... продолжение...
Рассвет в сибирской тайге поздний, за три часа до заката, как и понимание того, что жизнь закончилась, а пожить-то и не успел. Палыч начистил лычки на мундире, для солидности, и даже взял удостоверение участкового уполномоченного, для порядка. Понятное дело, что никому и в голову не придёт сомневаться в его личности, но, когда нужно было расследовать «серьёзные дела», Палыч даже пистолет с собой брал. Никто же не знает, что он незаряженный.
Вот и жена, Елена, видя такие сборы, подсуетилась с бутербродами. Понятливая, без лишних расспросов и докучливых советов, - настоящая офицерская жена. Палыч даже сам иногда удивляется, откуда в этой хрупкой девчушке (тридцать пять – не возраст) такая мудрость и житейская хватка? Всё-то у неё в руках кипит! Вот и сейчас, только полседьмого, а уже котёл на печи, бельё выпаривает. На стуле висят идеально отутюженные школьные брюки сынишки. А сама-то красавица, белокурая хохлушка. Или всё же русская? Да кто её знает, правду-то. Пытался Палыч найти документы, но после пожара в её детдоме только железные кровати остались, да и те непригодные больше ни к чему, разве что на калитку в заборе. Потому, в паспорте записали – русская. Тогда всем детям вписали только якут или русский, на глаз определяли. Сынишку вот тоже русским записали, потому как вылитый мать, волосики только потемней.
- Я сегодня обедать не приду, так ты котёл с печи сама не сымай, соседа позови, слышь, чё говорю?! – Палыч резко повернулся и строго посмотрел на жену, но не смог удержаться от улыбки. Елена корчила ему рожицы и не успела вовремя остановиться.
- Ну, ты вот ещё сына надоумь отцу перечить!
- Да спит он. – Лена прижалась к могучей груди мужа и запустила руку ему подмышку.
- Ой, не дури, щекотно же! Ха-ха-ха...
В дверях появился ещё толком не проснувшийся, но уже поднятый нескрываемым любопытством, единственный наследник Кирилл.
- Можно, я сегодня в школу не пойду? Там повторная контрольная будет, а у меня с первого раза пятёрка. Буду сидеть, как дурак, весь день выключатели лепить, – пробубнил Кирилл, протирая кулаком заспанные глаза.
- Вот ещё! Эдак потом скажешь, можно я на работу не выйду, там и без меня справятся. А потом и на войну, если что, другие пусть идут, на меня автоматов всё равно не хватит. Так что ли? Что за слюни!? Шагом марш к умывальнику! – ноздри Палыча раздуло в негодовании.
- Ну чего, отец, кипятишься? - попробовала заступиться за сына Елена, - Пусть бы и впрямь сегодня дома посидел. Мне бы со стиркой помог, мороз-то сегодня минус пятьдесят.
Палыч аж зашёлся от возмущения:
- Посидел?! Это я с вами тут поседею! Ты кого мне растишь? Ещё десяти годов нету, а уже с замашками тунеядца и прогульщика! Минус пятьдесят они испугались. А как в минус шестьдесят с горки домой не загонишь?! Это ничего? И слышать ничего не желаю! – крикнул Палыч, захлопывая за собой тяжёлую, добротно обшитую дверь. ...Ну вот, всё настроение испортили. Только похвалишь бабу, даже мысленно, всё! – сглазил!!!
Светлана понимала, что разговор с участковым предстоит нелёгкий, но удивительно, она вовсе не боялась. Может, новые заботы оттеснили прежние страхи? Что бы там ни было, а у неё теперь есть семья! Есть больной отец, за которым требуется тщательный уход, и скоро появится малыш, ожидающий не меньше внимания и заботы. Да, ещё собака с котёнком. Большое семейство! Стоит подумать о жилье, комната в общежитии для такой оравы маловата будет.
Интересно, а где отец живёт? Что у него за дом? Может, к нему перейти? А что? Лишь бы не очень далеко на работу было бегать. Хотя, нет. У него, поди, нельзя, он же политический. Ой, и вообще, неизвестно, что сейчас участковый скажет... Света шла по больничному коридору, неся завтрак больному.
В это время дверь без стука отворилась, и на пороге, в клубах пара, возник он сам, строгий Палыч. Лёгок на помине!
