АДАПТАЦИЯ
* * *
Рамат-Ган…
В переводе это – Высокий сад…
Перевод с иврита – на русский…
Кстати, там, в Рамат-Гане, были сады – и высокие, на каких то скалах и возвышенностях…
В садах росли трехметровые кактусы, разные незнакомые кусты и – алоэ… То самое алоэ, которое так часто можно было увидеть на подоконниках. В глиняных горшках, чахоточное с виду и – весьма неказистого роста…
А тут – алоэ просто тянулось к небу. Да еще не как-то – а в разные стороны, как щупальца осьминога…
В один из первых дней моего пребывания в Израиле я случайно порезал себе палец / можно подумать, что кто-то режет себе пальцы намеренно… /
Первый русский магазин открылся – на мое счастье – неподалеку от моего дома и я стал частенько в него захаживать…
Держали его одесситка- еврейка Рая – пышная женщина лет сорока с формами располневшего драгуна и душой, постоянно сомневавшейся в существовании мировой гармони и ее муж Вова, тоже того же возраста, но мускулистый и пронырливый украинец… Хотя вот – слова «украинец» по отношению к себе он не любил, предпочитая представляться как « одесский хохол с еврейскими задатками»…
Раина душа постоянно пребывала в сомнении и недовольстве…
- Здравствуйте, Рая… - говорил я, открывая дверь и заходя в тесную лаву, где был прилавок, на котором стояли русские весы – те еже, со стрелками и наборами гирек…
- Какое уж теперь мое здоровье? Побери меня совсем Барух Ашем…
Я не был знатоком иврита – но даже я знал, что Барух – это Борис, Ашем – имя Бога, вместе они – обозначают некое тайное имя Бори-Бога, и побрать он никого не может, поскольку является началом какой-то молитвы: то есть, по-нашему, в чистом виде болтологией и трепотней…
- Ну, а торговля как? – спрашивал почтительно, хотя и без интереса, я…
Верно, общение в магазине, да еще и в русском – это было для меня ново и потому казалось подарком, а не – скучной обязанностью…
Я сразу вспоминал о магазинах в Москве, где зубастые продавщицы рычали на меня по поводу и без, а уж если и не матерились – значит, просто попали в торговлю по случайности, ибо кровями происходили из аристократок, сгнивших некогда в лагерях…
На иврите я тоже говорить не умел – так что, в ихних супермаркетах вид имел деловитый и настороженный, а если уж честно – выглядел просто нахохленным воробьем, который нашел гору проса и смотрит на всех окружающих, как на смертельных врагов, хотя те ему ничего злого и не желают…
Зато вот в русском магазине…
Ну, тут слово можно на родном языке сказать, и ответ выслушать… Да и не просто выслушать – а понять ответ, хотя часто и понимать в том ответе – нечего…
- Так, как торговля? – повторял я.
- А… - разводила руками Рая. – Я ж хотела в Канаду ехать, к родне – а все Вовка, жид пархатый: «На Родину хочу! Историческую! « И – чего? Хлебаю я теперь его родину, как с ложки перловую кашу! Какая тут торговля? Убыток один! Вот когда я работала в Одеспищторге… Так там можно было воровать… А тут – у кого можно воровать, если магазин наш? ТО есть – у самих себя воровать? Так мы и так сидим без денег, и воровать – нечего…
Позади прилавка лестница стояла – такая вот, стремянка, деревянная…
И по ней – рискуя сломать голову – стремительно спускался Вова из дырки, ведущей во второй этаж: он там фасовкой товара занимался….
- Ты ее не слушай… - говорил он мне, соскакивая на пол. – Рая – это букет, и женщина она томная и в чувствах понимает – но не понимает, что были мы в той Канаде… В Квебеке… Как туристы… И там – знаешь чего? Дом – пивная, дом – пивная…
- ТО есть, пивная через дом?
- Да… - трясся от справедливого гнева Володя. – Алкаши… Никто работать не хочет – но все по французскому гундосят… Главное, вышел из пивной, ноги не несут – а туда же, гундосит – и по-французскому… Ну, с такими людьми разве можно жить?
