- Сам ты «спьяну»! Не знаешь, как пью? Мужики потому эту бутылку мне в рюкзак и сунули. Для надежности. Сами бы точно не утерпели, ни один…. Разошлись на болоте, я себе нашел… крупнючая такая клюква, …как вишня. Увлекся, знаешь?! Санька – то с Колькой по краю топтались, а меня мои ягоды в болотину увели. Солнце за тучу зашло, я хватился: откуда заходил, куда выходить? Весь лес вокруг болота одинаковый…. Пакет, который мы у входа на сук насадили, не видать. Я покричал, туда – сюда шагов по сто прошел и вообще соображать перестал. И тихая паника!…
Двое лет тридцати сидели рядом со мной за столиком на площадке у магазина, и пили пи-во. Первый, с ввалившимися глазами, скуластый, с небольшой бородкой, после редких больших глотков ставил стакан перед собой и все время нервно крутил и передвигал его. Второй, слушатель, явно был «из умненьких»: очки, все время съезжающие с носа, зано-шенный свитер, «никакая» прическа а-ля «думал я, думал», интеллигентные рука, расчет-ливые скупые движения, скептическая усмешечка….
- Виталя, клянусь, только глоток со страху и выпил! Соображалка отказала. Может, два…. Но больше полбутылки осталось! Я ее в руке несу, к лесу шлепаю. Думаю: хоть куда – нибудь выйду, не дикая же глушь! Смотрю: точно…следы! Мои, что ли? Мать честна, кругами хожу! Да нет, вроде, и лес поближе, и под ногами не так чавкает! Ага, просветик! Я к нему! Тропа! На душе так захорошело! А тут сбочку две спины в кустах, ну – ваще! Сволочи, думаю, не так и далеко были, а не отвечали! Друзья, называется! И не хватились даже «золотого запасу»! Крадусь к ним потихоньку, пугну, думаю! Совсем рядом с куста-ми как завопил! Они медленно – медленно ко мне поворачиваются…
Тебе когда – нибудь кошмары снились?… Тут сразу два!… Бородищи по полметра, …шапки зимние, старье свалочное. У одного - топор в руке, у другого - коряжина… Я чувствую: подгузник менять пора! И мысль такая: «Господи, спаси и помилуй, в церкви ни разу в жизни не был, дурак!». Ага! Мысль мгновенная такая, а рука ко лбу медленно так, как стопудовая, поднимается,… а в руке бутылка! Вдруг мужики мне в пояс кланяют-ся, почти хором говорят: «Спасибо тебе, добрый человек!». Один подходит и бутылку у меня забирает. Меня только тут отпустило: если и убьют, то не сейчас!
Рассказывал он хорошо! Я так не сумею. Да и слово в слово запомнить… не магнитофон же я. Потому придется соврать, если подзабыл чего…. Ну да правду враньем не испор-тишь, только приукрасишь! А дальше у этого бородатого складывалось так:…
Не убивцами эти мужики оказались. Мужики и мужики! Один – Пров Кузьмич, Другой – Кузьма Платоныч. Отец и сын, видишь. Травки собирали. Напугались, конечно!… Потом видят: угощает,… значит, человек хороший! А когда узнали, что потерянный и никому пока не нужный, к себе повели. К себе – это в деревеньку на островке среди болота. А бо-лото преогромнейшее! Нет, тропинки они, конечно, все вокруг знали, да нужен он им был, странник. Как зовутся, сказали, а дальше темнить начали.… Какая деревенька?… А ника-кая,… нет у нее названья!… Было названье, да продали удачно о прошлом годе: больно красивое было! Продали кому?… Молодцу заезжему!… А не назвался молодец!… За сколько названья продают?… Выгодно продали: цельный месяц гуляли! А что, думали, названья нового не придумаем?… Да как-то не придумали,… не смогли…. И от этого, ви-дать, беда закрутилась…. Так что скоро не то, что деревню… и себя никто не назовет. Не-кому будет!