- О, да ты никак меня хлебом-солью встречаешь?
- Нет, манной кашей. И не Вам, а больному. Но если Вы голодны, могу и Вас покормить. Манную кашу будете есть?
- С такой едой он у тебя ни только не поправится, а вообще с голоду загнётся. Мужику мясо нужно есть!
- Не может он есть, парализовало его вчера. Вот кашки попробую ему залить, специально жиденькую сварила.
- Ого! Так он разговаривать что, не может что ли? А слышит?
- Слышит, и даже реагирует, - значит, понимает. Но вот говорить... Говорить пока не может.
- Ну, пойдём, посмотрим, – уже более приглушённым голосом сказал Палыч и, взяв Свету под локоток той самой руки с тарелкой, увлёк её в сторону палаты.
Саныч лежал с открытыми глазами, и во взгляде его стояла глубокая печаль. Но Палыч заметил, как с первых же слов медсестры, взляд старика изменился, потеплел. Да... Так можно смотреть только влюблёнными глазами. Ну, дела!
- Доброе утро, Тимофей Александрович! К Вам посетитель. Ничего, если я Вас покормлю с ложечки? – и, давая понять, что не ждёт ответа, Светлана сразу продолжила – Ну вот и хорошо! Давайте-ка, я Вас повыше подниму.
Она поставила тарелку на тумбочку и взялась поправлять подушку под головой Саныча. Её нежный запах подействовал лучше всякого успокоительного. Как оказывается приятно, когда о тебе заботятся. Сейчас начнёт кормить... Глотать-то он сможет, уже тренировался на слюне всё утро, даже языком шевелить научился. Того и гляди заговорит. Саныча очень обнадёживала такая мысль, никак он не был согласен на бревноподобное состояние – лучше уж конец.
- Ну, начнём. – Света слегка надавила наполненной кашей ложкой на нижнюю губу Саныча и... раз, - готово! Первая пошла.
- Теперь глотайте! – Старик глотнул и моргнул три раза.
- На здоровье, – ответила Светлана, словно поняла из моргания «спа-си-бо».
- О, прям морзянка какая-то у вас получается, – встрял Палыч, желая начать разговор.
- А ну промаргай мне ответ на такой вопрос: Ты знаешь, что тебе нельзя в посёлке лежать?
Саныч моргнул один раз и закрыл глаза.
- Ну что же Вы, дайте поесть сперва. Да и куда Вы его в таком состоянии собираетесь перевозить? Где же больному лежать, если не в больнце? И вообще, ему сейчас нельзя волноваться!
- А кому теперь можно волноваться? Ему нельзя – больной! Тебе нельзя – беременная! Мне что ли за всех волноваться? Я не собираюсь свою голову подставлять, если что… Доложу в район, какие дадут указания, – так и будет.
На слове «беременная» Саныч не только открыл вновь глаза, но даже повернул слегка голову в сторону Светланы.
- Гляди, манная каша твоя с зельем каким, что ли? Или не такой уж он и парализованный? А дед? Может, ты и говорить не разучился? Может, просто у зазнобы своей решил погостить, вот и розыграл весь этот спектакль? Колись!
Что-то в голосе участкового явно не понравилось Бурому. Он выполз из-под кровати и, рыча, подошёл вплотную к Палычу, загородив собой хозяина.
- Круговая порука! – попробовал отшутиться Палыч, но всёже сделал шаг назад, и уж вообще неизвестно зачем, потянулся к кабуре.
Мысли Саныча забились в голове быстрее, чем сердце в груди. О чём он говорит? Какая зазноба?! Боже мой! Сумасшедший мир. Почему он принял меня за... Значит, дочь не замужем? Хотя, может и не дочь вовсе. А какая разница, я – отец! И баста!
- Смотри, как занервничал! Ну, признавайся, - ты отец? – строго спросил участковый, указывая оттопыренным большим пальцем сжатой в кулак руки на побледневшую Светлану. Саныч медленно, утвердительно моргнул, но... Тут же понял, что вопрос-то был не о дочке, т.к. участковый, резко повернувшись к Светлане, добавил:
- То-то я думаю, с каких таких бодунов человек променяет столицу на станицу? Скажи спасибо, что теперь другие времена, а то бы .... Срок-то хоть какой?
