдал так, что из передних дверей выпал человек. В старом портфеле, который перешел к Валету от Графина, Коновалов-младший всегда носил потрепанный от частого чтения Уголовный кодекс. Эта книга тоже досталась Валету от старшего брата. Отца у братьев не было, поэтому Валет воспитывался самостоятельно. По одной из странностей жизни другом Валета был отличник Воробьев, с которым он сидел за одной партой. Воробьев не только получал пятерки, но и учился в музыкальной школе по классу фортепиано.
Когда директор школы Григорий Терлецкий в начале учебного года издал приказ о разукрупнении классов, в последний, Д-класс, попали дети из других классов. Получилась такая себе сборная наоборот, потому что классные руководители, понятно, избавлялись от самых худших учеников.
Воробьёв попал в неблагополучный класс именно благодаря дружбе с Валетом. Ошибку допустил Борис Моисеевич Мойзе по прозвищу Гибон, которому при распределении классного руководства достался лучший в школе класс. Опираясь на свой многолетний педагогический опыт, Гибон рассудил, что рядом с Коноваловым в принципе не может сидеть нормальный учащийся, и поэтому, не колеблясь, отдал и одного и другого в сборный класс. Директор и завуч в этой школе были русскими, поэтому вновь образовавшийся тяжелый класс поручили Кларе Соломоновне Штоц. Преподавала она русский язык и литературу.
На уроках Валет частенько открывал Уголовный кодекс и углублялся в чтение. Он шевелил губами, озабоченно качал коротко стриженой головой и в некоторых местах делал пометки карандашом.
Педагоги честно пытались перевоспитывать Валета кто убеждением, кто лаской, а кто и физически. Одна из попыток перевоспитания Коновалова-младшего была предпринята преподавателем физкультуры по прозвищу Стасик. Стасик недавно закончил физкультурный институт со специализацией по самбо во втором полулегком весе. После того, как Стасик ударил Валета, на следующий день к физкультурнику подошел Графин. Графин отобрал у самбиста взятую им в школьной библиотеке книгу “Щит и меч” и один раз с силой ударил Стасика этой книгой по голове. Оказалось, что выступать на соревнованиях в хорошо освещенном спортзале родного института с соперником одной с тобой весовой категории - это одно, а получить удар по голове книгой в 450 страниц от громилы во втором тяжелом весе - это совсем другое. Забыв от удара все борцовские приёмы, которым его обучали в институте, Стасик втянул голову в плечи и, пошатываясь, побрёл домой. Графин, не зная, что делать с книгой, некоторое время в растерянности вертел ее в руках, потом забрал домой и иногда почитывал перед сном. "Щит и меч" была единственная в их доме книга, не считая Уголовного Кодекса.
Уважал Валет только учительницу математики - крепкую тетку по фамилии Степанюк. Она тоже пару раз по случаю огрела Валета тяжелой деревенской ладонью. Но, в отличие от случая со Стасиком, здесь была более сложная ситуация. Степанюк была женщиной, а бить марьяну западло. Поэтому Валет ограничивался туманными угрозами в адрес Степанюк и отводил душу на других уроках. Спустя некоторое время Валет признал ее авторитет и на уроках математики сидел тихо. Иногда Степанюк подходила к его парте и ложила свою тяжёлую ладонь на голову Валета.
Клара Штоц завидовала успехам Степанюк и пыталась их воспроизвести. Она тоже, как бы невзначай, подходила к парте, где сидел Валет, и ложила свою пухлую руку ему на голову. На физиономии Валета при этом появлялось выражение крайнего беспокойства. Он начинал тревожно озираться по сторонам, морщить нос и принюхиваться как бы в поисках источника запаха. После нескольких попыток Клара Соломоновна вынуждена была отказаться от этого педагогического приема, так хорошо проходившего у Степанюк. Видимо, он годился только в комплексе с другими мерами, на которые интеллигентная Клара была неспособна.
Гибон
Борис Моисеевич Мойзе, так глупо и неосмотрительно сдавший вместе с Коноваловым сидевшего рядом с ним отличника Воробьева, вошел в класс и с размаху швырнул классный журнал на стол.
