Теперь даже уже никто и не помнит о том времени, когда у нас в городе впервые произошло это чудо, да и вообще все то время летающих людей прошло так быстро и так скоро забылось, словно и не было ничего. Боже мой, а ведь как все это было замечательно!
И теперь я, один из немногих некибернетизированных людей, хочу записать все то, что было тогда, сохранить на бумаге, потому что мне кажется, что и из моей головы память о том времени вот-вот улетучится, испарится, и уже сейчас мне иногда мерещится, что все это было сном или фантастическим кинофильмом – господи, какое смешное, старинное, старинное слово – ки-но-фильм – и как нелепо звучит оно сейчас, в эру кибернетизации!
К тому времени, как у нас в городе появился первый летающий человек, все, конечно, давно уже видели рекламу, но как-то не верилось, что это так запросто войдет в жизнь нашего захолустья. Сначала появились представители фирмы сотовой связи – парень и девушка с едва заметными мобильными телефончиками, прицепленными к ярко-малиновым рекламным рубахам, и в прозрачных силиконовых перчатках. Рекламная стойка, возле которой все это происходило, висела в воздухе, ни к чему не привязанная, в полуметре от тротуара. Парень с девушкой легко поднимались в воздух, плавно и совершенно бесшумно скользили над улицей, над головами прохожих, разворачивались на углу возле будки с мороженым и летели обратно. Пробовать давали всем желающим. Стоила эта штука дорого только поначалу, но брали по кредитной карте на пять лет. Через несколько дней люди нашего города летали.
Как спокойно воспринял это новшество народ, как естественно оно было и как просто! Направление полета задавалось пальцами. Телефон нужно было всегда держать при себе, через сотовую связь считывались координаты, команды пользователя и т.д. Казалось, это единственное творение мира технологий, которое принесло людям подлинную радость. Я с грустью вспомнил тогда о несчастных утопистах, которые пытались осчастливить человека путем создания «совершенного» общества. Это было совсем не то, что нужно людям. Им нужно было просто летать! Я слышал, что когда человек влюбляется, то ему кажется, что он летает. Может быть. Я никогда не испытывал этого чувства. Зато я летал по-настоящему! Любить по-настоящему способны не многие. Но летать с помощью сотовой связи, как сказано в рекламе, может каждый! Мне запомнился еще один рекламный лозунг: «Рожденный ползать – летать может!»
Что это было за время! Как раз началась весна, казалось, в этом году цветут все деревья, которые не цвели уже много лет. Запах рынка - овощей и мясных лавок главной улицы города смешивался с запахами цветов, смех цветущих девчонок с ревом отходящих от остановок автобусов, которые обдавали весенние цветы клубами черного солярочного дыма. С высоты птичьего полета город выглядел шумной разноцветной клумбой, на которой непрестанно кипела какая-то муравьиная работа, а если подняться еще выше, откуда верхушки деревьев и крыши домов сливаются в одно сплошное серо-желто-зелено-оранжевое мессиво, то казалось, будто город – это кастрюля с супом, с которой сняли крышку и к небу идет пар.
Я был тогда студентом, денег не имел совсем, но тут же подписался на пять лет. Поначалу люди даже стеснялись летать. Это просто шокировало публику, если вдруг, под вечер, от массы людей, двуного ползущей под скрадывающими своим оранжевыми светом грязь фонарями, отделялся человек и, словно большая бескрылая птица, загораживал кусок неба, поднимаясь в воздух.
Сначала все только резвились, гонялись друг за другом. Любовники целовались в воздухе. Приземлялись на крыши автобусов, заглядывали в окна домов. Потом вошли во вкус. Чего стоило одно только летающее кафе с летающими блюдцами, тарелками, стаканами и прочим. Блюда и напитки, запрограмированные, сами подлетали к клиенту. Музаканты ошалело вертелись в воздухе, трубачей заставляли играть на лету, как ангелочков. Как-то раз утром, по дороге на работу, я увидел в небе над городом коров. Один тип из деревни перегонял их таким способом к своему брату с помощью сотовой связи, вместо того, чтобы тащиться на грузовике через весь город. Но его задержала полиция, а коров всех отловили, после того, как они весьма невежливо бомбардировали прохожих на одной из центральных площадей.
Лето в нашем городе жаркое, субтропическое, и очень скоро все поняли, что для летящего по небу человека (так же как для плывущего в воде) самая лучшая одежда – купальный костюм. В сумках и портфелях не было теперь нужды – все необходимое следовало за хозяином в летающем бардачке.