- Шесть месяцев, – прошептала чуть слышно Светлана, судорожно соображая как выпутаться из сложившейся ситуации. Что лучше? Пояснить, что он её отец? Или пусть думают, что хотят, лишь бы отстали с расспросами? К тому же, если подумают, что жена, может, по закону разрешат вместе жить? Всмысле, забрать его к себе.
Саныч не сводил глаз со Светланы, пытаясь проморгаться от слёз. Эх, ладонью бы смахнуть, да крикнуть что есть мочи. Да встать бы, да врезать этому менту. Да прижать бы к груди и успокоить дочь!
Бурый, словно уловив настроение хозяина, подошёл к Светане и уткнулся ей лбом в живот.
- Да, миленький, да... Всё будет хорошо. Всё будет хорошо,– повторяла Света, приглаживая руками податливые уши собаки и глядя прямо в глаза Санычу. Саныч усердно моргнул и даже изобразил подобие улыбки.
Палыч уже собирался было сказать что-то очень нравоучительное, явно утверждающее его авторитет, но доносившиеся с улицы крики резко усилились и сбивали с мысли.
- Что там ещё! – раздражённо крикнул Палыч. – Вроде Клавдия надрывается?
Шум доносился уже с крыльца больницы. Светлана метнулась в коридор, но Бурый, опередив их всех, уже толкал всем торсом входную дверь, тревожно скуля, и даже как-то по-щенячьи повизгивая. Саныч знал, что только на одного человека мог Бурый так среагировать. Видать, случилась беда с Кирюхой...
- Ой! Помогите! Скорее!!! – из клубов пара проступило запорошенное инеем и искажённое смертельным страхом лицо школьной уборщицы Клавы. Она, почему-то, была без шубы, и что-то тянула за собой.
- Ах, Палыч, и ты тут? Скорее. Тут, на санках... Он ошпареный... Мы тут сами, а ты... Она там, за поворотом... Скорее! Поморозится. – всё это было выкрикнуто одним прерывистым дыханием, прямо в ухо проскользнувшего мимо неё участкового. Светлана спешно раскрыла настеж дверь своего кабинета и, вытянув на середину комнаты кушетку, приготовилась принимать нового пациента.
- Сынок! Сынок! Сынок! - Палыч умоляюще заглядывал в закрытые глаза Кирила, бережно, но быстро кладя его на кушетку.
- Он без сознания. Бегите за женой, а то замёрзнет. – уже вдогонку Палычу прокричала Клавдия, помогая раскутать мальчика из одеяла. Но руки не слушались, начало сильно трясти и ломить всё тело. Она только теперь поняла, насколько замёрзла сама.
- Я справлюсь, а вы, пожалуйста, снимите с себя всю одежду и натритесь спиртом вон из той синей бутылочки. Лицо же намажьте этим. – Света протянула перепуганной женщине флакончик с мазью и принялась хлопотать над мальчиком.
- Сейчас, миленький, сейчас. Ты только не уходи от меня, слышишь? Сейчас папка вернётся, мамку принесёт. Всё будет хорошо... – руки ловко управлялись с одеялом и одеждой, а мысли уже выстраивали цепочку необходимых процедур.
Так... На лице явные признаки не только сильных ожогов, но и глубокого обморожения. Некоторые участки уже почернели. Это плохо… Перед глазами замелькали страницы справочников.
- Я их за поворотом нашла... – стуча зубами, начала свой рассказ Клавдия – Пацан без сознания, а мать, ну Ленка значит, жена нашего Палыча, лежит рядом, мычит от бессилия, ноги-то у неё, видать, отнялись. Ой, кошмар! Лежит, руками его обвила, собой закрывает, и воет белугой. Кричать-то уж не может... Ой, не могу кофточку расстегнуть, – Клавдия перешла на всхлипывание – Ой, да мать её! – и рванула, что есть силы. Пуговки посыпались по палате.
Что-то очень знакомое в этом звуке. Бусы россыпью по-полу... Света невольно повернула взгляд по направлению этого звука, но наткнулась, буквально в упор, на жёсткий взгляд залитых слезами собачьих глаз. Бурый стоял в напряжённой стойке и молча плакал. Надо же! Не скулит, не воет, даже не шелохнётся! Вот тебе и зверь. Смотрит, как с укором.
