В рассказе используется термин «Байма» (компьютерная игра, есть книжка такая Никитина «Баймер»). Когда к велосипеду приделали мотор, нужно было новое название – вот и придумали: мотоцикл (а он, кстати, ездит побыстрее велосипеда).
Использовал термин потому, что у каждой вещи есть название и глупо придумывать второе (только не надо путать байму и игру).
Сердце стучит тяжело, надсадно, словно бегу марафонскую дистанцию с Атлантовой ношей на узких интеллигентных плечах. А это работает мозг, жрет энергию в виде АТФ... нет, он, вроде, глюкозу любит.... А, черт с ним, биолухом никогда не стать. Взгляд уперся в монитор, как таран в ворота, пальцы судорожно щелкали мышкой, елозили ей по коврику.
Папе Римскому, видите ли, вздумалось крестовый поход объявить. У меня армия мятежников усмиряет – откуда только берутся! - а если не послать крестоносцев – от церкви отлучить могут. Я с обливающимся кровью сердцем взял несколько отрядов с юго-западной границы, там испанцы шныряют здоровенными армиями, то ли вторжение готовят, то ли посто пугают.
-За кого играешь? - Раздался голос сзади.
Я развернулся, старое, но привычное и удобное кресло протестующе скрипнуло. За качественной баймой, как и за хорошей книгой, время летит незаметно, ощущение, будто выпадаешь из реальности. Глянул в окно: глубокая ночь, в соседнем доме только пару окон горит, на черном небе тускло светят звезды. По стеклу барабанили капли: ранняя осень.
Возле кресла стоял отец, улыбался: у самого дел невпроворот, и исследования проводит, и студентов-раздолбаев учит, но стоит появиться свободной минутке – за комп, щелкает на любимую байму.
-За французов. За русских почему-то нельзя сразу. - Вздохнул я, пальцы щелкали мышкой словно сами, с мятежниками пускай рыцари расправляются, а здесь наймем требушет, или как его там правильно, на катапульту похож – пора хапнуть пару замков. Тяжелые камни требушета разрушат любые бастионы.
Взгляд уперся в экран, скользнул по длинным границам, крепкостенным замкам и богатым городам. На мгновение грудь расперло от восторга: моя, моя империя! Сколько часов создавал, укреплял, расширял...
-Каким дураком надо быть, чтобы это – это! - называть игрой. - Воскликнул я.
-И даже не пытаться попробовать, обзывать детской. - Кивнул отец. - На Западе... да и в восточных странах геймеры – большей частью взрослые, попадаются и седые старики. А мы, Россия, Русь – как всегда в хвосте плетемся.
-Пойду прогуляюсь.
-Дождь. Зонт возьми. - Рассеянно ответил отец, он у меня РПГэшник, видно, прогнозирует, как дальше повернет сюжет, ведь настоящая РПГ – прежде всего сюжет, персонажи и отношения между ними, а уж потом прокачка.
Я набросил куртку, схватил зонт. Дверь закрыл осторожно, словно фарфоровую: мать давно спит. Погулять не получилось – дождь превратился в ливень, лужи того и гляди из берегов выйдут, смоют нафиг.
Я вдоволь настоялся на крыльце под зонтиком, подышал свежим воздухом. Ноги уже понесли обратно, в подъезд, как окликнули:
-Егор! Погоди!
Я всмотрелся в темноту, взгляд уцепился за прогибающийся от мощного ливня зонт, потом – за лицо Максима Викторовича, близкого друга отца и семьи, бывшего десантника и заядлого охотника. Он высокий, статный, жилистый, черты лица грубые, мужественные, взгляд пронзительный, чуть ехидный.
-Здравствуйте!
-Здравствуй. Как дела?
-Да нормально. Пойдемте в дом?
-Конечно. Тут и продрогнуть можно!
Я улыбнулся: Максим Викторович – охотник, и в минус пятьдесят ему вольготно.
Когда ключ скрипел в замке, гость спросил:
-Ты говорят моральные нормы отринул? Ведь заядлым моралистом был, даже низкое декольте для тебя – разврат, а сейчас девушки голыми ходят...
-Ничего я не отринул. - Чуть обиделся я, не люблю, когда судят и обвиняют без твердых оснований. - Просто время идет, моральные ценности меняются... и я вместе с ними. Классика тоже была актуальна, сейчас другое время, другие проблемы, другие... моральные нормы.
Дверь, наконец, открылась. Максим Викторович поздоровался с отцом, я повел гостя на кухню, ступали как можно тише: мама спит, а двери тонкие, любой шелест слышно.
-Получается, совокупляться с кем попало – морально? - Спросил Максим Викторович, когда я усадил его за стол на кухне, подал большую кружку ароматного чая.
Отец, сказав, что сейчас придет, ушел в свою комнату.
-Черт его знает! - Воскликнул я в сердцах. - На развилке всегда тяжело, путей много, а правильный... не один, конечно, тогда все было б просто, правильных много, только с разной... степенью правильности, что ли.
Помолчали. Максим Викторович прихлебывал чай, я нарезал хлеба, колбасы и сыра, нашлась пара помидор.
-Недавно Петю видел. - Сказал гость.
-Петра Петровича? Как он?