В пивную он пошел, нажрался – а потом головой в сугроб…
- Вов, мы там летом были… - говорила Рая, поправляя на себе огромную, но не слишком опрятную грудь. – Ты где там сугробы-то увидел?
- Мне рассказывали… - жестом римского патриция отсекал ее вопрос Вова. – И вообще – не говори мне о канадской родне – а то я сразу вспомню твою родню американскую…
* * *
… Ну, тут – чего?
Тут и так все знали про Раину американскую родню – все русскоязычные газеты только о ней и писали последний год…
Мафия русская в Н-Йорке, которая бензин с водой продавала и миллионы зарабатывала…
А кто главарь мафии? Раин племянник – и, к тому же, Вовин крестник: тогда мода на христианство пошла. В Одессе, а племянник был – маленький, а Вова – единственный крещенный в семье…
- Привет, Леха! – вспоминал о правилах приличия Вова. – Ты пельменей не хочешь у нас купить?
- В пачках?
- Да, ты что – не обижай… Тут новенькие приехали, из Сибири – у них семейный досуг – лепить пельмени и водку пить…
- Это как?
- Ну, как пить водку – ты и сам знаешь, а вот у них там, в Сибири, можно пить водку только тогда, когда ты пельмени лепишь…
- Почему?
- Ну, ты ж журналист - а не поймешь? Руки им надо чем-то занять… А то ведь выпьют водки, руки занять нечем – и начинают махать кулаками… До убийств доходит… А тут – выпили, пельмени начали лепить, да все быстрее и быстрее – и как-то о драках забывают и сидят себе смирно, пока не упадут… А ты чего думал? Пельмени Сибирь спасли от самоуничтожения! Да… А еще ты – и журналист, все тебе рассказывать о жизни надо…
- Ну, я пельменей тогда куплю… - соглашался я. – Если не очень дорого…
Раньше – я покупал в русском магазине немецкую свиную колбасу, чешские сосиски, венгерское сало…
То есть, русского в ассортименте, кроме сибирских пельменей, вылепленных новоприбывшими умельцами – ничего и не было… Ну, Шампанское было – но итальянское, соленые огурцы – все из той же неметчины…
- Айда ко мне наверх! – приглашал меня Вова уже после того, как я набирал огромный пакет, расплачивался и собирался уходить…
- Да, мне работать надо… - пытался отговориться я.
- А мне – не надо? – удивлялся Вова. – Но мы ж с тобой не о работе – мы ж с тобой о человеческом?
И я – лез по этой шаткой лестнице стремянке, закрывая глаза и падая сердцем на каждой ступеньке, а потом – задохнувшись ужасом преодоленной высоты – вползал животом на нечистый пол, будто змея, залезая в бутылку корейской водки…
Вове очень льстило – что вот я, почти что знаменитость, и по ТВ меня показывают, и печатают на первых страницах разных газет – а вот я и выпить с ним могу, и вообще – приятный парень, который больше сомневается, чем глаголет некие тупые истины, которые никому не нужны…
Мы садились за шаткий деревянный стол, Вова доставал бутылку коньяка – водку он не любил – и мы начинали вместе с ним что-то фасовать: то есть, укладывать в пакетики для последующего взвешивания на весах с гирями с последующим проставлением цен…
Надо сказать, что я – уже как клиент – тут же начинал понимать, что в магазине у Вовы с Раей – ну, что касается фасованных деликатесов – лучше ничего не покупать: на столе царила такая антисанитария, что будь я тараканом – остался бы на том столе навсегда…
Но и другое я понимал: судьба дает мне опыт, которого я никогда и ни за какие деньги не куплю, а потому – плевать на антисанитарию, фасовку и прочую ерунду: надо просто слушать – и иногда спрашивать…
Надо иногда и покупать это все, совершенно антисанитарное?
Конечно, надо…
* * *
- Вот, израильтоны… - начинал Вова. – Мы им кто? Мы им – никто, и звать – никак… А того они не понимают, что за нами – культура, а за ними – Бен-Гурион с этой… Кларой Цеткин…
- Не… С этой… - щелкал я пальцами. – Ну… Меир ее была фамилия… Точно. А имя – Голда… Голда Меир!