- Я постараюсь, – почему-то сказала ему Светлана и отвела взгляд. В памяти всплыл бархатный голос преподавателя: - «В особо тяжёлых случаях обморожения…» Хорошая штука – активизирующая память!
- Я её своей дублёнкой укутала да шарфом лицо закрыла, ой не знаю, поможет ли? Судя по следам, она его сполкилометра перед собой толкала, ползком. - продолжала Клавдия, обильно увлажняя себя спиртом. – Может и внуть принять, для сугрева, а? Слышь, сестричка? – и не дожидаясь ответа хлебнула пару глотков.
- Эк...эк...эк – она бегала по палате с открытым ртом и пыталась сделать вдох, но...
- Вы что, сдурели?! Там же за 75 градусов! Запейте скорее. – Светлана протянула спасительный стакан с водой.
- Куда её положить? – в дверях стоял запыхавшийся Палыч, с женой на руках.
- Отнесите в палату к Тимофею Александровичу. И аккуратно снимите с неё всю одежду. Скорее. Клавдия, приходите быстрее в себя, мне нужна Ваша помощь. Олег Павлович, вызывайте вертолёт! Хотя, какой вертолёт? Сегодня минус 51... А машиной, боюсь, не довезём... – уже сама себе добавила Светлана.
Маленькая поселковая больничка в одно мгновение превратилась в реанимацию, с явными признаками полевого госпиталя. Из медперсонала одна сестра, а из лекарств... Эх, ма! На одного Бога надежда.
Саныч, всё это время внимательно прислушивающийся к каждому звуку, почти не понимал, что происходит, но когда увидел на соседней кровати обмороженную до полусмерти Елену, громко застонал и всем своим видом призывал его выслушать.
- Подожди, старик, не до тебя теперь! - в голосе Палыча смешались отчаяние и боль, гнев и страх. Он был зол на весь белый свет. Почему это случилось именно с ним? За что такое наказание? Ещё сегодня утром всё было впорядке...
В палату с шумом и причитанием ввалилась пошатывающаяся Клавдия, волоча за собой обшарпанную ширму.
- Чего он там не видел? А если и увидит напоследок грудь-другую так что?
- Ты чего, баба, совсем охренела? Чего каркаешь?! – Палыч уже почти раздел жену, загораживая её свом телом от взглядов Саныча.
- Эт я о нём,- пьяно прошептала Клавдия, кивая в сторону старика. Надо же, как от двух глотков развезло! Она только с третьей попытки развернула ширму и, отгородившись ею от кровати Саныча, склонилась над стонущей женщиной.
- Потерпи, подруга, щас медичка придёт. Ты у неё спирта попроси... ик... Помогает, ежели внутрь.
- Ну чё ты несёшь? – Палыч грубо оттолкнул Клавдию от жены, и та, пошатнувшись, села прямо на пол возле кровати.
- Ну да... А где б вы все были, если б не Клавка... ик...
В это время донеслась фраза, заставившая Клавдию ползти к двери на четвереньках:
- Клава, идите сюда, мне нужна ваша помощь! – в голосе Светланы улавливались нотки отчаяния.
- Алёнушка, родная моя, что же случилось-то? Бог ты мой! Ты что, бачок на мальца опрокинула? – голос Палыча срывался от слез, по-мужски застрявших комом в горле.
Елена приоткрыла глаза полные слёз и еле слышно, не шевеля губами, прошептала:
- Прос-ти ме-ня, Олежка... Ки-рюша где? Живой?
- Живой, живой он, только без сознания был. Щас пойду, проверю, да врачиху к тебе позову. Потерпи чуток.
- Не дёр-гай её, пусть Кирюшу спа-сает. Я сама... Я потом... Прикрой меня прос-тын-кой и иди к сыну.
- Я щас, я мигом, - но в дверях Палыч столкнулся со Светланой и чуть не выбил из её рук поднос с медикаментами. – Ой, прости.. те...
- Товарищ Серпухов, мне нужна ваша помощь, от Клавдии толку нет, пока не проспится. Мойте руки и ко мне.
