Г1
По дорогам, по тропинкам…
Рев дряхленького мотора, чуть приглушенный тонкой перегородкой, бил по ушам, ввинчивался в мозг, отчего мысли получались рваные и незаконченные, острый запах бензина витал в салоне старого москвича, заставлял желудок болезненно сокращаться, а к горлу подступал неприятный ком – содержимое просилось наружу. Организму не объяснишь, что уже не пещерное время, когда блевали, где спали, теперь надо в специальных местах. Машину немилосердно кидало на ухабах, пару раз днище цеплялось за слишком выступающий камень, тогда отвратительно скрежетало. Водитель, дядя Саша, близкий друг моего отца, только морщился и с матами выворачивал баранку. Как-то умудрялся вести машину по ухабистой дороге и курить вонючий «Беломор». Одет в засаленную до черноты одежду, сухие жилистые руки легко крутили руль.
За окном панорама леса впритык сменялась панорамой низких гор в отдалении. Даже не низких гор, а просто очень высоких холмов из камней и с небольшими скалами. В безоблачном небе ослепительно светило маленькое северное солнце. Я без интереса смотрел на разлапистые ветки хвойных, пока еще покрытые снегом вершины. Поздняя весна, начало лета. Грязь и слякоть уступили сухой прогретой земле… правда, прогретой только на метр. Родной город стоит в лесотундре, земля никогда не протаивает глубже двух метров, стоит капнуть чуть дальше, и лопата, отбойный молоток или ковш экскаватора уткнется в крепчайший спрессованный лед. Три дня назад решили с друзьями сходить в поход, и повод подвернулся: окончание школы.
Сказано – сделано, собрались за пару дней, купили рюкзаки припасов. Отец снабдил ворохом старой тундровой одежды, каждый подобрал по размеру, теперь выглядим, как то ли исследователи, бродящие несколько месяцев по девственной природе, то ли рекруты-новобранцы: одежда почти вся защитной окраски, грязно-зеленая с черными пятнами. Ноги жали сапоги-болотники, такие можно раскатать почти до пояса. Резина не пропускает воду, но еще и воздух, нога прела, с носками страшно остаться наедине в закрытом помещении.
На переднем кресле сидел, развалившись, Денис. Голова покачивалась в такт с машиной, короткие светло-русые волосы постоянно попадали в глаза, ладонь то и дело приглаживала пряди, возвращала непокорных на место. Длинные ноги не влезали в отведенное место, согнуты в коленях. Иногда поднимал взор, устремлял вперед. Тогда говорил дядь Саше о замеченной яме, показывал, где объехать, свернуть.... Водитель значительно кивал, мол, понял, сам бы никогда додумался, да и по бездорожью двадцать лет не я ездил.
Хотелось улыбнуться, но пока держался. Чем меньше человек понимает где-либо, тем больше хочет советовать, указывать, вообще – шуму от него больше, а какие суждения выдвигает по данному вопросу… У нас в городе выборы в городской совет, так кто только не баллотируется: бизнесмены, руководители цехов, сами цеховщики и даже одна уборщица. Причем с таким умным видом обсуждают собственные кандидатуры в подъездах, на работе, форумах… Наладить работу коллектива из десяти человек смогут вряд ли, но порулить целым городом охота…
Из рассуждений вывел ощутимый тычок под ребра, я сразу начал ощущать тошнотворный запах бензина в салоне, а по ушам бил привычный рев мотора. Рядом со мной, сзади, сидел Захар. В широких мозолистых ладонях вертелся предмет непонятной формы. Захар - умелец на все руки, постоянно что-то мастерит, строгает, вытесывает и выгрызает. Его комната завалена столярными инструментами, красивыми безделушками и стульями собственной работы. Таких не понимаю. Красиво сделанную фигульку так и хочется запульнуть после десяти секунд разглядывания. Скучно. А Захар возится с ней часами… Ладно, я тоже могу думать часами. Хотя иногда завидую Захару: все-таки мастер на все руки, гвоздь забьет, табуретку починит, чужой забор на дрова разберет. Хм, зато я могу запомнить любое стихотворение со второго прочтения, а в квантовой физике один из класса что-то понял…
-Что это? – Спросил я нехотя.
-Сам не знаю… - Растерянно ответил Захар.
Жилистая привычная к работе рука потянулась к поясу, в широкой ладони с большими мозолями появился короткий самодельный нож. Захарова страсть: сам сделает, сам наточит, сам рукоятку насадит… А собственным ножом может и тонкий лист железа перерезать, и маленькую свистульку вырезать. Причем настолько красивую, что иностранцы зеленой бумажкой расплатятся.
Машина остановилась, качнуло вперед, лоб уткнулся в переднее сидение, в нос сразу полез отвратительный запах нагретой обивки.
-Приехали. – Прокомментировал Денис.
Двери громко захлопали, это дверцы иномарок закрываем бережливо, осторожно, а драндулеты собственного производства не жалеем, хлопаем так, что стекла отваливаются. Ступня в закатанном болотнике опустилась на землю, я рывком поднялся, поморщился от боли в затекших ногах, они сгибались плохо, чуть ли не трещали, грозили не выдержать тяжелое тело. Дядя Саша остановил машину на низком холме, на нем зеленеет буйная трава, а дорога выделяется коричневой полосой. С одной стороны тянутся приземистые старые горы, не больше километра в высоту, не горы даже, а каменистые холмы со скалами. У подножия растет густой хвойный лес, но некоторые деревья посерели от газа, хвоя осыпалась: недалеко огромный металлургический завод, выбрасывает столько миллионов тонн серы в год, что можно целую гору, а то и хребет, вроде Гималайского, насыпать…
Захар показал рукой в противоположную от гор сторону: мы стоим на возвышенности, видна прямая, как труба, река, говорят, и дует, как в трубе. Рядом вьется другая, петли почти сливаются, еле не видны из-за холмов и леса. Еще дальше город, сейчас окутанный смогом, трубы предприятий, высокие и толстые, как башни звездочетов, круглосуточно выпускают густой тяжелый дым. Народный умелец показал в чистое небо. Я даже не поднял головы: что увижу в скучной голубизне со светящимся шаром? Наверное, одинокую птицу…
За спиной мотор мощно взревел, явно не старенький москвич, это джип еще одного папиного друга взбирался на низкий холм. Солнечные лучи отражались от лакированного корпуса, играли зайчиками и резали глаза, а за тонированными стеклами ничего не видно, только смутные силуэты. Джип остановился без привычного визга ржавых тормозов отечественных машин. Высокий и длинный, он раза в два больше москвича дядь Саши. Передняя и две задние дверцы открылись разом.
На пыльную землю из салона опустилась ножка в сапожке до лодыжки. Сердце у меня радостно затрепетало, забухало не в ритм, с перерывами. Через мгновение из-за дверцы показалась и сама обладательница, Арина. Она училась не в моей школе, в этом году тоже закончила, а знаком я с ней через подругу подруги моей матери. При каждом взгляде на нее сердце начинает биться чаще, нутро то холодеет, то раскаляется, того и гляди, пар из ушей повалит. А перед глазами проплывают мечтательные образы: то идем под руку, то обнимаемся, то целуемся. Ее пушистые коричневые волосы волной спадают на спину, тонкие милые черты лица притягивают внимание своей утонченностью и изяществом, большие карие глаза заставляют смотреть неотрывно, а изгибы тела по-женски привлекательны.
Она вздохнула, от чего упругая девичья грудь поднялась, обтягивающая маячка натянулась.
-Приехали?
Я смог только кивнуть и промычать невразумительно. Интересно, смогу когда-нибудь поговорить с ней нормально, не то, что признаться? Ведь говорить я умею, если мозг хорошо развит, умеет строить сложные логические цепочки, то и речь будет связной, а предложения логически законченными. Даже убедить кого-нибудь получится… С этим все нормально, только при ней язык будто немеет. Арина не хотела ехать, хоть я приглашал несколько раз, но неожиданно согласилась за день до отъезда.
Следом вылезла Наташа, пассия Дениса, довольно высокая, мне по переносицу, с выпуклостями в нужных местах, даже чересчур. Ходит, сильно виляя филейной частью.
Дядя Саша и дядя Костя отошли в сторону, послышался оживленный разговор о преимуществах отечественной машины при абсолютном отсутствии дороги. Багажник джипа был уже открыт, на нас смотрели три рюкзака, больших и увесистых, а рядом множество пакетиков. Я первым протянул руку, перетащил рюкзак на пыльную землю. Он оказался каким-то тяжелым, по крайней мере, дома был полегче…
Захар работал за двоих, таскал вещи быстро, но без спешки, он одет в безрукавку, солнце жарит не по-северному сильно, оголенные до плеч руки красиво бугрились мышцами при каждом движении. Денис двигал конечностями вяло, а веки слипались, того и гляди, под машину свалится с мощным храпом. Способности у него хорошие, голова варит, но ленивый до ужаса, претендовал на золотую медаль, но учиться лень, кое-как получил серебряную. Теперь всем показывает, гордиться. У меня золотая, только нафиг нужна, только на бачок вешай, а получил походя, в школу за знаниями хожу…
-Что спишь? – Спросил зло.
Тело под одеждой нагрелось, пот тек целыми ручейками, ручьями, почти реками, короче, стекал мощными потоками. Хоть и занимаюсь спортом, нарастил мышцы, но с непривычки устал. Денис ничего не ответил, задвигался чуть быстрее. Так и хотелось дать пинка, чтоб работал, работал…
На дороге образовалась куча из трех рюкзаков и маленьких пакетов. Первые понесем мы, сильный пол, а во вторых быстро портящаяся еда, весят мало, специально для девушек. Я эти пакеты брать не хотел, но остальные настояли, поесть вкусно любят все. Вот и пускай тащат, гурманы, все равно самое вкусное: тушенка. И место мало занимает, и питательно, мясо все-таки.
Дядя Костя полез в багажник своего огромного джипа, вытащил два ружья в чехлах. Я только скрежетнул зубами: на ружьях настоял Денис, какой поход без ружья, без выстрелов в неповинное дерево под пьяные крики? Только ружья нужны охотникам, а не… даже не туристам, просто городским обитателям, выбравшимся на природу. Нам бы в небо-то попасть…
Да и ружья не ахти: старая двустволка со сбитым бойком, стреляет через раз, да карабин-мелкашка, лемминга не напугаешь. Зато весят обе прилично, а еще несколько коробок патронов…
-Кто хотел ружья брать? – Спросил я, кивнул на зачехленное оружие. – Вот и несите.
Дядя Саша понимающе хмыкнул, молодость провел в походах, экспедициях, знает, что такое килограмм лишнего веса. Денис пожал плечами, перекинул лямку чехла через плечо, второй схватил Захар, но ему только дай что-нибудь поносить, сделать… мигом открутит и сломает. Хоть бы в дуло не заглядывал, умелец…
Мы нацепили рюкзаки, они сразу притянули к земле, заставили сгорбиться, пакетики разошлись по рукам. Сгрудились тесной кучей, непонятно, как идти, цепочкой или правильным каре, кто первый, кто последний.
-Ладно, ребята, хорошо вам отдохнуть. – Сказал дядя Костя. – Через двенадцать дней будем ждать здесь.
-Ничего не забыли? – Спросил Дядя Саша, мы разом замотали головой, словно успели все проверить и пересчитать. – Тогда ни пуха, ни пера. Пока.
-Спасибо! – Крикнули девчонки, мы, парни, что-то промямлили неуверенно. – До свидания.
Развернулись и пошли гурьбой к горам. Под ногами загремела пыльная земля с бледной травой, а пыль за спинами поднималась в человеческий рост.
…
Только через полчаса поняли, что идти так неудобно, растянулись в цепочку. Шли поодиночке или парами. Денис с Наташей умудрялись на ходу обниматься, целоваться, не падать и еще болтать о чем-то простом, совершенно простом, о чем же еще можно? Даже рюкзак и пакетик не мешали. Захар убежал вперед, его силуэт мелькал между деревьев, один раз даже оказался на нижних ветвях.
Арина шла одна, высокий лобик наморщен, о чем-то задумалась, пухлые чувственные губы шевелились, что-то доказывали и объясняли. Хотел подойти, заговорить, но испугался, что помешаю. Ага, кого обманываю, помешаю – можно извиниться и отойти, значит, просто испугался, трус.
Над нами летала куча комаров, от них помогает только костер или быстрая ходьба, лучше бег. Все дорогие мази отгоняют кровопийц только на пару минут, а потом мельтешащие облако садится на лицо, шею и руки, начинает жалить, кусать, сосать... хорошо хоть в горах их намного меньше, только бы подняться повыше, и облако кровопийц будто испарится.
Мы шли по редкому хвойному лесу, быстро приближались к горам. Они очень старые, высотой не больше километра, отвесную скалу встретить трудно, остались только насыпи. А если и встретишь скалу – можно взбираться без страховки, настолько наклонные, камни как ступени, шагать удобно.
Денис с Наташей остановились на краю леса, у горы, объявили радостно:
-Привал!
Сели на поваленное дерево, рюкзак полетел на землю, подняв облако пыли, а из пакетиков показались припасы.
-Какой нафиг привал? – Спросил я. – Мы прошли от силы километров шесть. Может, меньше. До избы еще топать и топать, а уже вечереет. Вы хотите на голых камнях спать?
Денис беззаботно отмахнулся, его пальцы цепко схватили появившийся из рюкзака бутерброд, торопливо запихнули в рот, челюсти широко распахнулись, заработали, а глаза уставились куда-то в небо, мол, не я захавал полбатона с палкой колбасы, не я!
-Успеем, Искрен… - Промычал он с набитым ртом.
Да-да, меня зовут Искрен. И происходит имя от слова «искренний», а не от «искры», как некоторые подумали. Да-да, от «искренний».
Захар сидел на пеньке, в руках мелькал самодельный нож и кусок дерева, глаза смотрели невидяще. Умелец народный, хоть бы поддержал, понимает же, что идти надо, а не привальничать.
-Перекусим чуть-чуть, не волнуйся. – Сказал Денис, в одной руке бутылка минералки, в другой огурец, на лице выразилась сильная внутренняя борьба: с чего начать, выпить или съесть?
Перекус продлился минут двадцать. Потом он предложил попробовать «стволы», поддержали радостным криком.
Ель в тридцати шагах обозвали «целью». Денис быстро разобрался, как вставлять патроны в карабин, дело не хитрое. Навел на дерево, мушка отчаянно моталась из стороны в сторону, палец неумело, слишком резко, дернул курок. Грохнуло, в тишине предгорья выстрел показался громом, даже деревья со страху зашелестели, а Денис заорал благим матом: отдача больно ударила в плечо.
-Сильней надо прижимать. – Сказал я тихо, отобрал от неудачливого стрелка ружье.
Приклад до боли упер в плечо, мушка сошлась с перекрестием на дереве, палец мягко потянул курок. Грохнуло до боли в ушах, ствол задрался вверх, а Захар одобрительно хмыкнул: в ели появилась небольшая дырка. Послышались хлопки, на меня смотрели восторженно, как древние люди на Прометея, принесшего огонь.
-Вы бы еще ближе подошли. – Сказал я хмуро. – Хватит халявить, нам еще идти и идти.
Ружье скрылось в чехле, Денис с Наташей поднимались нехотя, только Захар убежал вперед, а Арина уже стояла, бодрая и готовая идти. Я благодарно посмотрел, одному поднимать двух ленивцев тяжело, а она своим примером застыдит. Арина ответила взором в упор, неожиданно улыбнулась и подмигнула, от чего я чуть не рухнул на землю от счастья.
…
Горы приближались и приближались, наконец, мы стояли у подножия, дальше начинался каменистый склон, только наступи - из-под подошвы болотников сразу вырвется пару булыжников. Наташа задрала голову, уныло вздохнула.
-На самый вверх полезем?
-Нет, заберемся чуть-чуть, и будем ходить кругами вокруг горы или прокопаем шахту. – Ответил я саркастически.
Денис угрожающе буркнул что-то об умниках, которым не грех по морде дать, глаза зло блеснули из-под нахмуренных бровей. Самец защищает самку даже от слов, тем более слова – острое оружие, может и поранить.
Уже собрались подниматься, как Денис хлопнул по лбу, воскликнул:
-Что мы как дураки в болотниках, сапогах? Солнце так и жарит, духотень… ведь кроссовки и кеды взяли.
Я покачал головой, халявщик, чтоб меньше напрягаться на секунду напряг извилины. Переобувание заняло минуты две, только Наташа не хотела надевать пыльные кроссовки, но ее уговорили. Верней, Захар рассказал о прелестях ношения сапог целый день: мозоли, волдыри и сползающая лохмотьями кожа.
Денис стоял с кислой миной, артистически скрестив руки на груди, всем видом говоря, что ему уже надоело все: и дурацкие горы, и дурацкие деревья, и дурацкое небо над головой, сейчас бы домой, на мягкий диван. Захар уже поднимался вверх, на спине мотался из стороны в сторону тяжелый рюкзак, в руках тряслись пакеты – девчонки сбагрили, народному умельцу пофиг, хоть самосвал на плечи, из-под ботинок вырывались камешки, быстро неслись вниз, сталкивая по пути другие. Маленькие обвалы шелестели, с треском раскалывались камни, а склон превращался в подвижное, перетекающее.
Первый начала взбираться Наташа, я сначала удивился: никогда вперед не стремилась, ей тоже лучше посидеть, полежать, поотдыхать, но потом понял: снизу ее качающаяся в такт шагам задница выглядела восхитительно, джинсы натягивались, показывая идеальную форму ягодиц. Мой взгляд буквально прикипел к ним, как ни старался отвести, он все равно возвращался к этим восхитительным ягодицам. Даже об Арине забыл, что значит зов плоти! По телу пробежала обжигающая волна, еще одна, а кровь бурлящим потоком хлынула к чреслам.
Рядом всхрапнул Денис, я невольно оглянулся. Он пер, как баран, ничего не замечая, а взгляд в качающиеся прелести подруги. Тьфу! У меня сейчас такой же вид.
Часто приходилось упираться в насыпь ладонями, скоро они стали темно-серыми от каменной крошки. Я немалым усилием воли остановился, пускай эта самка уйдет вперед, только сейчас почувствовал, как вспотел: пот тек целыми ручьями, тельняшка потемнела, когда высохнет, останутся белые полосы кристаллизованных солей. Руки сорвали бесполезную одежду, штаны, конечно, оставил, но торс оголился полностью, теперь солнечные лучи будут немилосердно печь плечи.
-Чего стоишь? – Спросил знакомый голос из-за спины.
Я резко обернулся, чуть не упал на крутом склоне, а из-под кед вырвались камешки и с шелестом покатились вниз. Сзади стоял Захар, у меня открылся и закрылся рот, челюсть задрожала, слова не хотели выговариваться от сильного удивления, наконец, сказал сипло:
-Ты же наверх убежал…
Захар пожал плечами пофигистически, мол, мелочи, на такое внимание не обращаю. Он, наверное, гору обежал, подумал я смятенно, челюсть и не думала успокаиваться, зубы выбивали барабанную дробь.
-Пошли что ли? – Спросил Захар и с нечеловеческой ловкостью начал взбираться, нет, побежал вверх по склону, я поплелся следом, бегать по горам с рюкзаком что-то не получается. Задрал голову, и взгляд сразу зацепился не за бедра Симы, а фигурку Арины далеко вверху. Я чертыхнулся и полез быстрее.
…
Взбираться оказалось не то, чтобы трудно, просто долго и нудно, мы ползли по склону, глаза быстро устали от одинаковых камней, голубого неба. Даже если оглянуться назад, увидишь похожие, как близнецы, деревья, тундру, болота и трубы заводов вдалеке, город укрыт в смоге, видны только силуэты домов.
Мы часто останавливались, сидели прямо на камнях, Захар тем временем исчезал вверху, появлялся почему-то снизу. Рюкзак, чуть ли не больше самого хозяина, возвышался над ним горой, множество пакетиков сжимали сильные пальцы, но народный умелец бегал бодро, даже не запыхался.
Мы вставали и шли вверх, шли… Монотонный шелест камней давно приелся, пробовали что-нибудь спеть, но русских песен знаем непозволительно мало, а в нерусских и слова нерусские, хрен поймешь, что поют. Только Денис пробовал затянуть что-нибудь попсовое, такие песни знают все, потому что крутят их весь день по радио, телевидению, но все зашикали, даже Наташа в своем попсовом топике поморщилась, хотя все попсовое – для средних и простых людей, проще и среднее некуда.
Наконец, склон закончился, мы пошли по ровной, как стол, вершине, даже камни под ногами попадались плоские, подогнаны, как на бульваре, шагать одну удовольствие. Вокруг только серая плоская твердь и голубое небо, настолько близкое, что, казалось, подпрыгни – и голова стукнется о голубой купол, но в тоже время широкое и необхватное, только Бог сможет вместить или обхватить такую ширь. Мы растянулись в длинную цепочку, Денис с Наташей отстали, Захар убежал вперед, не терпится спуститься.
Я обернулся на ходу, последним шел Денис, даже Наташа шагала быстрее, хотя он, вроде, парень, должен бегать в несколько раз больше и быстрее. Плечи у него опущены, спина выгнулась горбом, а голова наклонена так, что затылок с землей образуют параллельные плоскости. Он у нас псевдочувствительный, перепады настроения бывают у всех, просто кто-то заставляет себя идти или работать в любых условиях, а другие радостно понуривают головы, заваливаются на диван и заявляют, что у них «депрессия».
Носок сапога зацепился за камень, я непроизвольно наклонился вперед, выровнялся бы, если бы не тяжелый рюкзак, сразу потащивший вперед, я быстро переставлял ногами, чтобы не упасть. Так и пронесся метров двадцать с наклоненной головой, словно лезу бодаться. Макушка больно ударилась о что-то твердое, как камень, я поднял голову, твердым оказалось плечо Захара, у него вместо мышц сухожилья, не уступающие крепостью стали, только подвижные в отличие от металла.
Мы стояли на краю вершины, вниз уходил каменистый склон, а у подножия начинался небольшой лес, деревья прямые, горделиво тянутся к небу, ветки длинные, с густой хвоей: лес растет в небольшой долине, с противоположной стороны прикрывает другая гора, поэтому ветер, в голой тундре пригибающий деревья к земле, здесь не причиняет вреда.
-Нам туда? – Спросила Наташа.
Она сильно отвела плечи назад, отчего через натянувшуюся футболку отчетливее, хотя куда отчетливее, проступили полные груди с выпирающими сосками. Попу она оттопырила, поэтому стояла неустойчиво, шаталась на ветру. Я припомнил ягодицы, качающиеся зовуще.
Сзади подошел Денис, вид такой усталый и хмурый, словно уже неделю таскается по горам, а в рюкзаке пудовые гири и булыжники.
-Вниз? - Спросил он.
-Нет, вверх. – Ответил Захар, после бега по горам с тяжеленным рюкзаком он только разогрелся. – Крылья отрастим и, как птахи, вспорхнем.
Я молча указал рукой вниз, в лесок. Все разглядели черную крышу с ветхой трубой, обшарпанные стены.
-Нам туда.
-Спускаемся? – Нетерпеливо спросил Захар, не может стоять без дела, в руках вертел деревянную заготовку, вырезал самодельным ножом, на плоские камни летела деревянная стружка.
Когда я кивнул, деревяшка с ножом исчезли в карманах, а Захар сорвался, понесся по склону. Громко зашуршали камни, почти загрохотали, понеслись за умельцем маленький лавиной, но Захар мчался быстрее самой современной ракеты, через пару минут уже был внизу, его силуэт замелькал между деревьев.
Остальные и я начали спускаться медленно и осторожно, упадешь – прокатишься по склону, каждый камень с острыми гранями, легко рассечет кожу. В кеды сразу залетели попали камушки, забренчали, некоторым провалились к ступням, теперь каждый шаг – резкая боль. Я и Денис часто снимали обувь и вытряхивали камешки, булыжники и настоящие каменюги, от запаха носков девушки морщились, спешили вниз, а мы надевали кеды догоняли. Через сто метров опять садились, опять вытряхивали. Почему-то когда поднимались, ни один камень не попал. И девушкам не один камень не попал… даже природа слабых чувствует, щадит бедняжек.
Лес стремительно приближался, сначала прошли вровень с макушками, потом спускались напротив веток, а через минуту они уже нависали над головой. Деревья вблизи оказались еще величественнее, чем представлял, хвоя настолько густая, что ни одно насекомое не пролезет, хвоинки лежать плотно одна к другой. Камни под ногами сменились твердой, как дерево, но все-таки землей с тонким слоем перегноя, на Севере он не превышает десяти миллиметров, взгляд порадовала зеленая трава.
Денис посмотрел на часы, толстая стрелка показывала девять, потом бросил подозрительный взгляд на Солнце, мол, что-то долго висит этот фонарь, пора ему закатиться.
-На полюсе оно вообще не заходит. – Сказал я. – Так и висит круглые сутки, а у нас закатывается за горизонт, но краешек иногда видно, а ночью светло как ранним-ранним вечером.
-Знаю. – Огрызнулся Денис. – Не совсем я дурак…
Я смутился, приливала кровь к лицу, почувствовал, как на нем появляются красные пятна. Задумался, блин, вот и начал истины вещать, правду-матку резать… словно другие прописных истин не знают.
…
Если издали изба производила более-менее благоприятное впечатление, то вблизи покосившийся сруб, черные от старости стены и прохудившаяся крыша совершенно не радовали.
-Нам в этом сарае ночевать? – Спросила Наташа, брезгливо морща носик.
Я обошел вокруг избы, земля под ногами, утоптанная до твердости не то, что дерева - высококачественного асфальта, не пружинит, как в лесу. Засмотрелся на странно изогнутое дерево, нога уткнулась в колоду, на ней колют чурки, возле стены обнаружилась небольшая поленица, хватит на пару дней. Пару деревьев росли впритык к избе, ветки нависали над прохудившейся крышей, но опасливо огибали трубу, от нее в холодные зимы греет, но еще вылетают раскаленный дым и сверкающие искры, хвоя, хоть и жесткая, легко вспыхнет.
Я вернулся к крыльцу, Захар с пыхтением открывал дверь: ее не только заперли на большой засов, но и толстое полено уперли в ручку и крыльцо, чтобы, не дай Бог, не открылась. Дверь с визгом и скрежетом не смазанных петель отворилась, мы гурьбой завалились внутрь, сопели и толкались в проходе.
Через маленькую прихожую, или сени, как говорили раньше, вломились в большую и единственную комнату, половину которой занимают гигантские нары, целый полк может спать, не теснясь, возле окошка, грязного и пропускающего мало света, стоит стол, массивный и неподъемный с виду, словно делали из дуба, хотя откуда в тундре дуб, в темном углу я разглядел лестницу на чердак, что не чердак вовсе, а почти второй этаж.
Денис первым сбросил рюкзак, мы подхватили пример, в углу образовалась куча поклажи. А Денис устроился на лавке, голову подпер руками, как красна девица в ожидании принца, тьфу, царевича. Наташа устроилась на нарах, уперев ноги в стену, задница оттопырилась. Я пинками согнал ленивцев, сказал веско:
-Денис – за водой, ведра под нарами поищи, родник должен быть где-то рядом, по тропе сходи, хотя она может в туалет вести. Я с Захаром спилю какую-нибудь елку, распилим и дров наколем.
-А на фига дрова? – Спросил Денис, рука шарила по выпуклостям Наташи, проверяя все ли не месте.
-Готовить ты на чем будешь? Тем более принято: пришел в избу – дров натаскай. – Ответил я, закончил с ухмылкой. – Девушкам – разжечь печку, дело не хитрое, и приготовить еду на восемь человек.
Арина понятливо кивнула, умная, очень умная, хоть и красивая, а Наташа соображала долго, потом спросила непонимающе:
-Почему на восемь, нас ведь… - Тут охватила всех взглядом, губы зашевелились, я разобрал: - Один, два, три…
-Девушек трое. – Начал объяснять я. – А парни за двоих едят, в сумме восемь. Хотя Денис какой-то грустный, хмурый, как Байрон, есть не будет…
Денис аж ногой дернул от неожиданности, вскочил, будто пинка дали.
-Как это не буду. Я очень даже буду! Так буду, что стол сгрызу.
Мы все захохотали, изба затряслась от мощных раскатов, а стекла задребезжали.
…
Подошвы кед опускались на опавшую хвою, ломкую и хрустящую. Над головой нависали разлапистые ветки, приходилось пригибаться, за лодыжки хватали вылезшие из земли корни, я обходил стволы, толстые и тонкие, через кусты ломился, как лось. Где-то сбоку бегал Захар, только силуэт мелькал меж деревьев, жилистые руки держали пилу-двухручку, отыскали в грязном углу, тупую и с поломанными зубьями. Но другой нет, в рюкзаках есть только слабая пародия: одноручка и такая маленькая, что только прутики пилить.
-Эту? – Крикнул Захар издалека, пока я подошел, он умаялся от ожидания, переминался нетерпеливо, а рука указывала на сухую ель.
Я оглянулся, отошли далеко, возле избы пилить не принято, а то в окошко будут видны сплошные пеньки. Ель, на которую указывала сильная привыкшая к работе рука умельца, давно умерла, кора местами отвалилась, на ветках осталось пара пожелтевших хвоинок. Я с сомнением постучал по дереву, вдруг трухлявое, больно уж старое на вид, но звук получился звонкий и отчетливый, а не глухой и расплывчатый, если бы гнилое.
Захар уже стоял возле ели, примеривал пилу. Дерево покосилось от старости, корни точно прогнили, не держат тяжелый ствол, а Захар устроился там, куда дерево клонилось.
-Ты чего здесь встал? – Спросил я. – Хочешь, чтобы дерево на макушку упало? У тебя, конечно, голова крепкая, литая, хоть кувалдой бей…
Захар с ворчанием отошел, я схватил одну ручку пилы, зубья коснулись коры. Руки привычным движением потянули на себя, пила прошлась по коре с визгом тупых зубьев, Захар сразу приноровился, что значит привычный к работе. Скоро кора отлетела, пила углубилась в дерево, ходила туда-сюда, после каждого движения вылетала струя опилок, скоро возле ствола их скопилась целая куча.
Мы сделали запил, в его сторону будет падать дерево, принялись с другой стороны. Боком пилить неудобно, руки быстро затекли, мышцы затребовали отдыха, а пила выскальзывала из канавки, елозила по коре.
-Стой. – Сказал я, Захар только разогрелся, могучие мышцы на руках вздулись, не замечает, дурик, что дерево уже трещит, сильный порыв ветра – и свалиться.
Я поднялся с корточек, охнул от боли в спине – пока стоял, не чувствовал, как затекла, теперь свело, ощущение, будто мышцы превратились в дерево. Кровь ринулась в до этого сдавленные ноги, закололо, защипало, лицо сморщилось от боли в затекших конечностях. Мы с Захаром уперлись в ель.