Тут все трое в деревеньку пришли. Плохонькая, надо сказать, деревенька. Домов пятна-дцать среди деревьев, запущенность, почти дикость…. Только над одной крышей вьет-ся,… нет, не дымок даже, а запах! Такой густой запах только промышленная выработка сивухи дать может! И к единственному этому «живому» дому они и подошли. А хозяева радушные! Говорят, …говорят…. Старший больше говорил – то, …но и другой слово – другое вставлял…. И мягковатенько что – то стелют! Подозрительно это! В дом под руки завели, в «красный» угол посадили, на стол огурцов соленых миску поставили, самогонки бутыль литров на пять. Самовар, мол, поставим, а пока попей с устаточку! Как не пьешь? Совсем? Не бойся, пей, человече. Она, родимая, на травах настояна, росой медвяной раз-бавлена. Но так, для свежести только. А крепости в ней не убавилось! Мы ее для равнове-сия махорочкой заправляем. И огурчиком закуси. Добрые огурцы: с дубовым листом со-лены, с хреном, с укропчиком! Правда, в позапрошлом годе.… В прошлом уже солить – то и некому было…. Нет, нам некогда…наше дело – заветы. Хранители мы: устои блюдем! Все, что отцами, дедами заложено – через поколения пронесть должны! А девок да баб в деревне с прошлой весны нет, …да! Ищем вот героя, чтобы баб наших ослобонил, дерев-ню спас. …Да ты пей, пей, родимый!
А в голове от травок этих, от градусов немереных, от дури самогонной (это под огурчики – то… закуска слабенькая, надо сказать) шурум-бурум: в мыслях неразбериха, глаза уже каждый сам по себе, в ушах звоночки странные. Хотя генеральная линия в мозгах соблю-дается пока!
- Какого героя ищете? У нас страна массового героизма – любого выбирай!
- Э, нет, милок! Отчаянные есть, безумцев много, а герои – они завсегда поодиночке!
А в бутыли уже на треть убыло: мужички – то пример подают, стараются… компания ведь! Но хмелеют мало! Привычны, видать!
- А что? Будешь Избавителем – почет тебе, слава, самую наилучшую девку за тебя выдадим!
- А что же за беда у вас тут случилась?
- Мы и говорим! В прошлом годе, в мае… нет, раньше, кажись,… ну вот, он и поя-вился незнамо откуда. Не… в деревню не заходил, все рядом бродил. Сперва блед-ной немочью прикидывался, стонал жалобно…. Бабы не выдерживали, в голос вы-ли от сострадания. Коровы доиться перестали. Собаки, кошки поразбежались все. А видать его никто и не видел! Голос только! Потом пропал на недельку…. Кто – кто?! Он! Мы за самца его считаем. Больно уж до баб да девок охоч оказался! …Иногда, конечно, и мужичком не брезговал, но это – с большой тоски! Вот так вот. Поначалу молодых, девок изводил. Те по сутки, по трое плутали у самой де-ревни. Перекликиваются – слышно, а к дому не выйти!… Проша, ты налей гостю – то, не видишь – стакан уж высох …весь! …Да! Проша мой травки как – то собирал, рассуждал вслух сам с собою…. Лиха Беда, говорит, пришла!
А этот из кустов – то и хихикнул. Беда – не беда, а вот он я, мол!
Проша и скажи в сердцах: да не беда ты, а Чмо Болотное!
- Ой, разгадал ты меня! А через то я устрою вам!!!- из куста – то…. Издевательски так…. Ага!
Тут мужики между собой заспорили, кто во всем виноват: девки или песни. Разгорячи-лись! Старший младшего перекричал. Младший поутих, но отец сына сгоряча, по инерции спора, стукнул огромным деревянным черпаком в лоб. Черпак раскололся. Старший еще громче закричал: опять, мол, убыток через тебя! Младший только гудел в бороду обижен-но: «Ну, батя!… Эх, батя!…»
Сошлись все – таки на том, что первая вина – на Лихой Беде! И как ни крути, искать ее нужно в домах заброшенных. Искать да вытаскивать за ушко на солнышко! И гнать вон поганой метлой! …Худо только, что метлы в деревне простые, самые обыкновенные, а где поганую найти – загадка!
