Низвержение и обнаружение
По всем признакам выходило, что этот долгий ремонт вступает в свою решающую фазу. Главный строитель завода, которого в случае нужды обычно приходилось искать по разным цехам, теперь чуть ли не ночевал на «Заре». С самого утра на борт поднималась ранее невиданная по численности толпа работяг и разбредалась по отсекам. Вскоре этот многочисленный трудовой люд начинал активно заявлять о своём присутствии всполохами сварки, топотом ног и забористым русским матом: работа явно спорилась.
Верхняя палуба «Зари», вскрытая по контуру технологического выреза в районе левого шкафута , напоминала человеческую грудную клетку в процессе операции по пересадке сердца. Сходство ощущалось разительное: приказавший долго жить левый главный двигатель тоскливо ожидал на пирсе отправки в металлолом, а новый, уже доставленный по железной дороге с завода-изготовителя, вот-вот должны были подвезти с товарной станции на грузовике. Заводчане, словно бригада хирургов, деловито готовились к его установке. Здесь же находились и «медицинские инструменты»: свесивший гроздь крючьев башенный кран, тали, оттяжки, огромные гаечные ключи и, своего рода скальпель – газосварочный аппарат. В довершение картины эдакими взволнованными родителями больного метались корабельный механик Ник Герасимов и главный моторист Гена Бересов, в отчаянии разве что руки не заламывая. От них в предстоящем действе мало что зависело, однако затеянная суета создавала иллюзию контроля над ситуацией. Весь личный состав БЧ-5 находился рядом со своими командирами, разделял их беспокойство и был готов оказывать посильную помощь.
Остальные матросы тоже занимались делом – помогали ремонтировать родное «железо». Серёге Куликову досталась очень важная работа – участвовать в починке забортного насоса, обеспечивающего подачу морской воды для смыва в гальюнах. Сломался коварный агрегат уже давненько, чем, несмотря на все усилия по поддержанию чистоты, основательно подпортил атмосферу в каютах и кубриках. Увы, невзирая на настойчивые просьбы экипажа, умелые руки рабочих добрались до «забортника» не сразу. Когда же, наконец, это произошло – военные моряки вздохнули с облегчением. Но не тут-то было! Вскрытие показало: на месте устранить неисправность не удастся, придется тащить железяку в цех, а это ещё как минимум неделя «вонючей» жизни. Такой перспективе категорически воспротивился командир корабля и, после недолгой перепалки, рабочие пошли-таки навстречу пожеланиям экипажа: решено было подвесить гальюнные трубы на время ремонта их «родного» насоса к другому – «пожарнику»: авось не загнётся, если неделю «помолотит» вдвойне. Когда же эта идея обрела реальное воплощение, пришло время провести испытание. Заводские кулибины не подкачали: все работало как надо, но… только если не брать в расчет один небольшой, но пикантный нюанс. «Пожарник», будучи в три раза мощнее «забортника», при смыве унитаза способен был производить струю сродни небольшому цунами и, кабы не вентиль, регулирующий всю эту мощь, приспособление являло бы немалую угрозу для любого, дерзнувшего оседлать стульчак.
Высказав свое командирское «одобрям» техническому решению проблемы, Орлов, окинув взглядом ремонтников, промокших до нитки в результате испытаний системы на мощность, все же распорядился, чтобы в дальнейшем насос работал не в постоянном режиме, а включался лишь по мере надобности. Рабочие же вымокли не от усердия, а от собственной безалаберности – вентиль позабыли отрегулировать. Вот как это было: Серёга Куликов, которому доверили пробное включение насоса, как и положено «шарящему духу», перемещался в пространстве пусть не со скоростью звука, но всё же весьма проворно. Нажав кнопку «пуск» в ОВМ , он успел вернуться в гальюн аккурат в тот самый момент, когда первая струя солёной воды, подобно адскому гейзеру, подхватила из толчка скопившиеся там нечистоты и окатила всем этим «добром» работяг-рационализаторов, не ожидавших такого подвоха. Злобный механический монстр напал на тех, кто его создал. Труженики тыла долго непечатно выражались, но, в конце концов, успокоились и забыли о случившемся.
