Он вскочил с постели в холодном поту, тяжело дыша. Оглядевшись вокруг и осознав, что все увиденное было всего лишь кошмарным сном, уже не впервые мучавшим его, голова его расслабленно упала на мокрые подушки.
Раскинув руки, мужчина почувствовал влажное тепло женской кожи у себя под боком. Его пальцы нащупали мягкую упругую грудь.
«Еще одна… - с горькой усмешкой подумал он. – Не она.»
Он закрыл лицо руками, внутренне содрогнувшись. Что он делает? Что вообще происходит с ним? Какие чудовищные вещи он творит и ради чего? Нет, это не простая похоть, иначе бы он не испытывал такого разочарования после каждой такой ночи, страстной, нежной, неистовой, плотской. На следующий день он не будет в состоянии смотреть на нее, не то что заниматься с ней любовью.
А она очень мила, даже красива… Очень привлекательна как женщина. Он не раз замечал, как прохожие мужчины раздевают ее взглядом, вожделенно оглядывая ее точеные формы. Ему было особенно приятно являться владельцем этого роскошного тела. А сейчас она стала ему просто омерзительна, она вызывала отвращение. Почему? Он знал.
Мужчина снова открыл глаза. С трудом пытаясь восстановить в памяти события прошедшего дня, он вспомнил, что они зашли к ней домой на чашку кофе с продолжением. Они были знакомы всего один вечер. Они встретились на какой-то дурацкой вечеринке в честь дня рождения еще одной его подруги. Сколько их…
Он бесшумно поднялся с постели. Было еще совсем рано – только начинало светать.
Взглянув в запотевшее от частого, прерывистого дыхания окна, он с трудом попытался сориентироваться. Бесконечные лабиринты новостроек пугали его своей запутанностью и неизбежными тупиками. На его счастье мерцающая, уже начинающая потухать неоновая буква «М» была совсем близко.
Он не помнил, как оказался в пустом полутемном вагоне метро, замерзая от сковавшего его холода. Мужчина посмотрел на свои руки: ладони онемели, он с трудом сгибал фаланги. Что-то мешало ему. На безымянном пальце при тусклом свете перегорающих электрических ламп вагона блестело обручальное кольцо. Он хотел снять его, но кольцо не поддавалось и, казалось, сомкнулось в тугой Гордиев узел. Как давно это началось? Он не помнил теперь. Но теперь он наверняка знал, когда все это кончится. Все это – его брак.
А остальное…Он гнал от себя эти мысли, забывал о них, но они не покидали его ни на секунду. Они пронизывали его существование, преследуя везде. Можно избавиться от человека, но не от образа, не от мыслей о нем.
Перед глазами мелькали гранитные стены бесконечных станций, перемешиваясь с тенями длинных туннелей, превращаясь в нескончаемый лабиринт, в конце которого ждал своих жертв мифический Минотавр. Шум поезда заглушал все остальные звуки, не оставляя места опомниться или подумать об остановке; случайные призрачные фигуры людей или образов редко мелькали среди всего этого хаоса, отвлекая от созерцания синхроничного беспорядка.
Хотя уже ничего не оставалось в воспаленном мозгу, кроме сознания собственного ничтожества и жуткого всеобъемлющего чувства одиночества, которое теперь с новой силой захлестнуло его. Он давно перестал о чем-либо думать – все его мысли сводились к образам, будто он забыл человеческую речь, разум, даже простейшие навыки, - все, кроме образов, импульсов, инстинктов. Однажды он поддался искушению и позволил себе провалиться в водоворот внутреннего космоса. Только сны, только образы, только фантазии. Больше ничего, кроме монотонного хаотичного стука колес…или сердца…
В следующий раз тусклый свет сознания озарил его бренное существование, когда он почувствовал тяжелую руку на своем плече. На секунду мужчине показалось, что это еще один образ из его видений, но он оказался осязаемым, и от него довольно сильно разило вином. Красное, испитое долгими жесткими мытарствами лицо его смотрело как-то по особенному грустно и тоскливо.
Мужчину охватило непреодолимое омерзение к этому грязному алкашу. Он с силой оттолкнул его от себя, так что старик повалился на пол вагона, и начал жалобно стонать подобно побитому псу. Из разных углов поезда засверкали укоризненные взгляды случайных пассажиров, и мужчина уже начинал испытывать легкие уколы совести – состояние, которое он ненавидел больше всего в жизни. На следующей остановке он поспешил выйти из вагона.