- Все равно… - тут парировал Вова. – Но все равно у них тут культуры – нет, а мы ее – привезли!
… Я смотрел на Вову и думал, что если он привез свою культуру с собой – то она выражалась только в денежных знаках зеленовато-серого цвета и называлась долларом…
- Мы им… - грустил Володя от каждой новой выпитой рюмки все больше и безысходней… - Мы им этого… Гоголя привезли… И … Достоевского тоже… У них до нас такое было?
- Было… - поспешил опровергнуть его я. – У них было, хотя и в переводах на иврит…
- Вот… - трагически соглашался Вова. – Переводы на иврит… А ты вот читать – по-ихнему умеешь?
- Нет…
- Так и они тоже не умеют! Да! Мне один парень говорил – а он на рынке работает, гранатами торгует – что евреи только делают вид, что умеют читать – а так вот, не читают, а молятся про себя…
- А парень это откуда знает?
- Так, по себе… Он же здесь родился, и дедушка его здесь родился… Вот… А читать он не умеет – только молится… Правда, молится в свободное от работы время – когда гранаты на рынке не продает…
* * *
Жара – это не вафельное полотенце, которое, сдобренное кипятком, кладут на лицо после бритья…
Жара – это постоянное ощущение свечи, которая оплывает не от пламени, а от безысходности…
Жара – это когда крик каждого мальчишки под окнами раскалывает тебе голову – примерно так же, как стальные щипцы грецкий орех…
Жара… Это – тело, уже не способное на пот и мозг, уже не способный на размышления…
Спустившись по лестнице, в душной эйфории я, прихватив с собой пакеты со снедью, тащился по солнцепеку домой…
За те 5 минут, которые я доходил до дома, пельмени уже можно было выбрасывать, как слипшиеся в один пельмень, а селедку – просто не есть уже, а выпивать как рыбий жир по каплям, выплевывая шкуру, кости и плавники с хвостом…
Солнце если и не убивало – то вмешивалось в каждую мелочь моего бытия, в каждую извилину моего мозга…
Глаза вскипали под бровями – как бульон, в который бросили перепелиные яйца, и ноги уже сами несли меня домой – туда, где было относительно прохладно: то есть, как в духовке, в которой открыли дверцу, однако противня из нее так и не вытащили…
Я приходил домой, видел свою жену – только недавно вернувшуюся из Ульпана – то есть, школы по изучению иврита…
Жена сидела с какими-то учебниками, книжками, текстами…
- Плюнь… - говорил ей я, швыряя кульки себе под ноги. - Я только что узнал, что все это – ни к чему…
- Что именно? – поднимала она на меня глаза.
- Чтения ты не освоишь… - горько заявлял я и падал на первый подвернувшийся под ноги стул… - На иврите никто не читает… И читать на нем никто не умеет…
- Как это так? – не хотела верить жена… - Но нас же учат читать и писать на иврите?
- И что же? Нас учили, что будет коммунизм – тебе это очень сильно помогло жить при коммунизме?
* * *
- Сын придумал – и теперь делает большой бизнес… - хвастался мне Вова, когда в очередной раз мы сидели с ним у него там, наверху, что-то фасовали и что-то пили…
- Да? А что за бизнес?
- Ну, он ходил в супермаркет постоянно – то за водкой, то за пивом… Главное, я ему говорю? – Зачем ты там покупаешь? Ты у меня покупай – я ж тебе отец. А он мне: - Так в супере дешевле, папа…
- Верно… - неловко как-то подтвердил я. – Спиртное там сильно дешевле…
- Так я не спорю! – захрипел Вова – и я испугался, что он сейчас порвет на себе майку с фирменной надписью его магазина: « Народ – был. Народ – есть. Народ – будет есть!»…
- Я не спорю. Просто я ж ему – отец?
- Отец…
- Вот… А супермаркет ему кто?
- Никто… Ну, супермаркет…
- Вот… - окончательно огорчался Вова. – Супермаркет тебе бы вот – отца заменил?
- Нет… - честно отвечал я. – Мы не инкубаторские…
- Видишь… - тихо радовался Вова. – Вот, ты хоть и с образованием – но понимаешь, а мой сын – хоть тоже с образованием – нет…
… Видя в Володе в данные минуты склонность к ипохондрии – я пытался его не успокоить, но – просто сменить тему разговора…
- Так что у сына с бизнесом, ты так и не рассказал.