А вот Куликов не забыл – у него имелся старый неоплаченный должок: «дуст» не должен оставаться безнаказанным. Не будучи злопамятным, Серёжа, наверное, простил бы прежние обиды, но Стеклухин постоянно творил новые бесчинства над молодыми матросами, чем тревожил незажившие душевные раны. Перебирая различные варианты мести, Серый представлял: то – как его стараниями, Стеклухин пьёт компот с пургеном, то – как находит в постели выводок тараканов, то – как поскальзывается на смазанной машинным маслом палубе и падает на копчик… Сейчас же все эти задумки меркли в сравнении с возможностью, открывавшейся в связи с удачным «апгрейдом» гальюна.
Вечером, когда весь экипаж ужинал, Серый подготовил ловушку. Молодые матросы ели отдельно – после остальных. Так распорядился замполит, чтобы никто не покушался на их пайку. Соответственно, у Куликова была возможность без помех осуществить задуманное: выключить насос и полностью открыть вентиль. Серый немного опасался, что в расставленные сети попадёт кто-либо другой….Но оказалось – зря опасался, недаром загодя изучал повадки врага. Дело в том, что Стеклухин ел всегда очень быстро. Безобразное это было зрелище – поглощающий пищу «дуст», особенно, когда до предела набивал рот и мизинцем, с претензией на деликатность, придерживал еду – чтоб не вываливалась. Встав из-за стола самым первым, Стеклухин прямиком направился в гальюн. Проходя мимо «духов», дожидавшихся своей очереди около столовой, он смачно отрыгнул луковым перегаром и бросил сквозь зубы: «Хочу курить! Объявляется конкурс на лучшую сигарету!». Для молодых бойцов это означало, что каждый должен принести ненавистному «борзому карасю» по сигарете с фильтром, чтобы тот выбрал лучшую.
«Сейчас покуришь, чмо, будет тебе конкурс», – злорадно подумал Серый, с быстротой молнии устремляясь к заветной кнопке включения пожарного насоса.
Дальнейшие события Куликов воспринимал отстранённо, как будто со стороны. Так, как это иногда бывает у маститого кинорежиссёра, который, присутствуя на премьере своего блокбастера, отрешённо забывает, что всё происходящее на экране – порождение его собственного творческого гения.
Очень хорошо запомнился образ Стеклухина, освобождающегося от пищи – ещё более отвратительный, нежели во время её поглощения. Со спущенными штанами, балансирующий на стульчаке в облаке зловония, «дуст» не гнушался пошло комментировать то, чем он занимался: «Как горный орёл на вершине Кавказа, Валера сидит на краю унитаза».
Все «духи» были уже здесь: быстро вернувшись, они протягивали Стеклухину принесённые сигареты. У каждого всегда припасено курево для подобных случаев.
А потом произошло ЭТО! Откуда-то из трюмов донёсся утробный рёв – то пожарный насос создал, наконец, нужное давление, и тотчас во всех унитазах пенно забурлила забортная вода.
В детстве, Серёга очень любил играть у городских фонтанов, запуская в них бумажные кораблики. Бывало, водрузит со всей осторожностью на бьющую снизу струю сделанную из газеты лодочку и наблюдает, как та несколько мгновений покачивается гордой птицей на вершине клокочущего потока, а затем низвергается вниз, быстро теряя форму и превращаясь в жалкие бумажные ошмётья.
Именно та детская забава вспомнилась Серому, когда струя воды под давлением в пять килограммов на квадратный сантиметр ударила Стеклухина снизу в самое уязвимое место. Несколько мгновений «дуст» пытался удержать равновесие, беспорядочно размахивая руками, но безуспешно. Исторгнув тоскливый звук, напоминающий крик голодной чайки, злобный тиран рухнул вниз, сильно ударившись боком о стульчак.
