Уже почти полтора часа шел фильм с непривычно интересным сюжетом; ладно скроенную его подоплеку развивали, казалось, лишь смелые или противоположные им, какие-то второстепенные мысли. Да вот (смешно даже) - время зла настало: повествование вдруг выродилось во что-то скучное и бессмысленное за экраном. Удивляясь, как возможно столь сильно увлечься иллюзиями, доктор в сиюминутном порыве решил переосмыслить увиденное .. .. .. зло, оно ведь существует... истинное, стоящее чего-то зло, со.... и все-таки оно скучно, пугающе скучно, не более. .. .. .. устав, (в псих. больнице не бывало еще легких дней) мудрец, не сомневаясь, погрузился в сон... грустно пережевывая эту банальную для любого психа идею.
Мы помиримся весною,
Когда солнышко взойдет;
И с планетой голубою
Новый мир в весну придет.
Стихотворение Губоревича и Сережи "Белый Конь"
Как приятно отдавалась прохлада, льющаяся через левый висок; разливалась, сверкая, по всем жилам, глухим заброшенным тропинкам и горячим магистральным путям, к изнывающим живым механизмам! Как приятно сжималась и разжималась правая кисть - внутри было что-то безукоризненно круглое, еще недавно безлично холодное, но вот уже дышащее, будто послушный своему нечаянному спасению утопленник. Как приятно текла кровь. Как же это так, как так?!. Глаза раскрылись, и в них уставилась пасть бесконечного неба. Пусти меня, небо!.. Зевнув, сладко обнажила затуманенные своды; не отпускаемые мохнатой пеленой стены башни; все ее внутренности - уже намного резче; горизонтальные сумерки рассветали и разливались.
Дом, кажется, это правильно,.. это так? Развалившийся на полу, просыпающийся и все не верящий, что наконец-то проснулся, Властелин не знал всех правил. Все, что окружало его, было лишь продолжением чего-то, странной частью его внутреннего мира, вылезшей так неприкрыто вследствие крайней стесненности, очень неприятной и болезненной неправильности... Досотворив окружающее, Властелин бережно отделил голову от холодного основания телескопа, и, перевернувшись, уткнулся глазами в пыльный кирпич башни.
Ночь пылала. На ватном одеяле мерцали, как миражи, туманности, разноцветные гиганты и сверхгиганты, и еще что-то желтое, отрезанное нарочно гладко, что-то фальшивое... Или мерцала, расходясь кругами, вода в глазах?.. Подчиняясь не свойствам сочетаний атомов, но каким-то временным основам мира, башня неторопливо плыла, покачиваясь на неровных волнах удивительно пахнущего пространства. Казалось, громыхающая, раздираемая бесконечными всплесками гроза гремела в каждом существе, и каждое было жизненно необходимо пронизанному каменным холодном сущему созданного.
Наконец Властелин покинул свою уютную глубину и открыл глаза, по-настоящему. Пыль; бархатная, дивно пахнущая и светящаяся как земля, та самая, за стенами башни, облаченная в пологое мерцание луны и отсветы звезд; как река, старинная, быть может убежавшая уже далеко от своего первоначала, роющая и плещущая, играющая уже вечность, так не далеко от стен башни; как эти напряженно колыхающиеся вместе с веками добытой непоколебимой мудростью стены; как улыбающийся, во весь рот, просто и умиротворенно, Властелин.
Вдруг ноги ушли куда-то. Зачем же? Это так прекрасно, так просто - здесь быть. Это - предвкушение... Упали со звоном руки. Тело скомкалось и тяжело покатилось к израненной бетонной стене. (север, северо-запад) Властелин закрыл глаза...
Да вот же оно! (воспоминание) Нужно лишь вставить шестеренку, треклятую, выпадающую всякий раз неведомо куда убийцу спокойствия. Пустяковый ремонт - уже сегодня, даже сейчас - надо все наладить. Я увижу тебя!! Я, наконец, создам эту любовь - мое страшное, мое единственное живое солнце! Надо записать...
Журнал согласился. Ноги нехотя вернулись и согласились. Руки согласились с радостью, и уже ощупывала мягкий пол в поисках недостающей детали чья-то ладонь. "Оза, скоро" - сверкнули сквозь темный мир буквы - и исчезли. "Иначе нельзя..."
Властелин докатился и вывалился в коридор. И проснулся.
Могучее облако монументально вывалилось, обрушиваясь на эту пыль, стены и пустую башню разлетающимися осколками. Под страшный свист и гром, раздающийся из недр земли, пели и хохотали кубы, пирамиды и параллелепипеды так нелепо выпавшего дождя.
Но где-то далеко, без шума и ветра - как последняя надежда - горела звезда, еще не увиденная и не созданная, еще... не названная по имени.
