Пауль Целан
Повседневность полна сюрпризов –
У судьбы есть коварный план –
И она мне бросает вызов:
Европейский поэт Целан..
Кто считает его французом,
Кто австрийцем...
-- Да нет, -- румын... --
Кстати, жил он и под Союзом –
Узаконенный гражданин
В совершенстве владел «великим
И могучим...» -- переводил...
Русских звонких поэтов лики
Благодарно в душе носил...
А писал стихи – на немецком.
Что недавно открылось мне –
И стою под прицелом метким:
Вызов брошен – и в стороне
Отмолчаться едва ль удастся:
Ведь немецкий – и мой язык...
Неизбежно в стихи вгрызаться...
Страшновато... Целан – велик.
Всей Европою величаем...
Но попробуй его пойми...
Вызов принят: он черновчанин...
-- Ну, так что же ты, не томи!
-- Погодите, не так все просто,
Намечается тяжкий труд... –
На портрете: лицом подросток –
А подносит зажженный трут,
Что взрывает мои привычки:
Я конкретен в моих стихах.—
Стилистической переклички
Не находится – вот и страх
Перед встречей с душой Целана,
Воплощенной в неясный слог...
Все Целаново так туманно...
-- Ты бы, Пауль, мне сам помог... –
Улыбается с легкой грустью:
-- Разбирайся, земляк, твори! –
-- Попытаюсь... Вначале пусть я
Обозначу шаги твои... –
Он явился на свет в двадцатом --
(Двадцать семь годков до меня).
В окружении небогатом...
Город, тайны свои храня,
Подводил к переулкам-фрескам
И гравюрам...
-- Красиво, ах! --
Говорил с пацаном еврейским
На бесчисленных языках...
Полагаю, учился Анчел
В той же школе, где я потом
В первом классе ученье начал...
Мне неведомо, где был дом,
В коем он, Пауль Лео Анчел,
Малышом пузыри пускал...
Город тайны свои заначил...
А у века – лихой оскал...
Век глядит на мир, не мигая...
Год в Румынии Черновцы...
Чуть поздней родила Михая
Королева... У них отцы,
Гогенцоллерн и Анчел – ясно,
Что не ровня... А сверх того
Поощряет король негласно
Ксенофобию... Для чего?
Вразумительного ответа
Не дождетесь – вселился бес?
Вновь и вновь в бесовство планета
Попадает фатально без
Хоть какого-то просветленья
В черных душах. Урок не впрок...
Предвоенное поколенье:
Королевский инфант, сынок
Гогенцоллерна и Елены
В королевском растет дворце.
Европейских монархов гены
Сконцентрированы в мальце.
У еврейского коммерсанта –
Пауль Лео – смешной малыш...
Что еврейство – детерминанта
Всей судьбы, вспоминают лишь
Папа с мамой... Смышленый мальчик
В полиэтносе Черновцов
Перебрасывает, как мячик,
С языка на язык словцо,
Взяв в румынском его – в немецкий,
С украинского – снова в дойч...
Словоформы мальчишек метки...
Так, играя, судьбу найдешь...
Не заметил и сам, как вскоре
Все наречия понимал...
Он учился в народной школе,
Шестилетним в нее попал.
Через год -- с поворотом новым
И Михая судьба пошла:
Несмышленым был коронован –
Непонятные нам дела...
Пауль Лео писал диктанты,
Числа складывал и делил,
Лингвистические таланты
Убедительно проявил.
А Михай королевством правил,
Что похоже на анекдот...
Люд румынский монарха славил:
Не мешает, так пусть живет...
Что за разница: туарег ли
На престоле? Пускай малец...
А в тридцатом Михая свергли
Да не кто-нибудь, а отец.
Тоже не было заварушки.
Люду дело ли до мальца?
Пусть играет теперь в игрушки –
Есть пригляд короля-отца...
Не румыну быть роялистом,
Он простак, но хитрец порой...
А тем временем – гимназистом
Подрастает второй герой.
Полагаю, учился Анчел
В том же здании не шутя,
Где и я путь в ученье начал,
Четверть века за ним спустя,
А предшествовал – Эминеску,
Что уже, все, что мог, свершил...
Жизнь смастрячит такую пьеску!...
А тем временем сокрушил
Гитлеризм весь уклад в Европе –
Наказанием за грехи –
Мерзость адова в юдофобе...
Пауль Лео любил стихи.
Тонкий Райнер Мария Рильке,
Гуго Гофмансталь, либреттист...