Рано или поздно все тираны оказываются низвергнуты. Вот и безжалостный «борзый карась» разделил участь себе подобных, причём, все произошло прямо на глазах у тех, над кем он так любил измываться. В гальюн уже стали заходить матросы с ужина, а Стеклухин всё стонал и кряхтел, корчась в нелепой позе на грязном полу. Духи настолько опешили, что не сразу бросились ему на помощь. Когда же, наконец, «дуст» был поднят и поставлен на ноги, его авторитета более не существовало: от этого авторитета остались лишь размокшие ошметья, наподобие останков куликовских бумажных корабликов. Глядя на упавшего, потешались все: дико гоготали Петухов с другими годками, недобро ухмылялись давно невзлюбившие Стеклухина «борзые караси» из БЧ-5 Емец и Мальцев, отворачивался, пряча злорадную улыбку «карась» Нечипуренко, веселились и «духи», может, поболе других, но только внутренне, в душе. С одинаково каменными лицами они увели травмированного к дежурному по кораблю для отправки в санчасть.
Серый такого сногсшибательного, в прямом смысле слова, эффекта от своей проделки совершенно не ожидал. Чувства и мысли возникали хаотично. Вначале стало страшно: а что, если Стеклухин станет искать виновного? Возможно ли разоблачение? Потом появилась жалость: слишком жестоко пострадал «дуст». Худо дело. Ох, лучше было его не трогать. Ещё хуже стало, когда пришёл стыд. Даже не стыд – стыдище, какого Серёга раньше и не ведал. За то, что не по-мужски поступил, не месть свершил, а исподтишка напакостил. Мало того, ещё и от страха трясётся – как бы не узнали окружающие…И ничего ведь не поделаешь, не признаваться же! Это в пятом классе, когда, сидя на задней парте, стрельнешь из трубочки жёваной бумажкой в девчонку, на строгий вопрос учительницы: «Дети, кто это сделал?» можно гордо встать и заявить: «Я». Потому что, в сущности, ничего не грозит. Ну, там – двойка по поведению, или к директору, или родителей в школу. А здесь же… Лучше уж в петлю. Так и придётся таиться от людей, гадая с опаской, не видел ли кто-нибудь, как он в ОВМ спускался. В сущности, Сергей Куликов был неплохим человеком, и поэтому угрызения совести от сомнительного с точки зрения морали поступка оказались ему не чужды, равно как и жалость к ближнему, пусть даже Стеклухин не совсем соответствовал этому критерию.
Никакого разоблачения не последовало. Стеклухин на неделю угодил в санчасть. Каждый день его возили на консультации в госпиталь, проводили разные обследования, но ничего, кроме трещины в ребре, не обнаружили. А мысль о том, что насос включили специально, с целью досадить «дусту», в голову никому прийти не успела. Возможно, и возник бы вскоре вопрос: кто же, всё-таки, нажал заветную кнопку? Но случились более драматические события, заставившие всех забыть о падении химика в гальюне.
На следующий день с корабля исчезли матросы Пузырьков и Стасевич. Только что чистили борт от старой краски и ржавчины и вдруг словно растворились – скребки валяются, а «чуханов» нет. На корабле исчезновения матросов обнаруживаются быстро, обычно проходит не более 30-40 минут. Не стал исключением и этот случай. Хватились пропавших «духов», обыскали корабль (вдруг где-то спят) и, когда стало ясно, что бойцы сбежали или, как это называют в армии, самовольно оставили часть (сокращённо – СОЧ), началось…
Всё, что нужно делать в подобных обстоятельствах, записано в специальной инструкции. Первым делом, в милицию и гарнизонную комендатуру отправились ориентировки с фотографиями беглецов. Затем, группы поиска на все вокзалы и в аэропорт. И напоследок – телеграммы по месту жительства: так, мол, и так, ваш сын самовольно оставил место службы, при появлении прошу сообщить по адресу…
Когда Серый через плечо лейтенанта Адамова прочитал текст этой телеграммы, его аж передёрнуло – представил, каково будет родителям такое получить, сколько же лет жизни они потеряют. Вот же дегенераты эти Витас с Пузом – всем кучу проблем создали. Серёге, в частности, пришлось в поисковой группе, возглавляемой командиром его боевой части, бродить вокруг двух вокзалов: железнодорожного и, расположенного подле него, морского. Только на почту завернули, чтоб ту самую телеграмму отправить, а так – всё по кругу как цирковые лошади.
- Глядите в оба, беглецы могут переодеться в гражданку и замаскироваться, – поучал Куликова и другого члена группы – Гатауллина – Адамов. – Бдительность и ещё раз бдительность!
