*Интервенция - (позднелат. interventio - вмешательство, от лат. intervenio - прихожу, вмешиваюсь), в международном праве вмешательство одного государства во внутренние дела другого государства.
(light version)
Написал кусок из середины этой шняги и задумался: а как, собственно, все началось, с чего, так сказать, начинается родина?
А дело было в Киреевске – деревеньке, близ которой по берегу Оби раскинулись базы отдыха всяческих учебных, и не только, заведений. Летом толпы студентов наполняли эти места, самозабвенно предаваясь безделью, пьянству и блядству - активный отдых, короче говоря... Вечерком я сходил в деревню и приобрел у какой-то сердобольной старушки градусоносного напитка. Старая пиарщица домогонного пойла несколько раз беззубо прошипела мне вслед: «Цвет – изумрудный, пьется – изумительно». Уже ночью мы с товарищем сидели на обрыве, глядя на лунную дорожку, зыбко дрожащую на волнах, и занюхивали бабушкин самогон мерзейшего запаха и вкуса свежей кедровой шишкой; вдруг он спросил:
- Вулкан, а ты что, еврей, что ли?
- А тебя это колышет, что ли? - недвусмысленно ответил я.
- Я так и подумал...
- А ты мне предъявить что-то хотел?
- Да не, есть маза поехать в лагерь еврейский.
- Ну и чего там делать?
- Бухать, евреек трахать...
- Ну, поехали, - опрометчиво согласился я, рукой только не махнул.
Ну почему? Почему я патологически влюбляюсь в законченных стервозин, в этих акул-пираний, которые жрут мужиков с потрохами, пропуская сквозь мясорубку ваши чувства, играя на ваших сердечных струнах лебединую песню? Что за спортивный интерес, одним-двумя хитрыми приемами уложить новичка в этом виде спорта на ковер и наслаждаться его агонией, не добивать, но мучить, долго и с наслаждением, упиваясь новой победой. Милые дамы, а вы не замечаете, как кусаете свой хвост? Все принцы уже сбиты с белых коней, сердечные струны затянуты в узлы, а души в коростах от прежних ран. Каждый проходит это внеклассное обучение, приобретая столь необходимые мужские навыки ледяного цинизма, а козлами и сволочами ведь никто не рождается...
И, черт побери, в этом злополучном лагере я все глубже глотал наживку улыбок, мимолетных прикосновений, метких выстрелов этих змеиных глаз, бился, как муха в паутине, и, пуская розовые слюни, ждал, когда же паук, наконец, сожрет меня, юного, наивного и безумно влюбленного, а он только плел все новые и новые сети, лишая последнего шанса.
Я с трудом сдерживал слезы отчаяния, когда в последний день лагеря мы садились в автобусы разного направления, подошел к ней и протянул записку с какими-то витиеватыми зарифмованными признаниями. Она обожгла мою щеку легким прикосновением губ, мощным ударом пробила грудную клетку, сквозь хрустящие ребра запустила когти в мое нутро, нащупала пульсирующий комок, выдрала тогда еще живое, нежное и чувствительное сердце и жадно впилась в него своим жалом, пуская сладкий яд. Автобусы тронулись в разные города, я забился на последние сидения, истекая слезами и кровью.
А потом... потом начались письма, зачитанные до дыр, с разводами от слез, дрожащие пальцы крутят диск телефона, от ее голоса дыхание спирает, и не можешь вымолвить ни слова, в голове только она и пустота вокруг, вся эта хренова любовь. Через полгода в подобном лагере она была уже с мужем. «Я люблю тебя, а муж только для того, чтобы я смогла уехать... Я буду ждать тебя там, любимый».
...Я выл громче взлетающего самолета, а он лишь глумливо гудел мне в ответ, унося ее черт-те куда.
Время, падла, лечи меня! А как тут излечишься, только пламя начинает гаснуть, туда дровами летят письма, звонки, семинар семитов на их же территории за их же счет, на котором я, непонятно как, но очутился, ее короткий приезд в Сибирь, гори - гори ясно...