Он в исканиях на развилке –
То марксист, а то – анархист...
Чувств весенних в душе кипенье
Озадачило паренька
Лет в четырнадцать... Вдохновенье
Озарило – пришла строка...
Черновцы ему стали тесны –
Мчит во Францию, в город Тур –
Студиозус весьма успешный:
Сердце, печень, эффект микстур
Постигал... А душа – в угаре:.
Старый город его пленил
На чудесной реке Луаре...
Тур до сей поры сохранил
Дивный облик средневековый
В черепице и кладке стен.
И романский собор суровый
Страшной древности – Сен-Гасьен...
Карнавалы и фейерверки,
Фестивальные вечера,
Озарив судьбу, не померкли...
Ах, какая была пора!
Пауль горд: во врачебной школе
За познания – первый приз...
Между тем оставлять в покое
Не желает мир гитлеризм...
Топчет вермахт страну Вийона,
Иудеи в ней не жильцы...
Пауль Лео вполне резонно
Возвращается в Черновцы.
Вновь развилка полна метаний,
Снова с выбором тет-а-тет...
-- Я, -- решает, -- гуманитарий,
Поступает на факультет
Филологии... Выбор верный:
Хорошо идут языки.
Он опять же студент примерный...
А в июне вошли полки
Краснозвездные в Черновицы –
Год тревожный сороковой...
Вот бы здесь и остановиться...
Только гуще над головой
Тучи ненависти немецкой –
И в Румынии той порой
Путч. Роль фюрера – Антонеску
Принял. Как же? Там есть король!
Отрекается от престола –
И сбегает. Опять Михай
Коронуется... Только соло
Не дают ему:
-- Подыграй
Мне! – командует Антонеску.
Королю – девятнадцать лет.
Он по сути в застенке. Мерзко
Унижаем... А наш поэт –
Он теперь – гражданин советский –
Русский выучил – и уже
Переводчиком служит... Резкий,
Новый вывих на рубеже
Постижения сути мира...
А потом наступил кошмар.
Грудь предчувствие истомило,
Ужас сердце его сжимал.
Воронье над застывшим Прутом.
Горем взорвана тишина....
В сорок первом, июньским утром
В Черновцы ворвалась война.
Немцы, подлые их лакеи
Из румынов, вступили в град.
Жертвы главные кто? Евреи!
Их под ноготь свести хотят.
Тридцать месяцев злого ада.
Старших Анчелов увезли
В лагерь смерти – от мора, глада,
Пыток -- выжить в нем не могли...
Вождь Румынии – Антонеску.
А Михай – иждевенец, ноль.
Но корявой судьбе в отместку
Он фасонит, играет роль.
Мамалыжников вдохновляет –
(Умирать они не хотят) –
В Приднестровье их навещает,
Мариуполе... Воз наград
Раздает... Те в кармане фигу
Держат: пусть погибает фриц.
Дай им с брынзою мамалыгу...
Был потом Сталинградский блиц.
Миша понял, что дело глухо.
Хоть пацан еще – не дурак.
В общем, дал Антонеску в ухо –
И в кутузку.
-- Теперь наш враг, --
Объявил самодержец хитрый,
Понимая: весьм печет, --
Нет, не Сталин уже, а Гитлер! –
Сталин это ему зачтет.
А до этого Пауль Лео
Был отправлен в румынский ад.
Там он выжил. А что болело
В сердце горестном невпопад
К светлой радости избавленья,
Что горело в душе и жгло,
До высоких стихов дозрело,
Голос пламенный обрело...
Он из лагеря убегает –
Чудо Божье, небесный дар...
Но война его настигает:
Красной армии санитар,
Не остался он вне сражений,
Испытаний, прямой борьбы...
Сердце, полное потрясений,
Приготовлено для судьбы...
В Черновцах, в университете
Погружается в языки...
То, что криком кричит в поэте
От строки летит до строки.
И в попытках души упорных
Одолеть неуклюжесть слов
Собирается первый сборник
Довоенных еще стихов.
Размножается на машинке
В подношение лишь друзьям.
Свет любви его и смешинки –
Невозвратные – знает сам...
А тем временем в Бухаресте
Антонеску приговорен...
А король Михай – честь по чести
Королевствует – счастлив он.
Вот что значит -- пацан не промах –
Ловко к Сталину повернул.
На дворцовых его приемах –
Русский говор, разгульный гул...
Отмечается День Победы.