-Все с классикой носится. - Покачал головой Максим Викторович. - Недавно сообщил радостный: молодежь к Лермонтову тянется, к корням-истокам возвращается!
-Фигня. - Отмахнулся я, дожевывая бутерброд. - Во-первых, модно, во-вторых, Лермонтов – отнюдь не Пушкин, уж тем более не Достоевский, Толстой, Чехов...
-Я ему и втолковывал. - Кивнул Максим Викторович. - А он уперся, того и гляди копытом стучать начнет.
Зашел отец, потянулся к чаю и бутербродам. Я осторожно вышел, плотно прикрыл дверь. Теперь только у утру наговорятся, а банка кофе, как и холодильник, опустеет.
Я устроился в удобном кресле, мысли текли вяло, размеренно.
Вообще-то работать ночью не люблю, спать охота, но сейчас пришло вдохновение. Руки потянулись к мышке и клавиатуре. Нет, я не писатель и не поэт, работа у меня другая. Но вдохновение может прийти и к сантехнику. Ка-ак нагрянет, а сантехник унитаз по-особенному поставит, розовую каемку приклеит-нарисует. Вдохновение – образ, даже в искусстве, самой насыщенной образами деятельности, большая часть произведения – нудная и доведенная до автоматизма работа. А образ – всего лишь несколько процентов книги или картины.
Вдохновение приходит само, внезапно, хоть не зови иногда, а нудную работу приходится делать через силу. А какому сантехнику нравится ставить одинаковые унитазы в одинаковые туалеты? Так что настоящий писатель или художник – обыкновенный сантехник на более высоком уровне, выполняющий одно и то же много раз с небольшими вкраплениями нового.
Несколько часов прошли в утружденной работе. Лоб покрылся испариной, глаза заслезились, а в висках застучало молотами. Я сохранил файл, походил по комнате, помахал руками. Сердце забилось ровнее, желудок голодно заурчал. Во время активной работы мозг просит есть, желательно калорийного и с сахаром, вот и бегаю на кухню за печеньем. Иногда мама сжалится, поставит глупому блюдце с вкусненьким перед монитором.
Заглянул на кухню: отец с Максимом Викторовичом жарко спорят, хлебают крепкий и горячий кофе, как холодное пиво в душный день. Я с сомнением глянул на быстро пустеющую банку кофе, насыпал в кружку, кипяток залил с шипением. В нос ударил бодрящий аромат, я набросал сахара, тот растворился сразу - черный напиток жгучий, горячий.
-Егор, - остановил в дверях отец, - а как ты смотришь на космополитизм, идею объединения в единую нацию, государство?
-А черт его знает... - Ответил я, уселся за стол, руки потянулись к чудом оставшимся бутербродам. - С одной стороны, каждая нация - индивидум, загонять их в общее стойло – то же обезличивание, убийство индивидуальности, с другой, разногласия между странами, народами переходят в конфликты, которые отбрасывают, как и любая война, назад в истории, развитии. Человечеству нужно общее государство. Наука, искусство, культура – рванут вперед.
-А кто встанет во главе? - Спросил Максим Викторович с ехидцей. - Глупо думать, что все объединятся добровольно, из единственных и неповторимых превратившись в пальцы сжатого кулака.
Я пожал плечами. Куда не посмотри – везде плохо, то Заокеанская Империя, то непонятные китайцы.
-Хотелось бы увидеть Родину-Матушку в главе, - сказал, выходя в коридор, - но сейчас такой кризис... и идеологический, и экономический...
Развалился на кресле. За окном – темнота, в соседнем доме горит единственное окно. Дождь накрапывает потихоньку, но того и гляди перейдет в ливень.
Щелкнул на байму. Испанцы с португальцами союз заключили да на меня поперли. Посмотрим, как устоят против моей империи!
Очнулся под утро. Мокрый асфальт за окном блестел от утренних лучей, через открытую форточку врывался свежий воздух. Испанцы с португальцами давно повержены, растоптаны, как и миланцы с сицилийцами, теперь воюю с Польшей. С десяток битв отгремело, здоровенные армии лежат трупиками, а вражеские крепости стоят, как ни в чем не бывало. Пальцы норовили щелкнуть на передачу хода, продолжить творение истории, но усилием воли остановился, сохранился и вышел.
Взгляд пробежал по ярлыкам байм, гордо вычленил особо интересные и красивые. Баймы – новая веха в искусстве, не больше и не меньше, уже давно используется разветвленность сюжета, множество концовок, от хэппиэндов до глубокомысленно-неоднозначных. Отдельные баймы вообще выделяются полной свободой, например, забросили тебя, космодесантника, на планету враждебных горилл-фашистов, поставили задачу: убить вождя, по совместительству главгада, Дурдура, как хошь выполняй: хоть с базукой на плече, хоть тихо и незаметно, хоть скупи всех нафиг!
Взгляд опустился в правый нижний угол дисплея – ого сколько времени, до полдня недалеко! Ладно, пара суток без сна – не беда, щелкнул на скромненькую папку «Работа». Какой я писатель! Литература – прошлое, баймы – будущее. А я в будущее на всех парах стремлюсь, поздно писателем становиться.
|
|