Делать особенно было нечего, настроение располагало к одиночеству и размышлению, и по пути домой, возвращаясь с работы, зашел я в городской парк. Грустно и уныло встретил он меня, задумчивый и пустой, тревожимый лишь редким и ленивым вороньим карканьем, глухо и безутешно тонувшим в густоте застарелой тишины. Совсем не таким был парк во времена моего детства, когда радостно шумели здесь аттракционы. Теперь же их уродливые, гнутые и проржавевшие остовы тоскливо догнивали под сырым, низко нависшим осенним небом.
Присев на лавочку, я закинул ногу на ногу, обхватил колено руками, сцепив пальцы в узел, и долго сидел так, не двигаясь, рассматривая парк, голые, почерневшие ветви деревьев и думая о Кате, о ее очередном приступе меланхолии, вспоминая высокий, капризный и требовательный голосок. Очаровательное личико ее при этом, обычно, некрасиво хмурилось, она преображалась, и в такие минуты, казалось, проступала из-под плотно натянутой маски ее истинная натура, неизменно пугавшая и отталкивавшая меня. Потом проходила минута, другая, и я снова видел пред собою прежнюю, любимую девушку.
Воспоминания были так свежи и настолько завладели мною, что в душе вдруг всплыла и стала расти тяжелая, непроглядная туча, на фоне которой ярко выделялся навязчивый образ Кати, от которого никак не получалось уйти.
Встряхнув головой, я потянулся в карман за сигаретой и неторопливо закурил, без всякого удовольствия втягивая в себя табачный дым.
- А я думала, что вы не курите, - неожиданно раздался чей-то незнакомый тонкий голос.
Я обернулся и с удивлением увидел, что на соседней лавочке, слева от меня, сидит прелестная девушка, появления которой я совершенно не заметил. Это меня смутило, и я стал невольно гадать в душе, как долго она находится рядом и, видимо, наблюдает за мной.
- Вам грустно, - добавила она, помолчав, и мягкая, снисходительно-печальная улыбка легко тронула ее губы. – Это место словно создано для грусти… Позвольте присесть рядом с вами?
Не дожидаясь ответа, она пересела на мою лавочку. На меня пахнуло едва уловимым, цветочным ароматом ее духов, толкнуло ее смелой и манящей близостью. «Несомненно, само очарование», - мигом пронеслось в моей голове, когда я заглянул в ее темно-синие, глубокие глаза, опушенные длинными, изящно подкрученными черными ресницами. Светлые волосы девушки свободно ниспадали на плечи, из-под набок надетого темно-коричневого берета выбивалась прямая, немного не достигавшая линии бровей, челка. На ней были коричневой кожи осенняя куртка и длинная, до щиколоток, тяжелая юбка; шелковый шарф на шее, в руках зонтик-костыль и крохотная дамская сумочка на плече.
- Часто вы сюда приходите? – спросила она, устремив на меня внимательный, готовый к беседе взгляд. – Раньше я вас здесь не видела. Я часто прихожу сюда. Осенью в парке особенно красиво, он словно пропитан вкусом грусти и печали. Это самые сильные человеческие чувства. Они всегда настоящие, в отличие от радости, которая нередко соседствует с фальшью. Не замечали вы, что иногда смеетесь через силу, когда вам не хочется этого делать? Радуетесь, а где-то в глубине души копошатся тревожные мысли – обрывки воспоминаний о нерешенных проблемах? А грусть невозможно обмануть. Вы грустите и забываете обо всем. И вам от этого становится удивительно спокойно…
Она замолчала, и хотя я так и не произнес ни слова, между нами все же установилась какая-то связь.
- Почему вы решили, что я не курю? – спросил я, чтобы сказать хоть что-то, а сам в это время думал о ней, о том, кто она и откуда вдруг появилась рядом со мной.
Она ответила не сразу, задумалась и некоторое время смотрела себе под ноги. Низко опущенные ресницы ее при этом мелко подрагивали.
- Мне показалось, что вы не должны быть таким, - тихо произнесла она, подняв на меня взгляд потемневших глаз. – Вы курите, но я все еще не могу вас таким принять. Вам это не идет, это не ваше. Это не дает вам по-настоящему почувствовать грусть.
- Каким же я должен быть, по-вашему?
- Одиноким, - не задумываясь, быстро ответила она. – Одиночество живет внутри вас, и это очевидно. Только слепой не заметит этого.
- Но я не одинок! У меня есть любимая…
- Нет у вас никого, - сердито, как мне показалось, тряхнула она головой. – Это миф, не обманывайте себя. Одиночество – ваш удел. Если оно дано вам от рождения, от него не скроешься, не убежишь, его не обманешь. Любимая – это обман, обычная игра воображения, пустые и никчемные мечты, рожденные обществом, которое вас окружает и требует от вас выполнения определенных правил. Нужны ли вам эти правила? Вы должны быть одиноки, поверьте мне. О, как это прекрасно! Отыщите в себе это чувство, не противьтесь, дайте ему волю, и тогда вы поймете меня и… себя.