- Слушаюсь! – только и смог выговорить обмякший и враз постаревший Палыч. В нём больше не было гонора, даже намёка на властного хозяина не осталось. Наверное, впервые в жизни, его взгляд был растерян, а голос дрожжал. Теперь его судьба зависела от кого-то другого. Нет, не просто от кого-то, а именно от этой хрупкой девушки, с глазами бездонного неба, отражённого в колодце. Эх, не надо было в него плевать, в колодец-то этот. Эх, не надо!
Бинты... мази... шприцы... стоны... – всё плыло в сознании сплошным кошмарным туманом. И только один вопрос чётко звучал в висках – Почему Кирилл не приходит в себя? Палыч боялся произнести его вслух и молча выполнял все команды Светланы. Наконец, она сама пояснила ситуацию:
- Иногда так бывает, дети впадают в спячку, словно сам Господь ограждает их от мучений. К тому же, я им обоим ввела снотворное, потому будут спать до вечера. Потом ... Вобщем, вы идите в рубку, нужно сообщить в район о случившемся. Вывозить их нужно, как можно скорее, в областную. Я тут справлюсь пока. Клавдия вот проснётся скоро, поможет.
Прямо на полу, в смотровом кабинете, уткнувшись носом в пузо Тимошки, мирно посапывала раскрасневшаяся Клавдия. Палыч укрыл её тулупом и присел у кушетки с Кириллом, под которой лежал притихший пёс.
- Я скоро вернусь, сынок. Он же меня слышит, как ты... вы думаете? – с надеждой спросил он у Светланы.
- Думаю, что нет... пока. – Светлана устало опустилась на стул возле кушетки. Ей нельзя было плакать, а так хотелось! Какой тяжёлый день. Просто сплошной тяжёлый день! А хочется, чтобы была ночь, обычная, спокойная ночь. Проснуться – и нет ничего, просто был сон. Пусть кошмарный, но всё-таки сон, а не явь.
- И ещё, у меня к вам большая просьба, возьмите к себе животных на время. Им теперь здесь нельзя оставаться. У ваших открытые раны. Собаку Бурый зовут. Он сам наверняка не пойдёт, может, верёвку какую вам дать?
- Справлюсь, – понурым голосом отозвался Палыч. – Может принести чего? Еды там, или одежду? Хотя, какая теперь одежда – бинты одни.
- Бульона можно. Ну и творожка бы с улуса привести, да кто поедет в такой холод.
- Я сам поеду. И... там ... в палате, холодно. Я козла из дома принесу, мне Степан его по всем правилам электрики сделал. Надёжно, на кирпичах.
- Так нельзя же? Я сейчас ещё дров подкину. – но Палыч уже вышел в соседнюю палату. Помявшись напоследок у кровати жены, он собрался, было, уходить, но услышал странное шибуршание и заглянул за ширму. Из-под одеяла Саныча торчал бурый собачий хвост.
- Когда ты успел? Я ж тебя только что под кушеткой видал!
Тут участковый встретился взглядом с Санычем и не смог сдержать стона. На него смотрели полные слёз, сочувствия и боли, просящие о чём-то, выцветшие от горя глаза старика.
– Ох, да... – выдохнул Палыч и, присев на краешек кровати, горько заплакал. Бурый высунул из-под одеяла морду и, слизнув слёзы хозяину, положил голову участковму на колени, изогнувшись почти вдвое. Смутившийся Палыч спешно утёр слёзы и вдруг заметил, что старик водит глазами то на него, то на стену где-то сзади, за спиной Палыча. При этом он странно подёргивает губами, словно сказать что-то пытается.
- Ты чего, отец? – оглянувшись, Палыч увидел на стене плакат с алфавитом для проверки зрения. – Ты мне никак сказать что пытаешься?
Старик быстро заморгал. Тогда Палыч встал и, подойдя к плакату, ткнул в первую попавшуюся букву.
- По буквам? Если угадал, моргаешь, да? – Саныч моргнул. – Тогда погоди, я бумагу с ручкой возьму.
Палыч вышел и через минуту вернулся уже со Светланой, в руках у которой были блокнот и ручка. Бурый мгновенно занял привычное место под кроватью.