Майскими вечерами молодежь слеталась к центру города. Над улицами и площадями словно ласточки летали девушкии в купальниках. Вновь появилась мода на забытый боди-арт. Постепенно купальники отпали, и девицы летали в весеннем небе с нарисованными узорами, и еще привязывали к рукам и ногам длинные цветные ленты, которые мельтешили и вились по воздуху вслед за этими раскрашенными летуньями. Вечерами летающий народ стал украшать себя светящимися узорами по телу и фонарными браслетами на руках и ногах. Деревья в институтском парке, облепленные студентами стали напоминать светящиеся новогодние елки.
Но уже очень скоро людям стало чего-то не хватать в этом свободном полете. Уж слишком он был свободным, или ошиблись в рекламе с «рожденным ползать», а может все уже так привыкли к быстрым переменам, что постоянно ждали чего-то нового, еще переворотов и революций. Новая революция не заставила себя долго ждать. Но об этом чуть позже.
К осени у людей начисто отпало желание летать. Небо опустело. Как раз в это время, в последние дни «бабьего лета» со мной, до тех пор ни разу никого не любившим, произошло любовное приключение, правда длилось оно всего один день. Мне уже к тому времени тоже порядком надоело летать, да и вообще перемещаться, я просто сидел в лесу, который начинается сразу за нашим институтом, и читал Гамсуна. Я даже пришел в этот лес пешком, как это делали герои Гамсуна, а не прилетел «по сотке», подобно современным балбесам.
Этот роман начался совершенно неожиданно – и так же, как в последствии будет ясно, неожиданно закончился. На летящую в небе девушку напал орел. Орлы в наших местах не редкость, сам город раскинулся на холмах и спускается к морю; выше, за городом начинаются уже настоящие горы. Орлы, как известно, особенно злые бывают к осени, когда корма становится мало, и подросших птенцов пора выгонять из гнезда, чтобы они начинали самостоятельную жизнь. Девушка была приезжей, в нашем городе у нее жила бабушка. Ее звали, как я потом узнал, Элиз. Она любила одиночество так же, как и я, и вылетев из дома, блуждала в небе над крышами домов. Потом ветер убаюкал ее, и она уснула, покачиваясь в теплом воздухе, как на морских волнах. Элиз отнесло к моему лесу. Когда она пролетала неподалеку от того места, где на пеньке примостился я, углубленный в чтение «Мистерий», на нее внезапно с высоты спикировал орел и вцепился когтями в волосы. Элиз повезло, что на голове у нее был пышный пучок волос, иначе орлу ничего не стоило бы проломить своим крепким клювом ее череп, и тогда – прощай Элиз, любовь моя, мы с тобой никогда бы не встретились. Но орел запутался клювом и когтями в длинных волосах девушки, и я услышал его грозный клекот и отчаянный крик Элиз. Такие случаи и раньше бывали у нас. Я уже знал, что делать. Заложив страницу кусочком коры, я положил Гамсуна на камень, схватил первую попавшуюся дубину и взмыл вверх. Поскольку орел крепко запутался в волосах Элиз, я здорово успел обломать ему бока своей крепкой дубинкой, так что он, как говорится, едва ноги унес – в прямом смысле этого слова. Отцепившись наконец от волос Элиз, орел свалился на землю и пополз, еле-еле перебирая лапами, по сосновой хвое к себе в гнездо. Конечно, я никогда не стал бы так бить птицу, не опасайся я за жизнь молодой девушки.
Мы спустились с ней к подножию сосен, и Элиз, как смогла, привела себя в порядок. В общем-то, орел не успел причинить ей никакого вреда, хотя со стороны эта битва выглядела устрашающе. Элиз была мне так благодарна, что поцеловала меня в щеку, а когда еще раз вспомнила страшного орла, то нежно обняла и поцеловала меня еще раз, а потом еще один раз в губы. Я вынул у нее из волос коричневое орлиное перо.
Так мы познакомились. Элиз была бойкая столичная девчонка. А я небритый, не модно одетый провинциал. До этого меня никто никогда не целовал, кроме мамы. От поцелуя Элиз у меня закружилась голова. Я понял, что больше не хочу летать. Я хочу только, чтобы меня целовала Элиз. «Какой ты смешной, - сказала она. – Ты что никогда не целовался? Ты что изучаешь? Физику? Тебе надо было изучать биологию, это гораздо интереснее. Ты знаешь, для чего целуются?» И прочую такую ерунду болтала она мне, пока я, задыхаясь, обнимал ее.
Было тепло, темнота у нас на юге спускается быстро, особенно в лесу в горах, с восточной стороны. В сентябре вечером в темноте в лесу всегда очень тепло и тихо. Мы обнялись и легли на мягкую хвою, по которой недавно убежал, прихрамывая, побежденный и наказанный за свою наглость орел.
- Расскажи мне, что ты тут читал, - попросила Элиз, и я стал рассказывать ей про Нагеля.
- Жаль, что темно, и я не могу тебе прочитать, - сказал я.
Но я хорошо помнил книгу, я перечитывал ее уже до этого несколько раз.