В униформе король-юнец,
При регалиях, эполеты –
Видный парень... Красив, стервец...
И актерствует вдохновенно,
За союзников держит тост...
Он вторичен... Там мать, Елена,
Заправляет...
– За дружбу, прозт!...
А один одессит подпивший
Спьяну выдал лихой прикол:
Привязался нахально к Мише,
Принял бедного в комсомол.
Ну, за выходку поплатился –
Зло карались тогда грехи...
А поэт в Черновцах учился –
И другие писал стихи.
В них одна только боль потери ---
Доминантой его судьбы
С изумлением: люди – звери?
Он вне партий и вне борьбы.
Он в отцовской живет квартире –
Боль от этого горше, злей...
А в закладке – листка четыре...
-- С опечатками? Перебей! –
Новый сборник машинописный
Маргул Шпербер берет читать,
Мэтр суровый, бескомпромиссный...
Приговора так тяжко ждать...
Пауль ждет приговора робко,
Два поэта грустят в тиши...
Но промолвил Альфред негромко:
-- Что ж теперь -- продолжай, пиши... –
Шла еще война по Европе...
Где-то злой и голодный фриц
Не сдавался в своем окопе –
И подстреленный, падал ниц
Наступавший Иван с Урала...
Но на запад мощней волна
Краснозвездная наплывала,
Отступала назад война...
Черновцы опять – под Союзом –
От фашизма спасенный люд
Ощущает тяжелым грузом
Сталинизм, что не меньше лют...
Пауль Лео решил:
-- На запад! –
И пока еще сыр да бор
В Бухарест учудил дочапать,
Где опять королевский двор
Притворяется полновластным,.
Где Михай, как союзник наш,
К орденам представляем разным –
Политический ход, зондаж.
Высший орденский знак «Победы»
Тоже кукольному вручен
Королю, чьи проблемы, беды –
Впереди... Языкам учен
Пауль Лео серьезно разным --
Он в издательство поступил
И румынским своим прекрасным
Русских классиков доносил
До читателей... В Бухаресте
Процветал антисемитизм.
Мало радости в этом месте.
В планах Пауля – драпать из
Монархической цитадели
В вожделенный свободный мир.
Тут читатели углядели
На страницах журнала... Мнил:
Анчел пусть остается в прошлом –
И в журнале «Агора» дан
Триптих – (признан весьма хорошим) –
И подписан уже «Целан».
Начиналась судьба другая.
Чем означен пришедший год?
Сталинисты спихнут Михая,
Я пополню собой народ.
И пока в моей лысой «репе»
Ни мыслишки... Ору, бузя...
А Целан пребывает в дрейфе:
Сталинизм – не его стезя.
Сын австрийцев и Катастрофы
Жертва – принят в австрийцы. Факт
Судьбоносный: поэт Европы –
В Вене. Это еще антракт,
Лишь разбег перед главным делом.
Одинокий – и всем чужой,
С незабывшим побои телом,
Обожженной навек душой,
(Не почувствовать второпях нам
Эту боль) – обретает стиль
И друзей: Ингеборге Бахман,
Эдгар Женеу и Базиль,
Что -- фамилия, имя – Отто.
Он – издатель журнала «План».
Вот друзья, проявив заботу,
Поспособствовали... Целан
Первый сборничек подготовил.
Боль поэта – его котурн.
Кто-то, видимо, позлословил:
В тонкой книжке «Песок из урн» --
Сорок восемь стихотворений,
Восемнадцать, ломавших смысл,
Опечаточек... Нет сомнений:
Привкус авторский слишком кисл.
Все пятьсот экземпляров автор
Уничтожил. Весьма жесток
Оскорбительный внешний фактор,
Поучительнейший урок.
По гражданству Целан – австриец.
Но в стране той еще войска
Краснозвездные – и вцепились
В бывших наших – орлы ЧК –
Исчезают бесследно люди –
Не отыщешь потом следа...
Он не станет молить о чуде,
А покинет страну... Куда
Одинокий умчится странник,
Полиглот и космополит?
В мир своих озарений ранних
С верой: Франция исцелит...
Только болью полны зеницы...
«Пятый пункт», что беду сулил
Прежде, нынче открыл границы –
Крокодиловы слезы лил
Над евреями – европеец...
Пауль – учится. Он лингвист
По призванью – и, ясен перец,
И в Сорбонне похвальный лист
Выдают за преуспеванье
В изучении языков...