- Давайте попробуем. Сначала скажите мне, на какой строке, а потом уже буквы, хорошо? – Светлана, словно учительница с указкой, тыкала ручкой по плакату и постепенно на листочке блокнота появилось первая фраза: У МЕНЯ ДОМА
- Ну что там может быть у тебя важного, в конуре твоей?! – возмутился было Палыч, но тут же смолк, под пристальным взглядом Светланы.
- Постарайтесь говорить только самое главное, пожалуйста, – ласково попросила Светлана. Снова указка забегала по стене, и к первой фразе добавилась вторая: МЕДВЕЖИЙ ЖИР. Тут участкового осенило:
- Он же и от обморожения, и от ожёгов помогает! Где лежит? Скажи, где лежит, я схожу! – взволнованный Палыч сам начал тыкать в буквы на плакате, и получил желанную фразу: НАД ТОПЧАНОМ. Он начал спешно одеваться, но Светлана продолжала записывать за моргающим Санычем, и потому Палыч замер в нетерпеливой позе. ЛЫЖИ У КРЫЛЬЦА – вывела Светлана.
- Ага, понял! Спасибо, отец! – Светлана с благодарностью посмотрела на сказавшего эту фразу участкового. А Палыч и сам удивлялся, почему-то само собой получалось назвать старика отцом.
БУРЫЙ ДОМОЙ – это была последняя фраза, записанная за Санычем, которую Палыч тут же произнёс вслух. Пёс встрепенулся и удивлённо посмотрел на участкового. Затем повернулся к хозяину и, получив в ответ одобрительный взгляд, направился к выходу.
- Домой, Бурый! Домой! – командовал Палыч, едва поспевая за собакой.
Уроки в этот день тянулись для Степана невыносимо долго. Как назло, репетицию на сегодня назначил, а Алефтина Андреевна, учительница словесности и всех сопутствующих предметов, ещё не вернулась с района. Не самому же её проводить, репетицию-то?! Надо бы штат расширить. Ну не солидно как-то, всего два учителя на всю школу! Детей, правда, тоже не очень-то. Не спешат рожать поселенцы. В детсаду вон и того меньше. ...И куда это Клавдия запропастилась? Только за смертью посылать! Не наболтала бы там чего лишнего. Нет, ну однозначно, отменять нужно репетицию! Вдруг случилось чего?! И что за народ эти бабы?! Ни в чём нельзя положиться! Степан глянул на часы и резко вскинул руку.
- Так. Слушай все сюда! Репетиция переносится на завтра! До конца занятий пять минут, как раз вам переписать задание с доски. Через 10 минут зайду, чтобы духу вашего в школе не было!
Детвора радостно загудела, а Степан спешным шагом направился к печке, что стояла посреди школы и отапливала своими боками обе комнаты сельской школы. Залив угли водой, для верности, Степан задвинул заслонку, повесил замок на дверь вмиг опустевшей школы и поспешил в сторону медункта.
Дорога вела мимо столовой, и как бы сердце не рвалось в медпункт, голодный желудок взял своё. Степан, почти не колеблясь, зашёл отобедать. Оно так даже лучше, чтобы не было похоже, будто он из-за неё даже репетицию отменил.
В столовой было почти пусто. Обед у рабочих давно закончился, и только за одним из столов всё ещё сидели вечные кандидаты в передовики несуществующего производства. Среди них был и Иван, изрядно закосевший от халявной выпивки. Степан знал, по собственному опыту, что наливают Ивану, в основном, за очередную басню или сплетню. Потому, взяв свой поднос с обедом, Степан подсел за соседний столик.
- Вот я и говорю, нету гордости у современных девок. Бардак, однако! Ну, кого она родит политическому? Тоже мне, докторша-пузокторша!
На последних словах Ивана, Степан подавился щами. Он громко кашлял и разбрызгивал слюной. Ставшие вмиг фиолетовыми уши горели огнём. По его спине застучали заботивые руки сразу троих слушателей сногсшибательной новости.
- Хватит! Хватит, черти! Позвоночник сломаете, – аппетит Степану был окончательно испорчен. – Поел, называется, мать вашу!
- Аккуратней надо, однако, горячий, поди, супчик-то, – поучительным тоном промямлил Иван, ковыряясь при этом в носу, лишний раз демонстрируя, что он не такой уж и плоский, как у якутов. А значит, Ваня почти нюча, русский Иван! Но в то же время, он даже лучше, чем русский, потому как он ещё и якут! Вобщем, в этой философии трудно разобраться без бутылки, потому Иван и не просыхает.