- Ты похож на Нагеля? – спросила Элиз.
- Наверно, я хотел бы быть на него похожим, но вообще-то, если честно, то я не похож. Хотя и люблю бродить по лесам, как он.
- Это Гамсун любит, а не Нагель, - сказала Элиз.
Может и так. Мне страшно зохотелось дотронуться до ее груди.
- Ты все-таки похож на Нагеля, похож, - смеясь сказала она, - ты такой же наглый, как он, пыхтела она, борясь со мной и заламывая мои наглые руки мне за спину. – Подожди, что скажу, - вдруг воскликнула она, и я от неожиданности отпрянул назад, а она оттолкнула меня так, что я повалился на хвою.
Элиз вскочила на ноги и метнулась за дерево. В темноте я никак не мог разглядеть ее. Я встал, пошел вперед и наткнулся лбом на дерево. Еще чуть-чуть – и налетел бы глазом на обломанную сосновую ветку.
- Стой! - сказала Элиз за моей спиной. Ты разобьешь себе голову. Повернись.
Я бросился на голос и поймал ее. Она не вырывалась, и дала себя обнять. Она была голая. Я прижал ее к себе. Небо было совершенно черное. Затянутое непроницаемыми для света низкими облаками. Две высокие скалы отделяли это место от города, и свет фонарей не мог осветить облаков над нами.
Я ни разу в своей жизни не прикасался к голой женщине. В непроницаемой темноте я закрыл глаза, мне показалось, что все лесистые горы, весь наш город и все облака положены в маленькую деревянную коробочку, и в этой коробке стиснуты вместе с ними и мы с Элиз. Мне много еще что показалось в ту секунду, когда я прижался к голой Элиз. Тогда я мог бы написать об этом множество книг. Еще я решил, что никогда больше не буду летать «по сотке».
.....
- Я отказываюсь от сотовой связи, - сказала Элиз, - ради тебя. Она положила телефон на камешек и ударила его другим камнем по экрану.
Но я отвлекся. Вернусь к событиям, происходившим той осенью в нашем городе. Как я уже говорил, к осени у людей начисто отпало желание летать. Небо опустело. А тут еще подвернулась кибернетизация. Началось с таких мелочей, как чтение электронной почты прямо мозгом, потом разговоры по телефону тоже мозгом, потом вообще все разговоры мысленно, через сотовую связь. Так дошло до забытой и появившейся вновь виртуальной реальности – и пошло-поехало. Тело человека уже вообще ничего не значило. Какие там полеты – люди забыли и то, к чему привыкли за последние миллион-два лет своего существования. Даже любовь – поцелуи и объятия – стали виртуальными, совершенными, абсолютно свободными и абсолютно доступными.
И все это развивалось стремительно. И все вызывало эйфорию. Каждый месяц – новое открытие и новая эйфория. Какие там полеты: не то что в небе – на улицах не осталось людей! Одни старики, да и тех информационные компании приобщили потом к кибернетизации, пообещав вечную жизнь. Многие уже тогда согласны были расстаться с ненужным телом и переместиться в компьютер.
Конечно, некоторые были против всего этого. Но разве можно остановить прогресс? Экономика задавила нас – противников кибернетизации. А потом, для каждого типа людей у них нашлась подходящая реклама и подходящая программа поэтапного приобщения к виртуальности. Кого бессмертием взяли. Кого – доступностью любви, кого – беспредельными возможностями путешествовать... Главное – что назад дороги нет; если у тебя в голове уже понапиханы микросхемы, а вместо зрительной коры мозга – искусственная кора, позволяющая видеть в четырех- или пятимерном пространстве, да еще и вместо трех основных цветов – семь, то куда уж назад...
И странно, и страшно было нам, отказавшимся от всего этого, наблюдать, как человеческие качества начисто пропадают у кибернетизированных людей. Как-то встретилась мне молодая девушка со встроенным в мозг виртуальным реализатором. Она шла прямо по проезжей части, абсолютно голая, потом споткнулась и упала в лужу, в которой и осталась лежать, пока на нее чуть не наехал автобус. Потом приехала полиция. А она все улыбалась, зажмурив глаза, и махала кому-то руками. Даже наркоманы, наводнившие наш город несколько лет назад, когда изобрели ЛСД++, так себя не вели. Наверное, она уже совсем ничего не чувствовала своим телом. Нередко такие погибали. Их обычно виртуализировали – полностью переводили в компьютер.
Только тупые и упрямые ослы, как я, у которых нет никакой логики, а весь мозг состоит из одного реле, заклинившего в положении «нет – да и всё тут» (так и заявил мне в сердцах один дистрибьютер), - только такие остались некибернетизированными дикарями.
- Вас нужно в виртуальный зоопарк поместить, - сказал мне этот тип из киберрекламы.