- Ну, всё, кончилась лафа! - злобно сообщил он.
Долгие годы классного руководства деформировали психику этого немолодого мужчины, и поэтому он до сих пор очень переживал свою ошибку с Воробьёвым. Он считал, что его подставили, иначе как бы он мог добровольно отдать такую сильную единицу? Борис Моисеевич знал и кто его подставил - это была Клара Соломоновна Штоц. Недаром при встречах с ним в учительской она так издевательски улыбается!
Некоторое время Гибон сидел молча. Потом он заговорил, глядя прямо перед собой:
- Идти в ваш класс - для меня питка! Вам понятно? Питка!
Помолчав некоторое время, Гибон поднял голову и медленно обвел глазами класс.
- Воробьёв!
- Что? - ответил Воробьёв.
- Ты еще не понял, куда попал?
Воробьев молча пожал плечами.
- Еще можно все поправить, - сказал Гибон, откинувшись на спинку стула. - Я мог бы спустить эту историю на тормозах и взять тебя обратно. Что тебе делать в этом классе?
Толик Жосул, маленький крепыш-молдаванин, имевший первый юношеский разряд по гимнастике, неожиданно для всех заявил с места:
- Он коммунист, а коммунисты не переходят!
Гибон дернулся, как будто его прошил разряд электрического тока и застыл в недвижимости. Посидев так некоторое время, он вкрадчиво заговорил:
- А ведь это выпад, Жосул! Выпад. Вот так то...
Класс тревожно затих. Гибон покачал головой и продолжил:
- А я ведь ошибался в тебе, Жосул. Я думал - ты глупый, как и все в этом классе. Но нет, ты не глупый. Очень даже не глупый! - Гибон поднялся со стула и, по-змеинному прищурившись, стал разглядывать перепуганного Жосула. - Теперь я понял, кто ты.
Мойзе резко выбросил указательный палец в сторону Жосула и выкрикнул:
- Ты дезорганизатор!!!
От незнакомого слова все притихли. Стало слышно, как под потолком жужжит муха.
- Вопрос будет вынесен на совет дружины, - буднично сообщил Гибон. - Такими святыми понятиями, как коммунизм, не бросаются. А с дезорганизаторами мы знаем, как бороться! Вот и все, Жосул, с тобой все ясно. Не таких обламывали, друже.
- Что ясно? - затравленно спросил Жосул.
- А то, что ты посягнул на святое понятие. Ваш отец коммунист?
- Нет.
- Ну, вот, - развёл руками Гибон.
В звенящей тишине было только слышно, как Валет шелестит страницами, сверяясь с Уголовным кодексом. Не найдя статьи за дезорганизацию, он ухмыльнулся и шепнул перепуганному Жосулу:
- На пушку берет, баклан! Не хезай , у него на тебя ничего нет, - и похлопал рукой по потрёпанному кодексу.
Памятник
К средине года класс начал становиться знаменитым. Сначала в масштабах школы, потом района, а потом и города. И всё благодаря номеру художественной самодеятельности, созданным Кларой Штоц. Номер назывался “Памятник” и представлял собой синтез героической пантомимы и литературного монтажа. "Памятник" был выстрадан Кларой от начала и до конца и стоил ей немало бессонных ночей.
Когда раздвигался занавес школьной сцены, перед зрителями представала монументальная группа. Внизу в героических позах недвижно застыли крупные учащиеся неблагополучного класса. На их плечах располагались более мелкие мальчики. На их головах были надеты буденовские шлемы с красными звёздами. Шить шлемы для памятника Кларе помогал ее муж Исаак. Ради помощи жене Изя Штоц даже забросил ежедневные игры во дворе в домино. В домино, как и в другие интеллектуальные игры - шахматы, шашки, нарды, не говоря уже о картах, Исаак легко обыгрывал всех мужиков во дворе. Поскольку игры велись на незначительные суммы денег, дворовые мужчины даже обрадовались временному отсутствию Абрама, как они издавна называли Исаака.