- Ты, Ивашка, говори да не заговаривайся! С чего взял, что медсестра беременная? Степан понимал, что не надо бы выдавать столь явной заинтересованности, но сдержать себя был уже не в состоянии. Иван хитро прищурился, отчего его глаза вовсе исчезли в складках скуластого лица.
- Не веришь? Мне не веришь?! А ты у Палыча спроси! Он и щас там, у неё, однако. Дознание проводит с этим типом. Я ему в самом главном помог, дальше сам он, однако.
- Однако! Однако! Трепло ты, кукурузное! – разозлившийся на всех, и себя в том числе, Степан выскочил на улицу, на ходу заматываясь длинным шарфом, подариным Клавдией на прошлый день учителя. – Дознание... Кому оно нужно, ваше дознание-признание?!
На улице уже зажёгся единственный фонарь, и в свете его лучей мелькнула фигура Палыча, ритмично размахивающего лыжными палками.
- Палыч! Эй!!!... Погоди, чё спрошу! – Степан кинулся, было, за ним, но потом понял, что за лыжником пешему не угнаться. И куда это Серпухов так лыжи навострил?
- Бурый, домой! Домой, Бурый! – донеслось до Степана. Стоячий морозный воздух – лучший, а вернее, единственный телефон в северной тайге. Якуттелеком, не иначе! Слышно за километры, да и столб света от фонарей виден за тридевять земель. И в данный момент, узкая полоска, отсвечиваемая прикреплённым к груди Палыча фонариком, удалялась в сторону заброшенной делянки.
- Что за спешка такая?! – рассуждал вслух Степан. – Почему Бурый? К Санычу пошёл? Дознание, значит?! Ну-ну... – Степан уверенным шагом направился к заветному крыльцу.
Подойдя вплотную к двери, Степан прислушался. Нет, ничего не слышно! Да и где там, обивка толщиной с руку, разве её прокричишь. А уж если они там шёпотом, то и подавно... Степан тихонько приоткрыл дверь и быстро вошёл внутрь, что удалось сделать почти неслышно.
- И чего это я партизаню? – наверное, в голове Стапана были и другие мысли, но эта была самой приличной, чтобы её осознать. Он почти юзом прошелся по коридору и заглянул в смотровой кабинет.
Первое, что бросилось в глаза – это спящая на полу Клавдия. Что-то, слабо напоминающее человека, лежало на стоящей здесь же кушетке. Не отрывая взгляда от этого странного существа, Степан теребил Клавдию за плечо.
- Клава! Клава, проснитесь!... Да проснись же ты! Клавдя! - Степан наклонился ниже, когда женщина, наконец, проснулась и смачно зевнула. – Фу! Да ты пьяна?!
- Степан! – лицо Клавдии расплылось, было, в блаженной улыбке, но тут же напряглось от нахлынувшего сознания, вместе с которым вернулись ужасные воспоминания. Клавдия выпучила испуганные глаза и попыталаь встать. Во рту страшно пересохло, к тому же сильно кружилась голова. Но больше всего тревожил страх.
- Они живы? – прохрипела она и направилась к графину с водой.
- Кто! – Степан перевёл взгляд снова на кушетку – Кто это? Что с ним... с ней... с ним… Кто это?
В этот момент в кабинет вошла заплаканная Светлана, угадав стремления Клавдии, уставшим голосом остановила её:
- Клава, я не рекомендую вам пить простую воду, вы снова опьянеете, сейчас я вам дам чего-нибудь солёного, а потом чай. Крепкий чай. Здравствуйте, Степан Ильич. Я прошу вас выйти в коридор, здесь нельзя быть в верхней одежде, у больных может быть заражение.
- Я хотел спросить...
- Я вам всё объясню там, пойдёмте, – прервала Степана Светлана.