Впрочем, в какой-то момент все эти агенты оставили нас в покое, потому что сами практически полностью виртуализовались. Общение между электронными существами и примитивными, некибернетизированными людьми стало в конце концов абсолютно невозможным. Так же, как не возможно общение людей с обезьянами. Электронный мир совершенно отделился от нашего, опустевшего мира. А тех, кто полностью переселился в компьютер, стали называть «виртуальными людьми». Они, по слухам, там безудержно занимались виртуальной любовью и размножались, как кролики, так что виртуальное население земли достигло нескольких сотен миллиардов «виртуаликов» - как мы их называли. В общем, теперь мы мало ими интересовались.
Мы, дикие, устаревшие люди, толком не представляли себе, как живет этот электронный мир, и что в нем происходит. Только приходили иногда в огромные залы, напичканные силиконом, - такой зал вмещал в себя несколько десятков милионов виртуальных существ. В нашем городе было два таких зала. Я подходил иногда к одному из немногочисленных экранов, через которые мы, обычные люди, могли общаться с виртуальным миром.
Но виртуальный мир забыл о нас, изображение на экранах не двигалось, нажатие клавиш на клавиатуре не производило никакого действия. Мы навсегда расстались с виртуальным миром. Как будто разлетелись в разные галактики. Контакт с ним стал совершенно невозможен. В сколько-мерном пространстве живут теперь виртуальные люди? В 10 или в 100? С какой скоростью они перемещаются в этом пространстве? Уж не привысили ли они скорость света – ведь гениальная голова Альберта Эйнштейна, предостерегавшая нас от преодоления этого опасного порога, не содержала виртуальные мозги, и в своем несовершенстве запросто могла ошибиться! Что видят и слышат виртуальные люди? А может, у них вместо пяти чувств пятьсот? Читают ли они мысли друг друга или просто мыслят все вместе? Есть ли у них и теперь там любовь?
Нам, людям примитивной человеческой цивилизации, этого уже никогда не узнать. Что до меня – так я совсем перестал интересоваться их миром. Да я и вообще забыл о нем, тем более, что началась осень, и я вспомнил печальные события прошлой осени, и то что произошло со мной и с Элиз. Всю осень я провел в глубокой печали, думая о ней.
А про виртуальный мир неожиданно вспомнили у нас в городе, когда выпал первый снег. Как раз начались перебои с электричеством. Ведь большинство работников электрической компании удалилось в виртуальный мир. Первого декабря во всем городе погас свет, а потом, когда работа электростанции нормализовалась, кто-то вспомнил о виртуальном мире. Ведь даже кратковременное выключение электричества должно было полностью его уничтожить! Мы помчались к гигантским компьютерным залам, и войдя туда увидели, что на всех мониторах нет уже заставки виртуального мира, а по какому-то невероятному стечению обстоятельств на каждом из компьютеров поднялась давно забытая всеми, вот уже тридцать лет, как вышедшая из употребления, операционная система «Окна Микрософта». Отец как-то рассказывал мне, что они работали на этой операционной системе у него в институте – много лет назад, когда компьютеры были еще совсем примитивными.
Все были потрясены и растроены. Сотни миллиардов виртуаликов наверное погибли. «Ну ничего, - утешал всех один старичок, - может они того, улепетнули в Интернет. Не растраивайтесь, братья.»
Мне стало совсем тоскливо. И так городок наш опустел, да еще и выпал снег, и как назло, намелись глубокие сугробы. Тогда как раз сообщалось, что в связи с резким уменьшением численности населения земли, началось глобальное похолодание. И наш климат из субтропического превратился в умеренный.
Я сидел в общежитии у окна и смотрел на противную белую грязь, падающую с неба и засыпающую улицу своим плотным слоем. Я вспомнил Элиз, и как мы любили друг друга всего только одну ночь в темном хвойном лесу. Я кажется забыл написать, что утром, пока я спал, счастливый, на хвое и видел ее во сне, Элиз оделась и улетела от меня в неизвестном направлении. Я долго бродил пешком по лесу, как Гамсун, разыскивая ее, и нашел таки. Тот самый орел, которого я отколошматил дубинкой, снова напал на Элиз и на этот раз заклевал ее. Я прилетел с ней в больницу, ее, конечно, спасли, но она сошла с ума. Элиз не узнала меня, а как только появились первые кибернетизаторы – улепетнула в виртупространство. Там она и исчезла.
И тут, сидя у окна и глядя на город сквозь противное стадо летящих белых мух, я решил уехать в Австралию. У меня давно была мечта завести ферму, купить несколько десятков кенгуру, приручить парочку страусов и устроить себе страусовый выезд – в общем зажить по-фермерски. Питался бы я кроликами – их в Австралии полно. Я глянул в расписание, собрал чемодан, запер комнату и навсегда уехал из города, в котором провел детство и юность.
27 декабря 2040 года.
|
|