ЖАЛОБА ТУРКА
или
мой литературный генезис.
"Аллах, что делать - все мы человеки!"
Лермонтов, "Жалоба турка".
Так повелось в миру с древнейших лет:
поэта в путь напутствует поэт,
зелёному юнцу известный миру
Певец вручает гусли, (или лиру?),
чтоб та запела в молодых руках
на новый лад о новых временах.
А у меня напутствующих нет.
Мне говорят: - Ты турок, не поэт!
А мне Парнас милей блаженной Мекки!
(Аллах, что делать - все мы человеки.)
На ниве знаний я ли не трудился?
Но трутнями объявлен вне традиций.
Я речь веду о наших конформанах,
что иноверцев числят в графоманах.
Скажите мне, российские расисты,
кто виноват, что вы не голосисты?
Виновен кто, скажите пустомели,
что птахи все на русский лад запели
от Курска и до самых до окраин?..
Платите, коль невольно обокрали!
Лепили по подобию - и влипли:
придётся потесниться на Олимпе.
Отбросим скромность, сдельщики халтуры:
я чистокровный лирик!.. хоть и турок.
Не лезь со словарём, редактор ушлый:
кто росс из нас - пускай рассудит Пушкин!..
Простите за бестактности, дуэньи!
Мы ныне все заложники дуэли:
скрестили перья Азия с Европой -
остаться равнодушным и не пробуй!
В эпоху сотрясения основ,
поэт - и тот не выбирает слов.
В журналы загляните и газеты -
ручаюсь, что не встретите газели,
романса иль любовного сонета.
Но не спешите обвинять поэта
в предательстве: когда вокруг задиры,
он вынужден острить клинок сатиры.
Но схватка для него не самоцель -
он борется за право на газель!
Терпение, миледи и ханумы,
пора придёт - и он настроит струны,
от бранной пыли отряхнёт сандалии,
хлебнёт для вдохновенья цинандали
и, предвкушая восхищенье дев,
затянет опьяняющий напев!..
Но - что это? Сквозь пелену нирваны,
я слышу, как заблеяли бараны.
Желает знать очкастая овца
ни папу, так хоть крестного отца.
Я вынужден на грубое признанье:
обряд прошёл, но только... обрезания.
Мой крестный путь похож на эстафету.
Я покланялся Пушкину и Фету.
Во мне будили мыслей вихрь летучий
два великана: Лермонтов и Тютчев.
У Блока я потом учился пенью,
за Бальмонтом слонялся бледной тенью,
с Цветаевой завёл заочно шашни,
с В. Ивановым бражничал на Башне,
по лестницам носился Командора,
вынюхивая рифмы, вроде вора,
постригся на служенье Пастернаку,
с Есениным в кабак ходил на драку…
Что я скажу про Осипа и Анну?
Любить готов, но книжек не достану.
И с Беллой, вот уж сколько лет подряд,
романа нет - журнальный вариант.
Потом вошли, как в хоре подголоски,
в судьбу мою Асеев, Заболоцкий,
Сельвинский, Брюсов... Чтобы не вилять:
Твардовский на меня не повлиял!
Кто мне ещё внушает уваженье?
Багрицкий, Галич, Бродский, Евтушенко...
Из тех, кого ещё читал по блату,
упомяну Глазкова и Булата.
Была пора, я полон был доверья
и восхищался "Стрелами" Андрея.
А ныне Тиль придворный острослов:
не тетива - резинка от трусов.
Но больше всех, ни потому что в моде,
я подражал покойному Володе.
Земную жизнь пройдя до половины,
я раскусил вас, злобные заилы!
Вы там, в своём Писательском Союзе,
все в сговоре, а вовсе не в союзе.
Литературу создавали деды,
а внуки их живут на дивиденды.
Их сотни притязают на родство,
чьё "творчество" - скорее - воровство.
Отгрохали себе Центральный Дом,
наследников сослали за кордон,
гужуют на проценты с капитала...
Вот только Премий Нобелевских мало.
Зато в порядке чистота рядов:
Петров - нечётный, чётный - Иванов.
Не инородцев нет, не иноверцев,
а если кто не русский так советский.
Но ныне мой почтенный визави
создатель "Пятерицы" Низами.
Не член Союза, но, по крайней мере,
по крови предок и собрат по вере.
Он не из тех, кто, в качестве довеска,
попал в заветный календарь ЮНЕСКО.
Он там воссел, в преддверии юбилея,
средь Гениев, чалмой своей белея,
как равный лучшим, а не гость почётный -
и вечность зрит, перебирая чётки!..
Будь прокляты, все маски и котурны!
И гений - раб вертлявой конъюнктуры,
пока еще ни то чтобы не признан,
но даже тонкой книжечкой не издан.
Когда ж и с этим тоже встанут в позу, -
Аллах свидетель! - перейду на прозу!
Чем жизнь моя не драма, не роман?..
К услугам,честь имею -
граф Оман.
1989
|
|