Татьяна пришла в больницу навестить подругу. Настроение у нее было не самое хорошее: день выдался пасмурный, мокрый, она простояла в очереди за яблоками под проливным дождем, от которого пытался укрыть ее маленький модный японский зонтик. Молодая женщина изрядно продрогла, и, стоя на остановке автобуса, уже решила все бросить, взять такси, добраться до дома и залезть в горячую ванну. Потом выпить немного красного сладкого вина и, умостившись на стареньком уютном диване, под клетчатым пушистым пледом, целый вечер смотреть телевизор. Но, как это обычно случается, когда решение уже принято, жизнь вносит свои коррективы: подошел нужный автобус, и Татьяна, полная авосек, с трудом забралась в набитый салон. Лица вокруг были под стать погоде. Ее зажали со всех четырех сторон такие же усталые, такие же озабоченные, такие же продрогшие люди. «Хорошо, что яблоки везу, а не яйца», - подумала Татьяна и, как часто бывало в ее жизни, примирилась с ситуацией, пытаясь найти в ней положительные стороны. «Хоть согреюсь», - подумалось ей, и тут же вспомнился анекдот про петуха, бежавшего за курицей с подобными мыслями…
Зайдя в больничный корпус, она отряхнула маленький зонтик, сняла мокрый плащ, проделав с ним ту же операцию, и сунула его в целлофановый пакет, предварительно вынув из него медицинский халат, и, накинув этот белый пропуск на плечи, смело зашла в отделение.
Татьяна не сразу поняла, что это он. Высокий, очень сутулый, с длинными пегими волосами, небритый, с каким-то обреченно-усталым взглядом, Федор ошеломил ее произошедшей с ним переменой.
- Привет, одноклассница, сто лет тебя не видел. Пришла к кому-то? –
спросил он, не давая ей времени для того, чтобы все переварить и выработать тактику обороны, как это происходило ранее.
- Да, у меня здесь подруга. - сказала она, не отрывая от него взгляда, - А
ты, что здесь, болеешь?
- И болею, и …. Живу.
- Живешь? – изумилась Татьяна.
- А что тебя удивляет? Что еще живу? Ну, хорошо – не живу, приживаю,
проживаю, доживаю, выбирай, что мне больше подходит?
- Изживаешь, - приняла она, наконец, свой обычный тон в общении с
Федором.
- Ты – прелесть, Колышева. «Что-то слышится родное в долгих песнях
ямщика», - продекламировал он, хоть и без былого сарказма. - Ладно, тебя проводить или сама дорогу найдешь?
- Найду, я здесь не в первый раз.
Знаю, что не в первый, - сказал он и добавил, - мне пора, рад, что,t;fkf b ecgtkf
вспомнила меня. Пока!..
Татьяна передернула плечом и, изобразив абсолютное безразличие, удалилась в нужном направлении.
Дома, после горячей ванны, в сугробе накрахмаленного белоснежного белья, под ватным одеялом, Татьяна вновь и вновь возвращалась к нежданному свиданию. Она вдруг вспомнила, как на последней встрече выпускников девчонки рассказывали, что «твой-то спился, жена его бросила, квартиру забрала, зато ребенка ему оставила, а он, в благодарность за это, даже судиться с ней не стал. Так и бомжуют вдвоем…».Тогда она не очень придала значение услышанному, споря с присвоением ей местоимения «твой».
- Он такой же «мой», как и ваш, - говорила она подругам, ухмыляясь, но
не горячась, как раньше.
Федор и Татьяна всю жизнь были непримиримыми врагами. Он изводил ее как мог. В младших классах подбрасывал ей в парту лягушек или больших жуков, а однажды подложил в портфель два сырых яйца, отчего испачкались все ее тетрадки, учебники, дневник и огромный альбом-реферат, который готовила она для зачета по географии. С тех пор на перемену Таня выходила только с портфелем. Но самое худшее для нее было то, что, несмотря на непримиримое отношение друг к другу, их дразнили женихом и невестой.
В старших классах война не закончилась, она только изменилась тактически. Здесь пошли в ход остроты по поводу ее внешнего вида, любви к кошкам и поэзии. Она добросовестно и честно ненавидела этого человека и как-то на уроке военной подготовки вместо мишени поставила его фотографию, отчего, наверное, и выбила 8 из 10.
Окончив школу, каждый пошел своей дорогой. Узнав, что он поступает в тот же ВУЗ, девушка немедленно забрала документы. Поступила в другой, окончила его. Удачно вышла замуж и так же удачно развелась.
И теперь, лежа в теплой постели, слегка разомлев от ванны и выпитого вина, Татьяна переваривала и сопоставляла все, что увидела сегодня и услышала раньше… И вдруг ее ударила и словно отрезвила фраза: «…бомжует с ребенком…» С ребенком… Детей у нее не было, но она их безумно хотела, и сознание того, что где-то там замерзает и, возможно, голодает ребенок, довело ее до отчаяния. «Господи, что же делать? Помоги! Вразуми, Господи, научи!»,- бормотала она, вскочив с постели и мечась по комнате.