- Ну, ходил он в свой супермаркет за пивом и водкой – и все ему нравилось – но кроме тележек: те такие кренделя колесами выписывают, что – сам знаешь – то наедешь на кого, то вообще ее на руках несешь, хотя и тяжело очень… И не от любви несешь, кстати – от безысходности…
Ну, тут сын покумекал недели две – и предложил своему супермаркету чинить его тележки… То есть – он ХАИ закончил, авиационный инженер, для него шасси – как для нас с тобой уже выпитая бутылка коньяка без лимона… Короче, нашел он способ ремонтировать тележки быстро, не очень дорого и качественно… Теперь – он только руководит: нанял народ, сам уже не работает – только руководит… И заказов у него… Заказов… Тьфу-тьфу-тьфу…
Володя тщательно сплюнул через левое плечо, слюна попала на очередные заготовки пельменей, готовых к расфасовке и, пошипев на них минуты с полторы, испарилась легким дымком – ну, как каплей воды со сковородки…
- Лехаим! – сказал он и поднял стакан.
- Лехаим! – ответил я, не слишком зная значение этого слова – но сильно о нем догадываясь. – Твое здоровье, Вова!
* * *
У Раи была очень жирная спина – ну, как подушка, привязанная к позвоночнику.
Это я замечал уже не раз – а тут как-то настолько в глаза бросилось, что даже захотелось спросить – может, у нее спина что-то вроде бронежилета?
Ну, и грудь – тоже вроде бронежилета?
Да… Спросить захотелось – однако, я не спросил, а просопел, слезая с лестницы:
- Обживается народ…
- Это ты про что? – удивилась Рая.
- Ну, про вашего сына… Какой молодец? А? Сам себе работу нашел…
… Я думал, что гордая мать прослезиться и подарит мне за подобные речи банку икры – хотя бы, кабачковой…
Но - нет, она даже как-то странно скривилась, эта Рая.
- А мы тебе что? Не сами себе работу нашли? Подумаешь, сын? А мы - тебе – хуже?
... А ведь Рая была права – и я это сразу понял… Ну, да – они с Вовой сами работу себе придумали – в виде довольно рискованного предприятия – такого, каковым и являлось открытие русского магазина в Израиле…
* * *
Работал я журналистом в русскоязычной газете, и как-то так само собой получилось – наверное, в силу склочности моего характера – что стал я заниматься написанием статей на всякие склочные и даже весьма скандальные темы…
На моих глазах происходило великое переселение народов, и я ощущал себя как некто, кто не просто живет, плывя по волнам истории – а тот, кто проваливается в пропасть между волнами – ну, в тут пропасть, которая появилась в море, когда его надвое Моисей разделили посохом…
Я постоянно встречался с разными людьми и не только не уклонялся от встреч – но даже в газете дал свой домашний телефон – чтобы звонили мне по прямой линии…
Мне и звонили – с утра до вечера и с вечера до утра – и за несколько месяцев я узнал столько подлого, грязного и нечеловеческого об этой жизни, сколько не знали все русские и зарубежные писатели-классики вместе взятые, если судить по патриархально-сусальным сюжетам их книг…
Макбет стал казаться мне каким-то рождественским ангелочком с елки, Раскольников – скучным бизнесменом с рентабельным бизнесом под девизом «Пять старушек – уже рубль»…
В самом центре Рамат-Гана была двенадцатиэтажка – что для местной весьма трущебистой архитектурной манеры являлась высшей роскошью – и рядом с ней небольшой скверик, достаточно дремуче заросший экзотическими кустами сразу же за спинками лавок…
Об этом скверике только глухой или не знающий по-русски не знал, что именно там можно получить половое удовольствие за весьма умеренные деньги…
Ну, да… Мало того, что цены были штрейкбрехерские и сбивали принятые - примерно 10 к 1… То есть – израильские проститутки брали от 50 шекелей и выше/, по тогдашнему курсу – около 40 долларов за галантную встречу минут на 10… Зато вот русские – и даже не проститутки, а дилетантки – брали шекелей 5… Наверное, именно потому, что они и были дилетантками… Потом, с ростом профессионализма – они исчезали из скверика, так же как и из самого Рамат-Гана: они переселялись – кто ближе к еврейским поселениям, кто – к арабским территориям: и там и там – клиентуры много, а уж на светлокожих женщин такой дефицит – что и уродину красавицей нарекут…
Скверик я знал, конечно – но не как клиент юных див за копейки, а как владелец собаки Моки – английской коккер-спаниельши, которая была ужасной красавицей и дурой, а потому и любила таскать меня в различные злачные места…
* * *
Сказать, что к тому времени я был уж очень сантиментален?