-Раз, два, три…
Надавили со всей силы, дерево захрустело, но не рухнуло и по всем законам физики качнулось обратно, опять надавили. Мышцы затрещали от натуги, маловато надпили, но дерево уже хрустнуло обреченно и повалилось на землю, по пути сшибая ветки с соседей.
…
Мы еще долго распиливали на бревна, целое дерево не потащишь. Умаялся даже двужильный Захар, я вообще еле двигал конечностями – пила тупая, приходилось, чуть ли не разламывать сухую древесину. Потом Захар обрубал ветви топором, а я сидел на потом и кровью спиленном бревне, с жадностью смотрел по сторонам. Обыкновенный городской житель, выбравшись на природу, сразу начинает восторгаться зеленой травкой, пусть она бледная и желтая, а последнюю поганку назовет прекрасной и очень даже съедобной. Некоторые говорят о «особенном духе», не понимают, что просто пахнет хвоей, травой, не залитой асфальтом землей и… много еще чем.
Мой взгляд блуждал по светло-голубому небу, хоть ничего интересного, только далекая синева, манящая и загадочная, вспомнил, что много мечтал стать летчиком, приблизиться к далекому и божественному. Потом взгляд опускался, цеплялся за толстые разлапистые ветки с густой, темно-зеленой хвоей, по ним скакали птицы, щелкали клювами и кричали, когда находили личинку. Под ногой шуршали жуки, разгребали завалы из опавшей хрупкой хвои, все жуки похожие, как капли воды, Север видовым разнообразием не блещет, это на экваторе все кишит жизнью, у каждого вида подвидов, как потомков у таракана. В тундре летом тоже все живет ускоренно, ускоренно размножается, вскармливает потомство, чтобы успеть до зимы, долгой, восьмимесячной.
-Искрен, все! – Крикнул Захар. Я спустился с небес на землю, мозг не хотел переключаться на обыденное, ведь так приятно размышлять, приходить к новым оригинальным умозаключениям, это окружающий мир заставляет делать одно и то же, например, ходить на работу, есть и спать.
Захар свалил ветки в кучу, получилось в рост человека, а бревна поставил шалашом, чтобы удобнее взваливать на плечи. Я умял ветки до приемлемых размеров, они трещали жалобно и обреченно, обвязал веревкой. Захар взвалил самое толстое бревно на свои отнюдь не маленькие плечи, пружинистой походкой, почти бегом, направился к избе. Я схватил охапку веток, перевязанную веревкой, хотя надо бы бревно, халявлю, но пускай этот дурик носится с бревнами, у меня и так мышцы болят.
Нести толстые ветки оказалось тяжелее, чем бревна, по крайней мере, бревно одно, можно удобно устроить на плече, а ветки скатываются, больно колют через одежду. К избе я подошел, качаясь, носило по сторонам, чуть не врезался в стену. Охапка веток с треском упала у порога рядом с принесенным Захаром бревном, от усталости не заметил, что из трубы клубами валит густой дым.
Вломился внутрь, плечом распахнул дверь так, что закачалась вся изба, и под изумленные взгляды бухнулся на скамейку. Захара не было, наверное, убежал за новым деревом, на нарах сидел Денис, болтал ногами, я заставил труженика прекратить столь полезное занятие, погнал за бревнами, благо их много осталось, пускай потрудится, работничек. Как ни странно послушался, не послал нафиг, видно, не совсем халявщик. Возле печки суетились девушки, но готовила больше Арина, Наташа только советовала, указывала, что, зачем и сколько и вскрикивала, обжигаясь.
А я уселся за стол, руки потянулись к разложенной снеди, челюсти усиленно заработали. Через полчаса почувствовал себя ожившим, даже боль в мышцах и исколотой ветками спине прошла. Парни вдвоем перетаскали бревна, потом мы долго пилили на чурки, ежились от противного визга, ощущение, что железо по железу, ель твердая, а пила тупая.
Затем принялись колоть чурки, Денис с дуру чуть не заехал по ноге, я отобрал топор, долго объяснял, что так можно и ногу оттяпать, а он обиделся и скрылся в избе. Затем попросился Захар, умело размахнулся, топор опустился так быстро, что застонал воздух, а глаза уловили только смазанное движение, а чурка… отлетела целая! Захар попал только обухом с краю, содрал кору, а лезвие глубоко вошло в землю.
Умелец хмыкнул, прицелился получше. Топор зашел во всю длину лезвия, но чурка не раскололась, больно крепкая ель попалась. Захар молодецки размахнулся через плечо, треск, щепки брызнули в стороны, как осколки гранаты, а по утоптанной земле закувыркались две половинки чурки. Захар уже колол дальше, каждый удар – свист стонущего воздуха и смазанное движение, приноровился, попадает точно. Но лицо умельца приобрело скучающее выражение, это не фигурки из дерева вырезать, там творчество, а здесь повторяющиеся движения… и Захар скоро убежал, пообещав, что наколет завтра.
Я остался один перед крыльцом, пальцы привычно обхватили ручку топора. Небольшой размах и слабый удар. Лезвие вошло в дерево на миллиметр, но не посреди, а с краю. Мне больше и не надо: еще раз ударил, попал точно по линии первого удара, но с другого краю, чурку пересекла продольная трещина. Еще один удар и она с треском раскололась, полетели щепки. Я не настолько дурной, как Захар, с первого удара расколоть не пытаюсь, лучше пару раз ударить слабо, чем надрываться. Менее эффектно, зато более эффективно.
После пятой чурки сбросил мокрую футболку, сердце стучало часто и мощно, оголенный торс и блестел в солнечных лучах, вздутые от прилившей крови мышцы бугрились, перекатывались. Замах, точный удар, попадать надо в трещину или в линию с предыдущим ударом, и полена раскалываются, как гнилые орехи. После десятой чурки затекла спина: надо каждый раз наклоняться, ставить чурку, складывать дрова.
Дверь за спиной отворилась, носа коснулся нежнейший аромат, я узнал бы из тысячи, он все равно нежнее всех вместе взятых. Обернулся так резко, что из ботинок полетели комья земли и камни, а тело затрясла предательская дрожь. Прислонившись к косяку, стояла Арина, молчала. Я смотрел на нее тупо с минуту, потом развернулся, опять комья из-под ботинок. Дрожащие руки неуверенно поставили чурку, размахнулись топором чересчур сильно, мышцы на руках, плечах и спине вздулись, пытаясь удержать, красиво, наверное, сзади смотрится. Все-таки удержал, с дуру ударил так сильно, что чурка раскололась с первого удара, была под ней еще одна – тоже раскололась, топор глубоко зарылся в землю, а щепки выстрелили с убойностью пуль.
Я, кряхтя, вытащил топор, в земле осталась небольшая ямка. Замахнулся на другую чурку, ударил слабее, топор засел глубоко, а чурка не раскололась, даже не трещины не появились. Я размахнулся топором, всаженным в чурку, мышцы затрещали от натуги, надо бы вытащить топор, колоть без таких замахов… но хочется эффектней, перед любой девушкой невольно напрягаю мускулы, тем более перед Ариной. Сейчас смотрюсь, наверное, хорошо: оголенное по пояс тело блестит в лучах вечернего солнца от пота, а мышцы рельефно вздуваются, перекатываются.
Руки не удержали над головой топор с чуркой, начали опускаться, я ускорил падение до свиста. Треснуло так, что заложило уши, земля качнулась, а щепки ударили в грудь, оцарапали лицо.
Дальше рубил спокойнее, хотя кровь стучала в висках, воображение рисовало образы, от которых то щемило сердце, то кровь приливала к чреслам, нос все время ловил божественный запах любимой, а глаза то и дело скашивались на прислонившуюся к порогу Арину. Топор монотонно вздымался, лезвие поблескивали, и чурки раскалывались с сухим треском.
Скоро Арина ушла в избу, в сердце стало пусто-пусто. Чурки медленно исчезали, поленица вырастала, складывалась из аккуратно наколенных дров, ботинки увязали в щепках и отлетевшей коре. Последнюю чурку расколол кое-как, ручка топора чуть не выскользнула из мокрых ладоней, пот лез в глаза, разъедал чувствительную слизистую, я отчаянно моргал, мышцы дрожали от перенапряжения, тряслись в судорогах.
Наконец отбросил отяжелевший топор к двери, надо бы под крышу, а то вдруг ночью дождь, потом ржавчину не отскребешь, но от усталости махнул рукой. Вломился в прихо… короче, сени, шатаясь, снес какую-то полку, загрохотали посыпавшиеся на пол кружки и чашки, от усталости боли не почувствовал, в темноте рука кое-как нащупала дверь, дернула за ручку.
Резкий свет керосинки ударил в глаза, они сразу заслезились, влага побежала по щекам, и я, закрываясь ладонью, вошел.
…
Мое состояние мигом кто-то оценил, усадил на стул, в ладонях появились шмат хлеба и ложка, а перед носом – миска с разваренным мясом и картофелем. Набросился с жадностью, чуть не хватал голыми руками, ложку придумали какие-то идиоты, ладонью все равно зачерпнешь больше. На зубах прямо таяло нежное разваренное мясо, а тонкие кости хрустели – выплевывать лень.
Только через несколько минут понял, чьи руки подкладывали добавки, причем раза три, совали хлеб: Аринины. Я поднял голову, она сидела рядом и улыбалась тихой улыбкой. Всегда хочется накормить, напоить уставшего человека, пусть и сам полудохлый, а у женщин материнский инстинкт – главная часть психики…
Я промямлил благодарность, стеснение сковывает язык, и только тогда осмотрелся. Денис с Наташей играли на нарах в карты, лица азартные, взгляды лихорадочные. Изба затряслась от мощного удара – Захар хлопнул входной дверью, через мгновение показался из сеней, растрепанный и измазанный в грязи, в волосах торчала травинка… нет, ветка.
-Ты где был, лесной человек? – Спросил Денис, широко улыбаясь.
-Бегал. – Хмуро ответил Захар.
-По скалам скакал, по веткам прыгал, в болотах плавал?
-Болот не видывал, - хмыкнул Захар, - хотя ту лужу можно и болотом обозвать… а по скалам и веткам – да, это запросто…
Арина уже суетилась вокруг него, скоро народный умелец сидел рядом со мной и точно так же хрустел костями, во рту исчезало мясо с картошкой.
Денис с Наташей заговорили о чем-то своем, упрощенно простом, вроде цвета той футболки, которую надевали вчера. Верней, говорил Денис, Наташа больше слушала, от девушек только и требуется слушать и… второе наедине. Захар вообще куда-то исчез, а я с Ариной сидел за столом, плечи соприкасались, мы перебрасывались короткими замечаниями, почти не смотрели друг на друга, но на душе было светло и нежно, так и сидел бы всю жизнь.
Вернулся Захар, видно, опять где-то бегал, но хоть вид не такой растрепанный. Заговорили все вместе, но недолго, темы иссякли, а лица у всех стали скучные настолько, что хоть вешайся. Вдруг Денис спохватился, достал из кармана куртки мобильник. Звонить что ли собрался? Потом я вспомнил, что мобильник у него новый, цветов у экрана больше, чем у моего настольного монитора, а среди прочих дивайсов, вроде камеры и мп3-плеера, есть и простое радио. Пальцы Дениса быстро нажали пару кнопок, из динамика телефона зазвучал жизнерадостный голос дикторши, молодой, красивой и, наверное, с выпирающей грудью – дикторша должна быть ближе к народу! - жалко телевизор не встроен. Все оживились, но не надолго: дикторша бубнила про какое-то громкое убийство олигарха, этих олигархов и так много, разжились на ворованных богатствах родины, отстреливать надо…
Наташа уже полезла на нары, хлопая глазами, чтобы не заснуть, потянула Дениса мягко, но настойчиво, как дикторша на мгновение прервалась, Денис даже посмотрел на дисплей телефона, не сломалось ли чего, голос опять зазвучал, но теперь предельно серьезный:
-Срочное сообщение, два часа назад разбился авиалайнер, взорвались бензобаки, а большая часть корпуса упала на жилые кварталы, в общей сложности погибло больше семисот человек, - вещала дикторша замогильным голосом. – Наша телекомпания соболезнует родственникам погибшим, а правительство уже выделило компенсации в размере ста тысяч долларов каждому родственнику погибших…
Дикторша еще долго говорила, какая это невосполнимая потеря, трагедия даже не планетного, а вселенского масштаба, как все скорбят, скорбят, прям вся страна сидит и слезы льет. Наташа сделала скорбное лицо, взгляд уткнула в пол, Денис тоже молчал, лицемеры хреновы.
-И че? – Спросил я, все непонимающе повернули головы, только Захар пофигистически смотрел в окошко, а Арина стояла ко мне спиной, складывала миски в стопку. – Что дальше-то? Ну, упал самолет, ну, погибло семьсот человек, что дальше-то?
-Жалко ведь… - Ответил Денис, Наташа энергично закивала, потом поняла, что сказал, закивала еще энергичнее.
-В России каждый год гибнет миллион человек, - ответил я зло. – Их не жалко? Хоть бы одна сволочь на телевидении заикнулась о гибнущей нации, о повальном алкоголизме, что страшнее ядерной бомбы.
-Но ведь авиакатастрофа это… Это… - Ответила Наташа, показала руками что-то шарообразное и огромное.
-Она просто заметнее. Каждую секунду на планете умирает один человек. Что их не жалеешь? О авиакатастрофе будут кричать на все страну месяц, тоже мне событие мирового масштаба! А в автокатастрофах погибает людей на порядок больше…
-А если бы это были твои родственники, друзья? – Вдруг спросила Наташа, на лице отразилась радость победы.
-Когда исчерпываются аргументы, переходят на личности. – Пробурчал я. – Если бы мои родственники погибли, тогда бы и сочувствовал, оплакивал… Не дорос еще человек, чтобы соболезновать горю незнакомца из соседней деревни.
Голос дикторши еще долго звучал из телефона о том, что вся страна соболезнует, уже сформирована специальная комиссия, послана техника стоимостью в несколько миллиардов для распознания погибших… Сколько нищих можно было бы накормить на эти миллиарды? Сколько можно спасти людей, умирающих в больницах без лекарств?
Я забрался на нары, ботинки полетели в угол, глаза слипались, мышцы гудели после тяжелого дня, а ведь завтра надо пройти еще больше, хорошо отдохнуть бы. Я развалился свободно, конечности вольно раскинул в стороны, даже так никому не помешаю, нары настолько огромные, что можно в футбол играть и отнюдь не «мини». Специальное сообщение закончилось, начались обычные новости, я уже дремал, как услышал, что дикторша брякнула о «новостях науки». Их всегда пускают в конце передачи, когда времени остается всего ничего.
-…Сегодня прошло совещание о перспективах развития нанотехнологий в ближайший год, - дикторша долго перечисляла, кто собрался, кто не явился, как будто это интересно, затем долго объясняла, что такое «нанотехнологии». Кто не знает, это перестройка атомной структуры, втыкание электронов куда хошь, то есть можно легко из меди платину делать, дешево синтезировать новейшие волокна и прочие полимеры и так далее.
Потом выступали с докладами специалисты в этой области, было сделано предложение перевести отдельные отрасли нанотехнологий на коммерческую основу, тогда хлынут огромные деньги, ведь нанотехнологии – будущее, а кто в будущем, у того и ствол круче, значит, вкладывать деньги будут не просто огромные, а огроменные. Выступил министр финансов, фамилия какая-то птичья, ладно бы, гордый Орел, а у него то ли Стервятник, то ли… Я сцепил зубы до скрежета, сна и следа не осталось, а к голове прилила кровь, застучала молотами в висках.
Этот, с птичьей фамилией, говорил о «невозможности коренных преобразований», что «есть план на ближайшие три года, ему надо следовать безоговорочно» и так далее в том же духе. У меня пальцы сжались в кулаки, в голове разгорелся огонь, захотелось убить этого гада, понимает ведь, что нанотехнологии – будущее, к нему надо стремиться и достичь финиша быстрее других, что уже скалят зубы на наши территории. Тут не до планов, пускай лучше страна голодает, нанотехнологии важнее. Понимает, но будет тормозить проект, значит – враг, работает на… хрен знает кого, недоброжелателей у страны много.
«Новости науки» закончились, дальше не слушал, мысли спутались, заскакали, и я, усталый, провалился в сон.
Г2
Гребок, гребок – но пирс еще далёко!
Только веки открылись, в глаза ударил яркий свет, будто от мощного прожектора, я протер кулаками, отчего заболели еще больше, зачесались до рези. Проснулся рано, еще с седьмого класса привык спать по шесть часов, надо меньше, чтобы еще больше времени оставалось на книги, уроки и компьютерные игры.
Остальные еще спали, вольно раскинув конечности, но не мешали друг другу – нары огромные, хоть забеги устраивай. Окно превратилось в сверкающее, лучащееся сияние, фотоны перли мощным потоком, свет отражался от стола, стульев и полок с различными склянками, бутыльками и инструментами, даже почерневшая печка казалась не слишком мрачной, почти веселой.
Я кое-как нашел свои ботинки в общей куче, наложил в печку бумаги и веток, скоро в ней загудело, затрещало пламя, а отсветы пламени заиграли на полу. Ноги вынесли наружу, в грудь ворвался свежий воздух, распер так, что ребра затрещали, а глаза с радостью проснувшегося человека смотрели на голубое небо, маленькое северное Солнце и покачивающиеся верхушки деревьев.
Я прихватил ведра и могучими прыжками понесся по тропинке к роднику. Ведра звякали, сталкиваясь, а мышцы по всему телу наливались кровью и силой, теперь хоть весь день работай, только бы схавать чего-нибудь, а то в желудке отвратительно пусто и ветер воет. Родничок оказался канавкой, куда стекала тоненькая струйка, я долго споласкивал ведра, в них за ночь попадало десяток мух, медом им что ли намазано? Хотя мухи на другое садятся… Потом долго ждал, пока в канавку опять натечет вода, опять споласкивал, опять ждал, вырывался вой от безделья, мышцы требуют нагрузки, работы.
Наконец после мучительных ожиданий несся к избе с полными ключевой воды ведрами, живительная жидкость плескалась через край, но половину я донес, хоть и штаны вымокли по пояс. Дверь отворил осторожно, помня о несмазанных петлях, халявщики еще спят, девушкам можно, они же слабенькие, а вот парни должны пахать. Печка гудела, отсветы красиво играли на полу, так смотрел бы весь день и наслаждался, но есть и дела поприземленней. Приготовление завтрака, например, вообще-то это дело слабого пола, но так как барышни спят, то им придется хавать мою бурду. Бурдой сегодня будут пельмени, на печке уже стояла кастрюля с водой, скоро туда полетели куски теста с мясом, склизкие, ничуть не похожие на еду, щепотка соли, и всякие там листики-петрушка…
Все это закипело, забурлило, по избе разлились дразнящие ароматы, халявщики пробудились разом, словно подавали сигналы друг другу инфразвуком во сне. Хлопнула дверь – убежал Захар, то ли по делам важным и неотложным, каждое утро случаются, то ли просто поноситься среди деревьев, словно лось. Прямо из ведра хлестал воду Денис, как верблюд после месячного скитания по пустыне, светло-русые волосы после сна слиплись, а голубые глаза блестели тускло. Я покосился подозрительно, вроде, водки не брали, сушняк не грозит, а он не отрывался от ведра, половину, наверное, уже выхлебал. Девушки прихватили косметику и выбежали наружу, даже на мои пельмени не посмотрели, ду… в смысле, никогда не пойму женской логики.
Скоро вернулся даже Захар, хотя он может шарахаться по лесу и скакать по скалам, козел недоделанный, целый день. Все расселись у стола, требовательно застучали ложками, а по избе прокатилось слитное урчание голодных желудков, в темном углу даже послышалось пугливое эхо. И хотя кастрюльку я взял самую большую, не кастрюля даже, а настоящий чан, котел, в таком готовили для средних размеров армий, когда считал бросаемые пельмени, сбился на тринадцатом десятке, но все равно оказалось мало, руки потянулись за хлебом, колбасой и прочей снедью.
Челюсти заработали так, что уши заложило от чавканья. Наташа морщила нос, я пожал плечами – что есть, то и надо есть, а Арина сказала: «Вкусно». От такого я обалдел: сам обычно не замечаю, что в рот попадает, только когда глотаю, еле прожевав, ощущаю какое-то подобие вкуса, но даже с такими гурманскими задатками, почувствовал, что пельмени превратились в безвкусные куски теста с мясом, причем раздельно, потому что переварились, и назвать их «вкусными»…
Когда поднялись с тяжелыми животами, стол был девственно чист, даже миски блестели, словно облизали, а на постеленной газетке ни одной крошки. Быстро покидали вещи и снедь в мешок, когда отойдем, придется перекладывать из-за «здесь жмет, тут вообще режет, это нож по ошибке кинули, а низ рюкзака промок от раздавленных помидоров, сок не капает, а бежит ручейком».
…
Мы стояли перед избой, парни пригибались под тяжелыми рюкзаками, дверь уже подперта, закрыта на тяжелый засов. Шумели ветви – за ночь поднялся ветерок, солнце светило по-северному ярко и не греюще. Мы прощались с избой, у тундровиков так принято, на избу убивают много сил, крови и пота. Глупо, конечно, но почему бы и не исполнить пусть даже глупый обычай, который не стоит усилий? Как штангисты не перешагивают штангу, мол, неуважение к снаряду…
Хотя у каждого обычая мощная практическая подоплека. Через штангу перешагнешь - риск споткнуться и упасть, а когда прощаешься с избой, вспоминаешь, что забыл.
Мы постояли, вразнобой попрощались и потопали. Вломились в лесок, умудрились зайти в непролазные кусты, обходить долго, поперли напрямки. Я ломанулся первым, все равно остальные не хотят лезть в непроходимые заросли, даже Захар почему-то притих, затрещало, словно через кусты пер танк или стадо оленей, в широкую просеку за моей спиной ринулись остальные.
Я остановился, тяжелый рюкзак пригибал к земле, непривыкшая спина трещала от нагрузки, хотя прошел только через лесок. За спиной недоверчиво хмыкнули, я узнал Дениса, он всегда неопределенно-иронично хмыкает, чтобы, не дай бог, не выразить свое мнение, а только показать, что все хреново, настолько хреново, что даже попытаться изменить глупо.
Взгляд упирался в две горы, почти без скал, одни насыпи, но забираться все равно тяжело, а между ними узкое ущелье. Вот в нем и возвышаются отвесные скалы, от одного вида в дрожь бросает, навалены громадные камни, каждый и двое здоровых мужиков не поднимут, полосами лежал снег, частично укрытый от Солнца, местами похож на чистое расплавленное серебро - настолько сильно блестел.
-Нам туда? – Спросил Захар, в глазах не было страха перед трудностями, только надежда и затаенное желание полазать по отвесным скалам с тяжелым рюкзаком, а лицо с простыми и словно выграненными чертами так и просилось вмазаться в какой-нибудь камень.
-Да. – Сказал я, глаза помимо воли отыскали Арину, свежую и очень привлекательную после сна, каждая клеточка дышала здоровьем, а лицо просто сверкало красотой. – Когда поднимемся, должен быть неглубокий ручей, переправиться не составит труда.
-Тогда пошли. – Ответил Денис и зашагал к ущелью первым.
Его обогнал Захар, полез по скалам, хотя можно обойти, скоро его фигура исчезла за скалой.
Мы поднимались по ущелью, по бокам вздымались скалы, нависали, грозили раздавить нас, простых смертных, я только сейчас начал понимать насколько мал по сравнению с горами. Под камнями журчал ручей, иногда пробивался на поверхность, страшно представить, что здесь творится весной, когда ревущий поток из талых вод свергается вниз, унесет не то что человека, а многотонные глыбы. Иногда под ботинками хрустел снег, тогда снизу ощутимо веяло прохладой, а отраженные лучи резали глаза. Быстрее всего обгорают на снегу, одноклассник ходил в недельный поход весной на лыжах, вернулся черный, как негр, только кожа вокруг глаз и полоска на переносице белая, потому что были прикрыты очками.
Я шел первым, сзади - Денис с Наташей, говорили о чем-то, Арина шла одна, задумалась, глаза смотрели невидяще, как еще не упала. Я поставил ногу на очередной камень, размером с мою голову, перенес центр тяжести. Каменюга предательски закачалась, сорвалась с ненадежного места и с грохотом понеслась вниз. Я испуганно обернулся, вдруг заденет кого, но камень пронесся далеко сбоку, даже девушки сильно не испугались, хотя камни раскалывались с громоподобным треском, выстреливали, как пули, осколки, летели комья снега.
Мы взбирались медленно по крутому склону, то обходили отвесные скалы, то поскальзывались на растаявшем и замерзшем до льда снегу, то больно ударялись о камни. Денис сел, нет, упал, на огромный камень, скинул рюкзак и объявил:
-Привал.
У меня ноги тряслись от усталости, а пот катил градом. За минуту организовался перекус, девушки всучили по здоровенному бутерброду, себе захапали по самому большому, обжоры, из бутылок в глотки полилась вода, хотя и ручей рядом. Даже Захар прибежал за своей порцией и убежал наверх. Я с тяжелой ненавистью смотрел вслед удалявшейся фигуре с рюкзаком шире спины. Мускулы четко и резко сокращались, Захар был похож на богоподбного титана, вдруг решившего поразить смертных неземной красотой. И лицо у народного умельца геройское – словно булыжником ударили, нет, черты лица выделяются, конечно, но грубо, словно топором вырубали. Почему дурикам от природы дается такое крепкое здоровье, они бегают по горам с тяжеленными рюкзаками, а мне, такому умному и красивому, досталось обыкновенное вообще-то тело, мышцы сами не растут, надо качать, тренироваться, заниматься…
Я сидел на камне, нагретом так, что филейной части жарко, прям потом обливается, но пересаживаться лень. Рука застыла с надкушенным бутербродом, соблазнительно блестела колбаса, все рецепторы уловили запах и вкус, желудок сокращался в спазмах, прося укусить и проглотить. Но глаза заворожено уставились на красивые до физической боли изломы скал, блеск лучистого снега, по яркости не уступающему солнцу, переливающемуся, как расплавленное серебро, над головой круто изгибалось небо, словно не должно равномерно охватывать землю, а накрывает определенное место куполом, внизу видна долина, заросшая лесом, в глаза бросается темно-зеленая хвоя, видна крыша избушки, а дальше другая гора, на вершине с мощностью прожектора сверкает снег. Красиво, даже чувство голода отошло на второй план.
Кожей ощутил движение воздуха, скосил глаза. Рядом уселся Захар, глаза восторженно смотрели вдаль, на скалы, искрящийся снег и остальную неземную красоту.
-Красиво? – Спросил я вдруг.
-Красиво. – Ответил тихо. – Странно, что никто не замечает такой красоты…
Денис повернул голову в нашу сторону, потом посмотрел на скалы, небо, снег.
-Чего красивого… - Сказал безразлично. – Просто камни и снег. Если подробнее, то просто огромное множество молекул, а между ними огромные расстояния… так что вся ваша красота – пустота.
-Сам ты пустота. – Обиделся Захар, будто вырубленное топором лицо потемнело. – Красиво же.
Денис отмахнулся и принялся за бутерброд.
Я с сожалением оторвался от созерцания прекрасного, в такие минуты кажется, что приближаешься к Богу. Денис сильно занят: разжевывает бутерброд, ему нафиг не нужны никакие красоты, Наташа весело щебетала, Захар хрустел огурцом, но глаза то и дело смотрели с восхищением на величественные скалы и божественно голубое небо. Мы развалились на камнях, которые сейчас казались удобнее всяких перин.
Денис потянулся к Наташе. Раздался сочный чмок, потом плямканье и лобызание, губы Наташи и Дениса соприкоснулись, задвигались, затерлись, пытаясь заглотить, словно удавы перепутали друг друга с мышами. Я не смотрел, но всеми фибрами чувствовал, что поцелуй длится и длится, как еще не заснули.
-Пошли. – Сказал я. – Отдыхать будем наверху.
Поднялись нехотя, впереди, вернее, вверху, еще две трети подъема, а ноги дрожат от усталости, им бы отдохнуть, лучше с недельку… обойдутся, оборвал себя. Чтобы много работать, нужно ленивую плоть заставлять, заставлять… Денис с Наташей целовались и стоя, не хотят, халявщики, в гору идти.
А напросились в поход сами. Я хотел взять только Захара и Арину, но Денис с Наташей уговорили. Теперь поднимай их, заставляй и уговаривай…
У меня запросы огроменные, на что-нибудь меньше бессмертия и поста Властелина Вселенной не рассчитываю, значит, и заставлять себя должен, не как остальные. Только почему других заставлять приходится? Неужели не понимают, что чем больше работаешь сейчас, тем больше получишь потом?
Денис поднялся с вздохами, ботинки натерли мозоли, каждый шаг – покривленное от боли лицо и ругательство сквозь зубы. Сейчас начнет любимую песню, мол, зачем пошел, зачем вытащили, это вы, гады, виноваты, сейчас бы лежал на диване.
Я бодро зашагал вверх, рюкзак пока не такой тяжелый, рядом тихо постукивали ботинки Арины. Я сначала хотел отойти, мол, нечего мешать, разозлился на самого себя, любимая идет рядом, шанс начать разговор, а я банально трушу, отговорки сами всплывают в голове.
-У нас в городе выборы в горсовет, что ты об этом думаешь? – Спросила Арина.
У меня ноги заплелись бантиком, чуть не упал, а рот глупо открылся, стая ворон залетит. Девушки обычно спрашивают, нравится ли эта тряпка, нужно заученно отвечать, что да, хотя каждый знает, что лучшая одежда – ее отсутствие. Тем более Арина красивая: длинные стройные ноги, подтянутый плоский животик, высокая, по-девичьи упругая грудь, милые и утонченные черты лица, большие, как у эльфа Толкиена, карие глаза и, конечно же, длинные волосы, спускающиеся волной по спине. А красота редко сочетается с умом, я видел только одну женщину, в которой сочетались два несовместимых для женщин начала, и та оказалась полной стервой.
Это Арина прочитала в моих глазах, надула губки от обиды.
-Думаешь, раз девушка – сразу дура? А если красивая – дура вдвойне? И говорить должна только о тряпках, тряпках и иногда посплетничать о подругах?
Я замялся, почувствовал, как кровь хлынула к лицу, щеки, наверное, пылают ярче вечернего багрово-красного солнца.
-Извини, просто зачастую суждения о целых слоях населениях переносим на отдельные личности, например, всех дохляков считаем интеллигентам, а сильных, выносливых и здоровых – чуть ли не варварами в цивилизованном Риме.
Она еле заметно кивнула, извинение принято, теперь нужно постараться забыть о неприятном эпизоде.
Из небольшой скалы выбежал Захар, бегавший где-то далеко вверху, ладонью прикрыл лицо от режущих лучей. Они отражаются от снега и с удесятеренной силой бьют в глаза. Оголенный торс блестел от пота, к коже прилипла каменная пыль, видно, чесался о камни, как собака, на ладони и лицо блестели свежестью и каплями, нашел, где ручей пробивается наружу. Тяжелый рюкзак, почти в рост хозяина, если поставить рядом, а так высоко возвышающийся над головой, свободно болтался на плечах, Захар, похоже, его даже не замечал.