Ну, Серёга и проявлял высочайшую бдительность: вон та блондиночка, конечно, похуже его Катьки, но всё равно – классная малышка. И вон та, с колечком в носу – тоже ничего, только больно тощая. А эту, пухленькую, нужно вообще досмотреть по всем правилам, вдруг она – переодетый Пузырьков. Вообще во Владивостоке девчонки – просто загляденье. Серый вертел головой на все стороны - когда ещё выпадет случай вот так неспешно прогуляться в центре города! Здесь, во Владивостоке в начале октября ещё светит жаркое солнце, почти все деревья сохраняют зелёную листву, а на пляжах можно купаться. Это природная компенсация дальневосточникам за холодное и дождливое лето. Широта Крымская, да долгота Колымская. Почти до самого вечера моряки блуждали между двух вокзалов, а потом их заменила другая поисковая группа. Уставшие, они вернулись на корабль и плотно поужинали.
Увы, отдохнуть не получилось – пришлось и дальше участвовать в спектакле, именуемом поисками беглецов, только декорации сменились: их группе предстояло прочесать территорию родного завода. А это вам не в центре города прогуливаться, да в девушек глазами постреливать, тут нужно заглянуть в каждую дырку, где могли бы спрятаться Пузырьков со Стасевичем. Немудрено, что костерили эту парочку на чём свет стоит. Серый лично готов был убить обоих.
- И чего было бежать с корабля, всё равно ведь поймают, – раздражённо бросил Адамов.
Почему «чуханы» удрали – секрет только для начальников, а Серому и остальным причины этого побега известны: беглецы денег задолжали – по три тысячи рублей. Долг этот образовался оттого, что «мутные» уже долгое время не могли достать средства на содержание «годков». Пару раз от родителей переводы отдали в «общак», а своим «трудом» – ни копейки не добыли.
Всего «годков» на корабле было десять, но деньги полагалось отдавать только для петуховской группировки, то есть – для самого Петухова, а также для Рыжикова, Климова, Семёнова и Бадина.
Остальные финансового обеспечения не требовали. Бурят Жаргал Бадмацибиков и тувинец Белек Ооржак были спокойными ребятами, держались особняком и молодых сильно не гоняли, изредка только покрикивали ради поддержания авторитета. С петуховскими оба держали нейтралитет.
«Годка» Раиса Гатауллина мало кто уважал из-за его всегдашней трусости. Он и не скрывал, что никого из молодых не трогает, опасаясь уголовной ответственности.
Ещё были Жека Нефёдов и Серёга Смирнов. Эти – вообще классные парни, честные и справедливые. Когда-то Нефёдов даже оспаривал власть у самого Петухова, только проиграл. Теперь же они со Смирновым, хоть открыто и не враждовали с петуховскими, но и особой дружбы не водили.
Если петуховские вдруг замечали, что в «общаке» мало денег, то призывали к ответу «борзых карасей» – почему-де «суету не наводят». «Борзые» – тоже не чета один другому. Стеклухин, Жельский и Лифанов – ещё похуже петуховской группировки, конченые «беспредельщики». К тому же, балуются наркотиками. Накурятся «химки» и начинают над молодыми изгаляться. Просто так, без видимой причины. Страшно представить, что начнётся, когда эта троица станет «годками». Хотя, есть небольшая надежда что падение Стеклухина немного осадит распоясавшихся выродков.
Петров за то, что в своё время настучал на товарищей, навсегда получил клеймо: «красный». Ему до «дембеля» не отмыться, так и будет лётать, пока домой не отпустят.
Емец и Мальцев – просто тупые исполнители, что им скажут, то и будут делать.
Последние двое «борзых» – Игорь Корякин и Паша Жеребцов – хоть и могут достаточно жёстко наказать нерадивого «духа», но нет в них цинизма и жестокости. Нет – и всё тут, Серый чувствовал это совершенно точно, каким-то внутренним – глубинным чутьём.