Потом за примирение еще по стаканчику приняли (видно было, что спор этот – тропа на-езженная), обнялись и заголосили дурными голосами без мотива, только остатком черпака по столу колотя, что есть мочи:
- Для недужных для таких,
Богом позабытых,
В полночь только кабаки
На Руси открыты…
Песню пропев – начали сначала, но уже не допели: кончились огурцы, в бутыли на дне только осталось, да и подустали как будто! Отдыхали, однако, недолго: до новой бутыли (а она в сенцах и дожидалась), да до новой миски огурцов (тоже где – то рядом были). Но зато разговор опять в русло повернул…
- Еще через неделю из леса песни всякие начались. Чудны – ы - ые! Без мату, а складные, хоть и непонятно про что…. Да про любовь, конечно: девки – то к окнам подсаживались, с утра до вечера не оттащить! А чему в их еще быть – то, в песнях? Конечно, и вранье всякое! Да ведь мужики – они завсегда девкам врут! Природой, видать, так назначено! Мужик как в сок входит, так сразу врать и начинает! Снача-ла, конечно, девкам, а потом привыкает – и всем…. Кто если сильно привыкши –в политику идет. Там – то без этого и вовсе нельзя! И заметь: баб в политике мало, да и те из – за вранья мужиковатые! …А мужик и лукавством берет! И этот своего до-бился! Стали девки, которые поотчаянней, пропадать: сохнут на глазах, пустота во взгляде, задумчивость…. Одним утром и вовсе пропали. Ушли все девки! Наряды свои позабирали и ушли…. Мы с Прошкой одну к вечеру отловили у ручья,… от-бивалась. Все равно, говорит, убегу от вас, там красота, он такой…. Какой, спра-шиваем? Из себя какой? Зовут как? Зовут, говорит, Чудо – Чудное - Диво – Див-ное…. Такой, говорит, такой…. Песни нам складывает, слова …ну разные всякие на ухо шепчет…. Как там, Проха?
Прохор дожевал очередной огурец, помолчал в бороду, потом прогудел:
-…Приобнял бы случайно,
Да пока не с руки.
Что ж так смотрят печально
Глаз твоих пузырьки?
- Во – во! Пузырьки… Щебетатель, растак его!
Кузьмич развеселился, было, потом сник.
- Рассказали на сходе…. Другим утром бабы детишек забрали и тоже ушли. Между трех ручьев живут…. Шалаши поставили….
Мужик как будто и заплакал….
- К осени и парней не стало. Чего им без девок сидеть? Куражиться перед кем?…. Кто в город подался, кто к бабам переселился…. Деды, у нас их двое было, помер-ли. Мужики от голодухи тоже к бабам потихоньку…. Вот только я да Проха мой и держимся. Надо людей вернуть, да не знаем как…. А мы уйдем – тропы в деревню зарастут, и не найдешь ее…. Деды ведь наши, прадеды рядом похоронены….
… И ведь уговорили парня погеройствовать! Коня богатырского пообещали. Только, го-ворят, не ешь, не пей там ничего. Этот «чудило» не иначе охмуритель какой заморский в еду сыплет!
… Конь и вправду был. Только богатырским его можно было считать разве что лет сто назад. Хребет, костистый почти до прозрачности, противу всех законов природных крутой дугой прогибался. Если бы к этому хребту снизу, как полагается, брюхо приделано было бы, то волочилось бы оно по самой земле и стерлось бы по кочкам неминуемо. Только правый глаз у коня был не стариковским, а ярким. Светился умом да иногда подергивался, будто конь подмигивал: соглашайся, мол! …Согласился…. Сдуру!…
И по краю, по краешку самому у болота, по тропинке едва заметной…. У ноги дубина болтается…. Зачем она, если только баб уговорить вернуться?… Голова пуста…. Вернее, не пуста, а алкоголем залита. По самую маковку. Ну, никогда столько не пил!… И ни в какую силу нечистую не верил никогда! Только в силу партии, в силу народа! И когда это было?… Это за то только, что с бабами переговоры провести – слава и почет?… Да нужны они!… Дорогу домой найти помогут – вот что нужно, что твердо обещано! … Илья Му-ромец, блин!…
И вдруг сзади:
- Стоять! Назад не поворачиваться! Руки за голову! С коня слезь!
- Да как «слезь», если руки за головой?
- Молчать! Шаг влево, шаг вправо - считаю за попытку побега, стреляю без преду-преждения!
- С чего стреляешь – то: из гаубица или из парабелла?
- Из мавзера шмульну! У седла что?
- Костыль! Болезный я, без костыля не могу!
- А зачем в него гвозди понатыканы?
- Понатыканы и понатыканы! Клещи давай – вытащим. Клещи есть?
- Нету клещей!…
- И у меня нету. Так пускай торчат, что ли?
- Ну, пускай торчат…. Э, ты мне голову не мути! Кто такой? Как зовут?
- М?лодец я. Добрый – предобрый! Только лучше все равно не злить! Зовут Зовут-кой! Кличут Тимофеем! А имя мое Мафусаил. Мамка дала.
- Куда ехал?
- Гуляю я! Хошь – дыхну? Нет?
- Я те погуляю! Охотник?
- Какой охотник?! Ружье где, собака? И на скакуне этом только за зайцами гонять-ся…
- Нет, охотник ты! По глазам мутным, беспутным, по словам глумливым, гугнивым чую, что до баб ты охотник! Так куда ехал то?