-Чего вы еле тащитесь? – Спросил недоуменно.
Денис махнул рукой, даже объяснять не стал, что не все такие сильные и могучие, а Наташа горестно застонала.
Захар пожал плечами и скрылся за скалой.
-Так что ты думаешь о выборах в горсовет? – Нетерпеливо спросила Арина, милое лицо покрылось потом, а голос дрожал от усталости, слова получались скомканные и без окончаний из-за прерывистого дыхания.
-Сама демократическая система, при которой обычная домохозяйка управляет страной, у меня вызывает… - Начал я, дышал тоже прерывисто, подъем дается нелегко, рюкзак отяжелел, словно подложили пару гирь. – Вызывает, короче, не положительные эмоции. Наши домохозяйки из экономики знают только «дефицит», а зарубежные еще и «профицит». Как человек ничего не понимающий в экономике, управлении государством, может как-то управлять страной, пусть и косвенно через выборы? Мысль не моя, но что делать раз правильная, не велосипед же опять изобретать…
-Но все люди должны управлять страной, так как все равны, имеют равные права… - Возразила Арина.
-Не получается у меня сравнивать какого-нибудь академика с множеством наград, который двигает науку, открытие следует за открытием, с каким-нибудь пьяницей, что постоянно пьет, нихрена не делает и только жалуется на не сложившуюся жизнь…
Арина кивнула, задумалась.
Мы обошли очередную скалу, над головой нависала громадная масса камня, чувствуешь себя то ли мышкой пред слоном, то ли амебой. Денис сдавленно ахнул: скала закрывала обзор, теперь видно, что наверх топать и топать, края ущелья раздвинулись, снега стало больше, лежит целыми сугробами, а у меня никак не получалось продышаться: поднялись немного, но кислорода уже не хватает, на горы пару раз лазал.
Сбоку, как черт из табакерки, выскочил Захар. Весь в синяках и царапинах, будто сражался с разъяренной рысью, хоть они здесь и не водятся, рюкзак потрепан, видны дыры, а волосы взлохмачены, стояли торчком, как у панков гребни.
-С тигром дрался? – Спросил Денис.
-Со скалки упал. – Хмуро ответил герой в царапинах, рукой показал в сторону.
Я проследил взглядом, невольно выдохнул, как в фильмах, картинно и очень громко. Скалка оказалась настоящей скалой с пятиэтажный дом, отвесная.
-С самого верху? – Со смешком спросила Наташа, но в голосе послышался настоящий испуг.
-Почти. – Угрюмо ответил Захар и убежал вверх.
-Силен. – Буркнул Денис, смахнул светло-русые волосы со лба.
Фигура народного умельца недолго маячила на склоне, скоро исчезла за очередной скалой.
Мы шли дальше, склон стал круче настолько, что приходилось цепляться кусты, камни из-под ног сползали мини-лавинами. Денис повалился на землю, с матами поехал на животе вниз. Кое-как зацепился за кусты, слабая ветка затрещала, надломилась, Денис поехал дальше, живот и грудь оцарапали камни, тогда вскочил, оттолкнувшись всеми четырьмя конечностями.
-Так ты за власть одного? – Спросила Арина вдруг.
Я захватал воздух, как после удара в живот, неожиданные вопросы бьют сильнее всяких хуков.
-Сильная страна невозможна без сильного лидера. – Ответил я, наконец. – По крайней мере, в эпоху потрясений. А страна сейчас загибается, враги пытаются отгрызть по лакомому куску, добить опасного соседа. Нужен боевой генерал, чем… боевитестее, тем лучше, и чтоб на танках ездил, а не на комфортных лимузинах. Такой даст в зубы обнаглевшим соседям, страну приведет в порядок расстрелами, конечно, куда без них, ведь ужесточение наказания снижает уровень преступности, это понимают все, но повсеместно убийц сажают на пару лет в тюрьмы сверхлегкого режима с телевизорами, холодильниками и бабами по вызову. И губернаторов, мэров будет назначать он, профессионал легко разглядит другого профессионала.
Арина тихо ойкнула, завалилась на бок: по лодыжке прокатился здоровый булыжник. Я поддержал, невольно приобнял, мы замерли на мгновение так, потом отстранились и пошли дальше.
-А не страшно?
-Чего? – Не понял я.
-Все слишком… - Ответила Арина. – Ну, слишком. Ведь твой генерал работать заставит, а кто работать любит?
-Конечно, никто. Но работать надо. Да и что ты заладила: мой генерал, мой генерал… может, и не генерал будет. А какой-нибудь интеллигент, тощий и, ессно, с очками. Или предприниматель, построивший огромную торговую империю. Все равно будет сильный волевой человек.
Арина кивнула, остановилась. Тонкие длинные ноги подогнулись, она опустилась на нагретый лучами камень. Я ругнул себя за невнимательность, она же от усталости чуть не падает! Это я, здоровый как бык, могу переть в гору с тяжелым рюкзаком, не останавливаясь, а Арина хрупкая и беззащитная, ее нужно на руках носить.
-Я о выборах в горсовет спрашивала потому, что женщина создана, чтобы свить гнездышко, родить и выращивать детей… а делать это лучше в спокойно среде. – Сказала она, ладошкой смахнула с милого утонченного лица мелкие капли пота. – В городе зреют перемены, страна стоит на грани… многие сравнивают это время с началом прошлого века с тремя революциями. Мне страшно.
Я понял, что она действительно испугана, плечи дрожат, а в глазах застыл неподдельный страх. Захотелось прижать к груди, загородить ото всего мира и защищать, защищать…
-Иди вперед. – Сказала она вдруг. - Мужчина всегда должен впереди идти, встречать грудью опасность, будь то огромный вепрь или здоровенная комета. Я же вижу, как не терпится.
Я чуть не ответил, что мне не терпится взять ее на руки и так пойти в гору, обдувать пылинки и защищать, защищать… не без усилий подавил порыв, ее желание для меня закон и чуть ли не вприпрыжку побежал в гору: только что говорил с любимой, умной и красивой, а теперь бегу выполнять ее повеление!
…
-Мда… - Протянул Захар, загрубевшие пальцы вертели самодельный нож.
Я поднялся на наклонную скалу следом, встал рядом, солнце било в глаза прямой наводкой, ладонь заслонила от лучей орган, через который человек получает девяносто пять процентов информации.
-Нам переправляться через этот ручей? –Спросил Захар саркастически.
Я кивнул. Ручей оказался ревущей рекой с бурунами и пеной, несущейся среди скал в узком ущелье между невысокими горами. Течение настолько быстрое и мощное, что даже подходить страшно. Я даже расслышал звук ударяющихся камней: течение тащило крупные, не хочется и думать, что будет с человеком. Если не захлебнется и не замерзнет в ледяной воде, то переломает все кости о булыжники, даже красного пятна не останется – смоет нафиг.
-Найдем брод, протянем веревку и переправимся. – Сказал я четко.
-Ага… - Подтвердил Захар не очень уверенно, даже его огроменная дурость не позволяла беззаботно махнуть рукой, мол, переправимся-переправимся, чего бояться?
Я оглянулся. Отсюда ущелье казалось совсем не тяжелым для подъема, снег сверкал в лучах солнца всеми оттенками, ведь белый – совокупность цветов, припомнил я из курса физики, глаза различали разнообразные оттенки бликов: от фиолетового до багрового, хотя цвета вспоминаю по незабвенной «Каждый охотник…». По краям величественно вздымались скалы, торчали огромные глыбы, руки и ноги чесались полазать, хоть высоту боюсь, но преодолевать страх приятно. Различил фигурки внизу, за камнями и снегом. Девушки поскальзывались на снегу, с трудом взбирались по насыпи, заметил, как ушиблась Арина, тело пронзила острая боль, настолько сильная, словно саданули шпалой. Хотел спуститься, помочь, но Захар предложил:
-Пошли, посмотрим, где переправляться.
Он первым пошел к воде, ловко прыгая по камням, настоящий горный козел, хоть сейчас в зоопарк, только рогов недостает, я напоследок обернулся. Денис поднимался рядом с Наташей, поддерживал, а Арина шла одна.
Камни у речки оказались огромными, не меньше бычьей головы каждый, мелкие давно вымыло мощным потоком, я прыгал, как козлоподобный Захар, наверное, и сам похож на козла. Ботинки скользили на мокрых камнях, на них еще мох растет, все условия для расшибания колен, локтей и дурных голов. Захар как раз расшиб руку до крови и даже не заметил.
Брызги долетали до лица, река ревела, грохотали уносимые потоком камни. Шум отражался от стен ущелья, усиливался.
-Не переправимся мы тут. – Сказал Захар трезво. – Наверняка, через речку не переправимся вообще.
Я хотел согласиться, тут и на танке не переправишься, унесет, в пору звать каскадеров, но что-то внутри, дурость, наверное, заставило ответить:
-Переправимся, не здесь, так в другом месте. Хотя навряд где-то будет лучше…
Ожидали неглубокого ручья, а наткнулись на опасную горную реку.
Подтянулись остальные, я кожей почувствовал приближение Арины, сердце забилось чаще, а лицо покраснело от прилившей крови. Благо, тело нагрелось от нагрузок, лица у всех красные и блестящие от пота. Денис скинул рюкзак, обхватил Наташу за пояс. Целовались долго, смаковали до облизываний, прикусываний и плямканья. Остальные отвернулись.
-Нам через это переправляться? – Спросил Денис, голубые глаза блеснули непонятно.
-Да. – Ответил я сухо.
-Гм, а не глубоко? Да и течение больно сильное.
Остроумник хренов. Будто я не вижу, что глубоко, а течение не то, что человека, быка унесет.
-Переправимся. – Сказал я, продолжил громче, для всех. – Один переправится с веревкой, к чему-нибудь привяжет. Остальным будет намного легче. Можно натянуть веревку высоко, переползем по ней, воды не коснувшись.
-Среди нас есть пловец-экстримал? – Спросил с ехидной улыбкой Денис.
Наташа засмеялась громким смехом здорового человека, упругая грудь маняще заколыхалась.
-Нужен костер, чтобы обогреться, - Загибал я пальцы. - Длинная веревка, естественно, и широкое место, где не так глубоко.
Денис оторвался от Наташи, покрутил головой. Ущелье с грохочущей рекой, каменистые склоны с кое-где пробивающейся травой.
-Не справимся. – Сказал Денис уже серьезно, покачал головой. – А костер из чего жечь будем?
Захар указал на небольшое ущелье, даже расщелину, у пологой вершины горы.
-Там кустарника много.
-Где? – Не понял я, рука умельца указывала чуть ли не в небо.
Он указал чуть пониже, на еле видную ложбинку.
-Там.
Денис бухнулся на камни, увлек к себе Наташу, за кустарником он точно не полезет. Разве только бутылку водки на вершине поставить.
Я молча сбросил рюкзак, там зазвенели каждый на свой лад топор, пила, миски, кружки и ложки, пошел вверх по склону. Через секунду нагнал Захар, полез рядом.
-Может, без костра обойдемся? – Крикнул Денис.
Я обернулся на полкорпуса, спросил зло:
-Ты что ли в воду полезешь?
-Да нет почему…
Я молча повернулся, полез вверх по насыпи. Советовать может каждый, а как до дела доходит… Не объяснишь остроумнику, что в ледяной воде можно замерзнуть за полминуты, конечности закоченеют, спазм легких, а течение утащит на дно, разобьет о камни. Костер просто необходим, иначе, не отогревшись, сляжешь на следующий день с воспалением легких. А до города можно не дотянуть, умрешь в горах.
Захар карабкался быстро, руки цеплялись за камни, подтягивали легкое тело. Он с виду тонкий, даже щуплый, как Кощей, но потому что вместо мышц – толстые сухожилья. Если бы мы попробовали помериться силами, не знаю, кто бы победил, хотя я и тяжелее на одну пятую. Склон не крутой, под ногами камни, от каждого касания с шуршанием скользят вниз. Насыпь, но подниматься тяжело, а проклятая ложбинка и не думала приближаться.
За спиной послышался шорох, сбитое дыхание. Захар резко обернулся, из-под ног выпрыгнули камешки, покатились вниз. Я глянул назад, замер, не в силах сказать слова. За нами подымалась… Арина! Ее тонкие руки хватались за камни удивительно цепко, словно манипуляторы робота, голова низко наклонена, глаза смотрели под ноги. Захар громко хмыкнул, Арина подняла взгляд, секунду смотрела на меня неотрывно, отчего ладони у меня сразу вспотели, а кровь прилила к лицу.
-Искрен, я с вами! – Сказала она.
-Зачем? – Спросил я, звуки выходили из онемевшего рта неразборчивые, глухие. – Я и Захар принесем достаточно веток…
Я промолчал, что она не сможет тащить много, быстро устанет, ее придется ждать… Да хоть на руках тащить, оборвал я себя! Чтобы пройтись с ней, я на гору хоть десять раз слазаю!
-Я с вами. – Повторила Арина упрямо, убрала со лба своевольную прядь шелковистых мягких волос.
Захар посмотрел на нее с неудовольствием: с девушкой пойдем медленнее, могла бы и внизу подождать. Но Арина взбиралась на удивление быстро, поспевала за быстрым Захаром. Несколько раз мы касались плечами, от соприкосновения бросало то в жар, то в холод. Один раз ее нога соскользнула с камня, я подхватил Арину, ненароком прижал к груди.
Я чуть не утонул в больших карих глазах, когда она глянула на меня с благодарностью. Почудилось или нет, но ей, похоже, было приятно в моих объятиях, по крайней мере, она не отстранилась с возмущением. Мою грудь сотрясали мощные удары сердца, словно оно не обычных размеров, а огромно-воспаленное, как у гипертоника, мышцы налились силой, готовые защищать любимую, это божественно красивое существо.
Мы замерли так на мгновение, потом я отстранился и молча полез вверх, Захар оторвался на несколько десятков метров и все наращивал темп. Какое-то время взбирались молча, только шелестели мелкие камешки под ногами, а крупные катились вниз, раскалывались о другие, осколки летели со страшной силой. Захар убежал вперед, я с Ариной поднимался рядом, бок о бок.
-Отдохнем. – Сказал я.
Если бы были вдвоем с Захаром, я бы никогда не предложил остановиться первым. Каждый мужчина, юноша хочет быть первым, пройти больше, прыгнуть дальше… но сейчас почувствовал, что Арина выдохлась, переставляет конечности с натугой, а по милому тонкому личику катятся крупные капли пота.
Захар замер где-то вверху, достал из кармана нож и деревянную заготовку. Послышались звуки стругаемого дерева, невесомые опилки полетели на камни, казалось, даже зависали в воздухе. Мы с Ариной сели на нагретые солнцем камни. Она невидяще смотрела в чистое голубое небо, я – вниз, в ущелье. Рокочущая горная река отсюда выглядела безобидным ручейком, на этом берегу две точки: Денис с Наташей. Наверное, весело разговаривают, не спеша едят.
Потом взгляд устремился вдаль, цеплясь за низкие, но все-таки величественные горы, редкий лес в ущельях, манящие прохладой ручьи, отвесные скалы и пологие насыпи, блестящий снег и темные камни.
-Через реку переправляться будешь ты? – Спросила Арина вдруг.
-Почему же… - Ответил я растерянно. – Есть и другие…
-Но не такие, как ты. Будто кто-то еще бросится в ледяной поток, да еще такой мощный…
-Почему же… - Повторил я растерянно, но от похвалы сильней забилось сердце и покраснели уши.
-Разве только Захар, - продолжала она, - но он дурной, как паровоз, все нипочем, ничего не боится. А эти двое…
Рукой указала на ущелье внизу с рекой и черными точками на берегу.
-Эти ничего сами делать не будут. Только если что-нибудь для себя, вроде, поесть приготовить… И то других попросят, самим лень.
Я вяло кивнул, странно слышать такие рассуждения от девушки. Они у всех народов и во все времена должны были только ноги раздвигать да детей рожать… после раздвигания другого не остается. Захотелось возразить, выгородить ребят, но сам выстраивал в голове обвинения похлеще, была бы моя воля таких, как Денис с Наташей, расстреливал…
-Вы долго еще там? – Крикнул Захар сверху.
Я хотел крикнуть, что не отдохнули, не отдышались, даже судороги ног не прошли, конечности передвигать не можем, как паралитики. Но Арина легко вскочила, подождала меня, и мы полезли наверх.
…
Острое зрение Захара не подвело: почти у вершины горы, в небольшой расщелине растет кустарник, радостно зеленеют листья. Мертвые сухие ветки лежат тут же, никем не подобранные, даже птицы не растащили на гнезда. Уже несколько недель жарит солнце, дождя не было, поэтому ветки сухие, вспыхнут даже от искры.
Арина сидела на камне отдыхала, длинные ноги в джинсах подрагивали, разъезжались в стороны от усталости, но на лице упертость, готовность лезть еще выше, хоть на Гималаи. Одного взгляда на нее хватило, чтобы сердце облилось кровью от жалости. Я тоже устал, не так сильно, конечно, не зря хожу в спортзал и бегаю по стадиону.
Захар складывал ветки в кучи, обвязывал веревками. Я пробовал помогать, но только мешал. Умелец замахал на меня руками, и я сел рядом с Ариной. В двух шагах начинается склон, внизу видно ущелье с рекой. Дух не захватывает: гора невысокая, почти холм, но на душе какое-то величественное настроение. Умом понимаешь, что залезли вообще-то невысоко, альпинисты и скалолазы, не помню, чем отличаются, пренебрежительно махнули бы рукой, такие горы для них – что холмы для меня; но ощущение величия так и лезет в душу, голова одурманена, как от крепкого вина, так и хочется то ли захохотать, то ли молча воздеть руки, обнимая весь мир.
-Все. – Сказал Захар, возле него возвышались две кучи веток, обвязанные веревками, словно обвитые змеями, концы длинные, чтобы удобней взяться.
-А мне? – С обидой спросила Арина. – Я зря с вами поднималась?
-Себя понесешь. – Ответил Захар грубо. – Вон, как ноги дрожат.
Ее губа запрыгала сначала от обиды, потом от злости, а глаза подозрительно заблестели.
-Нет, действительно, Арина. – Сказал я быстро, улыбнулся натянуто. – Ты очень помогла мне, вернее нам, было бы очень скучно подниматься без тебя…
-Правда? – Зарделась она.
-Правда.
-Ладно. – Закончила она, вставая.
Через минуту мы уже спускались по каменистой насыпи, вниз уносились камешки и глыбы, столкнутые с мест. Подошвы ботинок ехали вместе с камнями, ноги погружались в шебаршащие маленькие лавины по щиколотку. На плечах неудобно лежала связка хвороста, ощутимо прижимала к земле, ветки кололи через одежду, рядом шла Арина, беззаботно вертела головой, то разглядывала парящую птицу, раскинувшую широченные крылья, кречет иль орел, то перебрасывалась со мной незначащими фразами, от чего теплело в груди.
Захар убежал вниз, я так быстро спускаться не рискнул: на таком склоне если упадешь, то что-нибудь сломаешь или хотя бы разобьешь в кровь. Еще эта связка хвороста, тяжелая, зараза! Сам заставил Захара складывать побольше, но теперь идти трудно, ноги подкашиваются, а дыхание из груди вырывается тяжелое, с хрипами.
-Тяжело? – Участливо спросила Арина.
-Нормально. – Ответил я, постарался сделать дыхание спокойным, не сбивчивым. Странно, перед другой девушкой я бы еще больше расправил плечи, а с любимой захотелось быть самим собой, но это не значит распускать слюни и жаловаться.
После ее участия мышцы будто налились добавочной силой. Ущелье с рекой стало приближаться, появились отдельные детали, а в уши ударил рокот взбесившейся реки, скоро я разглядел одноклассников. Они сидели на камнях, играли в карты, Денис обнимал Наташу, ладонь гуляла от подмышки до бедра, по-хозяйски щупала выпуклости, словно проверяя, что пропало. При нашем приближении все-таки вскочил, предложил помочь, даже руки протянул. Захар просто проигнорировал, а я глянул зло, оскалил зубы: осталось метров двадцать до реки. Оскал получился хороший, почти волчий, по крайней мере, Денис отшатнулся, зубы у меня крепкие, острые, родители в детстве скармливали горы яблок.
Река грохотала по-прежнему, со скрежетом и треском мощным потоком волокутся валуны, далеко округ летят брызги, а воздух насыщен водяной пылью, превратился в туман, в таком побудешь минуту – от пяток до ухьев мокрый. Я бухнул связку на камни, с наслаждением разогнул спину, позвоночник затрещал - диски вставали на место. Захар уже деловито выбирал палочки поменьше, складывал поверх бумаги.
-Надо пройти вдоль реки. – Сказал я. – Посмотреть, может, брод есть …
Денис, успевший сесть, даже не шелохнулся, ладонь по-прежнему гуляла от бедра Наташи до груди. Потом опомнился, отстранился от подруги. Не совсем еще лень одолела, но я только махнул на его порыв. Хорошо, конечно, не совсем халявщик, но пройти пару километров намного легче, чем взбираться на гору.
-Я вниз по течению пойду, а ты вверх. – Сказал Захар. Денис сел с видом исполненного долга, мол, предложил – отказались, а настоять не можем, стеснительные очень.
Я кивнул, двинулся вдоль реки. Рядом молча пошла Арина, сердце сдавило от жалости, она же только что на гору лазала, это на мне можно воду возить цистернами, мужчины вообще созданы для грубой работы, защиты, а женщин надо оберегать, хранить…
-Осталась бы, устала же… - Пролепетал я смущенно.
-Ты как будто на диване валялся. – Ответила она хмуро, но в голосе почудилась жалость и нежность, или только почудилась?
…
Мы прошли молча вдоль берега несколько километров, скакали по камням, как горные серны, высокие скалы обходили, а на низкие залазали. Пальцы ободрали не в кровь, но подушечки и кончики болят, словно по нервам пустили ток. Устал даже я, мышцы плохо слушались, что говорить об Арине, каждая жилка ее тела тряслась от перенапряжения, а ноги разъезжались. Никакого брода не нашли, наоборот поток ревел еще больше, а брызги летели выше.
Мы остановились на небольшом выступе над речкой. Место живописное, если бы умел рисовать, обязательно картину намалевал. Внизу ревела вода, влажная пыль оседала на одежде, а ледяные брызги долетали до лица, над головой нависали отвесные скалы, образующие узкое ущелье, по таким взберется только настоящий скалолаз, я так и не разглядел трещины или выступа, за которые можно зацепиться. Сзади за скалой скрылись одноклассники, впереди огромные глыбы с машину. Растительности почти нет, кроме чахлой травы и приземистых деревьев в расщелинах, куда нанесло земли ветром и иногда попадает влага. Стволы согнулись от ветра, хвоя пожелтела и иссохла от недостатка воды, а кора кое-где отвалилась, но деревья растут назло всем напастям.
-Смотри! – Звонко крикнула Арина, перекричав даже грохочущую реку внизу.
Ее тонкая рука с изящными пальчиками указала вбок и вверх, я проследил взглядом, громко ахнул, раззявил рот и выпучил глаза – короче, очень удивился. На скале над ущельем стоял… Снежный баран! В двух метрах от него улеглась самка, почти в два раза меньше партнера, бесстрашно смотрела вниз, на рокочущую реку. Я сразу узнал толстые, в руку взрослого толщиной, рога у самца, завитые полным кругом, тупые концы смотрят вперед, у самки рожки небольшие, как у домашних коз. Окраска темно-коричневая, но живот, грудь и зад белые. Шерсть лоснится, грудь у барана широка, кости толстые, а мышцы бугрятся под толстым мехом, по скалам прыгать - не семечки лузгать. Самка красивая, грациозная, миниатюрная рядом с самцом, а рожки – кокетке впору.
-Какие красивые… - Прошептала Арина восхищенно.
-Да… - Ответил я.
Баран глянул на меня, забеспокоился. Мускулистые ноги отбили чечетку крепкими копытами по камням, а голова наклонилась, на меня нацелились рога, ими хоть литые металлические ворота проламывай – настолько толстые.
Самка взвилась на все ноги разом, ускакала. Самец проводил взглядом, двинулся следом. Через секунду коричневый силуэт скрылся за скалами, но мы стояли пораженные минуту. Наконец плечо тронула Арина, сказала просительно:
-Пойдем, а?
Я кивнул, но твердо решил полазать по скалам после переправы. Может, удастся увидеть баранов еще раз?
…
Обратно скакали по камням вяло, помнили, что идти довольно далеко, а тратить силы не хотелось. Но все-таки за очередной скалой показались одноклассники, пока размытые силуэты, но я сразу определил, что сидят Денис с Наташей, то ли в карты режутся, то ли опять перекусывают, жруны, а вокруг носится смазанная тень – Захар, скачет по камням, бесстрашно лазает по скалам. Нам помахали. Ноги понесли быстрее, а носы вскоре уловили манящий запах еды.
Когда подошли, улыбающийся Денис протянул огромные бутерброды, словно батон разрезали вдоль и кинули сверху палку колбасы. Я жадно вонзил зубы, откусил разом треть. Денис завистливо хмыкнул, смахнул мокрую прядь русых волос со лба – река близко, грохот ощутимо бил по ушам, а камни, на которых возлежала моя филейная часть, намокли от брызг.
-Ну как? – Спросил кто-то. Голоса я не разобрал, а глаза не стал отрывать от важного занятия – выбора куда укусить.
-Фигово. – Ответил после долгого раздумья, чавкая - мякина хлеба не желала продвигаться дальше по пищеводу. – Вверх по течению – еще хуже, грохот такой, будто самолет взлетает, или звездолет какой-нибудь…
-Внизу тоже не очень. – Вставил Захар, сильные умелые пальцы вертели знакомую деревянную заготовку. – Такое ощущение, что вода разгоняется с каждым метром. Бросил веточку – унесло в миг!
Я бросил взгляд на две горки веток.
-Давайте разжигать костер.
Г3
-А где наша лодка?
-А мы без лодки!
Костер разжигали долго. Сначала расположили близко от речки, ессно, тушило брызгами, потом – подальше от воды, но между камнями, хорошо не разгорался. Девушки уже начали терять терпение, капризно дули губки и бегали за скалы.
Но вопреки нашей дурости костер победно заревел, пламя взвилось в рост человека, снопы искр взлетали еще выше, жар был такой, что высохшая кожа скрипела, а волосы на голове чернели и закручивались.
-Хоть быка жарь целиком! – Одобрил Захар.
-Кто первым нырять будет? – Спросил Наташа.
Денис неодобрительно хмыкнул, встряхнул короткими русыми волосами, мол, он изначально против затеи, критиковал и выражал мнение, против, конечно, только по-тихому, потому и не лазал за ветками в расщелину, выражал и критиковал, хоть и не предложил альтернативу переправе, но все равно критиковал и выражал… это, как его… собственное мнение.
Глаза у Захара загорелись, заготовка исчезла в одном из карманов, а ладонями совершал колебания, похожие на движения рыбки с нарушением нервной системы. Но я опередил:
-Я попробую.
На лице Захара отразилась обида и скептическая усмешка, не понимает, что не везде получится, ломясь напролом. Денис пожал плечами, промолчал, отношение определит после попытки.
Я быстро стянул одежду, оставив трусы, ессно, хотя надо и плавки, чтоб потом все сухое… но пришлось бы отсылать девушек за скалу, и Арину в том числе, а каждому хочется показать удаль, особенно девушкам, особенно любимой.
Наташа смотрела в сторону, на меня ноль внимания, а Арина глянула так тепло, что я чуть не обжегся.
Долетели первые брызги, я мерзло поежился, вода ледяная, после нее вряд ли и костер, ревущий за спиной, согреет. На поясе сильные руки Захара завязали веревку хитрым узлом, только ножом развяжешь, чьи-то ладони похлопали по плечам.
-Не боись, если что выдернем, как пробку из шампанского. – Успокоил народный умелец, вместе с Денисом взялись за веревку.
Я двинулся к воде. Камни под ногами в большинстве покатые, плоские, но некоторые больно резали ступни. Я раздвинул руками плотную водяную взвесь, застыл на последнем камне – еще шаг и окажусь в реке. Кожа на поясе покраснела и чесалась от веревки, пошла пупырышками от холода, я представил, что будет в ледяной воде, пронеслась мысль, что нафиг мне это надо, пускай дурной Захар лезет в ревущую горную речку, ему, похоже, по кайфу.
Пересилив, ступил в реку. Ноги обожгла ледяная вода, а мощный поток сделал коварную подножку, и меня понесло вниз. От страха даже не почувствовал холода, забыл про веревку, руки отчаянно цеплялись за камни под водой, ногти обломал до крови, но меня сносило и сносило… бок обожгло болью – потянули за веревку.
Тело кое-как воздело себя на ноги, обрело шаткое равновесие, и я сделал шаг к противоположному берегу. Поток толкнул с удвоенной силой, я упал, заработал всеми конечностями, но продвинулся всего на метр.
Ногу свело судорогой, борясь с рекой, забыл про холод. Я быстро оглянулся, застонал от бессилия: стою у самого берега, только намного ниже по течению от костра, а до противоположного берега еще грести и грести…
Я ринулся вперед, закоченевшие ноги кое-как переставлял по скользким камням, руками помогал, что есть силы, то ли брел по дну, то ли плыл… мощный поток норовил утянуть, ледяная вода с мощью боевого молота било в тело, наверное, синяки останутся…
Нога соскользнула с камня, предательски скользкого, я упал, на несколько секунд скрылся под водой. Потом вынырнул, шумно выдохнул. Веревка натянулась, сдавила бока, а меня кружило, перед глазами мелькали размытые картины, ревел поток.
В голове за мгновения промелькнули образы, как я замерзаю, умираю в судорогах. Попробовал остановиться, но потерялся еще сильнее, запутался. Веревка сдавила так, что по пищеводу начал подниматься желудочный сок – дернули Захар и Денис. Берег стремительно приблизился, я разглядел лица одноклассников, мелькнула, как второе солнце, Арина.
Меня ударило о камни берега так, что ребра хрустнули, а остатки воздуха вылетели из легких с пронзительным свистом. Руки зацепились за камни, подтянули закоченевшее тело, но мощный поток сорвал, понес вниз. Я заорал благим матом, парни дернули веревку, я вылетел из воды, как пробка из бутылки шампанского.
Пролетел по траектории снаряда и шмякнулся на камни. Все тело пронзила острая боль – камни не мягкий асфальт, зубы громко клацнули. Я только начал подыматься на дрожащих и закоченевших от холода конечностях, как сильные руки подхватили, понесли быстро-быстро, аж камни сливались в единое серое.
Бережно опустили на землю, я сразу почувствовал тепло, кожа мгновенно высохла, согрелась, но холод забрался глубоко в тело, затаился в кишках и костях. Только тогда я огляделся.