«Накормить. Одеть. Согреть. Завтра куплю ему что-нибудь теплое, сварю что-нибудь вкусное, заберу с собой…» Но внутренний голос останавливал: «Конечно, «заберешь», тот случай… Забыла, с кем дело имеешь? Он из принципа не отдаст». «О каком принципе речь? Ведь ребенок же. У меня ему будет хорошо». «А может, ему хорошо там, где его отец?». «Кто - отец? Это – отец?». «Да, - не унимался голос, - какой бы ни был, а отец, родная кровь». «Ладно, - согласилась Татьяна сама с собой, - родная кровь, ничего не поделаешь». И тут же ее осенило: «А я и отца заберу. Пусть живет. Места хватит. Лишь бы не пил. Надо только влюбить его в себя. Но это совсем не трудно». Молодая женщина подошла к маленькому настольному трюмо. Из полумрака зеркал на нее смотрело очаровательное созданье – карие глаза, маленький изящный носик, чувственные губы и ниспадающие на плечи длинные черные вьющиеся волосы. «Хороша, явно хороша! Есть еще порох в пороховницах! Он будет мой!». С этой счастливой мыслью она вернулась в постель.
Вот уже целую неделю Татьяна приходила к подруге, и каждый день он, словно поджидая, останавливал ее словами:
- Привет, одноклассница.
Она останавливалась, болтала с ним непринужденно, кокетливо. От подруги узнала Татьяна, что Федор здесь числится вроде завхоза: где что прибить, куда что повесить, починить, покрасить, в общем - мастер на все руки. «И мальчонка с ним, шустренький такой. Главный отцу-то разрешил ночевать в подсобке, а мальца не очень жалует, хотя знает, конечно, что впускают его на ночь».
- А где же он днем? – спросила Татьяна.
- А Бог его знает, город большой…
Федор ничего не говорил о сыне, а она боялась спугнуть его своими расспросами.
Была пятница. Татьяна не спешила уходить из больницы: завтра суббота, а потом и воскресенье - дни, когда она не навещала подругу, отдавая предпочтение родственникам. Федора нигде не было, и она подумала, что уже не увидит его, как вдруг за спиной услышала знакомое:
- Привет, одноклассница.
- Привет, - сказала она просто и поймала себя на мысли, что очень рада
его появлению. «Это только ради мальчика», - словно отчитываясь перед собой, подумала молодая женщина. Хотя, если честно, Федор ее совсем не раздражал, она не тяготилась его присутствием, как в школьные годы, а наоборот – ждала, когда тот подойдет и заговорит с нею.
- Завтра не придешь?
- Нет, наверное. А что?
- Да ничего, просто так…
- Да уж… Когда это было, чтобы Драник делал что-то просто так?
- Нет уже Драника, - вздохнул он, - умер. Вместо него остался больной
Дарьялов, бывший пациент ЛТП, бомж и отец-одиночка.
Татьяна не знала, как реагировать на его откровенность, но была уверена, что как-то реагировать надо, но что сказать, что ответить - понятия не имела.
- Да тебе, наверное, в террариуме единомышленников или, скорее,
Единомышленниц, уже все доложили? – начал он, явно заводясь.
- Больно ты мне нужен, чтоб еще спрашивать у кого-то о тебе, – она
приняла былую боевую позицию и это сыграло решающую роль в их разговоре.
- Хочешь, покажу тебе место своего обитания? - Вдруг совершенно
неожиданно спросил он.
- Да, - сказала Таня на одном выдохе, не веря в такую удачу.
Они пошли затхлыми коридорами больничного отделения, спустились по лестнице вниз на два этажа и завернули в промозглый темный закуток.
Федор, как бы невзначай, взял ее за руку:
- Здесь пол неровный и света нет, - проговорил он, словно
оправдывая эту несказанную дерзость. Татьяна не узнавала саму себя. Ей стало хорошо и спокойно рядом с ним, и она поглубже просунула свою руку ему в ладонь.
Каморка оказалась очень маленькой, с низким потолком. У стены напротив двери стояла аккуратно убранная кровать. Рядом прислонился старый, наверное, тысячу раз сбитый стул и маленький облупившийся журнальный столик.
- Вот. Здесь я изживаю. Чай, кофе, виски, тоник не предлагаю, за
неимением.
- Жаль, я бы не отказалась… Чего тогда приглашал? – Она умышленно
дразнила его, понимая, что в данной ситуации он способен воспринимать только иронию и сарказм.
- А ты завтра приходи, я все достану, - он казался смущенным
- Приду. Только тоник не забудь.
- Сделаем, хозяйка…
На том и расстались. Татьяна была уверена, что завтра увидит мальчика. Покупать ему что-то дорогое не решилась. На первый раз, выстояв длиннющую очередь, она приобрела два килограмма мандаринов, решив проверить реакцию мальчика и его папы на подарки.
Он встретил ее в коридоре, где обычно больные ждут процедур.
- Сегодня выходной. Здесь никого нет, однако тепло и света много.
Посидим пока тут.
