Я брёл тропой своей привычной
И знаки жизни обонял:
Следы звериные и птичьи:
Тут лось отметил свой привал,
Тут сойки утром пировали,
А здесь резвилось воронье.
И все следы вокруг дышали
Единым выкриком: Мое!
Моя нора! Мой гриб! Мой листик!
Я первый! Я здесь раньше всех!
Моя поляна с земляникой!
Моя ромашка! Мой орех!
Повсюду слышалась тревога,
Боязнь всё разом потерять.
Копытом, зубом, клювом, рогом,
Рычаньем злым и взглядом строгим
Свои обжитые чертоги
Готов был каждый защищать.
Я брёл в предутреннем тумане
Сквозь шелест ветреной листвы.
Лишь Мир собой быть может занят -
Никто его не бьет, не ранит,
Его не жаждет головы.
Он сам собой всегда доволен,
Не знает страха, злобы, боли.
А мы, пропитаны тоской, -
И травоядные, и хищные -
Всё бережем его покой,
Борясь за всяческую пищу.
Тут ветер до меня донес
Опасный запах человека.
Где человек - там верный пёс.
Что им здесь надо? - вот вопрос, -
Наполнят лес огнем и смехом.
Но псов здесь нет. Ни одного.
Подкрасться, может быть, поближе?
А если жахнут из стволов?
Стволы-то вот - я все их вижу.
Но как же, все-таки, смелы.
До безрассудности беспечны!
Да-а-а, звери так бы не смогли
В покое этаком растечься.
Ужели страх им не знаком?
А, вдруг, - доверие к Природе?
Они ей верят и тайком
По лесу нашему не ходят?
А, может, попросту, глупы -
И знать не знают, что грозит им?
И поперек моей тропы
Лежат вповалку - паразиты?
Которые приходят в лес,
Чтоб прихватить, урвать, ужраться,
И гору пуза до небес
Воздвигнуть гимном святотатству.
Но вот один открыл глаза.
Так близко я еще не видел
Он что-то хочет мне сказать!
Да, я конечно, в страшном виде.
И горло - вот оно - твое.
И вот живот твой - тоже рядом.
Но не слетится воронье
За получением награды.
Не страх, не злость во мне была,
Но всем нутром своим звериным
Хотел я толику тепла, -
Как Леса сын с их Мира сыном –
По-братски слить и поделить.
Испить из трепетных ладоней
Расплав покоя в жажде жить,
Настойку радости на стоне.
Но не просило крови тело.
В глазах не вспыхнуло огня.
Я уходил. Мне так хотелось,
Чтоб он не выстрелил в меня.
Звенели травы голосисто
Росой по зубчатым листам
Мне вслед, поспешно, грянул выстрел. -
Ну что ж ты, глупый?Топот. Гам.
Стрелки вскочили. Ближе, ближе.
И в лес для храбрости палят.
Я их все чётче, чётче, вижу.
Какая теплая земля.
А кровь из раны все густеет.
И вот уж перестала течь.
Но вновь моё пронзает тело
Ни то жакан, ни то картечь.
И я валюсь на землю снова.
Из перебитого хребта
Торчат осколки. Вместо рёва
Язык свисает изо рта.
На шерсть, измазанную кровью,
Охотно клеится листва,
И упадает в изголовье,
Такая звонкая, трава.
Ну, вот и все. Снимают шкуру.
Жалеют, что в спине дыра.
Они работают культурно -
Меня почти не матерят.
Затем разделывают тушу.
Костер разводят у реки.
И закопать хотят поглубже
Мои ненужные кишки.
Рукой привычной и умелой
Распотрошён коварный зверь:
Что мне всегда казалось телом,
Им - медвежатина теперь.
Они меня на прутья нижут.
В кружок садятся у костра.
Что мне всегда казалось жизнью
Для них - опасная игра.
Для них азарт, мороз по коже:
Чем зверь сильней, тем жарче страсть.
Они свои трофеи множат.
Теперь им стала моя пасть.
Костер горяч - корёжит печень,
Сжимает сердца серый ком.
"Сначала это, а под вечер
Себя побалуем мяском".
Они острят и страх забыли,
А этот, давший первый залп,
Сидит и смотрит, что есть силы,
В мои открытые глаза.
Они жуют меня степенно,
И осторожно, по кускам,
Вползает в их сердца и вены
Моя звериная тоска.
И вот уже не слышно шуток.
И горек вар из чабреца.
Еще чуть-чуть - и станет жутко
Азартным добрым молодцам.
И возопит медвежье сердце,
К просторам леса обратясь,
О душах дерзких иноверцев,
Давно забывших с лесом связь.
И возопит медвежья печень,
И кровь медвежья возопит,
Невыносимо человечье,
Прощая людям тьмы обид.
И вспомнят древние обряды
На берегу лесной реки
Сердца, пропитанные ядом,
До них родившейся, тоски.
Они еще понять не могут,
Но челюстям жевать невмочь.
Я понимаю их тревогу.
Мне так им хочется помочь.
Мне так знакома эта тяжесть
И боль струной звенящих жил
При самом малом шаге. - Как же! -
Я столько лет её носил.
Теперь вот вы. Такая доля.
Её избрали вы себе,
Когда не стали слышать боли
В случайно встреченной судьбе.
Когда, топча в траве букашек,
Вы шли, не ведая о них,
Пренебреженья гордым маршем.
Горел пырей и ландыш ник,
Когда вы брали у Природы,
Забыв с ней древний уговор,
Зверей, растенья, недра, воды,
Для обустройства ваших нор,
Не для прокорма - для обжорства.
И продолжаете грести.
Так что, никак краюхи чёрствой
Теперь нельзя вам обойти.
Они молчат. Им стало тошно.
Хотят сказать - и нету слов.
Они пошли искать источник,
Чтоб смыть с себя медвежью кровь.
Но то не кровь - то ваша совесть. -
Водою совести не смыть.
Теперь томясь и беспокоясь
За всё вокруг - придется жить.
А Мир устроен так нескладно.
А люди жадны и глупы.
Шагают поступью парадной
Вороны, крысы и клопы.
Твоя душа открылась боли.
Ты все вобрал в себя. - Темно.
Но выбирать иную долю
Тебе отныне не дано.
"Так что же делать с этой шкурой?"
"А с мясом - что? А с головой?"
Они глядят в меня понуро,
А этот ходит сам не свой.
Он что-то понял…. Что-то понял.
Хоть сердце с печенью не ел:
Так близко - рядом - на ладонях,
А он не смог, не разглядел.
И знает он, что так не будет,
Не повторится никогда.
И с ним теперь до гроба будет
Одна огромная беда:
Звериных глаз недоуменье -
"Ну что ж ты так!" - застыл укор,
На человечьих поколеньях
Неотмываемый позор.
На месте, где меня убили,
Где каждый бросил горсть земли,
Они меня похоронили
И холм могильный возвели.
|
|