Остаются ещё «караси». Это очень хитрая и подлая компания. Их немного, всего трое. Куренков – «летучий голландец», Нечипуренко и Шершнёв. По своему статусу «караси» обязаны лётать и добывать деньги наравне с «духами», но каждый «карась» считает своим долгом подставить под «шишку» «духов», а сам уйти от ответственности. Так и поступил Шершнёв, когда встал вопрос: где взять денег на «днюху» Рыжикову? Напомнил «борзым», что Пузо с Витасом мало бабок в казну приносят. Конечно, справедливость в действиях Шершнёва присутствовала – почему это Пузырьков и Стасевич должны меньше остальных суетиться? Но…. Этих «но» было аж два. Во-первых, «мутные» взамен добычи денег выполняли всю грязную работу – стирали, подшивали, чистили и т.д. А во-вторых, Шершнев развил тему не перед кем-нибудь, а перед Стеклухиным, Жельским и Лифановым, этими изуверами. Серый не верил, что это было случайностью: скорее, Шершнёв решил выслужиться и перевалить всё бремя забот о дне рождения «годка» на плечи других.
Стеклухин с подручными «прессовали» «чуханов» неделю. Угрозы, побои, издевательства, «включённый счётчик». Такое очень тяжело выдержать. А когда Стеклухина смыло с толчка, Жельский с Лифановым просто осатанели. Обнаружили, что Пузырьков и Стасевич в тот день с утра не побрились и начали поджигать им щетину на лице зажигалкой. А потом пообещали, что ночью вообще прикончат…
…Поисковая группа подошла к трапу большой и старой рыболовецкой посудины. На корме у неё красовалась надпись «Лямбда».
- Красивое название, – усмехнулся Адамов, решительно вступив на сходни, – пойду, предупрежу капитана: вдруг Пузырьков со Стасевичем у них на борту «шкерятся».
В ожидании лейтенанта с «Лямбды» Гатауллин и Куликов курили и озирались по сторонам. Со всех сторон их окружало одно и то же: корпуса кораблей, изъеденные коррозией и источающие угрюмую тоску. У Серого почему-то возникла мысль, что все эти суда напоминают больных стариков, а сам завод похож на больницу. А что, чем не больница, только не для людей, а для кораблей?
Когда вернулся Адамов, Гатауллин встретил его вопросом:
- Товарищ лейтенант, мы что же, каждую посудину будем обыскивать?
- Обыскивать – не обыскивать, но предупредить все экипажи о сбежавших бойцах придётся, – офицер выпятил вперёд подбородок, показывая, что принятое им решение окончательное и обжалованию не подлежит.
- Не, ну чё это за жизнь такая – по темноте таскаться, – нарочито нудным голосом заныл Гатауллин, выражая своё отношение к решению начальника.
- Стал в строй – пасть закрой, - отрезал Адамов.
Гатауллин покосился на Куликова – как тот отреагировал на публичное унижение «годка» - но пререкаться с офицером не стал, мало ли что… .
Моряки двинулись дальше. Перед ними возникали разнотипные военные корабли и гражданские суда. Большие и малые, обычные и причудливые. Самыми странными на вид и даже жутковатыми оказались два стоящих рядом: «Килектор-800» и «Суппорт». Непонятно по какой причине, Серому ужасно не понравились эти, неизвестно для чего предназначенные, железные монстры. Он даже решил, что беглецы обязательно должны прятаться на одном из них. О своих подозрениях матрос не замедлил сообщить старшему группы. Тот с сомнением посмотрел на подчинённого, но, поднявшись на «Суппорт», в дополнение к предупреждению экипажа о беглецах, попросил разрешения осмотреть судно. Увы, ни на «Суппорте» ни на «Килекторе-800» Пузырькова со Стасевичем не оказалось. По этому поводу Адамов с Гатауллиным нецензурно и весьма уничижительно высказались в адрес Куликова. Тот втянул голову в плечи и смолчал. Понятно, что на нём, как на более молодом и безответном, просто срывали досаду за бездарно потраченный вечер. Что ж, когда найдутся «чуханы» – и за эту обиду ответят.
Обойдя оставшиеся корабли, тщательно обыскали заводскую котельную. Затем заглянули почти во все цеха и немного потоптались у ярко освещённого здания заводоуправления, однако внутрь заходить не стали – не то место, чтоб приютить сбежавших матросов.
- Всё, на сегодня хватит, а то я ног уже под собой не чувствую, – устало вздохнув, заявил Адамов, и поисковая группа заторопилась на «Зарю», где как раз подавался вечерний чай. Проходя мимо стоящего на стапелях катера «Пассат», Гатауллин замедлил шаг.