Меня положили на что-то мягкое возле ревущего костра до небес, по крайней мере, мне так показалось, он заслонял полмира, пламя местами почти белое, а угли алели, светились темно-лиловым, настолько горячие. Надо мной склонились одноклассники, я различил испуганные лица на фоне светло-голубого неба.
-Живой? – Спросил Денис, заметный по светло-русым кудрям.
-Нет, мертвый, - ответил я как можно грубее.
Я сел, тело отозвалось резкой болью, словно в десятках местах прокололи шпагой, ударили шпалой и обожгли головней.
Заботливые руки укутали в теплую куртку, я поблагодарил. Арина подкладывала веток в костер, легко кидала настоящие бревна, кидала и кидала… я, наконец, остановил, сейчас все это разгорится – камни расплавятся, и так сижу от костра в почтительных двух метрах, а жар все равно сушит лицо, трещат волосы и брови.
Мне помогли встать, тело затрясла мерзлая дрожь – организм согревается, вытесняет холод. Через десять минут я уже ходил вокруг костра, махал руками, как заправская мельница, дрыгал ногами. Одежда приятно согревала.
Арина поила горячим чаем из термоса, жидкость сладостно согревала утробу. Я расположился на огромном камне с небольшой стул, огляделся победителем. Радовало все: далекое голубое небо над головой с низко повисшим маленьким Солнцем, горы вокруг, скалы и камни, даже ревущая река и долетавшие до лица брызги вызывали блаженную улыбку.
Все позади, я попробовал – не получилось. Сейчас полезет дурной Захар, ему можно и через Северно-Ледовитый вплавь, точно не утонет, маленькая речка – вообще разминка, а для меня все кончилось… настроение портила только подленькая мысль, что если Захар не справится, никто кроме меня пробовать не станет.
Народный умелец тем временем носился вокруг, хотел даже сигануть через костер, но вовремя остановился: пламя в человеческий рост, а температура такая, что прыгун сгорит в полете, как мотылек…
…
Захар разделся быстро, в военный норматив бы уложился. Вокруг пояса обмотал веревку, завязал тройными узлами, только Александр Македонский развяжет. Денис похлопал по плечу, Арина одобрительно улыбнулась.
Конец веревки держали я и Денис, даже девчонки пытались помочь, но на них прикрикнули – ретировались, нечего под руки лезть, воду возят на мужчинах. Захар уже стоял на берегу, ежился от ледяных брызг. Ступня опустилась в воду, резко отдернулась – речка ледяная, ледянее некуда, как еще куски льда не плывут…
-Помирать – так с музыкой. – Крикнул народный умелец и прыгнул рыбкой.
Я крикнул, мол, дурак, течением унесет, нырять надо осторожно, но поздно. Прыжок получился красивый, Захар вытянулся в струнку, вошел в воду сведенными руками и головой без плеска. Только река эстетики не оценила, народного умельца за секунду унесло метров на десять, веревка натянулась, капельки воды с нее взвились дождем.
Захар опомнился, заработал конечностями. Легкое жилистое тело бросило вперед, как торпеду, вода пошла бурунами – сил у народного умельца много… но куда плывет не видел, голова в воде, вот и напоролся на здоровенную глыбу. Ее не унесло течением, стоит твердо, уверенно – большая и тяжелая. Зазвенело, будто столкнулись два Титаника с десятью айсбергами, даже грохот реки показался глуше.
Захар отшатнулся очумело, конечности нелепо колотили по воде. А течение уносило дальше, веревка натянулась до предела, с Денисом еле держали, покрылись потом от натуги. Захар справился, поплыл дальше. Я видел, как блестели под водой вздутые от натуги мышцы, а течение тащило вниз, мешало продвигаться. Только сейчас понял реальную силу реки: и танк утащит, и целый дом.
…
Захар преодолел три четверти, что значит сила, я на берегу топтался и на пару метров не отплыл. Но нога народного умельца за что-то зацепилась, он громко ойкнул и скрылся под водой. Прошло несколько секунд, не выныривал, и я закричал:
-Дергай!
-Он же застрял! – Возразил Денис, из-за грохота и рева приходилось орать в ухо. – Мы дернем, он вылетит… только без ноги!
-Пофиг, что без ноги! Он же задохнется, а так живой, хоть и без ноги!
И мы дернули. Захар вытащило из-под воды, он пролетел метр над гладью и шумно врезался в поток. Загреб конечностями, но слабо. Еще пару минут боролся с течением, но вперед не продвинулся, и мы потащили веревку.
Захар отбрыкивался, хотел побороться еще. Не объяснишь же дурику, что организм уже переохладился, еще немного в ледяной воде – воспаление легких. Хоть успокоился, когда дернули в последний раз, Захар брякнулся на мокрые камни, закашлялся, изо рта хлынула вода.
Мы с Денисом подхватили, мигом принесли к костру. Народного умельца скрутили судороги, мышцы непроизвольно сокращались, а дышал часто-часто, аж глаза выпучивал. Арина сунула пару таблеток в сведенные челюсти, заставила проглотить.
-Антибиотики. – Пояснила резко.
Ее руки подрагивали, а в глазах затаился страх: вдруг заболеет! Потом посмотрела на меня жалостливо, я понял: за меня боится больше, хоть в воде и пробыл меньше. Боится больше! Я чуть не закричал от счастья, но быстро опомнился, начал помогать согревать Захара.
Его уже укутали в какие-то тряпки, придвинули к огню. Ресницы и брови затрещали, ничего, быстрее согреется, а брови отрастут. Конечности задрожали еще больше, Денис навалился, а то народный умелец в костре окажется. Я придержал ноги, чуть не отдернул руки: ноги холодные, словно жидкий азот!
Через пару минут судороги прекратились, и Захар сказал сипло:
-Зря дернули… я бы доплыл.
Я хмыкнул, но промолчал. И так еле откачали, а он бы, говорит, доплыл… Но Арина не сдержалась, воскликнула:
-Ты же тонул! Вообще под водой скрылся! Тебя судороги корежат, а ты говоришь: доплыл! Да у тебя запросто мог быть паралич дыхательных путей или сердечной мышцы… и все, смерть!
Она побледнела, поняла, как велик шанс паралича, такой глупой смерти. Денис отвернулся, голубые глаза уставились на поток, бурунящийся пеной, на светло-русых волосах оседала водяная пыль, они обвисли мокрые. Штаны и куртка защитной окраски выделялись на фоне серых камней и скал, а ступни в кедах уперлись в землю уверенно. Наташа прижалась к его боку бедром и грудью, заглядывала в глаза, что говорила – не слышал из-за грохота реки. Ее волосы тоже намокли, как и одежда, через майку просвечивалась кожа, шары грудей с темными кончиками.
Захар уже ходил вокруг костра, закрывался от иссушающего жара. В руках умельца я увидел деревянную заготовку и нож. Еще не согрелся, тело трясет судорога – а уже пытается мастерить. Арина посмотрела на меня жалобно, сказала:
-Нам не переправиться, Искрен. Течение слишком мощное, придется идти назад.
-Согласен. – Крикнул Денис.
Я обернулся резко, под ногами перекатился здоровый камень с голову, встал на ребро с треском. Наташа улыбнулась ослепительно.
-Если уж не смог Захар… - С улыбкой протянул Денис.
Народный умелец принял комплимент непонятным бурчанием, руки замахали, как мельница.
-Переправимся. – Сказал я твердо, на меня посмотрели изумленно. – И я знаю как.
-Ну-ну… - Скептически ответил Денис, нахмурился, мол, против затеи, так что делайте сами, а я в сторонке, в сторонке…
-Переправимся. – Повторил я напористо, пальцы уже стягивали одежду.
Ширинка никак не хотела расстегиваться, дернул, почти услышал, как по камням поскакали зубчики и собачка, но обошлось: молния цела, а штаны спали с ног.
-Искрен, не надо. – Попросила Арина так жалостливо, что сердце облилось кровью, а пищевод перегородил неприятный ком.
Но я угрюмо покачал головой. Знаю – и переправлюсь, а просьбы любимой девушки… к ним надо прислушиваться, но не сейчас.
Я остался в одних трусах, вокруг талии намотали веревку, Захар хитро завязал, подергал, Денис одобрительно хмыкнул: намертво, теперь только Македонского звать. Деревянные ноги понесли к ревущей реке. Голые ступни больно покалывало: камни как назло острые, хотя должно было обкатать потоком.
Арина проводила грустным взглядом, переживает за меня, переживает! От такой мысли я чуть не сорвался на бег, но в лицо уже обильно летели брызги, а грохот стал нестерпимым.
-Я знаю. – Тихо сказал, ступая в воду. Ступню обожгло, а тело рефлекторно съежилось, уже запомнило ледяную воду… и что будет потом. Сигануть один раз легко, подвиги совершать нравится всем, а нырять каждый день, как моржи, трудно. Каждодневный подвиг превращается в тяжелую работу, а работать никто не любит…
Еще шаг, еще, ноги уже не чувствуются, смертельный холод поднялся до пояса, подкрадывается к сердцу, а поток яростно ударил по коленям, норовил согнуть, уронить, утащить.
-Сила в упорстве. – Сказал я зло: уже зашел по пояс, мышцы оцепенели, а холод прокрался в кости, затаился в кроветворных тканях. – И постоянной работе.
Шаг, еще шаг, вода достигла до ребер, ступни царапали о камни, поток тащил с такой силой, что все мышцы напряглись, удерживая тело. Я заработал руками, когда зашел по подбородок, гребки скупые, но мощные не позволяют реке утащить.
Шаг, шаг, шаг… Длилось целую вечность. Я шел медленно, как терминатор, даже холода не чувствовал, только мышцы сковало, двигался еле-еле. Противоположный берег приближался медленно, но все-таки приближался. Один раз ступил в яму, захлестнуло с макушкой, потащило, но как-то удержался и пошел дальше.
Веревка натянулась, до берега оставалось шагов пять, как почувствовал: больше не могу, мышцы сейчас сожмутся в спазме, упаду. Собрал последние силы и прыгнул, получилось плохо, шлепнулся в воду в метре от берега. Течение потащило, живот, руки, ноги больно царапали камни, пару раз приложился затылком, носом. Но напрягся до рези в мышцах, перевернулся спиной к течению, ноги уперлись в берег.
Вылетел, как пробка. Резко надвинулась серая земля, шмякнулся, как слон после десантирования без парашюта, в стороны брызнули мелкие камушки, а носом и грудью пропахал широкую борозду. Лежал с полминуты, ничего не ощущая, потом нервная система сообразила, что пора работать, и каждую жилку, каждую клеточку пронзила острая боль. Я заорал, затрясся в конвульсиях. Руки и ноги больно бились о камни, мышцы сжимались в жестоких спазмах. Перед глазами потемнело.
…
Очнулся на спине, только веки разлепились, как ослеп от солнечных лучей, мир превратился в сплошное ярко-золотое. Наконец глаза привыкли, я поднялся на четвереньки, локти подгибались, но мышцы воздели тело на ноги. Одеревенелые пальцы развязали веревку, хоть и на Македонского не похож, а глаза жадно впитывали информацию, всматривались. В метре шумела река, мощный поток ворочал тяжеленные глыбы, на другом берегу махали ребята, что-то кричали.
Я пнул ногой тяжелую веревку, брызнуло водой. Надо согреться. А то в одних трусах, мокрый и продрогший. Около часа я бегал, прыгал, отжимался. Мышцы сначала никак не хотели работать, то и дело непроизвольно сокращались. Но потом разработались, нагрелись от прилившей крови. Денис с Наташей на другом берегу уселись на камни, достали снедь, Захар куда-то умчался, Арина стояла, мучительно ломала руки, не разглядел, но, похоже, что-то шептала мнимому собеседнику.
От бега и отжиманий устал до багровых кругов перед глазами, но согрелся, даже едкий пот выступил на висках, полез со лба в глаза. Пока бегал, присмотрел невысокую, в человеческий рост, скалку с ровной площадкой наверху. Забраться оказалось просто: камни будто специально сложились в ступени. Я замер на верху. В пару метрах внизу ревела река, буруны, пороги, чуть ли не водовороты, горы, образующие ущелье, нависали, как великаны над муравьями, а ослепительное солнце в голубом небе жарило сильно, лучи жгли неприкрытое тело.
Я быстро закрепил веревку, узлов получилось много, но главное, чтоб не отвязалась. Замахал руками, мол, готов мост. На другом берегу началось шевеление, рюкзаки быстро перетаскали к самой воде, Захар закрепил веревку на такой же невысокой скале.
Веревка повисла натянутая, как струна, в полутора метрах от воды, до нее долетали многочисленные брызги. Первым полез Захар с рюкзаком на спине, умелые сильные пальцы сомкнулись на мокрой веревке, как замки, ногами накрест охватил веревку и пополз. Веревку ощутимо раскачивало, хотя натянули, раскачивался и Захар, рюкзак болтался так, что того гляди оторвется. Река будто взревела сильнее, до народного умельца долетали брызги.
Но обошлось: через пару минут я сгреб за рюкзак, помог выползти. Захар мигом вскочил, легкий и жилистый, лицо – сплошная улыбка до ушей, сказал с восторгом:
-Молодец, смог перебраться не то, что я!
-Да ладно… - Засмущался я. – Повезло.
-Дуракам везет, - отмахнулся Захар, - мне, например. А так переправиться: шаг за шагом в ледяной воде…
Веревка закачалась – поползла Арина, узел на скале чуть сдвинулся, Захар бросил саркастически:
-Морской завязал? – И ринулся поправлять.
Я пожал плечами: завязал, как получилось, хотя хотел намертво. Арину мотало в стороны, обливало ледяной водой – сердце кровью обливалось. Руки дрожали от желания помочь, но как? Летать не умею… Арина застывала подолгу для отдыха. Минуты тянулись, как жвачка, казалось, пытка не кончится, но любимая все-таки приближалась…
Я смотрел до рези в глазах, отраженные от скал и воды лучи выжигали сетчатку. Наконец она подползла так, что я протянул руки, нежно обхватил за такие хрупкие плечи. С Захаром вытащили на скалу. Пушистые, длинные, коричневые волосы рассыпались волной по серым камням, большие карие глаза приоткрыты. Я смотрел на милые утонченные черты лица, маленькие ушки под волосами, вздернутый носик, иногда опускал взгляд на крепкие девические груди, оттягивающие футболку, загорелые и хрупкие плечи. Хотел подложить под голову что-нибудь, но Арина начала подниматься, Захар помог, а я стоял, как столб, да еще в одних трусах – народный умелец о моей одежде, похоже, забыл, так и осталась на том берегу.
Неловко, все-таки девушка, хотя мне и пофиг на мнение окружающих, кроме некоторых людей, могу на любой концерт так сходить, пускай завидуют, я-то знаю, что мода и общественное мнение – оковы. Нет, по улице в трусах – все-таки безнравственно, такой я ретроград, так что не буду, а старых джинсах и майке – хоть к друзьям, хоть на бал к королеве.
Арину ощутимо покачивало, как маленькую елочку в ураган, я поддержал, спросил обеспокоено:
-Ну как? Сильно плохо?
-Тебя спрашивать надо… - Со слабой улыбкой ответила Арина. – Я по веревке, а ты по воде.
-Нормально. – Отмахнулся я, хотя холод не убрался из костей и внутренностей до сих пор, а мышцы подрагивали от спазм. Но ведь мужчины для того и созданы, чтобы на врага с кулаками, стену лбом… короче, для тяжелой и опасной работы.
На другом берегу ожесточенно спорили: слов не слышно из-за грохота реки, но Денис и Наташа махали руками, как мельницы, тыкали пальцами. Наконец она сдалась, плечи безнадежно опустились, даже грудь будто меньше стала, и побрела к веревке.
Захар что-то крутил, завязывал-перевязывал. По-моему, ничего не изменилось, но веревка натянулась сильнее, теперь не раскачивалась от дуновения ветерка. Наташа неуверенно ухватилась, Денис помог закинуть длинные ноги с округлыми ляжками. Она медленно поползла вперед, похоже, даже глаза закрыла.
-Костер надо разжечь. – Сказал Захар, слезая со скалы.
-Точно, - подхватила Арина, - Искрену обогреться, да и проголодались, да?
Умелец отмахнулся, он у нас на батарейках, целый день может бегать без маковой росинки, а у меня живот голодно урчал. Кивнул рефлекторно, ведь поесть – второй инстинкт после размножения.
Захар рыскал между камней, чего-то искал, а я сказал задумчиво:
-На том берегу мой рюкзак остался, а Денис два не утащит.
Веревка еле слышно скрипела, мельчайшие волокна рвались, хотя Наташа и легкая. А белобрысый Денис в кости толстый, да и мяса наросло прилично...
-Я слажу. – Небрежно сказал Захар.
Он убежал. На скале в человеческий рост остались мы с Ариной. Наташа зависла над серединой реки, тряслась так, что морские узлы умельца развяжутся. Я окинул взглядом невысокие горы с белоснежными вершинами и такими же белыми, поблескивающими расщелинами, ущелье, ревущую реку с бурунами, огромными булыжниками на дне, скалы, камни, расщелины, опять скалы, теперь мокрые от брызг.
-Красиво. – Выдохнул я.
Арина наморщила носик, сказала скептически:
-А, по-моему, совсем некрасиво. Мертвые скалы, ледяная река, а из растительности – чахлая травка с кустиками в расщелинах. Ничего живого…
-Красиво. – Повторил уперто.
-Что вы, мужчины и парни, понимаете в красоте? – Спросила Арина с смеющимися искорками в карих глазах. – Сплошные мускулы, только и можете топорами махать…
-Что в красоте понимаете вы, девушки и женщины? – Спросил я в ответ, улыбнулся, мол, шучу-шучу, бить не надо. – То-то все художники - мужчины, поэты, кроме каких-нибудь Цветаевой и Ахматовой, - мужчины… да вообще все искусство мужчины мозолистыми от топора ладонями сварганили…
Ее прервал мученический вскрик Наташи:
-Может, поможете?
Она подползла близко, до скалы осталось пару метров.
Я присел на корточки, протянул руки.
-Ползи что ли.
Наташу пришлось отдирать, пальцами вцепилась намертво, пришлось позвать Захара. Он прилетел, как вихрь, покачал головой и убежал.
-Без домкрата не обойтись. – Крикнул напоследок.
Но Наташа вдруг отвалилась от веревки сама, легко бухнулась на камни и сразу заохала, как же больно, надо было перину подстелить…
Денис с рюкзаком переправился быстро, словно всю жизнь матросом на паруснике. Он слез с веревки с чуть побелевшим лицом, но воскликнул бодро:
-Круто получилось, Искрен! Я бы никогда не смог без веревки сюда попасть!
Я пробормотал что-то, а Денис взмахнул светло-русыми волосами, голубые глаза странно блеснули.
Мы спустились со скалы, я с Денисом первые, подхватили девчонок. Арина на секунду задержалась в объятиях, улыбнулась. Ее касание, хоть и через одежду, обожгло нестерпимым пламенем.
Денис достал из рюкзака потрепанные кеды, штаны защитной окраски и футболку, молча протянул. Я поблагодарил кивком, быстро оделся. Из-за скалы в двадцати метрах показалась гора хвороста, она самостоятельно передвигалась, шаталась – вот-вот упадет. Под ней еле виден Захар, согнулся в три погибели, бурчал что-то зло.
Гора хвороста рухнула нам под ноги, Наташи с визгом отскочила, а Захар разогнулся с трудом, из волос и одежды торчали веточки, а лицо побагровело от натуги. Денис бросился складывать костер, а Захар забрался на скалу и сноровисто пополз по веревке.
Костер еще не разгорелся, слабый огонек пугливо дрожал меж веточек, как народный умелец вернулся с рюкзаком.
-Веревку жалко. – Сказал с неподдельной грустью.
-Да ее цена десять рублей. – Беззаботно возразил Денис. – Да и в рюкзаке еще моток.
-Все равно жалко.
Наташа и Арина вытаскивали снедь из рюкзаков, скоро на расстеленной газетке появились хлеб, колбаса и сыр, нарезанные ровными ломтиками, большие помидоры с едва не лопающейся кожицей от распирающего сока, пару яиц и даже яблоки.
Денис на мгновение задумался, потом махнул рукой, мол, была не была, и целеустремленно начал рыться в рюкзаке. На камни полетели пакеты с теплыми носками, спичками, небольшая пила и прочие нужные вещи. А Денис вдруг улыбнулся, вытащил… ананас!
Желтый, с рытвинами, непонятными выступами и зелеными жесткими листьями на конце. Мы смотрели зачарованно, рука Дениса потянулась к ножу с намерением покромсать заморский фрукт, но Арина выхватила, заявила непреклонно:
-На десерт.
Ананас исчез в руках Наташи, появился скоро в пластмассовой тарелочке аккуратно нарезанный, с выступившим желто-прозрачным соком.
-Давайте есть что ли. – Предложил Денис.
Еду с газетки будто смело лесным пожаром, который распространяется так быстро, что взрослый человек вряд ли убежит. Колбаса, хлеб и помидоры исчезли бесследно, а от яиц и колбасы остались только скорлупа и полиэтиленовая обертка. Денис поставил в центр тарелочку с ананасом, сказал торжественно:
-Честь захавать первый кусок дается, думаю, никто не будет против, Искрену!
Я улыбнулся, взял здоровый кусок из-под низу, нарезанная башня ананаса чуть не упала, но Захар вовремя подхватил. С кусочка закапал желтоватый сок, я вонзил зубы в заманчивую мякоть. Челюсти свело: сладкий и очень кислый! Но привык быстро, а сладость не исчезала.
Все взяли по аппетитному куску, только Захар почему-то оторвал жесткий лист, понюхал подозрительно. Наташа покатилась со смеху, а Денис сказал, давясь:
-Настоящий! Не пластмассовый.
Арина, побагровевшая от попытки сдержаться, захохотала, Захар скосил глаза подозрительно, мол, чего смешного? Умелец, наверное, и сам не заметил, как надкусил, жесткий лист захрустел на крепких зубах. Со смеху покатился и я, а Захар опомнился, начал отплевываться, но как-то лениво, словно листик понравился.
…
Мы сидели на теплых камнях, смотрели осоловело кто куда, приятная тяжесть в животах тянула к земле. Даже Захар лег на спину, разбросал руки-ноги.
-Красиво. – Сказал народный умелец, окинул взглядом скалы, камни и ревущий поток.
-Да чем красиво-то? – Возмутилась Арина. – Один говорит красиво, второй – красиво… а вокруг скалы, вода и опять скалы!
Я глянул на сверкающие белизной вершины гор, мы сидели в ущелье, приходилось задирать голову, а горы так казались больше, величественнее.
-Красиво. – Поддержал я Захара.
-Красиво, когда все вокруг двигается, дышит жизнью… - Мечтательно сказала Арина.
-Тогда самые красивые тараканы: самые живучие, а видела бы ты, как они двигаются, копошатся… - Сказал я с улыбкой, Арина надула губки в поддельной обиде, я взглядом попросил прощения.
-Красиво там, где нас нет. – Пробормотал неопределенно Денис. Его рука лежала на талии Наташи, а она к нему жалась.
Я поморщился, ответил:
-Не помню, кто сказал, но он был точно не в лучшем настроении духа.
-Надо радоваться жизни. – Тихо сказала Арина. – Сильные и умные всегда радуются…
-Ну, да. – Хмыкнул Денис. – Как-то видел в столице одного профессора: сгорбленный, хмурый, будто таблеток горьких наелся. А потом мне сказали, что профессор этот какой-то закон открыл… или принцип, настоящий прорыв в науке.
Грусть и горечь – вечный спутник большого ума, все знают. Но на людях надо быть веселым и уверенным, грусть и плохое настроение никому не помогут, а часть уверенности передаться, помочь другому.
-Человек может быть подавленным и грустным только, когда никто его не видит. – Сказал я тихо. – Вот придете к себе домой, запретесь в туалете и грустите, сколько влезет. Ладно, пора идти. И так на переправу потратили слишком много времени.
Захар живо вскочил, а Денис поднялся тяжело, отдуваясь, даже Наташа оказалась на ногах быстрее.
-А почему нельзя грустить на людях? – Спросила Арина.
Мы уже шли, прыгали по камням.
-Потому что жить надо для других. – Ответил я. – Все великие вещи делались для других.
-А Наполеон? – Вдруг спросила Наташа, глаза загорелись азартно. – Он ведь воевал, зарабатывал славу для себя, любимого.
-Да разве Наполеон велик? – Спросил я небрежно. – Подумаешь, бросал в убой многотысячные армии… А Иисус создал самое мощное оружие – религию и ноги ученикам обмывал… Вот это круто. А сколько людей потом за веру было убито… Гитлеру не снилось.
…
Мы опять поднимались. Теперь невысоко, метров пятьдесят до верха, но по скалам, наклонным, конечно, но все-таки… Горы старые, отвесных скал не найти, а вокруг насыпи, но вот такие скалы еще встречаются. Заберется по ним и семилетний ребенок, но за плечами тяжеленный рюкзак, а девушки по горам не лазали, и бояться им можно. Это мужчине, если увидел нечто ужасное, стискивай зубы и сильней сжимай рукоять топора или автомата, а девушке и при виде безобидной мышки визжать можно.
Арина еще терпела, только челюсти сведены до остро выступающих скул и губы побелели, а для Наташи каждый шаг по камням – подвиг, сопровождающийся охами, вздохами, сетованиями на плохую жизнь и матами.
Захар убежал куда-то, да, прямо скалам, карабкался и скакал, как горный козел, бесшабашно прыгал с камня на камень. Я только качал головой: звериной ловкости и силы у умельца много, но сорваться может и опытный скалолаз, а неосторожные в горах долго не живут. Но ведь на увещевания махнет рукой, не в армии – не прикажешь… что поделать, опыт приходит с ободранным коленками или пробитыми головами.
Денис тащился внизу, часто останавливался на отдых. Я присел на огромном камне с автомобиль размером, сбросил рюкзак. Скалы пологие, без рюкзака забежал бы за пару минут, но с тяжелой ношей за плечами шатает, невольно ступаешь осторожнее.
Арина помахала сверху: хоть и боится, убежала вперед. Я улыбнулся, кивнул, мол, меня не жди. Она упорно полезла вверх, цеплялась тонкими пальцами, подтягивала легкое тоненькое тело. Я долго не отрывал взгляд от хрупких плеч, узкой, но гордо выпрямленной спины, потом сбоку окрикнул Захар:
-Вы долго еще?
Я кивком указал вниз. Денис с Наташей еле ползли, под ними шумела река, а если смотреть вперед, взгляд уткнется в соседнюю гору, что образует ущелье, с ложбинками, белеющими снегом и покрытыми чахлым кустарником.
Умелец хмыкнул и убежал. Я проследил взглядом: прыгал через расщелины между камнями бесстрашно, а вверх не лез – бежал. Сердце на мгновение остановилось от страха за дурика… потом забилось, авось не разобьется, не веревками же его привязывать, а уговоры не помогают.
Я встал с огромного камня, руки привычно залезли в лямки, и рюкзак всей тяжестью придавил на плечи. Надо карабкаться.
…
Мы сидели наверху и пили чай из термоса. У каждого в руках по бутерброду и кружке, прихлебывали и плямкали, после тяжелого подъема желудок просительно бурчал, хоть и ели внизу. Вокруг невысокие скалы, словно остовы средневековых башен. Серые камни и ослепительно белый снег чередовались полосами. Выбивалась трава, кое-где виднелись кусты.
-Идти еще долго? – Спросил Денис, прихлебывая чай.
-Пару километров. – Ответил я, из рюкзака показалась карта, на ней карандашом отмечен примерный маршрут, избы. – Потом спустимся и там классическое плато: растительность в виде кустов и деревьев, скалы… к вечеру до избы доберемся.
-Идем да идем. – Угрюмо сказала Наташа. Ей пришлось натянуть куртку. Чем выше, тем холоднее, хоть и ближе к жаркому светил, большие груди, выпирающие через футболку, скрылись.
-Человек вообще всю жизнь идет. – Ответил я бодро, остаток бутерброда исчез во рту, а ноги подбросили тело, как пружины. – Развивается, учится, работает… а сильный вообще бегает, то есть больше учится, работает.
-Зачем? – Спросил Денис. – Зачем развиваться?
-За тем, чтоб не отстать от жизни. Каждый мужчина хочет стать сильным, не так ли? – Ответил я с улыбкой.
-А зачем? Допустим, разовьешься ты… до какого-то уровня. Что дальше? – Не унимался Денис. – Развитие ради развития.
Я махнул рукой, сказал нетерпеливо:
-Тоже словами играть умею и диспуты часами вести. Только что это даст? Да и к выводам мы придем разным и ничего друг другу не докажем. Цель надо искать, работая. Сидя на месте ничего не отыщешь. И еще: нет предела совершенству, развиваться можно до бесконечности… или конец настолько далек, что осознать его сегодняшнему человеку не по силам. Пошли, до вечера еще далеко, но и изба не близко, а в темноте бродить по скалам неохота.
Термос исчез в рюкзаке, крошки разбросали по камням и зашагали цепочкой. Идти легко: под ботинками мелкие камушки, иногда хрустел снег, твердый, как асфальт, с ледяной корочкой. Прошло около часа, земля еле заметно наклонилась, теперь спускались, зашагали веселей.
Земля оборвалась, словно ножом отрезали, дальше крутая насыпь. Внизу, метрах в трехстах, виднелись высокие деревья, туда вела тропа, заметная только по чуть утоптанным камням. Я покрутил головой, но везде насыпь, насыпь…
-Вниз? – Спросил Захар, примеривался: скатиться быстро, как лавина, или пробежать медленнее.
Я почти кивнул, как сбоку, довольно близко раздался какой-то звук, будто камень о камень. Мы переглянулись и осторожно пошли в ту сторону, обзор перекрывала гряда камней. Я уже забрался на один, собрался прыгнуть на второй и замер.
В двух метрах стоял настоящий зверь, сначала принял за волка, но потом понял: собака, хоть и огромная, темно-коричневой окраски, только кончики ушей черные. Вытянутая морда со здоровой пастью, в которой виднелся розовый язык и здоровые клыки, застыла на уровне моего пупка, толстые мускулистые лапы уперлись в камни, как шасси тяжелого истребителя весом тонн пятнадцать. Грудь, покрытая густым коричневым мехом, с виду – ножом не проколишь, с мощными буграми мышц, чуть ли не шире моей, хотя в классе я самый широкогрудый, а нас не только книжные черви, есть и спортсмены.
Он просто смотрел на нас, оскалившись, верхняя губа чуть поднялась, здоровые клыки стали еще больше, не то, что руку, стальную трубу перекусит. Мы застыли, боясь шевельнуться. Стало очень тихо. Так и стояли бы незнакомо сколько, но раздался резкий голос:
-Бугай, оставить!
Собака вильнула хвостом, хищный оскал сменился чуть ли ни умильным. Мы разом повернули головы, из-за камней подходил средних лет мужчина в куртке и штанах защитной окраски, с выглядывающим из-за плеча чехлом с ружьем, лицо покрыто недельной щетиной, серые глаза смотрели пристально, будто сканировали.