Года два я ее не слышал и не видел...
И что дальше, спросите вы, а дальше все произошло так же неожиданно, как потеря девственности на затянувшейся вечеринке старшеклассников. Я отцепил от монитора свой старенький компьютер, положил его в китайскую клетчатую сумку, выбрал несколько более или менее чистых трусов, носков и футболок, сверху кинул синие корки диплома о том, что я не хер с горы, а образованный молодой специалист, вытащил из коллекции десятишекелевую монету и пошел проститься с друзьями. Дальше все помнится достаточно смутно, домой вернулся я под утро, отец сообщил, что машина в Новосибирск будет внизу через несколько минут, чай допить я не успел, сказал отцу, чтобы вниз за мной не ходил, обнял его на прощание, осмотрел свою комнату в последний раз, взял с полки маленькую брошюру Довлатова, «Компромисс», кажется. Когда спускался по ступенькам, то обернулся и увидел в дверях отца, грустным взглядом он провожал меня, я на секунду остановился, хотел что-то сказать, но передумал... он, видимо, тоже...
Всю ночь я провожался среди хоровода каких-то лиц, знакомых и не очень, а к утру был уже, как фантик... Вспомнилось, как за день до полета на инструктаже о том, как жить дальше, бородатые-носатые мужики втыкали, что когда я коснусь земли обетованной, то должен что-то почувствовать. Плохо помню, что точно я почувствовал, сошедши с трапа, зато хорошо помню, что дико тошнило. Процедура оформления новоприобретенного гражданства затянулась до глубокой ночи, всех, кого не забрали родственники, сгрузили в какой-то гадюшник общажного типа, где я и забылся праведным сном гражданина маленькой, но гордой страны... Рано утром меня кто-то распихал, я жадно припал к крану, сполоснул рожу и загрузился в машину, которая везла меня на север. Несмотря на ноябрь, припекало солнце, и я скучающе глазел на проезжающие мимо пальмы, о них же и думал - какие стройные ряды пальм, кругом одни пальмы, одни долбанные пальмы, просто пальмовые джунгли, пампасы какие-то, мать их. Неожиданно появился огромный знак, на котором говорилось: Тель-Авив направо, Иерусалим налево... Вот тогда-то и возникла моя первая трезвая мысль: какого ... я тут делаю?!
Вот так все просто, раз - и заново родился, подтерся грязной простыней прошлого и открыл чистый лист, никто тебя не знает, сочиняй, что хочешь, а лучше вообще не болтай не по делу. Друзья не успели не то что надоесть, а даже завестись, ты, как герой-одиночка, никому не нужен и не должен, и они тебе - соответственно. Разбег, толчок, прыжок, свободное падение...
Я ее не нашел. Приехал к ней на следующий же день, но не нашел. Не-она встретила меня с грудным ребенком на руках, изрядно потолстевшая и какая-то вся уставшая, тут же сообщила, что ее бросил муж, и мы пошли на рынок встречать ее бабушку, чтобы помочь принести продукты. В пятницу после обеда рынок закрывается, и весь подпортившийся товар выбрасывают на тротуар. Всей семьей они снаряжают бабушку собирать отходы и рыться в помойках, чтобы прокормить нежелающую работать семью, встречая ее потом словами «наша кормилица пришла», выхватывают из ее рук сетки с проросшей картошкой и подгнившими помидорами. Не-она сказала, что здесь приходится экономить каждый шекель, чтобы хоть как-то прожить, да еще и с ребенком. На следующий день я с трудом дождался, когда же начнут ходить автобусы, сел на первый подъехавший и порвал последнюю нить с той жизнью.
Ночью я долго не мог уснуть, думая о том, что и она, которую я так безумно любил, и я, безумно влюбленный, остались там - в стремительно тающем прошлом... Новый человек проснулся следующим утром; нехотя он вылез под палящее солнце, затоптал окурок в землю предков, смачно сплюнул и грязно выругался на чужом языке.
Ну что, бля, хэндэ хох, обетованная, становись-ка раком!
|
|