- Пасцат – так пасцат, товарищ лейтенант, я быстренько, – бросил он, исчезая за стапелем. Вскоре оттуда донеслось громкое журчание.
Адамов достал из кармана пачку дорогих сигарет и вынул одну, с широким золотым ободком на фильтре. Конечно, Серый не мог упустить такую шикарную возможность. Он уже и рот, было, открыл, чтобы «стрельнуть» курева у начальника но, увы, не успел. Адамов отдал приказание:
- Ну-ка, Куликов, слазь, посмотри, что там внутри у этого «Пассата».
Делать нечего – пришлось заняться альпинизмом. Получив у лейтенанта карманный фонарик, Серый полез вверх по влажной от конденсата железной конструкции. Высота была метров семь и сходней никаких не предполагалось. Это для того, чтобы затруднить проникновение внутрь злоумышленников: катер ведь не охраняют. Однако подъём оказался не слишком трудным, и вскоре Сергей уже был на месте, даже не успев запыхаться. Светя себе фонариком, он стал осторожно обходить внутренние помещения катера. Везде царил беспорядок, пахло мерзко – плесенью и ещё какой-то гадостью. Людей здесь точно не было очень давно. Серый прислушался, надеясь, что беглецы (если они на борту) выдадут себя неосторожным звуком. Но вокруг царила тишина. В принципе, можно было возвращаться. Для очистки совести он ещё заглянул в машинное отделение. Там обнаружились только большая куча ветоши да старый ботинок.
- Нет, «мутных» здесь отродясь не бывало, небось, уже давно катят на запад в каком-нибудь товарном вагоне, да наслаждаются жизнью. А ты лазай по этим тёмным и вонючим норам, ищи их! – с досады Серый что есть силы пнул валяющийся ботинок, но тот, вопреки ожиданиям не отлетел в противоположный угол, а, жалобно вскрикнув, исчез под тряпками.
Куликов сначала подпрыгнул, от чего луч света от его фонарика заметался по всему помещению, а затем и сам огласил железное нутро катера воплем ужаса: очень уж неожиданно повёл себя представлявшийся мирно лежащим ботинок.
Замешательство длилось недолго, никакой мистикой тут и не пахло, просто кто-то из беглых нашел временное пристанище в куче старого тряпья: вот они, родимые «чуханы», смотрят потерянно и с испугом.
- Не выдавай нас, брат…, – послышался жалкий шёпот Витаса.
- Тамбовский волк тебе брат, – грубо перебил его Серёга, – мне такие братья, что по помойкам прячутся, и даром не нужны.
От этих слов Витас сжался в комок, сделался совсем маленьким и ничтожным, на миг умолк, но затем снова продолжил увещевать Куликова:
- Серый, ты ведь знаешь, в какую беду мы попали с тем долгом, не говори, что ты нас не нашёл, ведь если поймают…
Какое там! Дальше Сергей и слушать не стал, а с остервенением ударил Витаса ногой. – Вылезай, падло, приехали, станция «Дом родной», здравствуй, бабушка!
Послышался шорох – то Пузырьков отползал подальше, чтоб Серый не мог и его достать ногой. Его обычно добродушное лицо выражало страх и ненависть. Куликов некоторое время светил ему в глаза фонариком, а затем с криком «Товарищ лейтенант! Здесь они! Попались, голубчики!» выбежал наверх.
Адамов тут же начал звонить по мобильному телефону, а Гатауллин просто кружил назойливым насекомым и всё гудел баритоном:
- Не, ну чё, точно они там? Во уроды!
Вскоре прибыло подкрепление во главе с командиром корабля.
- Молодец, Куликов, отличился, благодарю за службу, – тут же хлопнул Серого по плечу Орлов.
На катер поднялись матросы и без церемоний выволокли Пузырькова и Стасевича на свет. Когда их вели мимо Куликова, оба, как по команде, уставились ему в глаза. От этих взглядов Серому сделалось нехорошо и тоскливо, на мгновение даже показалось, что он совершил нечто дурное, в чём-то виноват. Но это – лишь на мгновение: беглецов быстренько утащили прочь и препроводили на родной и любимый корабль с прекрасным именем «Заря» и бортовым номером 709.
|
|