-Здравствуйте. – Сказал он с улыбкой. – Меня зовут Андрей Алексеевич.
-Здравствуйте… Здрасьти… - Наперебой ответили мы, так же наперебой представились.
Парням он пожал руку, мне показалось, будто ладонь стиснули тиски, кости собрались затрещать, и Андрей Алексеевич сразу убрал руку.
-Куда идете? – Спросил он.
-Гуляем, - ответил Денис, - туда-сюда…
-От избы к избе. – Подхватила Наташа, щеки чуть покраснели, а глаза поблескивали.
-Понятно. – Кивнул Андрей Алексеевич. – Я тоже брожу… баранов не видели?
Денис с Наташей замотали головами, Захар подхватил, только Арина ничего не сделала, а я сказал:
-Видели. Возле реки… или ручья, не знаю как называется. Во-он там.
Я махнул за спину.
-На этой стороне? – Спросил Андрей Алексеевич заинтересованно.
-Да.
Он кивнул, задумался, серые глаза устремились взглядом куда-то в синее небо. Мы переминались, Захар с любопытством посматривал на застывшего, как статуя, Бугая, словно примериваясь: можно с ним побороться или все-таки не стоит. Наташа облокотилась на скучающего Дениса, постреливала глазками, Арина просто сидела на камне.
-Пойдемте. – Сказал Андрей Алексеевич наконец. – Покажу… кое-кого. Постарайтесь потише.
Он зашагал размашисто, но очень тихо. Бугай, успевший сесть, поднял небольшой зад рывком, скачком очутился возле хозяина. Мы толпой двинулись следом, мелкие камешки сразу зашуршали, громыхнули. Андрей Алексеевич шикнул, и мы начали ступать на носки. Получилось тише, конечно, но все равно топали, как молодые слонята. Камни вздымались вокруг по пояс, иногда обходили скалы в пару человеческих ростов, я уже начал откровенно скучать, вокруг сплошная серость, как Андрей Алексеевич остановился резко, чуть не уткнулись носами в широкую спину с чехлом на лямке.
Я первым выглянул из-за камня и обомлел. Кто-то облокотился на плечо, но я даже не повернулся, а пристально смотрел на стадо снежных баранов голов в пятнадцать и жалел, что глаза всего два…
Самцы ходили по камням важно, завитые врага угрожающе покачивались, словно впереди маячили новые ворота. Самки намного меньше, почти в два раза казались миниатюрными, да и рожки маленькие, а копытцами перестукивали звонко, ритмично, словно играли неведомую мелодию. А между взрослыми носились детеныши, прыжки на слабых ногах получались неумелыми и смешными, часто падали, но вставали и бесстрашно неслись вперед.
Мы наблюдали не дыша, боясь спугнуть малейшим шорохом. Но самцы все равно забеспокоились, замотали головами с грозными рогами. В бок пихнули: Денис показывал на одного детеныша. То смешно задрал копыта, пытался сделать что-то среднее между сальто и колесом, но смешно упал на голову.
Арина фыркнула, Захар закусил рукав, чтобы не рассмеяться, а Наташа уткнулась в камни, захохотала приглушенно.
-Мало их осталось. – Тихо сказал Андрей Алексеевич. – Раньше стреляли целыми стадами… остались только в небольших ареалах, заповедниках. Но браконьеры находят и там, не понимают, сволочи, что завалить зверя из дальнобойной винтовки не подвиг.
А ягненок все воображал себя акробатом, подпрыгивал невысоко на тонких ногах, кувыркался через голову.
-Маленькие какие. – Прошептала Наташа умиленно.
-В мае-июне рождаются. Недавно. – Ответил Андрей Алексеевич.
Самцы недовольно крутили головами, предостерегающе махали тяжелыми рогами, а мощные копыта сухо били в камни, те трескались. Самки сбились в круг, смотрели испуганно, а детеныши жались к матерям, толкались.
-Надо уходить. – Сказал Андрей Алексеевич предостерегающе.
Мы осторожно поднялись, но уходили за камни медленно. Хотелось смотреть на редких животных, коих охраняют в заповедниках, а как забрели сюда – непонятно. Но ноги несли прочь, мы прыгали по камням, как только что увиденные бараны.
Когда вышли к тому, где встретились я глянул на часы, большая стрелка ползла к девяти, долго, оказывается, ходили баранов смотреть…
-Тут наши дороги расходятся. – Сказал Андрей Алексеевич с грустной улыбкой.
Вечерело. Маленькое светило алело у горизонта, из-за прохлады застегнули куртки поплотнее.
-Спасибо вам. – Сказала Арина. – За то, что баранов показали.
-Не за что… - Рассеянно ответил Андрей Алексеевич, вдруг хлопнул по лбу широкой ладонью, получилось звонко. – Чуть не забыл. Вы поосторожнее. Говорят из колонии зеки сбежали. Всех переловили, кроме двоих. Один черт знает, куда направились… И медведь в округе ходит. Людей, конечно, остерегается, но кто знает…
Мы кивнули с серьезными лицами, но на опасности махнули рукой. Авось обойдется.
-До свидания.
-До свидания. – Ответил Андрей Алексеевич и зашагал к дальним скалам. Бугай семенил какое-то время возле хозяина, потом помчался вперед совершенно бесшумно, огромными прыжками.
А мы начала спускаться по еле заметной тропе по насыпи. Шуршали камни, закатывались в ботинки, внизу, метрах в трехстах, возвышались уже ставшие обыденными скалами, прямые сосны и ели. На темнеющем небе высыпали первые звезды.
…
Тропа после насыпи не исчезла, зазмеилась между скалами и деревьями в сочной траве. Скоро показалась изба, темная, словно полили дегтем, а в провалах окон, казалось, вообще клубилась абсолютная тьма, где ни одного фотона не проскакивает.
Но керосинка нашлась быстро, после пятиминутных мытарств закоптила – фитиль провалился, пришлось вылавливать из керосина.
Мы сидели на небольших нарах, спать придется, прижавшись, усталые и все-таки сытые – девчонки на быструю руку сварганили ужин.
…
-Давайте спать? – Выразил общую мысль Денис после сытного ужина, все разом кивнули.
Глаза уже слипались, голова думала плохо, мысли то и дело обрывались: уже далеко за полночь, за маленьким окном ничего не видно, сплошная темень, только размытые силуэты и маленькие северные звезды.
-Утром холодно будет… - Сказал я.
-И что? – Спросил Денис. – Сейчас в избе даже душно.
-Да, тем более нас много, надышали, но утром холодно будет… если кто утром проснется – пускай дверь закроет, можно, даже печку растопить… только чуть-чуть.
Все опять кивнули, но вяло: вставать утром лень, лучше в одеяло закутаться. Арина вышла, хлопнула дверь, снаружи зашумели кусты. Я быстро расшнуровал ботинки, затолкал под нары и улегся с краю, возле стенки. В спину мне уперся Захар, дальше лежал Денис в обнимку с Наташей, там еще есть место впритык, но Арине хватит, хоть и нары небольшие. Скоро она вошла, между дверью и косяком оставила большую щель. Сейчас дышать нечем, но утром будет холодно.
Арина подошла к нарам, сняла обувь. Лампу потушили, поэтому был виден только ее силуэт. Она залезла на нары, но не возле Наташи, а около противоположной стенки, напротив меня! Мое сердце забилось часто и мощно, дыхание участилось, а нутро перевернулось.
-Подвинься. – Сказала она тихо и просительно.
Я сдуру подвинулся к стенке, появился промежуток между мной и Захаром.
-Да не сюда… - Сказала Арина с приглушенным смешком. – Буду я еще между вами лежать…
Подвинулся к Захару, она улеглась между мной и стенкой, но сразу отодвинулась к деревянному срубу. Захар недовольно заворчал: пришлось его потеснить, он крепкий, сильный и выносливый, как буйвол и лось вместе взятые, мог бы и на полу поспать.
-У той стены дыра большая. – Пояснила Арина. – Сквозняк сильный.
Конечно же! Я чуть не хлопнул ладонью по лбу, вовремя удержался: кого-нибудь потревожу, лежим, прижавшись. Вообразил невесть что, дурак, а ведь как только пришли, приметил большую дыру, росомаха, похоже, в поисках еды продрала. Надо было лечь туда, Наташе может простудиться. Ладно, замерзнет – проснется, шум поднимет, молчать о лишениях не в ее правилах…
Все успокоились, заснули, слышалось спокойное дыхание, мерный храп и пронзительное посвистывание. Ничего не видно, даже поднесенного к глазам пальца, только в окне мерцают маленькие звезды. Я лежал на боку, спиной к Захару, лицом к Арине, она - тоже на боку, лицом ко мне. Нас разделяло расстояние не больше ладони, моего лица касалось ее дыхание. Я выдыхал редко, но мощно. Наверняка, ее невесомые воздушные локоны вздымаются от моего выдоха. От такой мысли я задержал дыхание, постарался дышать чаще, выдыхать меньше… как будто можно вдыхать много, а выдыхать мало!
Такое ощущение, что ослеп. Но я знаю, почти вижу, как выглядит сейчас ее божественное лицо с тонкими и милыми чертами. Ее губы сейчас приоткрыты, веки больших карих глаз опущены, так длинные ресницы видны лучше всего, высокий лобик гладок, как детское колено, на лицо спадают волосы.
Я лежу с открытыми глазами, но знаю: даже их блеска не видно в такой темноте. Перед глазами мелькают мечтательные образы, дерзкие мысли и рассуждения. Я в мечтах много разговариваю с ней, но так и не могу выразить могучую любовь.
Думал, так и промечтаю до утра. Но скоро глаза закрылись, и я провалился в сон.
…
Проснулся резко. Тело продрогло, особенно конечности, ноги так вообще дрожали, а пальцы сжимались. У бока пристроилось что-то теплое, сначала не понял, скосил глаза. Это прижалась Арина, чуть не обняла меня, пытаясь согреться. Я поднял голову, осмотрелся: через окно бил слабенький свет раннего утра, такого раннего, что можно обозвать ночью. Денис и Наташа жались друг к другу, подтягивали конечности. Только Захар лежал свободно, все ни по чем. Дверь кто-то закрыл, но даже так очень холодно, надо топить печку.
Медленно сел, стараясь не разбудить Арину. Она прижималась, чуть обняла и выпускать явно не собиралась. Я осторожно убрал ее руки, накрыл любимую подвернувшимся одеялом. Она подложила ладошки под щеку, устроилась удобнее. Я уже слез с нар, ноги устроились в холодных ботинках, как раздался ее голос за спиной:
-Ты куда?
Все-таки проснулась, надо было еще осторожнее укрывать.
-Печку затоплю.
-Ааа… - Протянула Арина. – Ты, извини, что прижалась во сне, холодно очень…
-Ничего, прижимайся, сколько хочешь, мне самому так теплее.
Она не ответила. Как-то глупо ответил, не так надо, не так… А как? – подумал озлобленно. Могу легко говорить с каким угодно человеком на любые темы: от квантовой физики до пересказа пошлых анекдотов. Но с Ариной не получается, хочется сказать что-то особенное, но получается обыденно, а потому – пошло.
Пока в голове крутились грустные мысли, руки сами накидали дров, подоткнули снизу бумагу. Пшикнув, загорелась спичка. Сухие дрова занялись быстро, через пару минут печка гудела. Я задвинул поддувало, чтобы дрова не прогорели быстро и полез обратно на нары.
Арина уже спала, скрючилась под одеялом – никак не может согреться. Мне захотелось как-то согреть, чуть не полез открывать поддувало, но вовремя одумался: печка накалится до красна, и все повыскакивают на улицу от невыносимой жары. Руки потянулись за еще одним одеялом, но замерли: как-то неправильно…
Я молча лег рядом с Ариной, обнял и прижал к груди.
…
Проснулся через несколько часов. Мысли в голове четкие, законченные, а веки не слипаются. Я выспался, остальные спят, как сурки, еще долго не встанут. Только куда-то убежал Захар, прихватил самодельный нож, он с ним не расстается. И все-таки я не встаю, хоть и тело окончательно отдохнуло. Обнимаю Арину, она спиной прижалась к груди, а голову положила на сгиб моего локтя, длинные коричневые волосы рассыпались по руке, не очень чистой подушке, лезут мне в нос. Хочется чихнуть, но сдерживаюсь: разбудить боюсь.
Она во сне видит сон, полные губы иногда что-то шепчут тихо, только один раз слышу еле разборчивое: «Люблю, люблю тебя…». Это она, наверно, родителям. Лезут слишком храбрые предположения, гоню прочь. Только один раз подумал, что скажу, когда проснется: обнимать девушку, да еще и лежа, все-таки… чересчур. Скажу: согреваю.
В избе было тепло, но не жарко. Дрова догорали, но печка топить больше не надо: через окно бьют лучи солнца, видны скалы, трава и светло-голубое небо. Пора вставать.
Я попробовал убрать руки, не будя, но она во сне цепко цепляется, не хочет отпускать то, что грело всю ночь. Высвобождаюсь чуть настойчивее, по звуку, запаху или еще как понял, что она открыла глаза. Не двигаемся минуту.
-Спасибо. – Сказала она. – Я бы продрогла без тебя.
-Это тебе спасибо. – Ответил я тихо, в нос так и лезет аромат ее волос, чистый и пленяющий.
-За что? – Удивилась Арина, даже повернула голову.
-Я бы умер… от холода. – Заканчиваю не так, как хотелось.
Все-таки делать признания на нарах с тремя одноклассниками под боком… Я разомкнул кольцо рук, она села, помотала головой, просыпаясь. От такого движения длинные волосы заколыхались воздушной волной, у меня перехватило дыхание от восторга. А Арина соскользнула с нар, маленькие ступни легко влезли в ботинки, через мгновение скрылась за дверью, зашелестели кусты снаружи.
Делать нечего, надо вставать, готовить завтракать. А то эти лентяи еще долго не проснутся.
…
Над столом стоял хруст и чавканье. Все проголодались, потому и едят торопливо, не до приличий. Стол маленький, поэтому сидят только девушки, парни стоят полукругом.
Захар ест вяло, нехотя. Его сильное жилистое тело почему-то потребляет раза в два меньше энергии, чем мое, хотя работаем наравне. Но у меня крепкие сильные мышцы, а у него толстые сухожилья, сам тонкий, небольшой, это я на медведя похож… Ем так, что за ушами трещит, а живот приятно тяжелеет.
Денис ест в три горла, вечно голодный, а Наташа брезгливо морщит носик. Явно почему-то недовольна Денисом, вот и пытается обратить внимание… Скоро на другие планеты будем летать так же легко, как на автобусе ездим, а в отношениях нифига не продвинулись со времен… хрен знает каких времен, но даже в античное время были понятия: любовь, дружба, честь и так далее. На сегодняшний день не так сильно усложнились. Страшно сказать: почти не усложнились. Наука сделала рекордный скачок вперед, а духовность, нравственность топчутся на месте, а то и пятятся назад… причем огромными шагами.
-Поели? – Спросил вбежавший Захар.
Кто-то кивнул, а Денис ответил язвительно:
-А ты где бегал, дикий человек? Баранов искал? Небось, и речь человеческую забыл?
Пальцы держали остаток бутерброда, который, кстати, на скорую руку сделал Захар.
-Может, и бегал. – Сказал я тихо, но головы повернулись ко мне, прислушались. – В тундре надо бегать, искать еду, дрова, а то замерзнешь или умрешь от голода…
-Бегать, искать… - Хмыкнул Денис. – Делать больше нечего… не хочу!
-Напросились на мою голову. – Сказал я тихо-тихо. – Зря взял. – Продолжил громче. – Давайте собираться.
Все бестолково засуетились, через пять минут посуда была помыта, а вещи как попало сложены в рюкзаки. Захар хмыкнул и быстро переложил: объем рюкзаков уменьшился на треть, все лежит компактно, а острые предметы не выпирают, не давят в спину.
Мы стояли перед избушкой, дверь плотно закрыта, подперта поленом. Вокруг скалы и зелено-желтая трава, страшно подумать, сколько нужно было усилий, чтобы затащить бревна на гору. На парнях рюкзаки, уже полегчавшие от подъеденной снеди, у девушек ничего, и так устают больше нас.
-Пошли? – Спросил Денис неуверенно.
-Пошли. – Ответил я и первым зашагал по камням. Сразу обогнал Захар, ушел вперед энергичными шагами.
Г4
Туда-сюда, сюда-туда… ходют тут!
Целый день мы шли, скакали по камням, как горные козлы, мимо проплывали невысокие скалы, виднелись высоченные мачтовые ели. Маленькое солнце не поднималось высоко, почти не меняло положение на голубом небосклоне, но постепенно темнело. К очередной избе мы подошли почти на ощупь, хоть и полярный день, но небо затянуло серыми облаками.
Вломились скопом в узкую дверь, по быстрому поужинали и расположились на нарах. Денис откровенно позевывал, голубые глаза блестели как-то сонно, сумрачно, задернулись сонливой пленкой. Наташа не зевала, а завывала, Арина покачивалась, большие карие глаза закрывались, я придерживал за хрупкие плечи, а любимая жалась к груди, дрожа от усталости. Даже Захар растерял неуемную энергию, облокотился на стену.
Но заснуть не получилось. Снаружи послышался рев сильного и уверенного в себе зверя. Я резко подскочил, ноги от возбуждения не попадали в ботинки, а шнурки завязались не в бантик, а какой-то морской узел.
Все озирались пугливо, даже с лица Захара исчезла постоянная невозмутимость, через мгновение он обувался. Остальные тоже полезли с нар, перепутали ботинки, началась суматоха, кто-то заплакал, похоже, Наташа.
-Спокойно. – Сказал я тихо. – Бояться нечего: медведь, а это он, наверняка, просто гуляет, но сейчас испугается и убежит. Тем более у нас ружья.
Плач прекратился, все начали смотреть увереннее, даже суматоха с перепутанными ботинками прекратилась.
-Действительно, чего бояться. – Заявил Денис, ладонью убрал светло-русые со лба. – Подумаешь, медведь гуляет. Мы его, - говорил, руками показывая, как стреляет из ружья. – Бабах! И наповал.
Мне бы твою уверенность, подумал я. Медведь почуял нас за пару километров, хотел бы – обошел. Но пришел к избе, значит, не просто гуляет. А из ружей у нас старая двустволка, через раз стреляет, да карабин настолько малого калибра, что и куропатку с первого выстрела не убьешь.
Медведь проревел еще раз, похоже, ближе. Наташа опять заплакала, Денис попробовал успокоить, но бросил безнадежную затею. А Арина бросилась к окну, карие глаза загадочно поблескивали в свете керосинки.
Я схватил двустволку, кивнул Захару: в его руках уже устроился карабин. Мы двинулись к двери.
-Говорите что-нибудь. – Сказал остальным. – Или пойте. И погромче, погромче. Короче, не молчите.
Захар пнул дверь, она со скрипом распахнулась, в проходе – угольная чернота. Сидели до глубокой ночи, небо затянуло сплошными тучами. Поморгал глазами – чуть помогло, стал видеть размытые силуэты. А ведь у зверя зрение намного лучше, он сейчас видит, как днем.
Мы с Захаром вышли из избы, прислонились спинами друг к другу. Ружья целились в темноту, а пальцы беспокойно касались курка. В избе вразнобой затянули песню, что-то из модных хитов.
Ничего не видно, только окно, освещенное керосинкой, землю с небом можно различить, еще смутные силуэты. Больше ничего. Только завывает ветер среди скал, елей и сосен. В это время невидимый медведь подкрадывается ближе, готовится молниеносно броситься. Когда надо медведи двигаются очень быстро и бесшумно, иначе не выжили бы.
Рев раздался совсем близко. Захар развернулся и стрельнул наобум, карабин слабо грохнул, я не успел выбить ружье.
-Ты в темноте на слух стрелять умеешь? – Спросил зло.
-А че? – Удивился Захар, похоже, искренне.
-Че, че… - Передразнил я. – Медведя надо завалить, а не поранить, дурак! Он раненый рассвирепеет, тогда мы точно домой не вернемся.
Из темноты злобно и в то же время жалобно заревел зверь. Рев то прекращался, то возобновлялся, но постепенно удалялся. Скоро уже звучал из-за деревьев. В избе песня оборвалась, громко и отвратительно завизжала Наташа.
-Ворошиловский стрелок, - Сказал я язвительно. – Можешь гордиться: вместо испуганного медведя мы получили раненого. Знаешь, что он будет делать, когда залижет рану?
Захар понурил голову, пальцы вертели патрон карабина. Маленький, не больше фаланги пальцев. Такой медведя только оцарапает или засядет неглубоко.
Я вошел в избу, повесил ружье на крючок. Денис и Наташа смотрели с испугом, только в глазах Арины не было явного страха, прячет глубоко.
-Сегодня нас никто не побеспокоит. – Сказал я уверенно, залезая на нары, ботинки полетели в угол. – Завтра пойдем охотиться.
Только голова коснулась грязной подушки, сразу заснул. Видно, переволновался, вот и мозг спасается от перегрузки, а странная уверенность, что медведь не вернется ночью, позволяла спать, как бревно.
…
-Пошли что ли? – Спокойно спросил Захар, но пальцы нервно теребили одежду, а глаза то и дело скашивал в сторону.
-Пошли. – Ответил Денис. Он тоже был возбужден: светлые глаза лихорадочно блестели, руки, держащие винтовку, подрагивали.
Мы стояли у избы, в воздухе витала утренняя сырость, камни и трава были мокрые от росы. А между скалами летали клочья тумана, небо бледное, словно полили молоком.
Я обернулся, перехватил тревожный взгляд Арины. Заставил себя улыбнуться, самому страшно, как никогда в жизни, именно поэтому челюсти стиснуты, а в горле застыл неприятный ком – не сглотнуть, не выплюнуть. Она улыбнулась в ответ, но улыбка получилась вымученной, мне перехватило дыхание от перекошенного страхом милого лица, но заставил обернуться шагнуть первым.
За спиной заплакала Наташа.
Я, Захар и Денис уже топали по камням, прошли небольшой лесок из высоких прямых, почти мачтовых, сосен. Вообще в горах сильный ветер, деревья должны пригибаться к земле, но тут, видно, защищают скалы. У меня в руках двустволка, патроны сидели в своих гнездах, Денис нес карабин по-особому одной рукой: прислонив к плечу, дуло смотрит в далекое голубое небо; боевиков насмотрелся. Ему нести стало не удобно, взял обоими руками. Он чуть пригнулся, брови сошлись над переносицей, а лоб разделили морщины.
Его вид напомнил охотника из какого-то мультика, тот тоже ходил всегда нахмуренный, злой и горбатый, у меня вырвался заливистый нервический свет.
-Смешно? – Спросил Денис, разгибаясь, лицо разгладилось.
-Да. – Ответил я серьезно, смех оборвался.
Захар остановился, указал кивком на кровь: она натекла лужей в расщелину между камнями, а красный след уходил между деревьев и скал. Денис присел на корточки, ружье устроилось на коленях, а взгляд уперся в красную жидкость. Изба стало маленькой, но хорошо видны силуэты девушек, они собрались стояли и говорили горячо.
-Ворошиловский стрелок. – Сказал я зло. – С такого расстояния. Вслепую! Я думал ближе от избы…
-Так никаких других источников звука не было, - ответил Захар спокойно и как-то скучающе. – Вот и показалось, что так близко. Я с другом как-то в тундру ходил, разбрелись мы так далеко, что он не больше пальца был.
Захар оттопырил большой палец, покрутил для большего эффекта.
-Я ему крикнул, просто, по дурости, не думал, что услышит. А он все понял! Потом мне крикнул, так и переговаривались… А до него далеко-далеко, он с палец был.
Захар говорил, что-то еще. Вдруг я понял, что ему просто страшно. Очень. Вот и пытается заглушить страх разговорами. Денис поднялся с корточек, зашагал вдоль красного следа. Мы заспешили следом.
-Пройдем по следу и добьем раненую зверюгу. – Сказал Денис. – Проще простого.
А Захар все говорил, рассказывал, придумывал случаи из жизни.
…
Но найти зверюгу оказалось нелегко, мы час блуждали среди небольших скал и стройных сосен. Кровавый след скоро оборвался, рана медведя оказалась небольшой, да и крови намного больше, когда вынимают пулю. Брели наугад, хотя Денис и указывал дорогу. Почему именно между этих скал, а не правее? – не отвечал. Иногда натыкались на пятна крови, радовались. Но я после часа удивленно покрутил головой: скалы и деревья показались знакомыми.
-По кругу ходим. – Прокомментировал Захар, тоже догадавшись.
Я разглядел избу между деревьев. На мгновение представил, как медведь ломится в дверь и окна, пока мы гуляем между скал и деревьев. И как будут защищаться две беззащитные девушки? С ножом на медведя ходят только мускулистые герои из книжек и фильмов. Но и идти вдвоем на охоту, а оставить, например, Дениса нельзя, на медведя вообще ходят командами в пять-шесть человек. А тащить слабый пол с собой – еще хуже будет.
-В избу пойдем? – Спросил Денис. На лице и не следа лени, светло-русые волосы даже воинственно вздыблены, но блуждать просто так действительно бесполезно. – Может, он к избе придет?
Я уже открыл рот, чтобы утвердительно ответить, но какой-то инстинкт заставил покачать головой, ответить просительно, но твердо:
-Давайте еще походим. У меня ощущение, что медведь рыскает рядом, идет параллельно.
Захар пожал плечами, а Денис энергично кивнул, инстинкты у всех одинаковые...
Теперь небольшой отряд возглавлял я. Вел сначала напрямую от избы, потом резко свернул, прибавил шагу. Тяжелое ружье оттягивало руки, Захар с пустыми руками ловко скакал по камням, цеплялся за выступы.
-Побежали! – Крикнул я.
Захар молча сорвался, как стрела с тугого лука, Денис чертыхнулся, но побежал. Было страшно и весело одновременно. Тело налилось силой, ноги легко несли тело, а в голове осталась только одна мысль: убить зверя. Даже двустволка в руках будто подрагивала.
-Вот он! – Закричал Денис.
Я тоже увидел медведя. Он стоял боком к нам на невысоком холме, вернее, скале, занесенной землей и заросшей приземистыми деревьями, травой. Скосил один глаз, повернул всю вытянутую, как у собаки, морду со скошенной лобовой костью и оттого маленьким лбом. Резко кинулся с холма, огромный даже издалека, тяжелый от толстых мышц и жира, он двигался быстро, молниеносно.
-Стреляй! – Крикнул Денис, приклад карабин уткнулся ему в плечо, сощурил глаз, палец дернул курок.
Грохнуло. Только тогда я прицелился из двустволки, но медведь уже скрылся за холмом. Пришлось опустить ружье. Захар все это время стоял неподвижно. Лицо Дениса сначала побелело, потом стало красным, почти багровым. Пальцы сами собой, в обход мозга перезарядили карабин, на камни упала пустая гильза, бзинькнула между камнями.
-Пошли. – Сказал, нет, приказал я.
Мы побежали к холму, взбирались с опаской. Вдруг выскочит разъяренный зверь, растерзает. Я первым поднялся на верх, огляделся, как только заметил коричневый силуэт упер приклад в плечо, прицелился. Рядом оказался Денис, дуло карабина чуточку гуляет, но неотрывно следует за зверем.
Медведь бежал быстро между скалами и деревьями, то исчезал, то появлялся опять. Большой широкий зад при каждом скачке высоко подбрасывало. Я выстрелил с Денисом одновременно, гром ружей больно ударил по ушам, а отдача оставила на плече синяк, надо было сильнее прижимать приклад. Медведь даже не остановился, даже побежал быстрее, отчего широкий зад начало подбрасывать еще больше.
Денис торопливо перезарядил, а я стрельнул из второго ствола. Медведь скрылся за скалой, больше не показывался. Денис сплюнул.
-Глупо так стрелять, - сказал рядом стоящий Захар. – Мы его только раним слегка.
-Да. – Согласился я. – В сердце вряд ли попадем, да и там мышцы, жир, ребра… а от черепных костей пули рикошетят, надо только в глаза стрелять. А с такого расстояния нам бы в него попасть, он так быстро бегает, сволочь… Но что предлагаешь?
Захар пожал плечами, мол, я свое мнение высказал, что еще надо?
-А он предлагает на живца. – С нервным смешком ответил за одноклассника Денис. – А так как предложил, сам живцом и будет.
-Ладно, пошли. – Сказал я.
И мы начали спускаться с холма.
…
Мы опять блуждали между скал, медведь скрылся. Спустившись с холма нашли клочок окровавленной шерсти. Пулей сорвало, больше вреда не причинили. Над головой по прежнему светило солнце на чистом голубом небосклоне, скалы и деревья сменялись, но у меня опять появилось ощущение, что ходим по кругу. Охотничий азарт пропал, появилась усталость, и желудок заурчал от голода.
Может, медведь просто уйдет? Нет, исключено, захотел бы уйти – скрылся бы еще ночью, после выстрела. Нет, он блуждает вокруг, может, хочет увести нас подальше и вернуться к избе с беззащитными девушками. При одной мысли, какая опасность угрожает Арине, мое сердце болезненно сжалось.
Нет, зверь не способен до такого додуматься, уверил я себя. У животных вообще не признают способность к мышлению, хотя стадные животные общаются с помощью своего языка, хоть и состоящего из тридцати-пятидесяти слов. А словами могут быть не только последовательность звуков, но специальный взмах хвоста, различные интонации голоса… А обезьяны вообще разбивают орехи камнями, не это ли признак мышления?
-Пошли туда? – Предложил Денис, оттопыренный палец указал на проход между двумя высокими скалами.
-Пошли. – Безразлично согласился я. Еще чуть побродим и пойдем к избе, медведь, похоже, то ли убежал, то ли затаился до ночи.
Мы зашли в узкий длинный проход, с боков вздымались не отвесные, но довольно крутые скалы, не сразу залезешь.
-Сбегаю, посмотрю, что впереди. – Сказал Захар и сорвался с места, ноги замелькали так быстро, что слились к камнями.
-Нет! – закричал я. – Назад!
Проход между скалами опасен, очень опасен, понял в одно мгновение. Узкий и длинный, умелый хищник забьет здесь целое стадо баранов. Захар замер на месте, обернулся, на лице отобразился затаенный страх и непонимание.
И в это время в дальнем конце прохода показалась большая коричневая туша. Медведь бежал большими скачками, мягко опускался на лапы, длинные когти скрежетали по камням, а пасть была оскалена, торчат желтые клыки, по нижней губе стекала вязкая слюна, разлеталась капельками от встречного ветра.
Захар ринулся к нам, как пуля. Тонкий и жилистый он бегал быстрее всех в классе, сейчас подстегивал страх, поэтому ноги переставлял с немыслимой скорости, перелетал ямы и камни. Но грузный медведь бежал еще быстрее, вскидывая зад, догонял Захара.