У стены больничного коридора стоял большой бак с питьевой водой, два шкафа и стол с двумя лавками. В дальнем углу, за ширмой, находился умывальник. Именно туда направился Степан, повесил на гвоздь одежду и, почему-то, помыл руки. Только потом он присел рядом с Клавдией, жадно пьющей мутную жидкость. Светлана сидела на противоположной скамье и с грустю смотрела на свои дрожжащие руки. Затем, она подняла глаза на Степана, перехватив его взгляд... на своём животе. Она больше не утягивалась, и потому живот принял свои, положенные сроком, размеры. Странно, но теперь ей было всё равно, кто и что подумает, кто и что скажет и даже, кто что сделает. Разве это теперь важно? Суета... Как много суеты! Светлана не вступила в разговор даже тогда, когда Клавдия на свой манер рассказывала всю историю ужасной трагедии семьи участкового.
- А где сам Палыч? – наконец спросил Степан. Этот вопрос был явно не для Клавдии.
- Он отправился за медвежьим жиром, к Тимофею Александровичу домой. Будем лечить народными методами, больше-то нечем, – Светлана снова расплакалась. К ней присоеденилась и Клавдия:
- Ай, да ты что? Ты хочешь сказать, что их... что они...
- Перестаньте, Светлана Семёновна! Это не профессионально, так раскисать. В вашем положении вообще плакать нельзя. Скажите, чем я могу помочь? Что-то же можно сделать? – Степан взял руки Светланы в свои ладони… Боже, какие они у неё маленькие и тёплые!
- Их нужно вывозить в настоящую больницу, лучше в область, – Светлана перешла на еле слышный шёпот, - У мальчика началось отторжение мягких тканей лица, а у матери... У неё произошла самоампутация фалангов. Ну, пальцев обеих рук... Может начаться гангрена, – Светлана горько заплакала, уткнувшись лицом в ладони Степана.
- Боже Святый! Боже Крепкий! – запричитала Клавдия, и тут же подскочила на месте, испугавшись шороха в рядом стоящем шкафу. От-туда же донеслось шкрябание когтей и протяжное: Мяаауууу......
- Это мой котёнок, Тимошка. Он там Олега Палыча дожидается, потом к нему жить пойдёт. Здесь с его шубой теперь нельзя, а у меня в общежитии не с кем. Я-то теперь здесь буду, круглосуточно.
- А можно, я его себе заберу?! Ну на время, естесссьтно, – Степан так обрадовался этой возможности. Глупо, конечно, но это же ЕЁ котёнок!
- Нет уж! Лучше я! – категорично возразила Клавдия. Она больше не скрывала своей ревности, и, не смотря на все преимущества соперницы, явно не собиралась сдавать своих позиций.
- А вы по рации-то сообщили о случившемся? – сменил тему Степан.
- Да, конечно, Олег Палыч сам лично бегал звонить. Сказали, как погода будет, вертолёт пришлют за ними. Но прогноз на неделю нелётный, а у них каждый день на счету.
- А со стариком чего? – спросил, наконец, Степан.
- И с ним беда. Удар у него. Парализовало, но вроде отходит уже. В смысле, отпускает... Вот вы скажите мне, Степан Ильич, что означают эти циферки на его бумагах?
Светлана достала из кармана своего халатика ладанку Саныча и бережно развернула её перед Степаном.
- Кто это? – светлана ещё не успела взять нужный листок, как Степан уже выхватил из-под него фотографию Варвары.
- Это... Это его жена, наверное... – Светлана так сильно побледнела, что скрыть её волнение было просто невозможно. Так она ещё больше стала похожа на свою мать.
- Разве это не ты? – простодушно вмешалась Клавдия.
- Варвара краса – длинная коса... 1939 год – прочитал Степан на обороте фотографии. – Интересные циферки. И я, кажись, знаю, что они обозначают...
- Что? – выпучила глаза Клавдия.
- Молчите! – взмолилась Светлана и, вырвав фотографию из рук Степана, спрятала её на своей груди. – Мне нужно идти к больным. Спасибо за помощь, но… Уходите, пожалуйста.
- Во дела?! - возмутилась Клавдия – То помогите, помогите?! А теперь – пошли вон?!
Не кипятись, Клава! – вступился Степан. – Ладно, Светлана Семённа, отложим этот разговор. Я, действительно, должен идти. Но я вернусь, как найду вездеход.
- Где это ты его найдёшь? – не унималась Клавдия.
- А с каких это пор мы на ты? – в тон ей съязвил Степан. – В тайге не валяются, а места знаю! Одевайся, пошли!
...продолжение следует...
|
|