Серёг, а Серёг?...Серый!
Ааа?
А чего это шеф такой дёрганый?
Да он ключи от каморки посеял,
а в принтере бумага кончилась.
Ну а тебе лень сквозь стенку про-
сочиться?
А мне за это не платят.
Вообще-то мой двоюродный брат с виду самый обыкновенный человек, разве что не в меру длинный во всех направлениях.
Это, впрочем, отнюдь ему не мешает, а скорее наоборот - не покидая компьютера он дотягивается до чайника на соседнем столе. И до банки с кофе соседа тоже Но на него никогда не обижаются. Парень простой и отзывчивый, надо – поможет, хоть и поворчит малость, что на шею ему все садятся. А ему на шею как сядешь, так и слезешь - такие мослы торчат. Да и упасть с высоты страшно.
Есть у него, правда, странность. Я-то в курсе, а вот шеф сердится. Серёгу никакая, даже архиадминистративная сила не заставит проходить медкомиссию. Да и то сказать, кому
в радость откачивать врача – рентгенолога. Лет пять назад пришлось ему делать снимок грудной клетки. Залез на стул монитор новый со шкафа снять, а ножка возьми да и подломись. Два метра плюс стул – высота нешуточная, бросить монитор для него неприемлемо. В результате пара рёбер дала трещину.
Так вот, когда у этого врача на экране высветились все четыре сердца моего брательника,
бедолага долгонько сказать ничего не мог. Глаза на переносице сошлись, видать, пытался
собрать картинки в одно целое. А как их соберёшь, если они сами по себе живут и работа
ют в режиме четырёхтактного двигателя – когда у первого выброс идёт, третье отдыхает и так далее. Но это я знаю, да мама Серёгина. А шеф – тот думает, что Серый своей худобы стесняется. А толстеть Серёге никак нельзя. Он и сейчас-то высоту в сто метров за целых десять секунд набирает. Это если есть восходящий поток, а так и все двенадцать уходит.
Я ему говорю, чтоб уши прижимал плотней, сопротивление же, да и свист как от соловья-
разбойника, а он -прикооольно. Ему прикольно, а собаки в нашем квартале у своего собачьего бога замучились нелётную погоду вымаливать.
Ну это всё так, к слову, я же хотел рассказать, что у него проблема образовалась. Маленькая - метр шестьдесят пять, ну шесть от силы. Ангелиной зовут. Он утверждает, что от слова ангел, ну я себе так думаю - это пока они встречаются, а вот если дело до свадьбы дойдёт, да поживут лет несколько, мнение может и измениться. А, ладно, не будем вперёд загадывать, нам как-то проблему разрешить сначала надо.
Дело даже не в том, что вышеозначенная Ангелина, натура очень импульсивная, учится в мединституте. Конечно, все её глубокие познания в области анатомии человека при более близких отношениях с возлюбленным придут в противоречие с его устройством. Ну, Бог с ними, с сердцами, с высшим пилотажем в лунную безветренную погоду.
Как говорится - слюбится - смирится.
Но вот это вроде бы и безобидное умение сквозь любые стены проходить при
преломлении через женскую логику страшная штука. Этак он в любой момент может запросто смыться из дома. Хорошо если, скажем, с другом в пивную. Ну а если… Он же не только выйти, а и зайти к кому - либо может, а под этим «кому-либо» сами понимаете, что воображение нарисовать способно.
Ну а Серёге-то что делать прикажете. Не вынесешь же эту самую способность на базар и на день рождения никому не подаришь. Вот так и мучается бедолага. От этих терзаний у него на душе даже пятно тёмное образовалось. Теперь, когда он невидимим делается, пятно оное этаким роем мошкары кажется, и каждый, кто видит, его разогнать пытается, применяя подручные средства. Страдают и Серый, и эти разгоняльщики – не каждому нравится, что какая – то мошкара ругаться непотребно начинает. Мне в таких случаях довольно сильно напрягаться приходится. Шутка ли – время для человека остановить, дылду этого, который сопротивляется, из данного эпизода вырезать, да ещё сделать так чтоб дырки от него не осталось. Морока, я вам скажу. Да и прохожие меня за сумасшедшего принимают, когда я шиплю от злости, а сам чего-то тащу, а чего – не видно.