Я только начал поднимать двустволку, грохнул карабин Дениса, пуля ударила в маленький лоб, покрытый коричневой шерстью, но только содрала полоску кожи, оставила царапину и отскочила. Денис чертыхнулся и начал перезаряжать. Выстрелил и я. Пуля оторвала кусок небольшого уха, медведь чуть замедлил бег, заревел от боли и обиды, Захар оторвался.
Но зверь ринулся следом, Захар рухнул возле меня на камни, грудь часто вздымалась и опадала, нелегко дался организму спринт по пересеченной местности. Медведь находился в тридцати шагах, несколько скачков и накинется на кого-нибудь из нас троих. Ружье в моих руках дрожало, мушка сильно гуляла, нацеливаясь то в медведя, то в небо.
Главное - не промазать. Денис вставлял патрон, но выстрелить вряд ли успеет. Медведь несся к нам, я тщательно прицелился, выстрелил. Зверь споткнулся, зад подкинуло в последний раз, и тяжелая туша рухнула, проехала метра два, разгребая камни, как бульдозер.
Денис, наконец, зарядим патрон, выстрелил в поверженного зверя. Тот даже не дернулся. Захар поднялся на колени, ноги и руки мелко подрагивали, наверное, от возбуждения, лицо мелко дергалось. Но через мгновение Захар вернул себе обычную невозмутимость, в ладони появился самодельный нож.
-Убили! – Закричал Денис, поправился быстро. – Верней ты убил, Искрен. Наповал. В глаз?
Один глаз зверя, остекленев, вперился вперед, вместо другого – здоровая дыра, уже заполняющая кровью и белесой жидкостью, по челюсти и щеке, заросшими коричневой шерстью, стекала красная струйка.
-Свежевать будем? – С видом заядлого мясника спросил Захар.
Вот зачем нож достал, умелец на все руки.
-Свежевать-то ты умеешь, свежевщик… верней, свежевовщик… - Спросил, запутавшись, Денис. – Или…
-Свежеватель. – Подсказал я. – Нет, не так.
Захохотали втроем разом, Денис бросил карабин на камни, не за чем оно теперь, деревянный приклад жалобно хрустнул, но не сломался. Я двустволку опустил бережно, почти любовно, все-таки спасла. Хотя нет, это я в глаз попал.
Захар подошел к поверженному зверю, пнул ногой, ботинок угодил в мягкое, отпружинил. Медведь, даже мертвый, грозен. По крайней мере туша возвышалась коричневой лохматой горой, только с разбегу заберешься. Что с криком и сделал Денис. Ноги скользили по жесткой шерсти, но пальцам удобно цепляться за длинные волосы, и скоро Денис что-то отплясывал, поскользнулся и скатился вниз головой. Я думал, сломает шею, но вскочил как ни в чем не бывало.
Захар примеривался резать, не знал, откуда начать.
-Уши, уши отрежь. – Посоветовал Денис.
-Зачем? – Тупо спросил Захар.
-А мы их на веревочку насадим и ожерелье смастерим. – Ответил я. - А потом туристам продадим.
-Уши загниют. – Рассудил Захар. – Лучше тогда зубы.
-Отрезать? – Ввернулся Денис, светло-русые волосы разметались по голове, свисали неаккуратными клоками.
-Надо шкуру сначала снять. – Сказал я серьезно, добавил с улыбкой. – А зубы отпилим.
По телевизору видел передачу, где зверей разделывали. Ведущий с видом знатока читал по бумажке, что нужно сделать всего два небольших разреза, потом резко дернуть шкуру на себя, и она легко слезет.
Захар по моему совету надрезал шкуру в верхней части спины медведя, у шеи. Из разрезов потекла густая темно-красная кровь. Захар ухватил за края кожи, потянул. Мышцы, нет, жилы на руках напряглись, вздулись, лицо и шея покраснели и располнели от напряжения, но кожа не оторвалась и на миллиметр.
-Вы тяните, а я резать буду. – Предложил Денис.
Он отобрал у Захара самодельный нож. Дело пошло: я с Захаром натягивал кожу с шерстью, а Денис резал, пилил крепкую плоть.
Минут через десять по пояс были заляпаны кровью, она высыхала, неприятно стягивала кожу, а ладони стали липкими. Но шкура со спины лежала у наших ног, грязная и окровавленная. Еще больше времени провозились со шкурой на лапах, но здесь получилось быстро, снялась, как узкие носки. Захар сложил окровавленные шкуры в стопку.
-Теперь мясо.
Со спины, шеи и лап вырезали по несколько объемистых кусков. Перед охотой не догадались взять мешок или пакет, тогда думали, как живыми вернуться. Громадная туша медведя из коричневой превратилась в красную, кровь стекала целыми ручьями в большие лужи. Денис наступил в такую, одноклассник громко чертыхнулся: теперь один ботинок черный от грязи, а другой ярко красный. Захар растер кровь и грязь по лицу, чешась, спросил:
-Пойдем?
-Пойдем. – Ответил Денис.
Мы посмотрели друг на друга и расхохотались: заляпанные, буквально залитые кровью по пояс, выглядели, как черти или какие-нибудь демоны.
Куски мяса нести было тяжело. Они скользили в ладонях, брызгали в лицо кровью, а ведь за плечом болтался тяжелый карабин. Денис тоже выбился из сил, шел медленно, а тут еще ноги попадали на подлые качающиеся камни или глубокие щели между ними. Захар убежал вперед, ему даже скользкое мясо тащить легко.
-Ты хоть знаешь, куда идти? – Крикнул я.
-Знаю. – Ответил Захар неуверенно.
Но скоро показалсь изба, черные силуэты возле нее. Нас заметили, устремились навстречу. Первой подбежала Арина, глаза как блюдца от удивления, волосы всклочены от быстрого бега, она невольно охнула: мы действительно были похожи на чертей, залитые красной кровью, со злыми от усталости лицами, на запах мяса слетело комарье, над каждым образовалось облако пищавшей гнуси. Арина вдруг бросилась мне на шею, прильнул к груди, отчего сердце забилось сильнее и чаще, чуть не вырывалось через горло наружу. Мясо вывалилось из рук, с красными брызгами шлепнулось на камни.
-Я боялась, очень боялась. – Сказала она шепотом, ее подбородок лежал на моем плече, отчего оно потеплело, а прекрасный ротик шептал мне на ухо, согревал теплым дыханием.
-Чего там бояться? Подумаешь, большая зверюга… - Неуклюже, как медведь в коньках да еще на льду, пробовал успокоить я. Руками уже обнимал тонкую талию, ладонями обхватить можно. Кровь то приливала к причинному месту, то устремлялась в голову, отчего перед глазами темнело, плавали огненные круги, а мысли появлялись лихорадочно-мечтательные.
-Я боялась, боялась, а вдруг… - Говорила она со всхлипами. Скосил глаза, по щекам Арины бежали крупные капли слез, они оставляли грязные разводы на лице, срывались с подбородка. Моя ладонь потянулась погладить пушистые волосы, но вовремя остановилась: перемазанная кровью она липкая, как клей «Момент».
-Я больше не уйду, буду рядом. – Сказал я нежно, разозлился на свой грубый голос: резкий и порывистый он может поранить не достаточно нежным словом ее, такую хрупкую и любимую. Мои руки прижали ее сильнее, она еще больше прильнула к залитой кровью груди.
Я не заметил, как подбежала Наташа, кинулась на шею Денису. Тот с шутками, отстранился, заговорил много и часто, рот постоянно открывался, блистали крепкие белые зубы.
-Давайте мясо жарить! – Крикнул весело Денис. Перемазанное в крови лицо светилось радостью: страшного медведя завалили, гору мяса принесли, теперь можно и нажраться от пуза!
-Давайте. – Первым откликнулся.
Все разом загомонили, кроме меня с Ариной, обсуждали, как лучше жарить мясо: крупными или мелкими кусками, на огне или на углях, будто его не надо сначала промыть, хотя бы посолить и поперчить, а лучше обмять в душистых травах, а совсем хорошо, если на ночь оставить в майонезе, уксусе или в чем-нибудь еще. Только до утра терпеть никто не будет, глаза у всех голодные, пожирают взглядами сырое истекающее кровью, того гляди набросятся и начнут есть, как львы: утробно рыча и разрывая на куски.
Арина мягко отстранилась, в глазах сильное сожаление: так бы и прижималась ко мне вечность, но остальные уже шли к избе гурьбой. У меня сладостно защемило в груди, а что-то внутри позывало опять обнять это любимое божественное существо, покрывать поцелуями ее милое лицо, отгонять дерзких комаров, посмевших пить кровь у ангела во плоти.
-Пойдем. – Сказала она просто.
В мою ладонь уткнулась ее маленькая с нежными подушечками пальцев ладошка, я осторожно сжал, и мы медленно пошли, держась за руки.
…
В избе царила суета: в грязных мисках на щербатом столе лежало мясо, с прилипшими мелкими камешками, травой и жесткой хвоей. Денис доставал из глубин рюкзаков самодельные шампуры. Тряпка в его руках быстро приобретала черный цвет: шампуры грязные, со следами копоти и пригоревшего мяса. Я брать не хотел: шашлыков не брали, да и чего-нибудь что пожарить – тоже, но Денис зачем-то настоял… сейчас пригодились. Наташа с виду бесцельно металась по избе, как дикарка в библиотеке, не умеющая читать, но громко вслух рассуждала, чем посыпать мясо, как будет вкуснее. Захар давно вышел из избы, собирал хворост в округе.
Я вошел неспешно в избу, дверь из-за жары широко распахнута, глаза быстро привыкли к полумраку помещения, начали различать даже крупных, как бегемоты с крылышками, мух. Они с режущим слух жужжанием носились в воздухе, спаривались на лету и откладывали, откладывали яйца. За мной вошла Арина, с усмешкой глянула на мельтешащую почище мух и Наташу, сказала что-то вроде:
-Соль слева, перец справа.
-Пойду, мясо помою. И шампуры. – Сказал я, оставаться в душной избе не было никакого желания, и так вены на руках и шее вспухли от высокого давления, в голове кровь стучит молотами, по всему телу катятся крупные, как орехи, капли пота. Денис с улыбкой вручил шампуры, сам не догадался до большого ручья, скорее даже речки, прогуляться, он журчит в пятидесяти шагах от избы. Руки оттянули тяжелые миски, до избы мясо несли втроем, сейчас придется тащить одному, но недалеко.
-Может, помочь? – Спросил Денис.
-Сам справлюсь. – Ответил я.
Арина даже не сказала: «Я с тобой». Просто вышла следом. Уже снаружи отобрала шампуры, я отдавать не хотел, хоть и не весят ничего, сам донесу, мужчина для того и создан, чтобы носить, защищать, охранять… Но Арина все-таки настояла на своем, теперь в маленьких пальчиках были зажаты железные прутья, на деревянных аналогах жарили мясо твердолобые кроманьонцы…
Небо налилось тяжелое вечерней синевой с фиолетовым оттенком, светящийся шар еле видно за горизонтом, на полнебосклона разлился слабый бледно-красный закат. Под ботинками шуршали камешки, словно перешептывались, подминалась трава, настолько сочная, что того и гляди брызнет сок, мы шли между деревьями, обходили потрескавшиеся скалы, напоминающие разрушенные башни средневековых замков.
Все было бы чудесно, если бы не туча комаров, неотрывно следовавшая за нами. Насекомые садились лицо, шею и руки, заползали под одежду, а когда их прихлопывали, они успевали насосаться крови, располневшие тельца лопались, и красная жидкость кляксами оставалась на коже. Арина отчаянно хлопала по комарам, я шел спокойно, знал: почему-то чем меньше трепыхаешься, тем меньше кусают. Да и отбиваться от наглой гнуси я бы все равно не смог: здоровые миски ощутимо притягивали к земле, нести неудобно, жилы на руках вздулись от усилий.
Впереди показалсь речка, но не бурная и страшная, как та, через которую переправлялись. В этой неспешно и мелодично журчала вода, речка образовывала две глубокие заводи, посредине ногой до дна не достанешь, если, конечно, полезешь в ледяную воду - тоже талые воды.
Миски с мясом упали на камни, кровь плеснулась через край, камни покраснели. Я наслаждением подвигал освобожденными руками, натруженные мышцы болели, требовали отдыха, а тело ослабело, даже сердце билось медленно. Арина сразу погрузила черные от сажи шампуры в воду, невольно вскрикнула: ледяная! Но мгновенно овладела с собой, опять погрузила руки в воду, от шампуров пошел черный шлейф грязной воды.
Я вывалил мясо прямо на камни, куски плоти шлепались с чавкающим звуком, брызгала кровь. Скоро миски, вымытые от крови и грязи, сверкали на камнях чистотой, туда будем складывать чистое мясо. Арина уже вымыла шампуры, из черных превратились в темно-серые, поблескивали металлически.
Я опустил первый кусок ручей, мощные потоки моментально смыли кровь и грязь, вода на мгновение окрасилась в черно-бурый цвет, потом грязь снесло течением. Вымытое мясо полетело в миску, а новый кусок уже опускался в ручей. Пальцы быстро одеревенели от ледяной воды, Арина терпела, мыли с ритмичностью конвейера, хоть я и предложил перемыть мясо сам.
Когда руки опускали последний кусок в воду, уши уловили всплеск, я мигом поднял глаза, по водной глади ходили круги, быстро уносимые течением.
-Что это? – Спросила Арина шепотом.
-Рыбы балуются…
-Большие? - Спросила она с расширенными глазами.
-Во-от такие! – Ответил я, руки развел как можно шире, получилась то ли акула, то ли новорожденный китенок…
Глаза Арины расширились еще больше, стали с блюдца, потом рассмеялась громко, и вспугнутые рыбы рванули в другую заводь.
-Пойдем? – Спросила серьезно.
Вымытое мясо сложено в миски, шампуры лежали рядом, на траве. Арина поднялась с колен, отряхнула потертые джинсы.
-Я искупаюсь… - сказал, будто извиняясь.
Любимая посмотрела с изумлением, а я с твердым намерением стягивал куртку, футболку, шнурки на кедах развязались неохотно, словно это им нырять в ледяную воду.
-Может, не надо? – Спросила Арина неуверенно. – Вода ведь холоднющая! Да и ночь почти…
-Дури у нас хватит на всех, - сказал я с улыбкой. – Отвернись, пожалуйста.
Арина обреченно обернулась, а я сбросил остатки одежды, помахал руками зачем-то. Взгляд, как у приговоренного, в последний раз поднялся на темно-серое небо, и ноги мощно толкнули тяжелое тело. Вошел в воду, как бегемот, возомнивший себя балериной. Звук и брызги такие, словно взорвалась подводная мина.
Кожу обожгло, я забулькал, пытаясь заорать, в горло попала вода, а ноги и руки заработали. Вылетел из воды, как ракета, запущенная с подводной лодки: брызги до небес, грохот соответствующий. Погреб к берегу, но заставил остановиться в середине заводи, чуток поплескаться.
-Искрен, вылезай, простудишься!
Желание любимой – закон, и я в одно мгновение выбрался на берег. Арина не дала одеться, прижалась теплым телом.
-Какой ты холодный. – Прошептала она горячо.
Я обнял как-то неуверенно, все-таки голый, а Арина прижимается все сильнее, разгоряченная кровь ринулась вниз, сознание помутилось от недостатка питательных веществ, которые унеслись куда-то ниже пояса…
-Какой-то ты не смелый. – Проворковала любимая, улыбнулась. – Как на медведя ходить, так с радостью, а девушку обнять не можешь нормально.
Я обхватил хрупкие плечи, крепко прижал и только тогда решился поцеловать. Одежда любимой полетела на холодные камни.
…
Мы сидели на камнях, прижавшись друг к другу крепко, как птенцы в гнезде, только-только вылупившиеся, мои руки обхватывали острые, но уже по-женски округляющиеся плечи Арины чуть ли не два раза, настолько маленькая и беззащитная она оказалась в моих объятиях. Вообще-то камни холодные, солнце давно закатилось за горизонт, лучи больше не жгли, но было светло – Полярный день все-таки, а в двух шагах ручей с ледяной водой, так что камни, холодные и днем, теперь превратились в ледяные глыбы. Но мы грелись обоюдным теплом, а окружающий мир перестал существовать, я слышал только учащенное дыхание Арины, ее грудь часто вздымалась и опадала, лицо разглажено от счастья, а темные загадочные глаза смотрели на меня и в то же время куда-то вбок, то ли в темно-серое небо, то ли в темную скалу, грозно возвышающуюся, похожую в сумраке на башню замка.
-А что ты выберешь, если придется выбирать: я или жизнь, полная свершений, успехов и прорывов вперед? – Спросила Арина вдруг, запрокинула голову, чтобы посмотреть мне в глаза. Длинные волосы, невесомые, как шелк, рассыпались на спине, а глаза отчетливо блестели на бледном из-за темноты лице, кожу освещал только слабый свет звезд.
Я дернулся, как от сильного удара в солнечное сплетение, даже воздух с громким шипением вышел из легких, а сильно изогнутые ребра затрещали, как деревья, если по ним проедется танк. Но дыхание быстро нормализовалось, даже неожиданная дрожь в руках, как у законченного алкоголика, унялась.
-А ты умеешь удивить… и испугать. – Сказал я сипло, слова вылетали изо рта сухие, скребли такое же сухое горло, как нождачкой. – Я бы постарался прожить жизнь, полную свершений и прорывов, вместе с тобой.
-Ты не увиливай! – Сказала она грозно, но голос был нежный и мелодичный. – Отвечай честно!
Я открыл рот, чтобы сказать какую-нибудь шутку, так всегда уходят от серьезных разговоров, серьезных тем и серьезных вопросов, на которых можно не только язык почесать, но и отвечать нужно, держать слово и принимать тяжелые решения… а потом отвечать за последствия. Но штампованная шутка, они повторяются миллионами людей, не сорвалась, я застыл с открытым ртом, язык чуть ли не вываливался наружу. Глупый вид, но в темноте незаметно, хотя какая темнота – Полярный день ведь, на материке обозвали бы ранними сумерками.
Действительно, что бы я выбрал? Ведь вопрос как нельзя актуален: школа осталась позади, только вернусь с похода – нужно ехать поступать, на что-то меньше хорошего столичного вуза я даже смотреть не буду, цели надо ставить высокие, высоченные, как вершина Эльбруса, но все-таки достижимые. Что если Арина не поедет со мной в один город?
Тяжесть сомнений и ответственности ощутимо, еще как ощутимо, легла на плечи, притянула к земле. Но хрупкая с виду Арина поддержала, не дала распластаться на холодных камнях, подобно лягушке, раскинув лапы и высунув язык… раздвоенный.
-Не знаю, - Ответил я неуверенно. – Честно, не знаю. Хочется успокоить, сказать, что не брошу, никогда-никогда, но… - Я нервно сглотнул, получилось громко, толстый ком еле пролез по узкому горлу. – У нас в школе есть учитель, руки толстые, жилистые и волосатые, мастер спорта то ли по плаванию, то ли по боксу, заставляет читать толстые книжки, но учит мыслить, а не кидаться штампованными фразами. Так вот он сказал, что выше справедливости – только настоящая любовь…
Арина слушала, не дыша, тело превратилось в натянутую струну, каждая жилка дрожала от напряжения, глаза горели лихорадочным огнем, в их глубинах видно не только отраженное серое небо, но и что-то еще, яростное и очень опасное.
-…А я думаю, что выше любви есть еще кое-что, - продолжал я. – Долг перед родиной, честь… этот учитель сказал, что долг и честь – та же справедливость, я не согласился, долго спорили, но долг и честь для меня все равно остались выше любви. А долг любого мужчины – работать, бороться, лезть вверх, не к власти по головам, а к светлому будущему. И защищать надо не только ту, единственную и неповторимую, но все свое племя, народ, человечество.
Я замолк, горло пересохло, сжималось в болезненных спазмах. Арина прижалась сильнее, я не только кожей, но и нутром почувствовал тепло любимого милого существа.
-Я приму любое твое решение и никогда, никогда не предам и не брошу, - услышал я ее горячий шепот.
Мы поднялись единым движением, словно нервные системы у нас срослись, оделись, и побрели в обнимку к избе, отыскивая, куда ставить ноги среди камней, в свете маленьких звезд.
…
Из кустов выбежал Захар, ветки трещали, словно ломился лось, а лицо отрешенно-счастливое, будто действительно лось… только дурной, как паровоз.
-Я гнездо нашел! – Сообщил он и ломанулся дальше.
Арина захохотала на всю округу, говори теперь, что девушки только хихикают, а ржут мужчины и кони, безвольно обвисла на руках, словно вся сила в конечностях испарилась. Я прижал любимую к груди, сотрясаемой мощными ударами сердца. Хотелось застыть вот так на вечность, а Арина заливалась истерическим хохотом, по щекам градом бежали слезы.
-Г-гнездо… - Говорила она, прерываясь смехом. – Н-нашел!
Я засмеялся тоже, хотя и привык к… необычным действиям Захара, интересно, куда он побежал от избы? Медведям о находке сообщать?
Мы почти успокоились, просто воздух в легких закончился смеяться, как вдалеке загрохотало, словно целая гора осела под землю. Арина захохотать не смогла, смеялась беззвучно, раззявала рот, как жаба… нет, лягушка, милая и зеленая лягушечка.
-С деревом поздоровался. – Прокомментировал я.
-Тогда уже с целым лесом. – Прошептала Арина сипло. Голос что ли сорвала смехом?
Я почти потащил любимую, у Захара дурь приходяще-уходящая, то есть наведывается приступами. Бывает посмотришь: нормальный, не буянит, а в следующее мгновение, как ринется гору перекладывать…
Бросил мельком взгляд на часы: на материке уже непроглядная ночь, а у нас только чуть потемнело, светло, как в пасмурный день, а зарево залило полгоризонта… так и останется до утра. У избы встретил Денис, ловко перехватил миски с мясом, его губы плотоядно усмехнулись, показалось или действительно блеснули клыки, длинные, как у вампира, хотя кто вампиров видел?
Недалеко от избы полыхал костер в рост человека, температура такая, что комары падают за несколько метров, а дым того и гляди достанет до неба. Дрова мигом раскидали, остались темно-малиновые угли. Денис быстро нарезал мясо тонкими ломтиками, работа кипит, когда захочет, насадил на шампуры, скоро оно шипело над углями, а манящий аромат предлагал наброситься и есть полусырое.
Наташа весело щебетала с Денисом, в глазах отражался багровый свет углей, а он поворачивал шампуры с мясом, шипящим и исходящим блестящим жиром. Арина скоро отстранила Дениса от мяса, что мужчина понимают в жарке? Откуда-то появились соль, перец, лавровый лист и прочие специи, как-то попробовал мясо без этих травок-муравок и прочих приправ, чуть не плевался от безвкусицы, ощущение, будто жуешь резину, а ведь предки, те, что с каменными топорами, так ели всегда, еще восхищались божественным вкусом…
Прибежал Захар, видно, учуял, ни слова про гнездо и прочие дупла, а глаза жадно уставились на шампуры, поворачиваемые Ариной.
-Готово. – Сказала она.
Все кинулись, как волки… нет, как настоящие свиньи, толкаясь и хрюкая от удовольствия. Даже я, весь из себя интеллигент, хватал жадно, чуть ли не хрюкал от удовольствия… и было отчего хрюкать! Нежное мясо таяло на зубах, волокна сами расслаивались, а горячий сок хоть и обжигал гортань, но еще больше раззадоривал аппетит.
Тонко нарезанное мясо быстро жарилось, исчезало в жадных ртах, а горки в мисках быстро таяли, оставляя за собой темные лужи.
…
Последние куски ели через силу, мясо еле проталкивалось по горлам, угли из темно-малиновых превратились в просто красные - остывают. Лица у всех стали осоловелые, глаза закрывались, а движения замедлились.
Денис сыто рыгнул, почесал увеличивающееся пузо.
-Спать?
Все разом кивнули. Ломанулись в избу, дверь чуть не слетела от слитного напора, по крайней мере, петли жалобно скрипнули.
В одну кучу свалили ботинки, рухнули на нары. Под боком улеглась Арина, закинула ногу и обхватила рукой. Я замер в блаженстве, даже запах любимой сводит с ума, и хотя сейчас почти ничего не вижу – окошко в избе малюсенькое, но как-то знаю, как именно она лежит, какое у нее выражение лица, закрыты ли глаза…
-Я люблю тебя. – Прошептала мне на ухо тихо-тихо.
-Я тоже… Да не себя, дурака, а тебя, красивую, умную, неповторимую…
Она прервала поцелуем. И хотя мы лежали среди одноклассников, ощущали тепло их тел, но казалось, будто одни во Вселенной.
Г5
-И сколько же вас сюда влезает?
-Товарищи, автобус ведь не резиновый!
Я проснулся от непонятного шума, веки распахнулись, как форточка от сильного сквозняка, ослепил сильный свет, по щекам побежали едкие слезы. Пока промаргивался, ощутил под боком успокаивающее тепло, Арина прижалась, как можно сильнее, видать, замерзла за длинную ночь. Наконец, глаза привыкли к освещению, взгляд сразу прикипел к окну, там на фоне серых камней зеленела сочная трава и вздымались ели с темной колючей хвоей, а на светло-голубом небе блистало маленькое северное солнце.
Посмотрел на Дениса с Наташей: спали, как придется, конечности закидывали друг на друга или свешивали на пол, укрывались одеялом на семерых. Только потом перевел взгляд на дверь, глянув на полки с посудой и инструментами. На пороге стоял высокий мужчина, в безрукавке и штанах защитной окраски, голые плечи и руки бугрились, мышцы вздувались от каждого движения, а кожа блестела в полумраке избы. Лицо с острыми скулами заросло щетиной, темные волосы непокорно закрывают лоб, глаза зло смотрят из-под кустистых бровей, а щеку рассекает вздувшийся шрам, наверняка, от тупого лезвия. Рожа, короче, бандитская, самые отчаянные преступники за своего примут… он, наверное, и есть свой.
Я за мгновение понял, как ничтожно смотрюсь, хоть и лежа обнимаю девушку, по сравнению с ним, заматерелым мужчиной.
-Спите? – Рыкнул он.
Я слабо кивнул, слабо трепыхнулось сердце, а страх мерзким комком застрял в горле. Мужчина направился к столу, движения у него получались легкие, порывистые, сильные эластичные мышцы красиво перекатывались под одеждой.
-Я поем из ваших запасов… - Сообщил, а не спросил.
Я даже кивать не стал, мужчина сейчас может делать, что хочет, лишь бы ружья не заметил, благо лежат они в темном углу, а старые ржавые дула не блестят, смотрятся как палки. В бок слабо ткнулись, я понял, что кулаки Арины, тоже проснулась, удивленно хлопает длинными ресницами, со страхом смотрит на гостя.
Тот по-хозяйски доставал продукты, нарезал колбасу и овощи, ручищи жадно хватали, запихивали в рот, уродливый шрам на щеке вздулся, налился кровью, хотя в избе и не жарко. Избу слабо тряхнуло от мощного хлопка наружной двери, по сеням протопало тяжело, и в дверях появился еще один, приземистый, но поперек себя шире, плечи не влезают в дверной проход, а на широкой харе столько татуировок, словно на зоне только их и колол… волосы светло-русые, как у Дениса, а в лице что-то простое, из народа, словно стоял у плуга с четверкой быков всю жизнь.
От грохота проснулись все, даже храпящий без ног Денис, дернулся, резко открыл глаза. Несколько секунд ничего не понимал, Наташа всхлипнула. Первый мужик ел с рычанием, жадно впивался в мясо длинными звериными клыками, а второй положил на косяк широкие, извитые венами ладони, с ободранными костяшками и кучей наколок, сказал:
-Привет, шпана!
Улыбнулся широко, показал всему свету ровно половину зубов, остальные потерял в драках, теперь дыры настолько большие, что хоть руку суй – пролезет без проблем.
Наташа пугливо взвизгнула, а Денис ответил тихо:
-Здравствуйте…
Белобрысый вдруг подскочил к нарам, заорал:
-Что-то не слышу, как здороваетесь, шпана! Я вас научу уважению!
Я чуть не заехал ногой в рожу верзиле, хоть и понимаю, что смахну разве что улыбку, а ответный удар переломает все кости, бугай больше меня раза в три, а сильнее – в десять.
-Здравствуйте… - Сказали все на разные лады, только я промолчал, сцепив зубы, но бугай не заметил.
-Вот так… - Успокоился он неожиданно быстро. – Молодцы…
Он протопал к столу, избы сотрясалась от могучих шагов, тяжело сел, старый стул прогнулся под богатырским весом, затрещал, но выдержал. Снедь исчезала с космической скоростью, еще минут десять – и от запасов ни черта не останется, в груди медленно закипала ненависть, наглое быдло с большими мускулами всегда хапает не свое, а дать в глаз просто нет сил…
Темноволосый и белобрысый рычали, вяло переговаривались и ели споро, много, в запас. У первого мышцы подвижные, эластичные, а движения порывистые, нетренированный глаз даже не поспевает за такой скоростью, а второй поперек себя шире, настоящая гора из мышц.
Я огляделся, не понимая, что делать, плохо освещенная изба, стол и стулья, закопченная печка и нары показались какими-то другими, даже сочная трава и голубое небо стали серыми и безжизненными. Что же делать? Ружья в дальнем углу, а драться из нас никто не умеет, мужики явно откуда-то сбежали, скорее всего, из тюрьмы самого строгого режима для отъявленных психов, сотню таких подростков, как мы, одной левой…
Я посмотрел на ребят: Наташа жалась к побелевшему Денису, тихо плакала. У моего бока будто улегся огромный теплый кот – Арина жалась, искала защиты от звероподобных мужиков. Неожиданно осенило: где Захар?!
Наверняка, рано утром убежал, теперь скачет по скалам, козел безрогий, лазает по деревьям… лишь бы не стал забегать в избу сразу, прислушался и понял, что заходить не стоит, еще как не стоит, а то огромные мужики, один темный и лохматый, как медведь, другой светлый, убьют вбежавшего, не разобравшись, кто таков и чего надо…
Мужики ели и ели, желудки, видно, безмерные или хотя бы растягиваются, привыкли есть про запас, явно беглые с зоны. Я мягко отстранился от Арины, она цеплялась дрожащими руками, не пускала, а большие наполненные слезами глаза смотрели с таким испугом, что у меня чуть сердце не разорвалось от жалости.
Но я все-таки отстранился, слез с нар, в куче ботинок нашлись мои, легко наделись на ноги, мужик с темными волосами оторвался от еды, повернулся рывком, от чего сильные эластичные мышцы напряглись, перекатились толстыми канатами.
-Куда? – Спросил он зло, уродливый шрам на щеке после каждого слова поднимался, казался еще страшнее.
-Воды попить. – Ответил я, хотел сильным голосом и с вызовом, а получилось жалобно и просяще.
-Пускай, Барракуда. – Пробасил белобрысый, огромные ручищи хватали все уменьшающиеся запасы, запихивали в рот целые буханки и палки колбасы.