Ну, соврать можно – только зачем?
Это теперь вот, с возрастом – я становлюсь еще более ранимым, чем в свои 5 лет, когда ощущал каждую несправедливость мира не просто кожей – а тем живым мясом, которое под ней находится…
А тогда я был еще таким вот, якобы реалистом, который каждый раз напрягает бицепсы, когда слышит о чем-то печальном – вроде того, какое ж мне дело до чужих страданий, если я весь состою не из сострадания, а из бицепсов?
… Как-то Мокка побежала к девочке лет 17 – такой вот, провинциальной еврейской девочке, которую учили играть на скрипке с 5 лет, на фортепиано – с 7, и это при том, что требовали хороших оценок по математике и домоводству, объясняя, что ей – в жизни рассчитывать, кроме как на себя, некого… То есть, родня постарается помочь, конечно – но вот толку-то, толку-то, что от той родни? Больше нагадит, чем поддержит…
Итак, Мокка подбежала к девочке, стала с ней заигрывать – а та и разомлела, обрадовалась, за ушами Мокку чешет, брюхо щекочет – ну, одно ж слово, девочка…
Собственно, никаких профессиональных интересов у меня в этом скверике не было… Остальных – тем более.
Но как-то так получилось – я ж хозяин Мокки, как-никак, а девочка – еще с воспитанием не рассталась…
- Ничего, - спрашивает, - Что я с вашей собакой играю?
Я подумал и ответил:
- Конечно, ничего… Сам-то я с ней не играю – она такая тварь, что мясо таскает со стола и вообще не поддается воспитанию. Так что – играй с ней на здоровье…
- Спасибо … - сказала девочка…
Она еще минут пять почесала Мокку и погладила по всем местам – а потом вздохнула и сказала:
- Работать пора…
- А.. – оживился я. – Ты уже работаешь? Где? В кафешке? Или так – в ларьке орехи продаешь с прочими напитками?
Девочка как-то засмущалась – но ничего не ответила.
Смущение ее я заметил.
- Это ты брось… - сказал я. – Знаешь, в новой стране нужно отречься от прежних представлений о престижности… Ну, это там была престижность – поскольку ничего иного не было, а тут – нужны деньги, которых вокруг полно… Тут – деньги престижны, а не разговоры о престижности…
Девочка странно на меня посмотрела и сказала – с явным осуждением :
- Вы, прям, как моя мама говорите…
* * *
У меня всегда была аллергия на подобные фразы – а потому я тут же, как Галилей от своих передовых идей, отрекся от только что сказанного…
- Ну, я не знаю, что там твоя мама говорит – но если я чего и сказал, то только как вольное рассуждение на весьма неопределенную тему… Гипотетически я рассуждал, да. А совсем – не как твоя мама…
- Мама у меня учительница русского языка и литературы… - вдруг сказала девочка. – И еще – Заслуженный учитель Молдавской ССР. А папа – инженер…
- А ты не комплексуй… Я вот тоже – из бедной семьи, зато – всего добился сам и получаю теперь столько за месяц, сколько мои родители вместе за 2 года не зарабатывали. У тебя еще – все впереди…
- Я не о том… - горько сказала девочка. – А только я все думаю: « Ну, как же это так можно, чтобы своих детей продавать?»
- А у вас там много детей в семье, да? – заторопился я по своей журналисткой привычке. – Было много? И скольких уже продали?