Монументальную композицию венчал легкий гимнаст Жосул. В вытянутой руке он сжимал гранату и героически смотрел вдаль.
Памятник не только стоял, но и говорил. Текст состоял из стихов Маяковского, адаптированных Кларой Соломоновной на злобу дня. Фигуры, составляющие памятник, говорили по очереди, весомо, со значением. В финале композиции Жосул говорил сверху:
“Нам не ставьте памятник из бронзы,
Что в нем - просто мраморная слизь!”
В ответ на это нижние фигуры произносили финальные слова композиции:
“Пускай нам общим памятником будет
В труде построенный тобою коммунизм!”
С гранатой, которую держал в вытянутой руке Жосул, оказалось не все так просто. По замыслу Клары Соломоновны это должна была настоящая учебная граната, которая хранилась в кабинете гражданской обороны. Вот тут нашла коса на камень.
Учителем гражданской обороны, в ведении которого находилась учебная граната, был отставной политрук майор Рымарь. Рымарь не любил этот класс, впрочем, как не любил вообще всех гражданских людей, а особенно детей. Педагогический арсенал Рымаря был невелик. Точнее он состоял всего из одного приёма. Время от времени, прервав рассказ о поражающих компонентах ядерного взрыва, Рымарь начинал угрожающе бормотать:
- Вы мне смотрите! Ага! Я когда нормальный, а когда и беспощадный!
Когда речь зашла о гранате, необходимой для укомплектования героической пантомимы, бывший политрук занял непримиримую позицию. Клара Штоц, обычно совершенно бесконфликтная, тоже упёрлась - или Рымарь даст гранату, или постановка срывается!
Директор Терлецкий
Григорий Терлецкий, директор школы №38, был вынужден вмешаться в конфликт. Если Борис Мойзе не любил только этот наблагополучный класс, то Григорий Терлецкий не любил всех детей без исключения. А за что их он должен любить? Младшие учащиеся как ненормальные орут на переменах, а старшие недавно побили в его доме стекла. Григорий вынужден был отдать половину зарплаты, чтобы поставить на окна специальные защитные сетки. И ещё какой-то негодяй повадился каждый вечер, проезжая мимо его дома на буфере трамвая, кричать "Терлецкий - поц!" Этот истошный крик теперь слышат все его соседи. Встречая Терлецкого на улице, они сочувственно качают головами, а на самом деле в положенное время выходят во двор, чтобы лучше слышать эти хулиганские выкрики. И ещё кто-то распустил слух, что Терлецкий во время войны был полицаем. Этот глупый слух, почему-то легко прижился в школе и неизменно в течение многих лет передавался от старшего поколения младшему.
"Памятник" Терлецкому тоже не нравился. Он с удовольствием разогнал бы всех этих малолетних негодяев, вообразивших себя артистами. Больше всего Терлецкого раздражало то, что наверху памятника торчит Жосул, которого еще полгода назад хотели исключить из пионеров за глумление над святыми понятиями коммунизма.
Но, не всё так просто. Коммунизм коммунизмом, здраво рассуждал Терлецкий, но, в случае успеха, школу могли отметить в районо, а, может быть, если повезет, то и в облоно. За пропаганду идей того же коммунизма. И что с того, что эти идеи пропагандирует дегенерат Жосул? Вон он как смотрится на вершине этой дурацкой пирамиды - в разодранной тельняшке и с огромной кобурой на поясе! Чисто красный дьяволенок!
После долгих бесед с преподавателем гражданской обороны об аренде учебной гранаты Терлецкий пообещал Рымарю выдвинуть его кандидатуру на районную доску почёта. Довод возымел действие, и Рымарь после некоторых колебаний согласился выдать учебную гранату под расписку.
Бухенвальдский набат
Может быть, Памятник так и остался бы событием местного масштаба, если бы не то, что следовало после заключительных слов.