Барракуда опаснее акул, двигается с неимоверной скоростью, как торпеда, моргнул – проплыла метров пятьдесят и при этом успеет обогнуть препятствие и откусить руку. Мужик с темными волосами действительно похож на барракуду, такой же быстрый и опасный, только откуда на зоне знают морскую фауну?
Барракуда кивнул, я двинулся на деревянных ногах к чайнику возле печки, рядом темный угол с ружьями, одно должно быть заряжено, лишь бы взять…
-Стой! – Приказал Барракуда, продолжил угрожающе. – Слышь, Бык, нас, похоже, наколоть пытаются…
Ребята замерли на нарах, Бык сидел, не понимая, забыл закрыть рот, а руки с колбасой и хлебом замерли в воздухе. Я тоже замер и ушами пошевелить боюсь, хоть и не знаю как, а Барракуда непонятным образом очутился возле темного угла, не зря ему такую кличку дали, видно, есть на зоне и биологи, такой не только руку, но и лапу динозавру Рексу откусит, не поморщится, а пробежит дальше так быстро, что взгляд не поспеет.
Он схватил ружья, легко покрутил, как невесомые тростинки, вдруг одно уставилось на меня, другое – на нары.
-За идиотов нас держите? – Рыкнул он, темные волосы и щетина встопорщились, а мышцы вздулись, на руках особенно красиво, под кожей выступили вены, толще некуда, какое же сердце должно быть у этого гада.
Мы пугливо замотали головами, а я сказал срывающимся и стыдно писклявым голосом.
-Я просто попить…
Бык тяжело поднялся, настоящая гора мышц, лица из-за них не видно, как еще изба не развалилась от богатырского веса, пророкотал так, что стулья и стол с остатками еды затряслись:
-Хрен с оружием… Даже отсюда видно, что стреляет только по праздникам…
-Сейчас лето… А летом каждое воскресенье – праздник, - хмуро ответил Барракуда, палец задумчиво опускался на курок, а дула смотрели на меня и ребят. - Все пьют, веселятся, часто даже не знают, чей праздник: врача или металлурга.
Его лицо, заросшее щетиной, еще больше потемнело, на скулах выступили тени, а в глазах сущая тьма, только молний не видно… пока. Стрельнет, точно стрельнет!
Но ружья опустились, Барракуда сказал насмешливо:
-Первый раз прощаю… но только первый!
Все закивали, испуганно переглянулись. Бык тем временем протопал в сени, тамбур или прихожую, кому как нравится, изба легонько сотрясалась от каждого шага, а с потолка сыпалась деревянная труха. Барракуда уселся на стул, ружья легли на колени, он выглядел, как леопард в засаде: настороженный, мышцы бугрятся, хоть и не двигается, ноздри дергаются, нюх как у волка, а взгляд рыскает по избе, заглядывает в темные углы.
Ребята сели на нарах, под пристальным взглядом приоделись, ведь вечером было душно, а потом ночью напяливать одежду лень, гораздо легче стащить одеяло с соседа. Я принес на нары здоровый ковшик воды, Денис схватил жадно, даже девушкам не дал, запрокинул голову, кадык мощно задергался, горло то расширялось, то сужалось, а вода стекала по подбородку, капала на одеяло.
Потом пила Наташа, тоже жадно и разливая воду, затем долго отфыркивалась. Я несколько раз наполнял ковшик под пристальным взглядом Барракуды, косился в окно. Захар не может же бегать вечно, всегда как-то узнает, готов ли завтрак… только сковороду или кастрюлю снимают с костра или печки – он тут, как тут, с ложкой и голодными глазами.
Изба опять затрещала, чуть ли не закачалась, по крайней мере, с полки упал молоток, и через дверной проход еле протиснулся Бык – настолько широк в плечах, пол скрипел под тяжеленным могучим телом, локтем задел косяк, толстые доски сломились, как соломинки, брызнули щепки.
-Можно выйти? – Исподлобья спросил Денис, видно, прятал испуганное лицо.
-Попробуй. – Хмуро бросил Барракуда.
-В смысле? – Тупо спросил Денис, руки рефлекторно потянулись к ботинкам.
-Попробуй! – Зло улыбаясь, ответил Бык, потом захохотал так, что задребезжали стекла, а керосиновая лампа в испуге подпрыгнула.
На лице Дениса появилась вялая улыбка, понял, что страшный белобрысый мужик так шутит. У тупых зэков приколы такие, нормальный человек, когда так шутят, стыдливо улыбается, мол, я за компанию смеюсь, а вообще умнее я, намного умнее, могу даже иронизировать, а не только глупо хохотать…
Денис быстро накинул свитер, нацепил ботинки и вышел. Когда Бык протопал следом наружу, мне показалось, что из избы исчезла настоящая гора, нет, целый хребет… и снова засветило Солнце в окне, и трава показалась более зеленой и сочной.
Я уселся на нары, в плечо уткнулась Арина. Где Захар?!
…
Бык вывел всех по очереди, кроме меня, девушек даже не один раз, потом дал немного поесть собственной снеди… той, что осталась после трапезы этих горилл, нет, медведей… белых, они, вроде, самые крупные. Сколько в них вообще влезает?
Каждый выше Дениса – самого высокого среди нас – почти на голову, в плечах шире раз в два, а Бык, наверное, и в три. Двигаются быстро, точными движениями, Барракуда особенно порывисто, молниеносно, настоящие машины для убийства. Дай нож – полгорода с милицией, МВД и Омоном перебьет, с такими ручищами можно слонам шеи сворачивать.
Изба постепенно наполнялась светом: Солнце ползло по крутому небосклону, темные углы становились светлыми, блики играли даже на черной закопченной печке, а на начищенные металлические поверхности нельзя было взглянуть – отсветы резали ножом, но лучи мягко освещали пол, грязный, покрытый щепками и сором, стол с остатками еды, полки с полезным хламом и инструментами и нары с кучей одеял.
Где Захар? – Проносилась мысль в десятый раз. Прошло несколько часов, прибежал бы хоть как, значит, заметил гориллоподобных мужиков, что держат нас в плену.
Бык доедал последнюю снедь из рюкзаков, Барракуда невидяще смотрел в стену, но постоянно напряженные мышцы готовы бросить сильное тело в сторону, взорваться вихрем смертельных ударов.
Мы сидели тихо, старались стать меньше микробов, чтобы страшные мужики не щупали взглядом, примериваясь как то ли распороть от пупка до горла, то ли свалить мощным ударом в челюсть или ухо. Я и Денис угрюмо смотрели в пол, всегда чувствуешь стыд, когда не можешь защитить, охранить, ведь мужчины для того и созданы… девушки дрожали, пугливо косились на мужиков.
Ко мне жалась Арина, обжигала щеку горячим дыханием, тело била крупная дрожь, а глаза блестели, вот-вот заплачетот испуга, но сдерживается. При взгляде на нее скручивала невыносимая боль, не знаю, как защитить любимую, как утешить, остается попытаться ударить Быка или Барракуду, но они отмахнутся, как от мухи, а меня размажет по стене из старых бревен.
-Держись, - прошептал я. – Ты сильная.
Арина слабо кивнула, глаза перестали блестеть, скула заострились, лицо стало каменным, но с каким-то надрывом, словно тащит на высокую гору тяжеленную глыбу и понимает: то ли умрет от перенапряжения, то ли камнем зашибет. Беззащитная девушка, плечи такие маленькие и хрупкие, но может становиться сильной, делать лицо бесстрашным, вон Денис сидит белый, как мел, а Арина гордо вздернула носик, смотрит с вызовом…
Женщина, чаду которой грозит опасность, - самый страшный зверь. Спасая ребенка, проломит стену из прочнейших сплавов и даже не заметит, это мы, мужчины, остановимся утереть пот и побахвалиться совершенным, а женщина тем временем побежит дальше, разнесет всю планету ради детеныша, любимого и одного такого неповторимого…
Бык оторвался от еды, поднял тяжелый, как авианосец, взгляд, которым неприятно ощупал, а на девушках задержался много больше, хватал за манящие выпуклости.
-Может, того… - Гулко пророкотал Бык, стекла отозвались радостным звоном. – Развлечемся?
Барракуда оторвался от стены, скользнул по нам безынтересным взглядом, большая голова с темными лохматыми волосами, выдающейся челюстью и уродливым шрамом на щеке качнулась вперед.
Бык прытко подскочил, глаза недобро заблестели, а взглядом раздел девушек и поставил в позу так откровенно, что у меня потемнело в глазах от ненависти, а в груди потяжелело, разгорелось, сердце забухало тяжело и надсадно, в голове кровь застучала молотами. Денис потемнел лицом, пальцы сжались в кулаки, намного меньшие, чем у мужиков, любой будет защищать свою девушку… любой нормальный.
Арина вжалась мне в плечо еще сильнее, стремясь скрыться от страшной действительности, а тонкие ручки обхватили мои плечи… постарались обхватить. Наташа постаралась одновременно прильнула к Денису и забиться в темный угол.
-Пацаны, все нормально. Я возьму только одну. – Сказал Бык, обнажая в улыбке крепкие с желтизной зубы, такими и проволоку перекусывать можно, как кусачками. – Подумайте сами: девке удовольствие, да и не измена это: по принуждению ведь. Нормально, пацаны!
Он моментально очутился у нар одним шагом, хотя горы мышц должны не позволять двигаться быстро, толстые, как столетние ели, ручищи протянулись в темный угол. Наташа попыталась вывернуться, но толстые пальцы, дубовые доски навылет пробьют, обхватили запястья, мне даже послышался щелчок, как у замка.
Денис ударил тут же, довольно умело, кулак врезался в скулу мужику. Но Дениса вдруг отбросило на нары, вместо глаза – быстро расплывающийся синяк. Я только хлопнул глазами: Бык быстр, очень быстр! Только прикидывается эдаким увальнем деревенским на фоне Барракуды. Бык потащил к себе Наташу, она вскрикнула и обмякла безвольно.
Дальше все произошло очень быстро. Я за мгновение прокрутил все знание по восточным единоборствам, урокам самообороны, которую нам преподавал в школе дядька в постоянно грязной одежде, и физиологии, понял, что ни хрена не знаю, только про болевые точки под ухом помню. И ударил по толстенной, неохватной ручище, такое ощущение, что кулак врезался в каленное железо или непробиваемый молибден, костяшки обожгло болью.
Бык замер, белобрысая, огромная, как двигатель КАМАЗа, голова повернулся с пугающей медлительностью, а глаза уставились непонимающе.
Я соскочил с нар, умудрился очутиться между ним и Наташей, замереть на полусогнутых ногах, чтобы как можно быстрее броситься в сторону или вперед, хотя и понимал, что ничего не успею, как огромный, с кастрюлю, кулак расколет череп, переломает ребра или перемешает внутренности.
-Ты чего? – Зарокотал Бык, даже задумавшийся Барракуда повернул лохматую голову. – Сдохнуть хочешь? Или вместо этой твою девку оприходовать? Мне без разницы…
Первое желание: ответить что-нибудь вроде извините, обознался, не у вас хотел спросить, как пройти в библиотеку, тем более Наташа для меня почти чужая, а Бык может и выполнить угрозу насчет Арины, уже косится в ее сторону. Рот уже открылся, чтобы сказать трусливое, но язык и голосовые связки не послушались, что-то запретило, заставило настоять на своем даже под угрозой смертельного удара.
Предназначение мужчины – защищать, а количество защищаемых каждый соизмеряет со своими силами, кто-то охраняет только любимых людей, второй - небольшой коллектив, а третий, по-настоящему сильный, - человечество. А защищать можно не только с автоматом в руках, но и создавая новые сплавы, философские концепции или физические законы. Для человека окружающий мир – агрессивная среда, вот и пытается переделать под себя, то есть защититься.
-Убери руки. – Сказал я зло, с тяжелой ненавистью, трусость исчезла, а в груди жгло так, что майка скоро задымится. Бык из страшного мужика превратился в похотливую совокупляющуюся обезьяну, а таких надо уничтожать. – Рукой за кустом себя удовлетворяй!
Бык отмахнулся, как от мухи, но получилось неожиданно стремительно, глаза уловили только смазанное движение, но тело среагировало само, поднырнуло под удар, рефлексы – вещь полезная, еще мой предок уворачивался от такого Быка с каменным топором.
Я очутился у стены, сбоку от белобрысого противника, даже не сообразил куда ударить: голова у Быка, наверное, цельнолитая, из молибдена, а тело покрывают чудовищные мышцы, что крепче всяких металлов, пилой не распилишь, топором… не разрубишь.
Я ударил красиво, как в боевиках: наотмашь, замах от уха, удар медленный, чтобы тупые зрители успели рассмотреть, налюбоваться мужественностью героя… но Бык, похоже, боевиков не смотрел, подставил плечо, мой кулак врезался в упругие мышцы, Бык даже не почувствовал, ударил в ответ.
Теперь я не увидел даже смазанного движения, просто в лоб ударил настоящий таран, меня отбросило на нары, летел красиво, как в боевиках, а взгляд цеплялся за все подряд: шероховатые стены из бревен, стол с остатками еды, полки с инструментами, я успел даже налюбоваться красивыми скалами, сочной травой и голубым небом за окном, как полет прервался: врезался в стены, затылком крепко приложился о твердое ссохшееся бревно. Нахлынула темнота, в голове затрещало, что-то надорвалось. Последнее, что видел: отрешенная морда Барракуды и склоненное личико Арины.
…
Сознание возвращалось с сильной болью в черепе, малейшее движение - и голову будто пронзает раскаленным штырем. Во рту было солоно и тесно от спекшейся крови, при ударе сомкнул челюсти так сильно, что надкусил язык, хорошо хоть не сильно, ведь раны во рту очень опасны – не перевяжешь.
Перед глазами плавали черно-багровые пятна, пожирали друг друга, как одноклеточные, на фоне темного потолка вспыхивали яркие звезды, похожие на бенгальские огни. Надо мной склонилась Арина, милые черты личика не были видны из-за полумрака избы, но я угадывал любимые изгибы, ямочки и дуги.
-Сильно больно? – Спросила она.
-Нормально.
Я попробовал шевельнуться, голову пронзила такая боль, что как ни пробовал сохранить невозмутимое выражение, Арина все равно вскрикнула испуганно.
-Сильно страшный? – Спросил я хрипло, стараясь, чтобы звучало весело.
Но Арина кивнула серьезно, наверное, глаза красные, под ними иссиня-черные круги, кожа в багровых пятнах, а синие вены на шее уродливо вздулись… ладно, чем страшнее мужчина, тем мужественнее смотрится.
-Сколько я… провалялся?
-Полчаса примерно. – Шепотом ответила Арина, заговорила сбивчиво. – Бык Наташу… короче, уже третий раз выводит.
Пальцы сжались в кулаки до хруста, а тяжелая ненависть расперла грудь, стало трудно дышать. Убью… убью! Видно, я сказал вслух, по крайней мере, Арина испугалась, ведь в избе кто-то есть, наверное, Барракуда, мой взгляд уткнулся в потолок, чтобы увидеть больше, нужно приподнять голову, а это пронзительная боль, треск в черепе.
Но осмотреться надо, я сделал слабое движение, голову будто опустили в плавильную печь, но Арина помогла, и перед глазами предстало все помещение.
Денис сидел, сгорбившись, хотя, чувствуется, лицо – сплошной синяк, пальцы бессильно сжигаются в кулаки, а на щеках мокрые дорожки.
В углу на чурбаке сидел Барракуда, казалось, даже не шелохнулся, темные волосы по-прежнему взлохмачены, чудовищные мышцы застыли несокрушимыми глыбами, а тяжелый взгляд из-под нахмуренных век делает похожим на какого-нибудь Фесса или Мрака.
Где Захар? Я уже хотел спросить, конечно, шепотом, но у страшного мужика и слух может оказаться по-звериному чутким.
Из глаз брызнули слезы – посмотрел в окно, там яркое солнце, но уже оранжевое, постепенно краснеет и ползет вниз. Арина заботливо вытерла влагу со щек, от ее прикосновения кожа будто вспыхнула, сладко и нежно, а внутри похолодело и защемило любовно.
Избы ощутимо затряслась, с полок посыпались инструменты, сильно хлопнула наружная дверь, и в проходе появился Бык, на огромном плече безвольно лежала Наташа, ноги свисали, болтались, а плохо застегнутые джинсы норовили сползти, и так сползли довольно много, видна поясница и... не только. Огромная ручища придерживала ношу за это «не только» по-хозяйски, с уверенностью собственника.
Денис вскочил, на заплывшем лице отобразилось пяток чувств, но под давящим взглядом рухнул на нары бессильно. Бык замер, взгляд прищуренных глаз вперился в меня, как бронепоезд на полном ходу, зло и мощно.
Я ответил таким же взглядом, правда, лежал и корчился от боли, смотрел снизу вверх, а тут главное находиться выше, лучше махать с крыши небоскреба, тогда сразу чувствуешь себя победителем. Взгляда не отвел, хотя тело покрылось холодным липким потом, особенно ладони, хлопнешь – склеятся.
-А ты храбр… - Пророкотал Бык уважительно, добавил непонимающе. – Хотя чего заступаться за чужую девку?
-Подрастешь – поймешь. – Сказал я с вызовом, Арина всхлипнула от страха.
Но Бык не ринулся вколачивать в нары огромными кулаками, рассмеялся грохочуще, словно камнепад.
-А я и так вырос! Ха-ха! Мышцам все спортсмены позавидуют, а на кое-что другое девки не жалуются!
Широкой ладонью похлопал по «не только» Наташи, едва прикрытой сползающими джинсами. Барракуда мельком глянул на товарища, на лице вдруг промелькнуло отвращение, но через мгновение захохотал зло, зыркнул на меня ненавидяще.
Арина жалась к плечу, с ее щеки упала слеза, затем другая. Я обнял, позабыв о невыносимой боли в черепе и окружающей действительности, гладил шелковистые волосы, успокаивал и осторожно целовал в соленые от слез губы.
Сознание неожиданно померкло, словно выключили свет.
…
Я еще не очнулся, но уже чувствовал: чьи-то руки грубо тормошили, куда-то тащили, а я висел, как кукла. Наконец, грубо захлестали по щекам да так сильно, что во рту стало солоно, а голова отозвалась резкой болью. Веки болезненно поднялись, воспаленные глаза заслезились и заболели: свет чего-то не меньше центра галактики грозил выжечь их нахрен.
Через пару секунд заработали кожные рецепторы, сообщили, что всю заднюю часть тела что-то колет.
-Очухается! – Раздался голос далеко вверху.
Я слабо мотнул головой, мол, уже очухался, еще немного и стальные болванки по двадцать тонн таскать смогу, но глаза так и не проморгались, все еще кажется, что смотрю на центр галактики, но закрыть почему-то не получается, а в уши словно запихнули ваты: звуки доходили приглушенные, размытые.
В грудь уперлось что-то мягкое и по-женски заботливое, нос сразу уловил аромат Арины, скоро начну чувствовать за десять метров, потом двадцать-тридцать, а там и до сотни недалеко. Глаза, наконец, привыкли к освещению, центр галактики превратился в маленькое северное солнышко, оранжевое, почти закатилось за горизонт, блеклый закат залил полнеба.
Далеко вверху ухмылялась рожа Быка, светлые волосы спадали на лоб, а глаза поблескивали насмешливо. Арина гладила мое лицо, прикосновение любящих рук почти не чувствовал, но боль в голове притупилась, почти исчезла. Сбоку высилась ель, высоченная и прямая, хоть сейчас на мачту, в тундре вообще-то все деревья маленькие и скрюченные, спасаются от ветра, но горы с непродуваемыми ущельями позволяют расти свободно. Недалеко вздымались угрюмые скалы, далеко виднелась гора с насыпями и такими же скалами…
-Ишь, глаза открыл! – Уверенно гаркнул Бык. – Значит, нормально будет.
Арина всхлипнула жалостливо, я даже попробовал погладить по шелковистым волосам, успокоить. Но движения почти не получилось, рука только мотнулась слабо. Арина жалась к груди, смотрела так, словно возьму и умру, да-да, как в фильмах, на руках у любимой… хотя каких руках, лежу на острых камнях, так и колют в позвоночник, под лопатки.
-Глупышка. – Сказал я тихо, в организме что-то шевельнулось, встало на место, поврежденные ткани быстро восстанавливались, в молодости глубокий порез на следующий день оборачивается белым шрамом.
Арина замерла вдруг, скосила глаза, но через мгновение гладила и говорила, что не слышал, но от любимого голоса становилось хорошо, тепло, а организм восстанавливался, с удивлением обнаружил, что сила возвращается в мышцы, они наливаются кровью, разбухают.
Я скривился от боли: организм хоть и восстанавливается, но болит сильно, очень сильно, еле сдерживаюсь, чтоб не закричать. Арина склонилась, закрыла от зека. Ее губы коснулись моей щеки, потом лба, носа и, наконец, уха.
-Беги, когда отвлеку Быка. Захар рядом. – Расслышал я, думал, послышалось, но Арина повторила настойчиво. – Беги, это единственный шанс.
Она отстранилась, подмигнула на последок.
-Мы ж к воде его хотели, сомлел он малость, умыться бы не помешало. – Проревел Бык так, что деревья зашумели. – Зря остановились.
Я замер в страхе, с перепугу не сообразил, что зек ничего не расслышал, говорит свое, а Арина задрала голову, посмотрела безбоязненно в глаза Быку.
-Мне… в кусты надо.
-Надо, так надо. – Хмыкнул он. – Только не обессудь: рядом постою.
-Хоть засни возле. – Нагло ответила Арина.
Зашуршали камни, Арина легкими шажками понеслась в кусты, оставляя меня, следом протопал Бык, аж земля затряслась, как-то успевал за легконогой, как лань, любимой. Я осторожно шевельнул рукой, мышцы отозвались резкой болью, но рука все-таки сдвинулась, ободрал кожу до крови об острые камни.
Бык обернулся, подозрительно зыркнул да так, что взглядом вдавило в камни, но Арина забежала в кусты далеко, и зек пошел дальше. Я, думал он, и пальцем шевельнуть не смогу…
Я поочередно напрягал мышцы, но осторожно, от малейшего прикосновения камни шелестят, как вдруг сзади и сверху шепнули:
-Бежать сможешь?
Я резко повернул голову, клок волос остался в маленькой расщелине, но говорившего не увидел, через секунду понял: голос Захара.
-Смогу. – Шепнул хрипло.
-Готовься. – Ответил невидимый Захар, голос ощутимо дрожал от волнения, азарта.
Я повернулся, встал на четвереньки. Локти и колени уперлись в холодные камни, а прямо перед лицом раскачивалась ветка ели, за ней стоял Захар, лохматый, с листьями и травой волосах, глаза выпученные, поблескивающие.
Надо бежать. Бросать любимую в руках этого ублюдка. Он же такое может с ней сделать… Господи, я молюсь тебе редко и никому не говорю об этом, но если ты есть… помоги! Защити не меня, а ее, ЕЕ, самую-самую и единственную.
Сзади, в кустах, послышались тяжелые, будто слоновьи, шаги. Я торопливо встал, покачнулся на дрожащих ногах. Шаги за спиной участились, вскрикнула Арина, сердце чуть не разорвалось от жалости, но хваткие руки Захара потащили куда-то.
Мы бежали по камням, редким кочкам травы, уворачивались от толстых стволов, одежда изорвалась в лоскуты - от страха не заметили, что ломимся через кусты, как лоси. Сзади оглушительно ревело, от шагов земля тряслась, а треск стоял такой, словно танк пер через густую тайгу.
Где Арина? – Пронеслась ослепительная мысль. Я мельком глянул назад, никого не видно, только рев довольно далеко. Вдруг одно деревце, трех моих ладоней вряд ли хватит обхватить, треснуло, и сломленное отлетело в сторону – видно, зек задел легонько. Вскрикнула пугливо Арина – значит с Быком… зек бежит с любимой на плече?
Страх заставлял быстрее переставлять ноги, придал дополнительных сил, хотя я быстро выдохся, почти повис на Захаре. Бежали и бежали, воздух из легких у обоих стал вырываться с хрипами, раскаленный, как из печки, ноги не держали, а Бык не отставал, хоть и нес кричащую Арину, наоборот – топот становился ближе. Но на глаза не появлялся, ревел в отдалении.
Впереди показалась невысокая, четыре моих роста скала, но отвесная, даже наклонена вовнутрь. Захар ринулся в сторону, но я крикнул:
-Давай на нее!
Захар удивленно оглянулся, но вдруг чесанул к скале так, что крылья приделай – взлетит. На скалу взобрались… не запомнил как, но очень быстро, руки цеплялись, подтягивали, а ноги толкали, как пружины. Мы замерли наверху, дышали часто.
Внизу грохотало, Бык попробовал взобраться, но сорвался, видно, ноша все-таки мешала. Я со страхом смотрел, как огромный зек упал с Ариной, но резко отпружинил от земли, Арина даже не почувствовала падения.
-Я тебя найду! – Заревел он. – И убью! На части разорву.
Только сейчас понял, что он до сих пор не видел Захара, вообще не знает о его существовании, поэтому оттащил народного умельца от края.
Захар махнул рукой, мол, не догонит, увалень, и рванул вперед. Я скорчился от боли и побежал следом.
…
Скала оказалась небольшой, благо успели спуститься, пока Бык не заметил, не обежал. Как спустились – тоже не помню, глянул вниз – колени подогнулись от страха. Но спустились, еще и быстро, не сорвался, хотя и повисал на крайних фалангах, а торопыга Захар не удержался, рухнул. Благо падать осталось метр, ушибся легко, а со страху и боли не почувствовал, синюшная гематома расползлась по спине много позже.
Потом бежали, бежали. Захар уже спотыкался от усталости, еле переставлял ноги, но я заставлял двигаться, хотя самому хуже. Потемнело быстро, небо из голубого превратилось в темно-фиолетовое, потом в иссиня-черное, высыпали звезды, таинственно заблестели. Вот тебе и Полярный день, темно – нифига не видно. Захар рухнул на огромный камень, распластался, как лягушка.
-Больше не могу.
Я свалился рядом, на мелкие острые камни, но боли не почувствовал, провел ладонью по лбу. На ней влага осталась обильно, будто в воду окунул.
-Холодно. – Сказал я тихо.
-Да ну? – Отозвался Захар с огромного булыжника.
-Вот именно, что «да ну», это сейчас разогрелись так, что в Антарктиду голышом посылай, а через пару минут остынем… как бы не замерзнуть!
-Разберемся. – Отмахнулся Захар. – Давай решим, что делать будем.
Я кивнул, самому банальный вопрос не давал покоя.
-Есть два варианта, - начал я, язык слушался плохо, заплетался, - двигаемся ускоренным темпом до ближайших людей… похоже, придется до города, вызываем помощь, приезжает рота солдат, специалисты в виде бравых десантников. Зеки к тому времени сбегут, в заложники наших прихватят и начнется: погоня, травля, переговоры по выдаче заложников и так далее…
Захар скривился, поднялся с холодного камня.
-Или мы, как в плохих боевиках, спасаем Дениса и девчонок. – Закончил я, тоже поднялся, холод закрадывался под кожу, впивался в кости.
Захар ходил кругами, руки вращались наподобие мельниц, согревался. Я последовал примеру, минут через десять холод отступил, но ненадолго.
-Есть еще один вариант. – Сказал я. – Разделяемся, один бежит за помощью, второй наблюдает за зеками, чтоб не скрылись.
Захар замотал головой, сказал неожиданно убежденно:
-Нет, ребят надо спасать, неизвестно что зеки собираются сделать… у них еды, наверное, не много…
Я содрогнулся, ответил:
-Тогда надо действовать.
-Может, поспим чуток, силы восстановим.
-Нет, от нас и ждут, что отоспимся и с новыми силами… сколько бы сил не был, против двух мужиков не сдюжить. Нападать надо сейчас, пока не опомнились, когда не ждут.
Захар вздохнул устало и побежал. Я только завистливо проводил взглядом: народный умелец силы восстанавливает быстро, а в темноте видит отлично – ни разу не споткнулся, бежал, как по асфальту.
…
Только сейчас, когда остановились за огромным булыжником в километре от избы, понял, что без Захара не нашел бы дорогу обратно, тем более в ночи. Бежали весь день и таких петель нарезали, что вернулись за два часа. Рухнули на холодный камень в изнеможении, ноги чуть ли не отваливались от усталости, а у мышц сил не осталось дрожать судорожно, стали мягкие, как тесто.
-Что дальше? – Тихо спросил Захар.
-Подкрадемся поближе.
Мы поползли по холодным камням, как умели, прятались за булыжниками, в кустах, от каждого шороха сердце замирало, начинало биться, когда понимали, что всего лишь камешки зашуршали. Впереди маячила изба, окна тускло горят – светит керосинка, иногда пропадала за очередным деревом, скалой. Двигались почти на ощупь – темень непроглядная, наползли плотные тучи, а на кошек мы не похожи.
Изба надвигалась медленно, подползли с дырами в одежде на коленях и локтях, содранной кожей. Захар полз первым, поэтому, когда замер, я уткнулся макушкой в грязный ботинок. Изба высилась в двадцати метрах, казалась большой, как крепость.
-Дальше что? – Взволнованно спросил Захар.
Я признался себе, что не знаю, надо бы по ситуации, как вякают герои, но кто эту ситуацию разберет, где зеки – не знаю, а горящие окошки ничего не значат.
-Давай сползаю посмотреть. – Предложил Захар.
Я порывался ответить, мол, нет, давай я, но ответил:
-Давай, только осторожно.
Надо было вызваться, храбрости не занимать, но Захар ловчее, я всегда то наступлю в ведро уборщицы, то на ступеньках копчик сломаю.
Пока успокаивал совесть, Захар уполз неслышно, веточка не хрустнула, камешки не зашуршали, индеец фигов. Долго лежал в темноте, давила тишина, даже из избы ни звука, безветрие, ветки и трава застыли, птицы уснули в гнездах, а насекомые вообще в анабиозе. Только в земле что-то еле ощутимо вибрировало, слышалось слабое движение породы - подземный зверь роет очередной туннель. Хотя какой зверь? Каменистое плато ведь!
-Искрен. – Тихо позвали из темноты.
Я вздрогнул от неожиданности, ответил дрожащим голосом:
-Да?
Щеку опалило горячим дыханием, я дернулся в сторону, но Захар – только сейчас голос узнал – сказал успокаивающе:
-Это я. Не узнал?
-Темно.
Вперился взглядом в темень, но так и не увидел Захара, потребовал сбивчивым шепотом:
-Ну? Что там?
-Из зеков никого, на нарах спят Денис с Наташей.
-Арины нет? – Спросил я взволнованно, с надрывом, попытался заглянуть Захару в глазу, но они даже не блестели в темноте.
-Нет.
В бок уперлось холодное, круглое, я спешно отодвинулся, зашуршали камешки.
-Ружье стащил. – Похвастался Захар.- Одно. Второго не нашел.
-А ползаешь с ним как?
-Закрепил ремешком. Крепко. – Довольно ответил народный умелец.