Это – фоном, а прилежанье –
В доработке своих стихов,
В переводах – феноменально...
Студиозусу – Голль Иван,
Стихотворец-собрат, реально
Поспособствовал – и Целан
Проживает в дому Ивана,
Квартирантствует... Та пора
Характерна, (что в целом – странно),
Тем, что выдала на-гора
Сонм немецких больших поэтов,
В коем Бахман и Нелли Закс,
Иоханнес Бобровски... Где-то
В высших сферах решили, как
С гитлеризмом покончить в душах...
Вдохновение повело
Германистов в поэты лучших.
Впечатляющие зело
Порождают живые строки.
Боль утрат вдохновляет их,
Смертью заданные уроки
Воплощаются в резкий стих.
В списке лучших один из первых –
Черновицкий поэт Целан.
Оголенные болью нервы,
Боли в памяти – океан.
Он несет свою память людям,
Учит школьников языкам...
В этой сфере искать не будем,
Обратимся к его стихам.
«Мак и память» -- дебютный сборник.
Элегических горьких строк,
По талантливости – бесспорных...
В нем поэт и к себе жесток
И к читателю: обнаженно
И безжалостно растравил
Раны памяти... И бессонно
Европейский читатель лил
Слезы стыдные над стихами...
В нем поэт обвиняет мир
За убийство еврейской мамы...
А Михай продает сапфир.
Мир не знает крупней сапфира.
Куплен бабушкой у Картье...
Что ж, Михаю нужна квартира,
Где теперь вершит бытие?
Не поэт, не токарь, не пахарь...
Но с собой кое-что увез.
Он в Швейцарии... Жизнь – не сахар.
-- Продаете сапфир? – Вопрос
Задает ему ушлый Гарри,
Гарри Винстон, известный жох.
Сам-то он никогда в прогаре
Не останется – ловко мог
И купить и продать с наваром.
-- Продаю, -- отвечал Михай. –
А могли бы отнять и даром
Сталинисты – тогда махай
Безнадежно на жизнь руками
И на полку зубок клади...
Как он вывез тот ценный камень?
Не признается нам, поди...
Ну, а орден Победы тоже
На наличные обменял?
Если правда – мороз по коже.
Орден – платиновый сиял
Бриллиантами... Прежде гордым
Победителем представал
С той звездою... Но продал орден...
Хоть Михай это отрицал...
Недоверие отключайте
Выживание – Миши цель...
А поэт обретает счастье –
В жизнь Целана вошла Жизель
Лестраяж – и улыбка чаще
На печальном живет лице...
Разве он не достоин счастья...
Он в мечтаниях о мальце...
Не от мира сего поэты.
В стихотворце и мудреце
Беспредельности все приметы,
Отсвет вечности на лице...
В миг творения все вмещает
Для поэта его строка...
А поэт боль в строке сгущает.
Плебс находит в нем чудака...
Сохранив его в адском вихре,
Чудо Сущий ему явил,
В память тех, что на свет не вышли,
Он, поэт, сам себя казнил
Боль за адски испепеленных
Тяжким грузом в его душе --
«Фуга смерти» о миллионах –
Разрывающая клише
Черной ненависти и злобы,
Той, что радость навек смела...
Озарением всей Европы
Поэтическая взошла:
Вдруг звезда его против воли...
Вовсе к звездности не стремясь,
Жесткий катарсис общей боли,
С душ ранимых счищая грязь,
Ускользая от слова к чувству,
На себя взял поэт Целан...
Места нет ремеслу, искусству –
Это выше – души экран.
От чеканных стихотворений
Он уходит – за шагом шаг
В мир верлибровых озарений,
От конкретики роз и шпаг –
В тьму души, где и смысл и слово
Разрываются на клочки,
Как гримасы глухонемого
В строчках символы и значки...
Десять лет он в обьятьях боли,
Повоенные десять лет.
Он в своей неизменной роли
Изливает всю боль поэт
В новый сборничек – «От порога
До порога»... Его судьбы
Вся извилистая дорога –
В нем, все горести и гробы...
-- Где же ты, беспечальный берег,
Берег радости, озорства?
Сын родился... Возможно Эрик
Исцелит отца?... Голова
У поэта-лингвиста пухнет.
В ней – Есенин и Мандельштам.
Пламя творчества не потухнет.
Он решает, что должен сам
Русских звонких поэтов тропы
По-немецки пересказать,
Сделав близкими для Европы...
Это подвиг. Нельзя назвать
Сотворенное им иначе.