Чтобы остаться незамеченным для скользящих по стенам теням, он поднял воротник кожаной куртки и по привычке засунул руки в карманы.
На секунду он остановился перед вывеской, высоко задрав голову. Ему нужно было сделать пересадку на свою линию. Эскалатор был закрыт уже очень давно, и ему каждый раз приходилось спускаться в преисподнюю – проходить через нескончаемо длинный тоннель, который как-то странно сначала уходил вглубь, потом резко поднимался в гору.
Раньше мужчина ненавидел этот жутковатый коридор с низким потолком, давящим на сознание, с тусклыми лампами, освещающими только себя самих, топя все остальное в прозрачном сумраке теней. Он ненавидел бесконечную безликую толпу манекенов, бессмысленно и хаотично текущих куда-то, якобы за какой-то незримой, но необходимой им всем целью, ради которой они могу смести все на своем пути, раздавить, растоптать. Его не раз мутило от спертого кисловатого запаха углекислого газа, который выдыхали сотни тысяч легких. Эта толпа всю жизнь тянула его за собой, не давая ему обернуться или опомниться. Он не раз пробовал встать против толпы, но каждый раз ему угрожали, над ним смеялись, и в конце концов он смирился.
С уже известным ему содроганием он спустился в переход, но увиденное несколько изменило его установку. В тоннеле не было ни души. Теперь он казался намного просторнее, чем раньше: лампы горели как-то по особенному ярко, даже ослепляя после полутемного вагона. Но самым удивительным было то, что среди всего этого безмолвия и одиночества откуда-то издали, как ему в тот момент казалось, из самой глубины перехода струились звонкие нежные аккорды скрипки. Мелодия показалась ему знакомой, она обволакивала и усыпляла, вызывая нежность, трогая самые глубинные струны души. Музыка была божественна.
Сердце мужчины учащенно забилось. «Это она, это может быть только она, - лихорадочно думал он, - эту красоту может создать только мое божество! »
Не помня себя, в дикой спешке он понесся к источнику звука. Смутное ощущение радости и предвкушения счастья с новой силой захлестнули его.
Увидев впереди женскую фигуру, он резко остановился. Девушка была увлечена игрой и не слышала приближающихся шагов. Она стояла, вдохновенно закрыв глаза, с напряженным лбом, пытаясь вложить в музыку весь свой талант и силу, пытаясь отдаться ей. Резкими, порывистыми движениями она водила смычком по скрипке, рождая такие же порывистые звуки.
На миг мужчина почувствовал любовь всем своим высохшим сердцем к этой девушке, к ее музыке, к ее закрытым глазам и скрипке, которую она судорожно сжимала в руках.
Он пытался смотреть внутрь нее, чтобы почувствовать ее целиком. Но она принадлежала другому богу.
Как только он это понял, волна ненависти и негодования захлестнула его. Мужчине захотелось причинить ей боль. Он знал как сделать больнее. Когда девушка перестала играть, он выхватил скрипку и разбил ее о стену.
Тонкий пронзительный звук лопающихся струн огласил пустынный переход. Девушка с немым ужасом смотрела на обломки своего бога, медленно переводя взгляд на его убийцу. Она боялась пошевелиться и, казалось, перестала дышать.
Мужчина почувствовал облегчение. Помедлив еще несколько секунд, он скрылся в темном тоннеле, бросив десятку рублей на останки разбитой скрипки.
Он с трудом отдавал себе отчет о происходящем вокруг и в нем самом; сознание его было затуманено настолько , что люди казались ему безликими тенями. Или, может быть, наоборот, его сознание слишком ярко и живо описывало текущую мимо него жизнь? Вряд ли разум человека – этот жалкий отблеск света – способен справиться с лавиной бессознательного, внезапно обрушившейся на него подобно мощному водовороту, в воронку которого он попал. И этот хаос образов тянул его все ниже и ниже…
Резкие пронизывающие холодом порывы ветра немного остудили его разгоряченную голову. Липкие мокрые волосы, завившись в кольца, прилипли ко лбу. Безумные, отсутствующий взгляд тупо смотрел на мигающие неоновые вывески.
Ему нужно было идти домой. Но где был его дом? Он не помнил, или не знал, или за все прожитые годы он так и не обзавелся им.
Ему до одури хотелось спать – бурная ночь давала о себе знать.
|
|