- Ждем кого-то? – спросила молодая женщина, боясь ответа, но он
прозвучал, захлестнув ее волной тревоги:
- Да, сына, – ответил Федор и, глядя в пол, добавил: - Тань, он у меня очень дикий, страшится всех и мало кому верит. Все боится, что заберут его в детприемник . Мать свою в лицо не помнит, но жутко по ней тоскует… ребенок ведь. Я ему о тебе говорил…. У меня нет никого на земле, кроме него, а у него - кроме меня. Понимаешь?
Она только кивнула, потому что комок, подступивший к горлу, перехватил дыхание.
- Ты будь с ним как со взрослым, не жалей, а то…
Федор не успел договорить, почему нельзя пожалеть сына, поскольку вышеупомянутый персонаж внезапно явился во всей своей красе. Федор обнял сына, усадил на колени и сказал просто:
- Это – Татьяна, моя одноклассница. Помнишь, я тебе о ней говорил?
- Колышева? – спросил мальчик, явно смущаясь молодой симпатичной
женщины и пытаясь выглядеть в ее глазах взрослым и независимым, что, по большому счету, было недалеко от истины.
- Александр, - протянул он спокойно немытую руку.
- Таня, - взяла она детскую ладошку.
- Как жизнь? Что нового на воле? Бать, у тя закурить не найдется?
Подзатыльник Федора усмирил мальчика.
- Я тебе сейчас так закурю - вся задница синяя будет! – он ссадил сына
на стул и отвернулся от него к Татьяне.
- Вот, одноклассница, видишь, какое светлое будущее нас ждет?
- А давайте мандарины кушать, - Татьяна решила отвлечь мужчин от
неприятного инцидента.
- Давай, - сказал Федор неожиданно, - доставай свое сокровище.
- Будешь? – протянул он мальчику оранжевый шарик. Ребенок ничего не
ответил и лишь отвернулся от отца.
- Ну и не надо, нам больше достанется.
Тут они все заметили, как, прижимаясь к стенке и прячась друг за друга, на них глядят двое ребят.
- Беженцы, - выдохнул Федор.
- Господи, горе-то какое!.. - Татьяна схватила кулек, быстро подошла к
детям и стала рассовывать по застиранным пижамным карманам заморские плоды.
Тут произошло нечто невероятное: Саша подбежал к детям и стал отталкивать их от Татьяны.
- Это мое! - Кричал он. - Уходите! Это мне принесли!
Федор подхватил мальчика на руки, но тот плакал и кричал, что, мол, почему всегда им, а не ему? Таня присела перед плачущим ребенком и стала, гладя его по голове, уговаривать:
- Ну, что ты, Сашенька, конечно, это все тебе. Ты только не плачь, а я
еще принесу. Но их ведь тоже жалко, у них дом разбомбили…
- Да?! – продолжал плакать ребенок, - дом разбомбили? Зато у них
мамка есть! А у меня не-е-е-т… - и он прямо-таки забился в рыданиях.
Тогда Татьяна, забыв всякую осторожность, схватила ребенка, прижала к себе, заплакала вместе с ним, целуя его чумазые щечки, ясные глазки и маленькие холодные ручки.
- Милый, родной мой, хороший мой, маленький мой, - шептала она, -
хочешь, я буду твоей мамой?
Мальчик, как это часто происходит с детьми, моментально забыл о своем горе и вопросительно взглянул на отца, не меньше, чем он, растерянного и удивленного.
- А разве бывают такие красивые мамы? – Спросил малыш, обращаясь к
ним обоим.
- Если только захочешь, у тебя будет.
Мальчик снова посмотрел на отца и, уловив легкую тень его улыбки, обвил шею Татьяны и, словно боясь, что проснется от собственного крика, прошептал:
- Хочу…
Не выпуская ребенка, она понесла его темными затхлыми коридорами, серыми дождливыми улицами. Прижимая к себе это теплое чудо, Таня остановила первую попавшуюся машину. Сидя на заднем сиденье, она гладила мальчика по голове и, целуя, все шептала:
- Сыночек мой…маленький…родной… Не плачь, мама с тобой!..
На площадке собственной квартиры, почувствовав, что малыш уснул, она долго искала ключи, боясь разбудить свое сокровище. Раздев мальчика, Татьяна бережно уложила его в свою кровать. Потом встала перед ним на колени и, вновь и вновь целуя маленькое чумазое личико, шептала:
- Господи, благодарю Тебя! Господи, да святится имя Твое, да будет на
все воля Твоя, Господи! Благодарю Тебя, благодарю Тебя….
На улице вечерело. Наплакавшись и намолившись, Татьяна зашла на кухню. Не включая света, подошла к окну, прислонилась головой к раме и, в который раз, взглянув на небо, возблагодарила судьбу за неожиданное счастье.
Дождь прошел. Она оглядела знакомый с детства двор и заметила одинокую фигуру мужчины, сидящего на лавочке у ее подъезда. «Еще один бездомный», - подумала она, и вдруг узнала в незнакомце отца своего ребенка. «Нет, у этого дом есть», - улыбнулась молодая женщина и распахнула окно…
|
|