А дальше был сольный выход Валета. После того, как памятник произносил: “Пускай нам общим памятником будет в труде построенный тобою коммунизм!”, Коновалов начинал петь “Бухенвальдский набат”. Он выходил вперёд и становился в позу молодого Муслима Магомаева. Одну ногу он ставил перед собой и слегка дрыгал ею во время исполнения. Правой вытянутой рукой он по-магомаевски водил в пространстве как будто гладил чью-то гигантскую лысину. Валету аккомпанировал на пианино Воробьев. Звонкий и сильный мальчишеский голос Валета не оставлял равнодушным никого. Глаза учительницы пения Анны Ароновны увлажнялись от слез.
- Ну, Валерка, ну гад! Ну, Робертино Лоретти! - бормотала она, утирая набежавшую слезу.
Люди мира на минуту встаньте!
Слушайте, слушайте, звенит со всех сторон!
Это раздается в Бухенвальде
Колокольный звон, колокольный звон!
В этот момент по замыслу Клары Штоц со сцены звучал набат, производимый с помощью настоящей корабельной рынды. Рынду принес из порта Графин. Она была собственностью старого боцмана Дримака, работавшего на портовом буксире "Пегас-2". Дримак, узнав, что старый корабельный колокол нужен для озвучивания выступления младшего брата Графина, нашел его среди хлама в кладовке "Пегаса" и собственноручно начистил до ослепительного блеска.
Это, вихрем атомным объятый,
Стонет океан, Тихий океан
Это стонет, это стонет
Тихий океан!
Валет застывал с выброшенной вперед рукой, вовсю гудела рында Бухенвальдского набата, а зал взрывался аплодисментами. Всё, и даже эти аплодисменты, было просчитано Кларой! Девочки, которым ввиду серьёзности мероприятия не нашлось места в пантомиме, сидели в зале и после того, как Валет выбрасывал левую руку, начинали что есть силы бить в ладоши. За ними начинал аплодировать весь зал. .
Сильнее всех, не сводя огромных серых глаз с Валета, била ладошкой об ладошку Лена Куценко. Валет приснился ей вчера ночью и ещё на прошлой неделе, и, кажется, на позапрошлой тоже.
Клара Штоц объездила с Памятником всю Одессу. Композицию показывали в школах, воинских частях, в Доме офицеров, Доме пионеров, на юбилеях и прочих праздничных мероприятиях. Поговаривали о поездке на фестиваль в Германию. Терлецкого отметили в районо. Гибон со своими отличниками, которых пруд пруди в каждой школе, вконец опустил крылья и стал еще более нервным.
Заключительное пение "Бухенвальдского набата" выделилось в самостоятельный номер. С ним Валет и Воробьёв выступали на разных мероприятиях, более мелких по масштабу, куда Памятник возить было нерентабельно.
Но белая полоска в жизненной тельняшке когда-нибудь должна сменяться черной. По крайней мере, в тельняшке, которую Валету подарил на день рождения его старший брат Графин, было именно так...
Неприятности
В ту пору в Одессе в общевойсковом училище начали учиться первые кубинцы. К ним в училище на разные мероприятия стали приглашать с номером Валета и Воробьева. Смуглые и веселые кубинские парни на ура принимали "Бухенвальдский набат". Они плохо понимали слова, но оценили звонкий голос симпатичного паренька и, скаля белые зубы, с удовольствием аплодировали Валету. Специально для кубинцев Валет по указанию руководства школы выучил песню "Куба - любовь моя, остров зари багровой". Отрепетировав номер с учительницей пения Анной Ароновной, Коновалов на этот раз, ввиду важности момента, сдавал песню самому директору школы Терлецкому.
Когда Коновалов закончил петь, Терлецкий подошел к нему с замечаниями.
- Когда поешь, - сказал он Валету, - нужно выделять слово "Куба". Понял? Чтоб кубинцы поняли, про что ты поешь! Вот так, смотри, – Терлецкий выставил вперёд полную ногу и вскинул руку.
– Куба!!! Любовь моя! – Терлецкий презрительно посмотрел на Валета. – Ну, понял, наконец?
Вот тогда и случилось первая неприятность.