- Одна я в семье… Одна… Так что – и продали только одну меня…
* * *
Дома я давно уже включал автоответчик и не подходил к телефону вообще: а вот по ночам слушал сообщения… Они захлебывались словами. Горестями. Они кричали, умоляли, требовали, предупреждали о моей личной ответственности за несовершенство мира и за то самоубийство, которое мой абонент совершит не позднее, чем завтрашним утром…
Но все это были – голоса без лиц, а тут – живая девочка…
Голоса без лиц не ранят сердца, а девочки с лицами – трогают…
Дело тут не в девочках – а в лицах…
И я начал не просто слушать историю этой девочки, рассказанную ею спокойно, почти без эмоций – правда, с некоторым удивлением и непониманием того, что же такое произошло в Израиле с ее собственной семьей…
А произошло – следующее.
Жила себе семья в Молдавии – все чин чином, все как у людей… Ну, квартирка хоть и маленькая – зато стенка большая и стены в коврах, хоть машина и «Запорожец» - мыльница, зато – машина, все же, а не самокат…
Но даже не благосостояние главное – а социальный статус родителей: мама, как я уже знал – была Заслуженной учительницей Молдавии, а папа – хоть и не заслуженным, но всеми уважаемым инженером на каком-то заводе…
Дочку воспитывали строго: в 21 вечера – дома, не позже – да и то – не каждый вечер, потому что нечего шляться по подружкам – уроки надо делать. Сделала? Ну, так еще раз все хорошенько проверь и новый материал выучи…
Вообще, жизнь девочки в те временная состояла из учебы и запретов: учеба – разрешалась и поощрялась, а вот почти на всю остальную жизнь были запреты – даже на пустяки.
А уж чтобы с мальчиками встречаться – так ни-ни…
Ну, а потом пошли по Молдавии слухи о надвигающихся еврейских погромах – и живы еще были те, кто на своей коже и на трупах своих близких знал о погромах конца 40-х годов… Молдавия – впрочем, как и весь СССР – была таким местом, в котором отчего-то верилось в возможность погромов: ну, да, отчего-то… Или, все же, оттого именно, что погром в Росси всегда витал в воздухе: что – по поводу дела врачей-убийц, что – по призыву попа Гапона, что – от Петлюры, что – от Конармии…
И время какое-то неспокойное, неуверенное было – Перестройка, когда – наученный уже горьким опытом НЭПа народ сомневался в искренности властей – и во всем, даже в послаблениях и нарождающейся тени свободы слова – видел козни и интриги, а точнее даже – просто провокацию, которая поможет составить расстрельные списки на всех крикунов, рассуждающих о свободе, равенстве, братстве и некоторых ошибках в курсе непререкаемой прежде КПСС…
* * *
В Израиле репатриантов конца 80-х назвали «Колбасной алией»…
Ну, чего-чего, а здоровые традиции по окрещиванию различных людских потоков в Израиле уже были: когда после второй мировой войны приезжали в Израиль после концлагерей европейские евреи – те самые, остатки от Холокосты – их довольно быстро местные сердобольцы обозвали «Обмылками»… А и то верно – обмылки: из остальных их миллионов собратьев мыло сварили, а из этих – не успели, только довели до дистрофии последней степени.
Само название «Колбасная алия» намекало на меркантильность и духовную приземленность вновь приезжающих…
Пожалуй, полно было и таких – но все же, я бы нашел название более точное: «Беглецы от тени с Севера»…
Знаю, что подобное определение требует расшифровки – а потому сразу объясняю: незадолго до отъезда я прочитал модную тогда книгу Толкиена «Властелин колец»…
Я и до этого уже подумывал о том, что жизнь на земле происходит в нескольких параллельных пространствах, а потому и с полной открытостью, доходящей до восторга, принял основные идеи книги… Но главное, что меня волновало – наверное, как рабыню в сладком предвкушении хозяйского кнута – так это фраза «Тьма, идущая с Севера»…
Непонятно было, где ж этот север находится – географических ориентиров в нем не было, и на компасе не был он обозначен – но этот Север был неким центром мирового зла, сквозняком сталинской эпохи, который рисковал затопить собой эпоху горбачевскую…
Тьма идущая с Севера…
Предчувствия – это одно, а визуальность и тьмы, и Севера – совсем иное.