- Отчего вы так категоричны?! – с жаром воскликнул я. - И разве одиночество не удел слабых? Мне кажется, я не так уж и слаб. К тому же мне совсем не хочется одиночества.
- Вы к нему еще придете, - с уверенностью возразила она. – Пришли же вы в этот парк.
- Сюда многие ходят, но это не значит, что все одиноки!
- Оглянитесь вокруг, кроме нас здесь никого нет.
- Значит, вы тоже одиноки? – с иронией спросил я.
- А разве мы все не одиноки? – эхом отозвалась она и замолчала.
Между нами завязалась тишина, нарушить которую я не смел, а она не желала. Ее взгляд поскучнел и прохаживался по парку. В какой-то миг я уловил в нем искорки досады, и тут же захлебнулся в нахлынувшем чувстве вины перед ней, которую мне немедленно захотелось исправить. Следовало что-нибудь сказать, но все слова, как нарочно, унеслись в вихре сбивчивых мыслей, ничего путного в голову не приходило, а говорить глупое, поспешное не хотелось.
- Скоро зима, - задумчиво, нараспев произнесла она так, словно отвечала своим же думам и забыла о том, что рядом нахожусь и я. – Пойдет снег, ударят морозы, и жизнь уснет, а с нею застынут и всякие чувства. Вот почему я не люблю зиму…
Тень раздумья легла на ее лицо, и в тот момент, когда с уст моих уже готовы были сорваться слова утешения, участия в ее судьбе, по дорожке, из аллеи, вышла девушка, точь-в-точь как та, что сидела рядом со мною, и даже одетая так же. Увидев нас, она слегка замедлила шаг, улыбнулась многозначительно, точно застала нас за чем-то непристойным, и подошла вплотную, но садиться на лавочку не стала.
- А я вас искала, - сказала она, поразив меня тем, что и голоса, как и манера говорить, у них были удивительно схожи. – Думала, уже ушли. Молодой человек, как вам понравилась моя сестра?
- Она очаровательна, - не покривив душой, ответил я. – Впрочем, как и вы.
- О, не говорите так, Анюта в сто раз лучше меня, - рассмеялась моя новая собеседница. – Характер у нее просто ангельский, не то, что у меня, дьяволицы. Что вы так на меня смотрите, не верите? А вы поверьте, мы ведь с ней только внешне похожи… Говорила она вам об одиночестве? Больная тема! Все грустит, печалится… А я наоборот, веселая и от одиночества бегу. Боюсь, если останусь когда-нибудь одна, то сразу умру.
И она снова расхохоталась, слегка откинув назад голову и вздернув подбородок. Теперь уже и я, несмотря на поразительное внешнее сходство сестер, подметил значительное различие их натур.
- Кто из нас вам больше по душе? – спросила она, бросив озорной взгляд на притихшую и будто бы унесшуюся куда-то вдаль от нас Анюту. – Признавайтесь!
- Вы обе хороши, - теряясь от ее напора, ответил я. – И я бы не стал проводить меж вами разграничительную линию.
- Нет, уж лучше выберите сразу, - потребовала она. – Хотя, можно и обеих, но это обойдется вам дороже.
Поймав мой изумленный взгляд, она переменилась в лице, сменила маску напускной веселости на штамп серьезной практичности и строго обратилась к Анюте.
- Ты что, ничего ему не сказала?
- Я не успела, - тихо отозвалась Анюта.
Она отвернулась от меня и смотрела совсем в другую сторону, скучно и равнодушно, пока я лихорадочно соображал, что же здесь происходит, догадывался, и отгонял прочь все догадки, от одного присутствия которых меня всего изнутри передергивало.
- Вот что, молодой человек, - посуровевшим голосом сказала ее сестра. – Решайте быстрее, время у нас не казенное, как говорится, время – деньги. Условия просты – сто пятьдесят рублей за час. Но вы, наверное, с этим хорошо знакомы. Итак, Анюта или я? А может, обе?
Я был потрясен и чувствовал, что не могу здесь больше находиться.
- Ну что же вы?!
- Я не могу… и не хочу…
Повисла пауза, потом словно ниоткуда раздалось:
- Так, Анютка, пойдем отсюда, делать нам здесь нечего!..
… и Анюта послушно поднялась с лавочки, взяла под руку сестру. Они ушли по аллее, оставив меня одного, а в воздухе долго еще висел цветочный аромат духов и пело свою унылую песнь одиночество...
|
|