Честно отработав свой номер, Валет, как было написано в милицейском протоколе, вступил с кубинскими курсантами во внеуставные отношения, не отвечающие кодексу строителя коммунизма. Сам Коновалов строителем коммунизма себя не считал, а кубинский хлопец, давший ему на реализацию блок сигарет "Кэмэл", таковым себя не считал и подавно. А что значило в шестидесятые годы закурить сигарету, небрежно вынутую из пачки с желтым одногорбым верблюдом и надписью "Camel"? Сравнимо, ну, разве что, если сейчас подкатить на дискотеку на желтой Ламборджини.
В общем, Валет пел со сцены: "Слышишь чеканный шаг? Это идут барбудос!", а потом принимал на реализацию от этих самых барбудос блоки жевательной резинки и пластинки Элвиса Пресли. С чем и был пойман на КПП училища комсомольским рейдом. Дружинники из райкома комсомола доставили Валета в опорный пункт милиции, где и составили протокол по всей форме. От постановки на учет бедного Коновалова спасло только то, что комсомольские лидеры обнаружили у него колоду карт, где достоинство каждой карты фиксировалось изображением девицы без трусов и лифчика. Тогда, в Одессе 60-х, в одном шаге от завершения строительства социализма, эта колода, купленная Валетом у жизнерадостного Диего де Санчеса, в общем то для себя, вызвала нешуточный интерес у районного комсомольского лидера, составлявшего протокол. По обоюдному согласию запретная колода незаметно перекочевала в карман штанов комсомольского вожака, а Валет был отпущен. Правда, блок сигарет и жвачку у него конфисковали, а копию протокола отправили по почте в школу.
Опытный Терлецкий хода делу не дал, но вызвал Коновалова в кабинет, показал протокол и больно хлестнул Валета кожаным футляром от очков по щеке. Когда Валет с красным следом на лице вышел из кабинета Терлецкого, первой его мыслью было рассказать обо всем брату. Однако, после некоторого размышления, он решил не впутывать брата, у которого самого имелись разнообразные проблемы. Следующей мыслью Валета было побить Терлецкому стекла, хотя он и не представлял, как это сделать технически ввиду наличия на окнах защитных сеточек. В конце концов Валет успокоился и пошел сверяться с Указом. Отыскав в Указе статью за спекуляцию, он покачал головой, подчеркнул текст карандашом и после некоторого размышления признал правоту Терлецкого.
От колоды карт, которую комсомольский лидер забрал у Валета в милиции, случайно в кармане брюк Коновалова осталась одна карта - бубновая десятка. Молодой райкомовец так и не обнаружил никогда ее отсутствия в колоде, а Валера же иногда, скучая на уроке, незаметно рассматривал голую светловолосую девушку, вызывающе смотревшую Валету прямо в глаза. За таким занятием его однажды и застукала Лена Куценко. Взволнованная увиденным, Лена, гневно сверкая глазами, потребовала от Валета немедленно порвать и выбросить нехорошую картинку. Валет в ответ только криво ухмылялся. Тогда Лена показала ему записку, которую она собиралась подбросить Кларе Соломоновне. В записке измененным почерком кратко сообщалось суть дела - Коновалов рассматривает на уроках и переменах открытку с женщиной без трусов. Взглянув в бездонные глаза Лены, сверкавшие от возмущения и решительности, Валет вдруг понял, что она уже никогда от него не отцепится, пока он не выбросит эту бубновую десятку. Может быть даже пойдет к Терлецкому, который уже и так давно грозит ему, разнообразными статьями из Указа. Да, похоже, прав был братан, когда говорил, что бабы способны довести до цугундера. Короче, бубновую десятку пришлось порвать и выбросить.
Процык
Сценические успехи никак не отразились на успеваемости и поведении Валета. Он продолжал хамить учителям и отставать в учебе. Отработав в Памятнике, он брал в руки разукрашенную гитару и, по блатному щурясь, негромко напевал:
Это Клим Ворошилов и братишка Буденный
Отпускают на волю, на большие дела
Сознавая свою незаменимость, Валет перед очередными гастролями Памятника озабоченно крутил головой:
- Что-то я не в голосе.
Спасая свое детище, Клара Соломоновна была готова на любые компромиссы. В ответ на ее уговоры Валет только постно поджимал губы и качал головой:
- Не знаю, не знаю... Пока ничего обещать не могу. Может, попробуйте кого другого, не знаю...