По ТВ в программе «Время» объявили, что авиакомпания «Малев» отменила свои рейсы в Израиль…
Моя жена последние месяца два ездила отмечаться в московское представительство «Малева» - как обычно в те времена, ничего нельзя было купить без очереди. Даже – билеты на самолет в никуда с экзотическим названием «Израиль…
Мы – ну, люди моего поколения – привыкли читать между строк и слышать между слов…
Из программы «Время» я мгновенно понял, что мышеловка – захлопывается в тот самый момент, когда она не прищемит хвост – и Бог с ним вовсе, с хвостом, им бы можно было пожертвовать – а уж когда ударит - то по живому телу, да так – что перерубит, пожалуй, пополам, хрустя позвоночником…
За окнами чернел вечер, было промозгло и холодно – как и всегда в январе…
Мы переглянулись с женой и бросились в прихожую, где висели наши куртки…
Уже через 30 минут мы выбежали из метро «Площадь Свердлова» / тогда такая была – а теперь уже и нет, скорей всего/ и помчались к Неглинной улице, где находились международные железнодорожные билетные кассы…
И вот тогда, именно в тот момент я услышал в себе глухой, безразличный и тяжкий, как удар молота по наковальне, голос:
- Тьма, идущая с Севера…
На улицах было пусто, освещения почти не было – так, редкие окна, всхлипывающие голубыми судорогами телевизионных экранов и стук мороженых куриц висящих в целлофановых пакетах за окнами… Курицы стукались друг о дружку, о стены, о цинковые подоконники – и становилось ясно, что если кого и настигает тьма с Севера в первую очередь – так это куриц, купленных про запас, и куски мяса, и все плотское – предназначенное для поедания… А уж потом эта сама Тьма берется за людей – и не просто пожирает их, выплевывая кости, а – поглощает до конца, до последней косточки и мятущейся мысли…
Сами кассы были закрыты – ну, что и понятно, но перед входом организовалась какая-то хаотичная очередь, все были возбуждены и жестикулировали так, будто от лишнего жеста каждому обязательно достанется по лишнему билету…
Быстро выяснилось, что собрался народ тут ушлый и не верящий никому… Ну, не верящий никому и ничему, кроме программы «Время» - ведь все они, как и мы с женой, примчались в кассы сразу после сообщения о «Малеве»…
Были евреи и не очень евреи, и совсем не евреи – уезжающие в Израиль.
Были греки – из Крыма и Казахстана – которым так опротивели эти негостеприимные земли, что они были даже готовы вспомнить об Элладе, о которой они знали, что она цвела в Античности, а потом медленно и долго загнивала при капитализме…
А еще были этнические немцы, которые спешили уехать в Германию: они говорили шепотом, особо себя ничем не выдавали, но иногда у них вырывалось хором:
«Дойчен, дойчен, юбер аллес… «
И было ясно – что как только они до Германии доберутся, тут же хором и запоют совсем иную песенку – времен второй мировой войны:
«Унзерен сольдатен унд унзерен официрен… «
И – что интересно – я как-то сразу понял, что голос, говоривший мне о Тьме, идущей с Севера – был не моим внутренним голосом, а эхом от громкоговорителя, установленного где-то в районе Красной площади.
Как я это понял?
Просто посмотрел на эту очередь и увидел, как над ней столбом стояла та самая страшная, опустошительная тьма…
* * *
Но как-то меня унесло в воспоминания – и о Девочкиной истории я на несколько минут забыл, хотя и она, и ее история – все это для меня тоже только воспоминания, которые некогда тронули душу, а потом – просто испарились, как капли чистого спирта, смочившие салфетку на столе…
Итак, родители девочки приняли решение – бежать из Молдавии.
А куда бежать? Естественно, в Израиль… Ну, в США – лучше, слов нет – только туда вот евреев перестали пусть в те времена – соглашение было между Израилем и Америкой, которое можно передать диалогом:
- Не бери. Не бери народ мой / Израиль/
- А в чем проблема? Нас тут – много – китайцы, негры, малайцы и прочий народ, так что, твой народ – не помешает… Ну, он нам – до кучи…/ США/
- А мне где удобрения брать? Где брать пушечное мясо? Мне тела нужны и руки, чтобы передергивали затворы карабинов… / Израиль/.