Он пятнадцать лет подарил
Этой каторге, чтобы наши
Дум властители хлорофилл
Осияли в душе немецкой:
Блок, Есенин и Мандельштам.
Знатоки оценили меткий,
Точный, будто Есенин сам,
Будто Блок с Манднльштамом сами
По немецки свои стихи
Шепчут чистыми голосами –
И не вычеркнуть из строки
Перевода и буквы даже.
-- Это лучше перевести
Невозможно! – в ажиотаже
Знатоки... Ах, не льсти, не льсти,
Критик, скорбной душе поэта.
Он не внемлет давно молве...
-- Как могло совершиться это? –
Боль вопроса в его главе
Относительно Холокоста.
Как случилось, что стал народ
Людоедским? Ответь! Непросто?
Вразумительного не дает
Ни философ ни Бог ответа...
У поэта душа в крови.
Бог не хочет щадить поэта.
Не дано ему о любви
Сладкозвучные петь катрены...
Время порвано на клочки –
И тесны сердцу ребер стены,
Букв заостренные крючки
Неспособны высказать точно,
То, чему и назватья нет.
Рассыпаемое построчно
Связь теряет со смыслом... Бред?
Что-то вроде того... Словесно
Адекватно не передать
И ни солоно и ни пресно...
Не дано уже разгадать
То, что льется в строку верлибром...
Он не понят, но всех влечет,
Как апостол, увенчан нимбом.
Расточают ему почет
И Германия, и Израиль,
И Румыния, и Париж...
Правда, мы в Черновцах не знаем...
А замолвишь словцо – сгоришь.
Эмигрант – стало быть – изменник..
Как, кому изменил поэт?
Предпочли бы, чтоб жил как пленник.
Коль для всех здесь свободы нет,
Пусть бы он пребывал в застенках...
Перевел Валери с Рембо
Целиком – и щедра в оценках
Еврокритика... Ей слабо
Подступиться теперь к титану
Евромысли... Он признан, зван,
Обеспечен – считай, что манну
Шлет всевышний ему... Титан
Необщителен, замкнут, мрачен...
Вроде в жизни достиг всего.
И прославлен и обсудачен...
Ну, и что с того? Что с того?
Все и звания и награды,
Гонорары больной душе
Не несут никакой отрады...
Может, просто тогда – шерше?...
Не находится подтвержденья...
Может, в жизни потерян курс
И оставило вдохновенье?...
Просто выработан ресурс...
Просто он, европейский гений,
Не нашел для души добра.
Авокалипсис потрясений
Сжег поэту судьбу дотла.
Нет ни радостей ни мечтаний –
Беспросветная горечь, мгла
После странствий и испытаний
Вдруг войны его догнала
Приторможенным Холокостом,
Как и многих с такой судьбой,
Что затеряны по погостам –
Боль казнила их, злая боль...
Год был, помните? – юбилейный.
И в любой газете тогда
Обязательно – Ленин, Ленин...
Юбилейных дел чехарда
К кульминации шла в апреле...
Всей Европою в эти дни
Гному в кепке осанну пели,
Будто спятили все они?
Помешательство нестерпимо.
Мир выталкивает его.
Он уже вне живых незримо,
Не находится ничего,
Что б его на Земле держало,
Все безжалостней и острей,
Сокрушительней боли жало,
Невозможно и дальше с ней...
Жить? А незачем да и нечем.
Только боль, а душа пуста...
Был погожий апрельский вечер –
Некто в Сену – бултых! – с моста –
И не выплыл... Уход поэта –
Новость смачная для толпы...
Содрогнулась на миг планеты?
Вовсе нет, ведь они тупы.
Мирозданию, что за дело:
Пусть поэта сжигает боль.
Ну, и что, что звезда сгорела
И погасла? Гореть их роль...
В том году «Неизбежность света»
Вышел сборник Целана... В нем
Дух живого еще поэта...
Почитаем... А что поймем?
Вот портрет его: яснолобый,
Доброта и печаль в глазах...
А рука перед грудью, чтобы
Не ударили... Давний страх
Избиваемого остался,
Проявился спустя года...
Над румыном, что измывался,
Отсияла его звезда...
А в Румынии – я читаю, --
Антонеску опять герой.
И хотят возвратит Михаю
Старый замок над той горой,
Под которою сигуранцей
Был пытаем поэт-еврей...
Вот и все, что хотелось вкратце
Написать о нем без затей...
|
|