В отчаянье Штоц пробовала найти замену капризному премьеру. После нескольких неудачных проб на его место взяли Процыка. Процык пел правильно и даже красиво, но без куража и к тому же он был толстым. Измученная капризами Коновалова, Клара Штоц пошла на сознательное ухудшение номера и отказалась от услуг Валета.
Однако спокойствие продолжалось недолго. Однажды Процык без объяснения причин категорически отказался выходить на сцену. Валет при этом таинственно ухмылялся. Он-то знал причину. Дело было в том, что как-то во дворе Валет рассказал в компании, что вместо него выступать взяли какого-то муфлона из их класса, который борзеет не по масти и, вообще, прёт буром.
Разрулить ситуацию взялся старший товарищ Валета Ролик. После уроков Ролик с компанией подстерёг Процыка на школьном дворе и сказал:
- С таким говнобаком, как у тебя, - Ролик презрительно кивнул в сторону пятой точки Процыка, - тебе не со сцены петь, а только на параше в петушка играть. Усёк?
Оробевший Процык согласно кивнул.
Ролик тем временем продолжил:
- Ты подставил Валета. А знаешь, что за подставу полагается?
В животе у Процыка похолодело.
- За подставу? Нет, не знаю, – обречённо сказал он.
- За подставу полагается шабер в бочину, – расудительно сказал Ролик. – Усёк, дятел? Быковать тебе тут никто не позволит. А пёрышко под пято рёбрышко, это можно. Сам напросился.
Напуганный обилием незнакомых слов, произнесённых Роликом, Процык охотно признал свою неправоту и горячо заверил Ролика и всю компанию, что больше никогда и ни при каких обстоятельствах он на сцену не выйдет.
Придя домой, Процык долго не мог успокоиться. После разговора со страшным Роликом на душе у него было гадко. Хотелось совершить какой-нибудь добрый поступок. Процык вышел во двор, вытащил из сарая деревянный ящик и стал рассматривать коллекцию трамвайных пальцев-фиксаторов, собранную им за последние полгода. Собирание коллекции началось с того, что его отец, аэродромный техник, как-то принёс с работы гидравлические кусачки. Процык попробовал кусачками перекусить гвоздь. Гвоздь перекусился на удивление легко. Тогда Процык перекусил цепь дворового пса Марсика. Цепь тоже поддалась без видимых усилий. После этого Процык вышел на улицу и стал искать кусачкам более серьёзное применение. Его внимание привлёк трамвай, остановившийся на остановке. Процык подошёл к вагону сзади и, легко перекусив стальную цепочку, вынул из сцепки запасной фиксирующий палец. С тех пор он собрал внушительную коллекцию трамвайных фиксаторов. Процык выбрал палец с обрывком цепочки, положил его в сумку и вышел на улицу. Дождавшись приближения трамвая, он поднял в вытянутой руке фиксатор. Вагоновожатый, заметив мальчика, остановил вагон. Только вчера на утренней летучке им говорили, что в депо стал ощущаться острый дефицит фиксаторов. Процык объяснил, что нашёл этот палец на путях. Удивлённый вагоновожатый поблагодарил доброго паренька, и тот, немного успокоившись после совершённого хорошего поступка, пошёл домой.
Жосул
Прошел год. Венцом выступлений Памятника должно было быть участие в сборном концерте коллективов художественной самодеятельности Одесской области. Концерт должен был проходить на сцене Одесского оперного театра.
Помучившись, как обычно, с Валетом и получив за день до решающего выступления его согласие, Клара Соломоновна успокоилась.
И, как оказалось, совершенно напрасно.