- А, ну если карабины… Это – мы понимаем… То есть – транседентальность и прочую ерунду – мы не понимаем, а то что до карабинов – это наше, посконное. Ладно.. Не будем больше пускать евреев к себе – пусть едут к вам и передергивают карабины…
Так вот семья девочки поехала не в США, а в Израиль – впрочем, как и я, и моя семья туда поехали… Нам тогда было главное – из мышеловки убежать и до Тьмы Севера не дотронуться, а все остальное – так, второстепенное уже… « Снявши голову по волосам не плачут»…
* * *
Папа девочки не устроился инженером на завод… И не на завод – тоже… Он вообще – никуда не устроился…
Всю жизнь прожив евреем в своей Молдавии – в Израиле он оказался русским, и это его не столько даже смутило – русофобом он не был никогда – а как-то на первых порах озадачило…
Ну, а потом, он как-то вошел в роль – и не просто русского, а – безработного русского на чужой земле… И – запил… Но не тоскливо и покорно. А даже с гордостью и куражем – типа, я русский? Хорошо! Я теперь буду пить – знай наших!
Ну, а мать тоже работы не нашла по специальности – и пошла в уборщицы по чужим людям…
Это говорится так – по чужим людям…
А если убирают у своих людей – это что тогда? Долг святой дружбы на ниве уборки?
Папа – пил, мама – где-то и у кого-то убирала…
Если раньше папа и имел какое-то право голоса – то тут, в Израиле, он его потерял окончательно и бесповоротно…
Он стал младенцем, который спит от биброна до биброна, ни во что не вмешивается, а если и кричит – то лишь потому, что у него мокрые подгузники: от излишеств водки бывает и такое…
И вот как-то мама вызвала дочку на кухню и сказала жестко, как бывший завуч, наставляющий ученика на путь истинный:
- - С завтрашнего дня будешь приносить вечером 10 шекелей…
- Откуда я их возьму? – растерялась дочка.
- Откуда хочешь. Но без них можешь домой не приходить…
- Но я ж в школе… И вообще – кто ж меня на уборку наймет?
- Ты девушка молодая, в теле… - рассудительно сказала мать. – Была б я помоложе – я б и 100 шекелей за день зарабатывала. А тебе всего-то и нужно – 10…
* * *
Собственно, мне приходилось читать рассказ И. Бунина «Три рубля»…
ТО есть – цены на девственность я знал из русской классики – правда, без реального перевода их в доллары и шекели…
Моя собеседница потеряла девственность в парке за 2, 5 доллара – ну, можно считать, почти что за 3 рубля…
2, 5 доллара – по тем временам – 5 шекелей…
10 шекелей – это два клиента, да в скверике…
Ну, скверик – грязное дело, конечно – зато на свежем воздухе…
А клиентов было много в очереди – просто русским евреям израильские проститутки не давали… Они их боялись, как огня – все ж, через одного. необрезанные…
А необрезанные для них были – как марсиане или от рождения одноногие…
Ну, ясное – как же спать с марсианами. Если они еще к тому же – с рождения – одноноги?
От них же пахнет Тьмой, идущей с Севера…
* * *
Все это было очень давно..
А как говорят неудачливые юмористы?
«Давно – значит, неправда… «
Ну, может и неправда все, что я рассказал – и про девочку, и про ее маму, и про 10 шекелей, и про себя, и про Израиль…
Только вот – зачем бы я начал записывать за собой вранье?
Ну, и вообще – зачем мне нужно было бы врать? Чтобы заслужить чьи-то симпатии?
Мне важнее не чужие симпатии, а свои – а вот с годами их все меньше и меньше…
На деле, вся эта история – исключительно правдива.
Хотя я бы предпочел, что бы именно она и была выдумана…
Мне было бы так комфортней, легче, проще..
Но…
Легче и проще, наверное – это и вовсе не рождаться…
А уж если сделал подобную глупость – давай, тяни свою лямку…
Или – как теперь стало модно говорить – адаптируйся…
Дек. 05
|
|