-Где же Бык с Барракудой? – Прошептал я растерянно, почему-то казалось, что должны быть в избе.
Захар пожал плечами и махнул рукой, мол, пускай умные думают, а мы на кураже в лоб злодеям надаем… и пополз к избе.
Я – делать нечего – пополз следом. Через пару минут лежали под светящимся окошком, в бок мне упирался холодный приклад, а Захар еще ворочался, удобнее устраивался на жесткой земле, острых камнях. Темнота сгустилась так, что, казалось, пощупать можно, пробовал проморгаться, но поздно: взгляд прикипел к светящемуся окну, глаза ослепли. Дурак, ругнул себя, теперь жди пока опять привыкнут к темноте, и так ничего не видно…
А за грязным стеклом видна печка, часть стола с посудой и нары со спящими ребятами. Сердце болезненно сжалось: Арины нет.
-Что делать будем? – Спросил Захар, его горячее дыхание обожгло щеку.
-Если б сам знал… - Ответил я с тихим вздохом. – Будить ребят смысла нет, без Арины никуда не уйдем, да и такой толпой скрыться не сможем: зеки, наверняка, поблизости, только и ждут, как бы мы с тобой показались.
Почувствовал, как Захар кивнул, засопел чаще, а я продолжил неуверенно:
-Одного не понимаю, почему позволили тебе ружье спереть? Может, патронов нет? – Осенило, хлопнул по лбу. Получилось громко, а в тишине ночи – оглушительно, пугливо прижались к земле, распластались, как лягушки.
-На месте патроны. – Тихо-тихо ответил Захар.
-Странно… неужели не понимают, что и ребенок с ружьем опасен?
Действительно, подумал отрешенно, это во времена лука и топора все зависело от силы и ловкости: слабак стрелу и на десять метров не пустит. А из ружья стрельнет даже ребенок… и тираннозавра завалит. Дело в калибре.
-Ладно. – Сказал я. – Давай отползем и будем ждать. Искать в непроглядной темени – гиблое дело.
…
Устроились за камнем в рост человека, Захар завалился спать в кусты, а я прилег на холодную каменюку, уставился в темноту. Постепенно стали проступать высоченные ели с разлапистыми ветками, темные громады скал, а избушка была похожа на крепость, из бойницы который постоянно светит огонь. Магический, наверное.
Мысли текли вяло, как кисель. Не получилось неожиданно, придется по утру… липкий страх перед встречей с Быком и Барракудой сжимал горло, не давал дышать, а желудок бунтовал, горячее поднималось по пищеводу, просилось наружу.
Только образ Арины придавал надежду, да и то эфемерную. Сердцем был рядом, успокаивал и гладил шелковистые волосы, но мозгом понимал, что любимая далеко, а из-за зеков вообще на другом континенте.
Но страх притупился, а образ потускнел. Сон норовил сомкнуть веки, а голова стала тяжелая, к тому же замерз на холодном камне, мысли вообще замерли, как трамваи без электричества. Я почти заснул, как в бок сильно пихнули.
-Моя очередь. – Бодро сказал Захар.
Замерзшие губы и онемевший язык ответили невразумительно, а конечности дотащили одеревеневшее тело до нагретого места. Только улегся на камни, как веки захлопнулись, словно дверь от пинка, сознание отключилось.
…
Проснулся от сильного холода, хотя, казалось, замерзнуть сильнее, чем ночью, невозможно. Тело задеревенело, мышцы делали вид, что сигналы мозга до них не доходят, корчились в судорогах. Над головой выгибалось синее небо, абсолютно чистое, даже без Солнца. С трудом поднялся на четвереньки, лизнул сочную траву, роса крупными каплями опала на губы. Камни были мокрые, скользкие от росы, я хватал, жадно облизывал.
Захар распластался у камня, голову обмотал грязной тряпкой, самое ценное бережет… чем еще стены прошибать будет? Ружье лежало рядом, тускло поблескивало. Только сейчас заметил, что умелец взял двустволку.
-Как обстановка? – Спросил я, вроде, напившись. Почему-то хотелось рассмеяться, камни пошвырять, медведей попугать…
-Неспокойно. – Бросил Захар, не оборачиваясь, видно, принял шутливый тон. Вдруг сказал очень серьезно. – Кусты возле избы шевелятся.
-Неужели перебегают? – Спросил, давясь смехом.
-Смотри.
Захар поманил рукой. Я подполз, зашуршали камни, лесной сор. Мышцы не согрелись, подтягивали деревянное тело рывками. Изба стояла по-прежнему, за ночь не убежала, свет в окошке потух, стекло теперь отражало.
-Что? – Нетерпеливо спросил я. – Все нормально, вроде.
-Справа от избы.
Справа от избы росли приземистые, по колено, кусты.
-Жди и смотри.
Я прилежно уставился на кусты, листы подрагивали от слабого ветерка, шелестели. Я ждал, а они шелестели, шелестели… вдруг один куст дернулся чуть, на пределе заметного.
-Может, живье какое? – Предложил подозрительно. – Косой кору грызет, мышь утреннюю пробежку совершает… не может здоровый бугай, вроде Быка, в этих кустиках укрыться.
Захар пожал плечами.
-Проверим? - Предложил мрачно.
Я медленно кивнул, вдруг действительно зеки? Страх схватил за горло, стоял бы – колени подогнулись. Но сказал твердо:
-Первым поползу я.
-Искрен, давай лучше я… - Ответил Захар хмуро.
-Нет, у тебя ружье… не прикладом же бить, зверя валят с расстояния. И ползи подальше от меня, наживки.
Народный умелец кивнул, подвинулся. Я прополз мимо в кусты. Зашелестели ветки, сочные зеленые листья, а камешки подло зашуршали, казалось, слышно на километр округ. Захара не слышно, не видно, маскируется, индеец, главное, чтоб не увлекся.
Изба медленно приближалась, часто пропадала за густыми кустами, но я выползал на открытое место… чтоб сползти в яму с ледяной водой. Глупые комары бились в лицо, садились на шею, всегда мазался какой-то пахучей дрянью, держались на версту, но сейчас жалили больно. Белесые скукоженные животики распухали от крови, и насекомые, подобрав лапки, тяжело отлетали. Чтоб подавились, гады!
Оказался возле избы. Лежал, поэтому сруб казался гигантской стеной, между бревнами растет мох. Что дальше? Поднялся, заглянул в окно. Денис и Наташа дрыхли, словно и не брали в заложники, даже обнялись, не отпуская остатки тепла.
-Повернись. – Приказал из-за спины Бык.
Сердце замерло, дыхание перехватило, а душа ушла намного ниже пяток. Я резко развернулся, нелепо взмахнул руками, из-под ботинок брызнули камешки. Из кустов по колено поднялся зек, осклабился.
-Добегался? – Спросил с превосходством, уверенный в победе.
У меня лицо вытянулось, как у лошади, а в горле застрял ком.
-До… добегался. – Пролепетал еле слышно. – Кусты же низкие… а ты такой громадный!
-Шагай в избу! – Приказал ухмыляющийся Бык. – Побегаешь с мое, и в балетной чешке спрячешься.
Я уже двинулся к двери, протянул руку, как звонко прокричал сзади Захар:
-Стоять!
Теперь уже Бык резко повернулся, посмотрел с удивлением:
-Ты откуда взялся?
-С луны свалился! – Ответил умелец язвительно. Он стоял в двадцати шагах, руки уверенно держали ружье, а ствол смотрел Быку прямо в грудь.
Я поспешно отошел от зека, попятился к Захару, но так, чтобы не перекрывать линию огня. Когда подошел, спросил резко:
-Где Барракуда?
Бык осклабился, уже справился с удивлением, камнеподобные плечи опять расправлены, а глаза смотрели зло, с уверенностью отомстить, от его громадного тела веяло угрозой, опасностью. Сказал насмешливо:
-Не скажу.
-Пристрелим. – Ответил я резко. – Не пожалеем.
-Не-ет, - протянул зек, - пожалеете. Вы ребята молодые, добрые…
Говорил он растянуто, с злой насмешкой, а толстые пальцы что-то сжимали, крутили постоянно. Вдруг толстая, как столетняя ель, рука метнулась со скоростью кобры вперед.
-Стреляй! – Крикнул я запоздало.
В воздухе просвистело, пролетело смазанное, и здоровый камень ударил Захару в голову. Он дернулся, голова запрокинулась назад, веер кровавых капель, камень отлетел в сторону, но вильнувшее в сторону ружье грохнуло.
На лбу у Быка появилась красная полоса – лоб у него крепче медвежьего. Я рванулся к Захару, выхватил ружье из ослабевших пальцев, народный умелец рухнул на камни, живой или мертвый - не разобрал.
Только приложил приклад к плечу, как рядом оказался Бык, как-то преодолел двадцать шагов одним прыжком. Я увидел только жуткую оскаленную харю, кулак с небольшой телевизор, и выстрелил.
Ружье больно ударило в плечо, и ужасающая гора мышц смяла, кинула на землю. Мы покатились по камням, кустам. Думал, Бык убьет в первую секунду, такими кулаками и слонов можно. Но он почему-то медлил.
Замерли возле дерева. Лица зека не видел, почему-то залито кровью и повернуто ко мне боком, но огромные ручищи – каждая толще меня самого – потянулись к горлу. Моему горлу. Я схватил в испуге, не понял, что лучше против лавины бороться. Но ручищи неожиданно ослабели, опали на камни. Громадное тело дернулось в последний раз и застыло. Голова на бычиной шее повернулась…
Меня чуть не вывернуло, по крайней мере, в груди похолодело: на меня смотрела залитая кровью харя с пустой глазницей! Блин, что-то я повторяюсь: и медведя в око, и зека. Или стал настолько профи в стрельбе? В глазнице уже скопилось что-то белесое… Другой глаз уже закатился, а из пустой глазницы хлестала кровь, камни под гигантской головой побурели, стали липкими даже на вид.
Я поднялся и пошел к избе. Комаров будто ветром сдуло, все слетелись на дурманящий запах, благо крови в Быке много.
С болью увидел лежащего без чувств Захара, опрометью бросился к распростертому телу. На лбу синела здоровая шишка, небольшой порез, где камень попал острой гранью. Пощупал пульс… живой! Я не врач, фиг знает, что камушек мог сделать, тем более слышал, что и от сотрясения можно умереть… но Захар сильный, выкарабкается!
Я побежал к избе, может, бинты найдутся, вдруг запнулся, чуть землю носом не вспахал. Где Барракуда? Где Арина?
-Не спеши. – Посоветовали из-за кустов.
Я замер, в груди опять похолодело, страх сжал внутренности, а мозг лихорадочно заработал: что делать? Что же делать?
Из-за дерева вышел Барракуда, мышцы бугрятся под одеждой, а движения порывистые, смазанные, настолько быстрые, пулю, наверное, поймает. Дуло карабина торчало из-за спины, лямка чехла перетянула торс. В здоровенной ладони была осторожно зажата ладошка Арины, а она шла свободно, улыбнулась успокаивающе. Личико было усталое, с черными кругами под глазами, но показалось самым красивым на свете.
-Не бойся, убивать не стану. – Сказал Барракуда, ладонь разжалась.
Арина сорвалась, как лань, бросилась мне на шею. Я подхватил, поцеловал нежно.
Барракуда вдруг улыбнулся, смотрелось дико на суровом и ожесточенном лице.
-Я сбегал из семи тюрем, убил уйму народа, не сразу вспомнишь всех. Но люди меняются…
Он осекся, в прищуренных жестоких глазах блеснуло, потом еще раз, но сдержался, продолжил:
-Люди меняются. Все совершаем ошибки… но не каждый пытается исправить.
Я кивнул, поцеловал Арину, глаза закрылись в блаженстве. Когда открыл, только ветки покачивались, где только что стоял Барракуда.
-Успехов в новой жизни! – Крикнул я.
Арина уперлась кулачками в мою грудь, но не отстранилась, заглянула в глаза.
-Пойдем, - сказал я ласково, - Захара нужно подлечить, по голове его крепко, очень крепко! Халявщиков поднять.
-До сих пор спят? – Со смехом спросила Арина.
-До сих пор. Пускай, жизнь пролетит мимо… мы-то бежим, как на стометровке, где каждый метр – последний, верно?
-Верно. – Ответила очень серьезно. – Так и нужно жить… даже я, глупая, понимаю.
-Ты у меня не глупая… - Сказал, целуя. – Умная, как сто компьютеров.
Г6
Сначала трали-вали, морковь и прочие фрукты…
А потом узнаешь, что у нее есть свои желания и прочая чепуха.
Мы шли по каменистому плато, часто стояли низкие, в пару человеческих ростов, и несокрушимые, как великаны, скалы, виднелись неглубокие расщелины, так… овражки. Через камни пробивалась сочная зеленая трава, иногда приходилось ломиться через цепкие кусты, обдирать руки и ноги. Тянулись к светло-голубому небу стройные сосны и ели, на одних хвоя жесткая, длинная и темно-зеленая, на других мягкая и коротенькая, нежного зелено-салатового цвета.
Я, Захар и Денис разделись до пояса, кожа блестела от пота, а лямки рюкзаков впивались больно, но привычно. Лучи ощутимо давили на плечи, жгли, а волосы трещали, словно засунули головы в печку. Девчонки сбросили куртки, остались в обтягивающих майках, с оголенными животиками. Мы ловко прыгали по камням, все в кедах, сапоги давно преют в рюкзаках.
Арина шла рядом, щебетала что-то ласковое, любящее, я не то чтобы не слушал, просто заглядывался на любимую, не улавливал смысла. Захара опять где-то носило, иногда появлялся в зоне видимости, махал руками и исчезал.
Денис с Наташей громко гоготали, обнимались, а Наташа подставляла выпуклые части для щипков и пошлепываний. Быстро она оправилась после общения с Быком. Быстро. Сейчас даже не скажешь, что пережила. Весела и беззаботна.
Вдруг сбоку раздался знакомый лай, я резко повернул голову, сощурился. Никого. Думал, что показалось, тем более другие не обратили внимание, но из-за скалы показался знакомый темно-серый силуэт, так похожий на волка.
Бугай несся здоровенными прыжками, морду держал низко – вылитый санитар леса на промысле, но пасть раззявлена, длинный язык болтается, а глаза смотрят с детской невинностью и любопытством. Мы остановились, Арина весело вскрикнула.
Бугай налетел, как танк нового поколения – те бетонные стены прошибают, и скорость развивают, как у гоночных автомобилей – собака прыгнула, передние лапы таранами ударили в плечи, я повалился на камни, пробовал отбиваться. Но теплый язык попал и по щеке, и по носу, даже ухо как-то зацепил, а Бугай не давал встать, придавил совсем не маленьким весом, слоненок фигов. Тяжесть внезапно исчезла, Бугай побежал здороваться с остальными, а я с трудом сел: меня будто переехал самосвал, причем груженный, тело болело, а на спине остались отпечатки камней.
Арина помогла встать, ее Бугай валить не стал - умный слоненок. Сбоку визжала Наташа, кавказская овчарка норовила лизнуть в лицо, хоть и закрывайся ладошками. От каждого прыжка Бугая земля чуть подрагивала: весит он, как взрослый человек, стальные мышцы легко подбрасывают тело, а приземляться мягко Бугай не любит. Слоненок, нет, даже слон, настоящий слон.
-Извините, он любого залижет до смерти… - Раздался голос Андрея Алексеевича сбоку.
Я повернул голову, заядлый тундровик приближался легкой походкой, словно за спиной и не весел тяжеленный рюкзак, мне и от земли не оторвать, а Андрей Алексеевич ходит свободно, даже не замечает. Потертые штаны и куртка защитной раскраски сидели свободно, но и не весели мешками, на ногах – скатанные болотники, но он умудряется ходить в них так же свободно, как мы в кедах.
Мы вразнобой поздоровались, а Андрей Алексеевич махнул рукой, предложил:
-Пойдемте, говорить можно и в дороге.
Бугай рысил рядом, косился, а мы окружили Андрея Алексеевича с двух сторон.
-Как у вас дела? – Спросил тундровик.
Денис только открыл рот, чтобы рассказать о медведе, сбежавших зеках, но я опередил:
-Медведя видели… издалека.
Андрей Алексеевич покивал головой, спросил с хитрой улыбкой:
-А что за кусок меха из рюкзака торчит?
Я резко оглянулся, ни у кого ничего не торчит, медвежью шкуру мы запихнули поглубже. Андрей Алексеевич смотрел с улыбкой, мол, чего суетишься, если знаешь, что ничего нету?
-Ладно, не хотите говорить – ваше право.
-Отчего же не хотим? - Весело воскликнула Арина, по-женски взмахнула волосами, они коричневой волной спали на плече, красиво, аж дух захватило.
Я говорить ни о чем не люблю, чего интересного в этих: «Я краску для волос новую купила», «Привет, как дела?» и «Сегодня такая дождливая погода…», но даже мне было интересно разговаривать и необычных птицах, загадочных изгибах деревьев и новой геометрии крыла прокладок.
Мы не замечали, как перепрыгивали камни, обходили скалы и деревья, жгучие лучи стали ласковее, солнце покатилось к горизонту, и небо стало нежно-розовым. Одинокие тучки подсвечивались вечерними лучами, прямо-таки блистали розовым с одного края, грустно мрачнели с другого, неподсвещенного. Бугай все время носился вокруг, земля чуть подрагивала, а деревья испуганно сгибались – того и гляди зацепит железным лбом, сломает. Слоненок просился играть. Захару разговоры наскучили, носился с кавказской овчаркой.
Они надолго пропадали за скалами, иногда боролись в очередном овражке, Захар отвешивал приличных тумаков, но кулаки вязли толстой шерсти, а Бугай пихал друга лапами. Мы болели то за одного, то за другого, а друзья мирились и собака легко катала человека. Конечно, падали под конец оба на камни, но вскакивали и бежали дальше.
А мы говорили. Опомнились, только когда деревья начали тонуть во мраке. Натянули куртки – похолодало.
-Не бойтесь, - успокоил Андрей Алексеевич, - изба близко.
И мы успокоились, даже странные крики в ночи, которые Денис окрестил завываниями понятно кого, не пугали. Мы остановились на небольшом холме, сплошь из мелких камешков, только кое-где виднелась трава. Темнело быстро, небо из розового стало светло-сиреневым, хоть и Полярный день, но ночью все-таки темнее, очередной камень не заметишь и головой, головой, а зевали так громко, что перепугали всех медведей в округе.
-Изба. – Андрей Алексеевич указал на темный четырехугольник недалеко.
-Вы с нами не пойдете? – С обидой спросила Наташа. В полумраке ее фигура выделялась довольно четко… местами, а волосы спадали на развитую грудь.
-Нет. – Ответил Андрей Алексеевич грустно, по-настоящему грустно. – Надо спешить в другое место.
Куда спешить свободному тундровику мы спрашивать не стали. Надо так надо. Попрощались, Бугай поднял лапу, дышал часто, язык высунут. Морда умильная, в почти человеческих глазах грусть. Ребята пошли к избе, я задержался на секунду, хотел что-то сказать или спросить, но забыл. Андрей Алексеевич вдруг похлопал по плечу, сказал тяжело:
-Работай. Чем больше, тем лучше. Знаю, тяжело, многое не получается, а друзья и приятели твердят, что именно они работают больше, вкалывают и времени у них нет. Совершенно. Настоящая сила – в немой работе, когда вкалываешь сутки и никому не слова об этом, а в школу, на работу приходишь веселый и бодрый, когда другие с постными лицами. Держись…
В темноте я видел плохо, но много что повидавшие глаза человека, который ведь не всегда бродил по тундре, блестели.
-И еще борись. Зла и так много в мире, дураки говорят о каком-то равновесии, словно если в мире победит Добро, настоящее, то есть добро для всех, жить станет хуже. Борись.
Он протянул руку. Я с радостью пожал широкую мозолистую ладонь, с удивлением обнаружил, что жмем почти на ровне. Лицо у Андрея Алексеевича заострилось, стало хищным, сам борется, это с нами добрый и пушистый, а на медведя выйдет в одиночку.
-До свидания. – Сказал я.
-Еще свидимся. – Ответил он с ухмылкой и странной уверенностью.
Бугай тоже изменился: принюхивался, пасть оскалилась, язык втянулся, мышцы взбугрились, готовые распластать тело в прыжке. Иногда он пушистый и добрый песик, но сейчас превратился в могучего волкодава, на шерсти у пасти темно-багровые пятна – чего-то схрумкал на бегу. Гигантская кавказская овчарка посмотрела мне в глаза очень осмысленно, потом медленно кивнула. Сильные ноги бросили тело вперед, и Бугай скрылся в ночи. Андрей Алексеевич двинулся следом, не оглянувшись. Я постоял немного, посмотрел на темно-серое небо: высыпали первые звезды, и заспешил к избе.
…
Тяжелые, свинцовые, напитанные влагой до самого предела тучи висели низко-низко, почти цепляли крыши зданий. Воздух был настолько влажен, что вода конденсировалась на одежде, пять минут на свежем воздухе – и мокрый с головы до ног. Я стоял возле крыльца аэропорта, на груди тихо всхлипывала Арина.
За спиной рычали моторы, кричали таксисты, сбивая цену конкурентам, их руки цепляли за рукава приезжих, так и хочется в морду дать за такую наглость. В нос лез отчетливый запах бензина, масла и еще чего-то вонючего. Здание аэропорта старое, двухэтажное, не сравнится со столичными монстрами, где можно в футбол играть или гонки устраивать. Но стены покрашены свежей краской, а подновленная вывеска сверкала неоновыми огнями, сенсорные двери не закрывались: люди шли в два потока, на плечах и в руках неподъемные сумки, все стремятся привезти с материка картошечки, капусты и арбузов, а туда увезти крутобокую рыбу. В небе грохотало: не гроза, хотя она того гляди разразится, а взлетающие и садящиеся самолеты, искаженный динамиком голос серо объявлял номера рейсов и имена потерявшихся людей.
Арина тихо всхлипывала на груди. Быстро пролетели месяцы счастливого лета, счастливые не потому, что в школу ходить не надо, настоящий человек скучает без работы, нет, счастливые друг другом, мы проводили день и ночь вместе… и не только в постели развлекались, хотя куда без этого, и сейчас чресла наполняются бурлящей кровью от воспоминаний, просто наслаждались друг другом, говорили, а не болтали, о серьезном и смешном. Но все осталось позади.
Арина уезжала к родне в близкое зарубежье, в ту страну, что когда-то была частью могучей державы, но всегда находилась у края, даже название получила от «у края». Ее надолго завоевывали иноземные захватчики, меняли обычаи и религию, и теперь эта страна, часть русского народа, стремится на Запад, который всегда пытался захватить, урвать хотя бы кусок могучей империи…
У самого по щекам катились слезы, скупые и ядреные, чуть ли не кожу прожигают, пощипывало, видно, прожигают, а слезы капали с подбородка на мокрый асфальт, тот подозрительно дымился. Я через неделю полечу в столицу, буду пробиваться в приличный вуз. Нас толкали уезжающие и провожающие, но я стоял, как скала под волнами, не покачивался, а Арина спряталась на моей груди, такая беззащитная, нежная и любимая.
-Я буду звонить… - Сказала она беспомощно.
Я зарычал на себя яростно, окружающие шарахнулись в сторону, кто-то вытащил мобильник, в психушку звонить собрался. Потом посмотрел мне в лицо, рука с мобильником опустилась, а в глазах читалось понимание: незнакомец и сам сходил с ума от любви.
-Прости меня… - Прошептал я.
-За что?
Ее голос резал острейшим ножом, сердце обливалось кровью, на нем до конца жизни останутся страшные шрамы.
-За мою слабость…
Она недоумевающе посмотрела мне в глаза: как же, как же, помнила, как на медведя ходил с ружьем, которым только ворон пугать, как дрался и убивал отморозка. Сейчас не объяснишь, что настоящая сила не в этом, а в… умении защитить любимую женщину, оставаться с ней, несмотря ни на что.
-Ты сильный, очень сильный…
Ее ладошка погладила по моей щеке, туда сразу хлынула кровь, там стало горячо и сладко.
-Сам же говорил, что выше любви – долг и честь. – Успокаивала она. – Ты ведь едешь, не куда хочешь, а куда надо… это твой долг. Долг перед собой, перед человечеством… как ты говорил.
Я остановил ее поцелуем, наши губы слились, долго не разнимались, когда она чуть отстранилась и божественно долгий поцелуй прекратился, я сказал яростным шепотом:
-Клянусь, у меня не будет женщины, кроме тебя. Я буду ждать и приеду… когда-нибудь.
Она отшатнулась, в больших карих глазах мелькнул испуг, отразились тяжелые свинцовые тучи. Это раньше, когда парень уходил в армию, девушка ждала два года, каждый день писала письма, на которых буквы расплывались от девичьих слез. Сейчас же девушка и неделю не протерпит, трахнется с соседом, парень не превозможет греховную плоть, с кем-нибудь да совокупится… потому и принято уходить в армию «свободными», не понимают, дурики, что, уничтожая духовное, загоняют себя в крепкую клетку телесного.
Потом Арина кивнула, давно поняла, что я не все, с плотью совладаю, ведь до сих пор заставлял себя сидеть за учебниками, когда другие пьют пиво и ходят по девкам.
-Заканчивается посадка на рейс 2006 до… - Пробубнил серый голос из динамика.
-Пора. – Обреченно сказала Арина.
…
Время для меня ускорилось, будто кто-то нажал на кнопку пульта. Быстро промелькнула регистрация и через пару мгновений мы стояли перед входом в зону досмотра, дальше меня не пустят.
Мои руки обнимали талию любимой, а ее голова лежала у меня на груди. Вокруг мелькали люди, лица у всех одинаковые, серые до зевоты. Весь мир, Вселенная сосредоточилась в лице Арины, любимой и прекрасной. Я отрывал от сердца здоровенный кусок, а может, и полностью вырывал могучий насос, оставляя пустоту.
-Так много хочется сказать… - Прошептала солеными от слез губами Арина.
-Я буду ждать тебя, я приеду… - Зачастил я горячо.
Ее пальчик лег мне на губы.
-Ничего не говори.
…
-Заканчивается посадка на рейс 2006 до… - Бубнил надоедливый голос. Умом понимал, что запись, но хотелось подняться к этим объявлятелям и засунуть микрофон им в… глотку.
-Пора. – Твердо сказала Арина.
Слезы катились по милым щекам нескончаемым потокам, уже проторили путь. Я сжал в последний раз, она мягко отстранилась и пошла к зоне посадки. Время замедлилось, каждый ее шаг длился вечность, а в голове мелькали воспоминания, как мы проводили время вместе, дарили жаркие объятия и поцелуи…
-Я вернусь. – Крикнул глупо.
Сквозь слезы заметил, что она обернулась. Рука поднялась в прощальном жесте, а затем Арина скрылась в проходе.
…
Не помню, как добрался до города. Очнулся на автобусной станции, ядреные выхлопные газы привели в чувство, а слезы, наконец, закончились, то ли организм исчерпал запас влаги, то ли в душе надломилось, острая рана перестала кровоточить, но вряд ли когда-то зарубцуется.
Ноги понесли по обочине, мимо с огромной скоростью проносились машины, пронзительно свистел воздух. Хмурое небо грозило раздавить своей тяжестью, а свинцово-серые, низко повисшие тучи вот-вот лопнут мощным ливнем, но я бесцельно брел в легкой куртке и с неприкрытой головой, а глаза невидяще смотрели под ноги.
Рядом взвизгнули тормоза, в спину ударили стена воздуха.
-Подвести? – Спросил тоненький голосок.
Я оглянулся на рефлексах, долго не понимал, где нахожусь, кто обращается. Наконец, разглядел чистенькое личико молодой женщины, выглядывающее из окна дорогой иномарки, напичканной компьютерами. Через абсолютно прозрачное окно были видны выпирающие через майку большие груди, длинные ноги упирались в педали, а талию обтягивали короткие шорты. Она призывно улыбнулась, иномарка большая, а сиденья раскладываются…
До встречи Арины я бы подумал, долго подумал, потом все-таки отказался, мол, мне желания плоти не приказ, а всякие женщины на иномарках, захотевшие экстрима с семнадцатилетним юношей, меня не интересуют. Сейчас же в голове не возникло и намека на мысль, я даже не врубился, что мне предлагает эта самка, и побрел дальше.
В спину обидчиво хмыкнули, взревел мотор, по ногам ударила щебенка из-под колес, и иномарка унеслась.
…
Я куда-то брел, пасмурное небо потемнело, невидимое солнце закатилось за горизонт или виднокрай, как говорили предки-славяне.
Стало совсем темно, с одной стороны светились окна дома, а с другой – чернота, размытые очертания какого-то мусора, железных обломков… на какую занесло окраину? Усталости я не почувствовал, но захотелось сесть. Ноги подломились, и я рухнул на поваленный еще теплый столб.
В голове было пусто, как у блондинки, только ветер пока не свистел. Не осталось даже сил на сожаление, я тупо смотрел в темноту, ни о чем не думал. Столб ощутимо качнулся, я через силу повернул голову, рассмотрел силуэт присевшего мужчины. Черты лица и одежду скрадывала темнота, я понял только, что мужчина силен, как бык, поперек себя шире, плечи обхватить взглядом не получается.
-Плохо? – Спросил он.
Я слабо кивнул.
-Банально, но время лечит все. – Сказал он мудро. – Поверь, я был таким, как ты. Была единственная, за нее воевал бы со всей планетой… но воевать не пришлось, она ушла. Не важно почему и куда. Главное, что я ее забыл… нескоро но все-таки забыл. Хотя и вспоминаю иногда…
До меня медленно дошел смысл. В груди то ли вспыхнула ненависть, то ли раскаленная кровь прилила с такой силой. Ноги подбросили затекшее тело.
-Да пошли вы! – Прорычал я сквозь жгучие слезы. – Со своей мудростью! Я всегда, всегда буду лю…
Слова задушили слезы, и я кинулся в спасительную темноту. Взгляд уловил, что мужчина остался сидеть, не разъярился от такого ответа, только непомерные плечи опустились, а спина изогнулась горбом.
А я бежал среди покореженного железа, ничего не видел, темнота – вытянутой руки не видно, но как-то выбирал путь, не натыкался и не падал.
Внезапно замер. Вдруг понял, что мудрые слова – правда, настоящая правда, от которой не скрыться за самообманом и ложными доводами, ее нужно принять и постараться побыстрей забыть Арину…
Нет! Это слабаки забывают про любовь, потому что не выдерживают тяжести потери, а я сильный, значит, выдержу. И приеду за ней!
Тут надо бы написать что-нибудь, имя с фамилией, например, и дату (как будто кому-то интересно, когда я графоманил). Еще вот таким шрифтом, чтоб внимание обратили.
Люди, с которых писались герои, живут припеваючи. Некоторые образы собирательные, некоторые, может, слишком эмоциональные и слишком выражают мою позицию. Скажу только, что человек с которого писался Захар, есть на самом деле, могу даже показать. На алгебре точит карандаши, на физике – делает алгебру.
|
|