Несчастье случилось с другим премьером - Жосулом. В тот злополучный день накануне выступления получилось так, что убирать класс по графику остались Жосул и Галя Семёнова. Легкий гимнаст, хоть и был ниже крупной Гали на полголовы, но вместо того, чтобы подметать пол, запер дверь на веник и, растопырив руки, с дерзкой улыбкой стал загонять Семёнову в угол. Галя отбивалась, как могла, но, когда Жосул добрался-таки до ее бюста, она схватила швабру и ударила ею Жосула по голове. Рука у Гали оказалась тяжелой, и голова лёгкого гимнаста оказалась разбитой до крови. Семёнова очень испугалась и, вытирая слезы, повела оглушенного Жосула в медпункт. В медпункте оба рассказали, что во время уборки ему на голову свалился со шкафа горшок с цветами. Потом Семёнова повела покачивающегося на неверных ногах гимнаста домой. Чувствуя свою вину, она на прощанье нагнулась и поцеловала притихшего Жосула в щечку.
В день выступления, увидев бледного Жосула с перевязанной головой, Клара Соломоновна чуть не упала в обморок. Валет, узнав подробности получения травмы, не одобрил поведения одноклассника.
- Ну, ты и баклан!.. Кто же так делает? - покрутил он у виска пальцем. - С умом же нужно делать всё! Она же убить тебя могла! - кричал он на Жосула. - Что я теперь наверх полезу вместо тебя?
Однако все недооценили профессионала. Жосул надел окровавленную тельняшку, пристегнул чудовищную кобуру и молча полез наверх. Бледный, с перевязанной головой, он смотрелся еще убедительней, чем раньше. Измученная Клара Соломоновна вздохнула облегченно.
Но не тут-то было! Как выяснилась, от удара в голову Жосул забыл свой текст. Он не мог вспомнить ни одной реплики и только беспомощно разводил сверху руками. Выход нашли в том, что текст за Жосула с листа произносил стоящий внизу Воробьев, а сам Жосул только синхронно открывал рот. Клара Штоц одной рукой держалась за сердце, а другой толкала Воробьева в бок, когда было нужно произносить очередную фразу.
Старый дирижёр
Лев Блиндер, вышедший на пенсию второй дирижёр Одесского оперного театра, ехал в трамвае на работу. Да, да, на работу! Ему позвонили из театра и попросили поработать с оркестром на смотре художественных коллективов Одесской области. На этом трамвае Блиндер ездил на работу последние тридцать лет. Только раньше это был пульмановский вагон с открывающимися вручную дверями, а теперь, вот, появились новые рижские трамвайчики. Когда-то давно папа привёл маленького Лёву к знакомому скрипачу дяде Боре Ботвиннику из первой музыкальной школы проверить на всякий случай слух. С тех пор он и ездит по этому маршруту. Только ещё раньше и трамвая не было. А старый Ботвинник нашёл тогда у Лёвы сильный скрипичный слух. Потом уже к самому Блиндеру приводили мальчиков и девочек - проверить на всякий случай слух. Блиндер при наличии хоть какого-то музыкального слуха советовал родителям отдать ребёнка в музшколу. Но только, если это был еврейский ребёнок. Русского мальчика или девочку он пропускал только в том случае, если обнаруживал сильные способности. Зачем напрасно мучить ребёнка?
Вот и вчера на репетиции - как пел этот русский мальчишка! Голос от природы поставленный, чистый, летящий! Еврейские мальчики так не поют... Ну и что? Что будет с этим вчерашним мальчишкой с голосом Робертино Лоретти? Скорей всего ничего. Пойдёт работать на завод и участвовать в художественной самодеятельности. Но это, конечно, если повезёт. Хотя мальчишка симпатичный.
Последний выход
Валет в тот день пел в сопровождении симфонического оркестра. Кроваво-красные лучи прожекторов выхватили из полумрака немую фигурку раненного шваброй Жосула с намертво зажатой в руке гранатой. Воробьёв уже произнёс за него финальные слова: "Нам не ставьте памятник из бронзы...". Памятник мрачно завершил: "В труде построенный тобою коммунизм!" и оркестр послал в зал мощные звуки вступления.
Звенящий голос Валета заполнил все пространство партера, перекрывая скрипки и литавры:
“Б е р е г и т е, б е р е г и т е !
Б е р е г и т е м и р !!!”