- Не ехал, скакал! Повернуться можно? Или с коня слезть? И как ты мои глаза со спины увидел?
- Повернуться? Повернись, голубь, посмотри на свою смертушку, коли жить надое-ло!
- Ладно, давай так поговорим. Я не охотник, не контрабандист, не преступник бег-лый. Еду себе по делу, никого не трогаю. Дед, ты если шутишь, скажи лучше! Ну что я таким дураком сижу? Свалюсь ведь – тебе отвечать!
- А за деда сейчас – пулю в живот… пониже спины! Документы предъявите, граж-данин!
- Да чего тебе тут, граница, что ли? Чего ты привязался? Сам кто такой? Денег у ме-ня нет, документы в лес только шпионы берут! Сейчас вот садану дубиной по баш-ке, если шутки не прекратишь!
- Значит, все - таки дубина… а из мавзера?
- Какой мавзер? Мавзеры все за сто лет поржавели!…
Разговор этот шел слово в слово так, как мужики говорили. И отвечал добрый молодец слово в слово, как мужики учили. И имени настоящего не называл, чтобы не охмуриться, под чары – заклятья не попасть, чтобы черный глаз (или сглаз?) на него не наложили. Страшновато было, но отвечал с наглецой, страха своего не показывал. Мог бы и повер-нуться, да знал, что не увидит никого. Но опыта было маловато: молод был! И раскрутил его неведомо кто…. На анкете засыпался! Забыл, где был 19 августа 1991 года в 14 32. Партийные клички вождей революции 1905 года и вовсе не знал. Начал придумывать: Ер-молай, мол, …Еремей, …Евлампий, …Евгений…. Ой, нет! Тут голос и захохотал: «Евге-ний, говоришь? Разгадал, разгадал тебя!»
И точно: разгадал! А потом и началось: и про подвиг рассказал, и про награду, и про мно-гое другое, что рассказывать было нельзя или что и не думал, что знает. Куда, например, золото партии делось, кто следующим президентом в Америке будет, а кто у нас и почему. А когда все рассказал и замолчал, сам себе удивляясь, оказалось, что говорить больше не может. Ни словечка. Только слушать. Значит, и возражать не может, и со всем согласен. И еще оказалось, что зря на это дело согласился, потому что хоть и не мокрое оно, но очень темное и шито белыми нитками.
Названье у деревни и правда было красивое, да не ценил его никто, пропили! Традиции и, правда, в деревне были, но только по части самогона: из чего гнать, на чем настаивать! И девки из деревни ушли: развлечений никаких, кроме семечек вечером на лавке; кавалеры вечно выпивши и кроме буйства ни на что не способны; свет в деревне так экономили, что и не зажигали никогда; про музыку… ага, песню сам слышал. А здесь – и про любовь им разговоры, и про моду. Бабы потому ушли, что батрачить на мужиков надоело. Там бабы были, а тут все поголовно – женщины. Понимать надо! И детишек малых забрали, потому что, кроме как самогону литрами, ведрами жрать, не научатся ничему.
И так все складно получилось, что воин бравый, Женечка – Евгений, дал себя уговорить вернуться, коня и оружие мужичкам сдать, повиниться, что ожиданий их не оправдал и мамой поклясться, что больше не то, что на подвиги, даже в болото это ходить не будет.
А может, приснилось все? Приснилась история, да и закончилась? Кончилась бы, если бы не сомнение одно: ведь и правда тропы позарастут! И деды – прадеды захоронены опять же! А мужики что, может, у них специализация узкая, капусту да репу сажать не могут, к скотине не знают с какой стороны подойти?! Так вернуться, попробовать помочь? Но ма-мой Евгений наш поклялся. Оттого и друга уговаривать начал: давай, мол, сходим, прове-рим! Тропу теперь точно запомнил. Мужики показали короткую самую. А друг Виталий если и поверил ему, то только самую малость, чтобы не обидеть. Чтобы не обидеть, согла-сился по дружбе и до болота сходить. Да хоть бы и завтра, а чего тянуть – то?
До болота к полудню добрались. Евгений тропу показал, а сам остался: клятва! До вечера просидел, друга ожидая. Пил только воду. Ел, правда, вволю: и окорочок прихваченный, и пирожки покупные. Пачку сигарет скурил.
… А вечером уже, в легких сумерках, увидел, как далеко за болотом среди кустов мелька-ет на конике фигура с опущенной к груди головой….
|
|