Пахло больничным бельем, потом и немного - краской. Живот еще просыпался, бормоча в койку; свистело; непокрытые пятки вдруг стали замерзать. Скрипнула дверь и чьи-то голоса; шум, движение, белые халаты... Владик тихо застонал в испитую подушку. Измятые лица, непокрытые звуки, белые халаты в пятках... Потный воздух бешено гудел, сотрясая облупившиеся стены, скорчившиеся двери и надрывно рыдающего Владика, с намертво впившимися в плывущее железо койки руками.
"Бодрое утро", - сказал врач. "Драгоценные вы наши драгоценности..."
Владик тихо качался в своем углу, будто наблюдая за лицами соседних душевнобольных, странных людей, не понимавших его. Сегодня будет душ.
Ну, Владик, ну ответь мне, я же твой друг, не упрямься... красавец, (похлопывает по плечу) Владимир - властелин мира, значит! Загрустил? Сон плохой увидел? (улыбается)
Врач успокаивается, достает журнал, - уходит.
Триста восемнадцать минут жизни.
Пахнет краской, больничным бельем, голосами. Приходит врач. Разговаривает. Потный воздух; непокрытые звуки... Куда-то ведут. Белые халаты в пятках...
Вокруг было брезгливо. Маленькая стареющая девушка. Много больных. Там. Где-то там... и она - там! Страшная баба выскочила из-за волшебного угла с немым ревом. Успокоили. Увели. Негде прислониться - брезгливо.
Мразь. Невежество. Дно жизни. Что я здесь делаю? Ждать у проходной. Не входить. Вообще забыть обо всем этом, как о сне, кошмарном, как в ту пятницу... Боже мой, спаси меня! Не дай мне сгинуть здесь! Так... Идет! Утереть слезы. Собраться... А где уборщица, сволочь, почему никто не моет пол - антисанитарщина!.. Валя!
- Как Валя? - удивился врач. - Владимир Валентинович Такташев...
- Ах, Валя, Валечка, хороший мой... Ну, Конечно, Это Мой Сын!.. Доктор, ну чего вы смотрите? Неужели нельзя нас оставить?! Он ведь не буйный; ты ведь не буйный, Валечка, ВА-ЛЯ, хороший ты мой, славный мальчик мой... (обнимает, плачет, целует)
- Хмм... ва-ля, твою мать... (ушел)
Валя, милый мой, хороший,.. зачем ты здесь? ах, как ты мучаешь меня, ну не молчи, Валя... тебя здесь хорошо лечат? ах, как мне душно... Здесь плохо, какая же я глупая! Все это плохо, ужасно плохо!!!... Ты знаешь, сколько я к тебе ехала?! что, думаешь, мне тащиться сюда хотелось посмотреть на тебя??!! Выродок! Поговорить с родной матерью не можешь!! (истерично колотит маленькими кулачками по глухо ухающей груди Владика, плачет, обнимает, целует) Ах, какой ты противный, Валя,.. вредный!.. расстроил меня... маму нельзя расстраивать, у нее еще столько важных дел... Валя, Валя... (затишье) как ты постарел, Валя... Я сейчас вернусь, мне нужно, Валя, на минуточку,.. не уходи,.. стой здесь, Валя, я сейчас вернусь... (подходит к зеркалу, смотрит с надеждой и страхом, плачет)
Свидание продолжалось еще несколько мгновений.
Мама Владика просила себя не забывать, жаловаться, "если что", и, наконец, "прекращать над ней издеваться и выздоравливать".
Говорить было некуда - Владик смотрел искоса в неведомые миры; лишь жирный белесый прыщ удивленно обозревал пространство на кончике носа.
"Как вы не понимаете, мой дом умрет без меня, я должен починить телескоп, в башне столько пыли... Оза,.. это движение против потока моего времени...";
Cтрастный прыщ морщился и краснел, яростно спорил с волнами, изливающейся на него информации, супясь, возражал, пытаясь подобрать наиболее веские и понятные доводы...
Нет, душа сегодня не будет.
Отбой.
Был свет, и была комната. Пожалуй, обычная комната,.. хотя нет, не так, не согласен. Был врач, был непонятный нам человек, заключен, втиснут, запаян... Был предмет, и не мог не родиться диагноз.
Комната. Диван. Доктор.
Ночь.
"Пациент..." (отчерчено) "Диагноз" (другой бланк) "Применено лечение..."
Все это было там, днем, в ней...
А сейчас свет! Комната! Телевизор!!!
В кипе листов - "посещения отрицательно сказываются на состоянии больного .. продолжить лечение в нормальном порядке..."
И уже день. И уже поздно спать. И, вроде, хочется жить. Но сон, сон, проклятый сон...
|
|