Лев Блиндер сделал резкую отмашку рукой и Валет, как было отрепетировано вчера, молча застыл в луче прожектора с выдвинутой вперед ногой. Оркестр, до этого только мягко оттенявший голос мальчика, повинуясь мощному посылу старого дирижера, обрушился на зал всей своей мощью.
Звучало оркестровое тутти, в котором были задействованы все инструменты оркестра - от первой скрипки до литавр. Оркестровое тутти - это самый мощный звук, на который способен оркестр. Сидевшая в зале Лена Куценко смахнула вдруг побежавшие слезы. Честно говоря, в этот момент весь зал не сводил глаз с застывшего в красных лучах Валета.
И только один человек в зале не смотрел в этот момент на него. Галя Семёнова не сводила глаз с маленькой крепкой фигурки на самом верху памятника. Она ещё не знала, что в окровавленной тельняшке, с перевязанной головой и гранатой в руке там застыла её судьба.
Эпилог
Это выступление было последним.
Клара Соломоновна Штоц сняла с мероприятия все мыслимые дивиденды и успокоилась. Она тихо проработала в школе до пенсии, но никогда более такого успеха ей не выпадало.
Майор Рымарь продолжал работать преподавателем гражданской обороны, пока однажды у него из кабинета не пропал противогаз. Это событие окончательно разбалансировало психику отставника и он, вооружившись стартовым пистолетом, который выменял у Стасика на дозиметр ДТ-5, стал по вечерам ходить вокруг школы, внимательно всматриваясь в лица прохожих. Однажды, как было написано в милицейском протоколе, гражданин Рымарь погнался за гражданином Приходько Г.Н., учащимся профтехучилища. При этом он стрелял из стартового пистолета и громко кричал: "Помогите задержать!" После этого случая Рымаря уволили из школы по переводу заведующим танцплощадкой в Приморском парке. Том самом парке, где на доске почёта уже висела его фотография. Директор Терлецкий сдержал слово. Через некоторое время среди посетителей танцплощадки стал циркулировать слух, о том, что новый заведующий вооружён настоящим боевым пистолетом. Это повлекло сокращение пьяных потасовок в районе танцплощадки, что в свою очередь вызвало недовольство парковой милиции. Дело в том, что раньше дебоши были локализованы на малом пространстве танцплощадки и прилегающих парковых площадях, где милицейскому патрулю было удобно работать с правонарушителями. При новом заведующем непорядки были вытеснены на обширную территорию парка, где было плохое освещение и не везде проходил милицейский УАЗик.
Жосул к двадцати годам выполнил норму кандидата в мастера спорта по гимнастике. После окончания мореходки он стал матросом второго класса и стал ходить на Кубу. А еще через два года они с Семёновой поженились.
Для Льва Блиндера то выступление тоже было последним. Дома он в последний раз тщательно почистил свой старый фрак и повесил его на плечики в шкаф. Как знать, может, позовут ещё на какой-нибудь детский утренник? Но, ни на утренники, ни на другие мероприятия Льва не звали. Так и провисел отутюженный фрак в шкафу до тех пор, пока однажды самого Блиндера под звуки оркестра не понесли на кладбище.
А у Валета тогда очередная белая полоска его судьбы-тельняшки сменилась черной и он остался на второй год. В новом классе он никого не интересовал. А ещё через два года у него произошла естественная мутация голоса. Звонкий мальчишеский голос пропал, как будто его и не было.
Тёплым майским вечером Лена Куценко шла в парке под руку с аспирантом пищевого института Коробкиным. Среди подруг Лены Коробкин имел прозвище Пищевик и считался очень перспективным женихом. Пищевик деликатно поддерживал Лену под локоток и рассказывал ей что-то о сдаче кандминимума.
И вдруг Лена увидела Валета.
Он сидел на скамейке в компании каких-то подозрительных типов и пел под гитару хрипловатым баритоном:
А наутро начальник угрозыска
Издает ей приказ боевой -
Кончить парня в семнадцатой камере,
Кепка набок и зуб золотой
В тот вечер Лена до смерти напугала Пищевика и своих родителей, когда, прибежав домой, упала на кровать и в голос разрыдалась.
А еще через год Валет совершил свою первую ходку.
|
|