Ну вот сидим мы это с ним рядышком – он в своей квартире с видом на парк с елями, я в дядькиной мазаной хате с никаким видом (подсолнухи всё заслоняют) и рассуждаем. Я у дядьки-то случайно, можно сказать, оказался. Позвонил он полчаса назад, отругал, что про день рождения его забыл. Я ему лодку свою надувную обещал в прошлом году подарить, вот он и ругается. А вид делает будто ему не подарок, а внимание важно. Ну сел я в эту лодку да к нему, благо недалеко – по прямой тысячи полторы, это по железке больше двух получается. Правда, обратно сложней добираться будет. Когда в лодке кто и увидит, так НЛО оно НЛО и есть, привыкли. А вот когда человека летящего узреют – тут суеверия всякие просыпаются. Ну как дети малые, ей Богу. В лодке, блин, летай на здоровье, а вот без неё ни-ни.
Вот, значит, сидим мы. На Серёгу смотреть больно. Ну как, говорит, я ей расскажу про всё про это. А если расскажу, она ж наверняка подумает, подумает да и уйдёт – зачем ей такие заморочки. Ей же профессора в институте авторитетно объясняют, что у человека вот это должно быть здесь и столько, а всё остальное уже самое настоящее отклонение. А у меня, говорит, отклонений завались, только пальцем ткни и вот оно. А если она про брата узнает, так вообще финал. Ну, может, и не узнает пока. Санька-то слышь, чего заявил – пока все сто тысяч лье точно по маршруту не проплывёт, домой не покажется. А плывёт не быстро, он любопытный до ужаса, всё ему интересно. Да и авоська со всякими диковинками тормозит, она у него уже на невод размером похожа.
Тут у нас мобильники разом зазвонили. Верный признак – мама Серёгина. Вот уж чего я понять не могу – как ей удаётся сразу на несколько номеров звонить и разговаривать. Никаких ограничений, хоть на все, независимо от оператора. Хотя тут я приврал. Не на все, а только которые больше недели, как подключены. И, что главное, за роуминг не платит. Мудрая женщина.
Добрый вечер, говорит, Серёженька, и тебе добрый вечер, Ромуля.
Так, думаю, не иначе кто-то там с ней рядом есть. Обычно она меня буревестником называет. Ну, то бишь если я на Серёгином горизонте показался – без какой-нибудь пертурбации не обойдётся.
Как здоровье твоего уважаемого дядюшки? Может, он выберет время, да навестит меня.
Заодно и с Боленькой моей поговорит. Она уж третий день ничего не ест. Такая обидчивая. Я не разобрала, что он вгорячах ей сказал, у болонок говор такой своеобразный. Только Боленька ведь не со зла ему брючину порвала, она ж поиграть хотела, а дядюшка твой сразу и ругаться.
А у меня тут (о-о-о, это уж совершенно другим тоном) Гелечка сидит. Чай пьём, разговариваем…
И гудочки пошли. Это у неё привычка такая – скажет что-нибудь на первый взгляд
незначительное, так, мимоходом, и разговор прерывает. Но в этом незначительном вся суть, из за чего и звонит.
Мы, признаюсь, сразу и не догнали, кто это – Гелечка. А когда дошло, уставились друг на друга и слов у нас долго не находилось, как у того рентгенолога. Маман-то Серёгина вот уже полгода, как на пенсию вышла, по родственникам да подружкам многочисленным путешествует. А они – кто в Барнауле, кто в Штатах, а кто и вовсе в Гуляй-Борисовке. Так что найти её обычный человек может, только если сама позовёт. А по глазам его растерянным видно, что никакой информации об Ангелине, Гелечке то есть, родительнице он не давал.
И когда мы всё сопоставили…Вы уж, наверное, и сами поняли – куда бы Серёга ни пошёл…поплыл…полетел…
|
|