(Кроме Принца, все персонажи реальны, как и их действия)
1.
Наконец - то я нашла работу в этом чужом, душном городе. Здесь даже зимой на улицах закручиваются пыльные столбики смерчей, а воздух сухой и колючий. Я – лифтер, точнее оператор по лифт машинам. В мои обязанности входит: сидеть в диспетчерской, вызволять застрявших из кабин лифтов, мыть эти самые кабины, а так же приямки и машинные отделенияя, взбираясь как белка выше девятого этажа, на крышу (на лифте я не имею права ездить в целях безопасности, так как могу застрять).
Моей напарницей по смене была толстая еврейка Наташа – истеричка и помешанная на чистоте особа. Она спала, на застиранной, до серого цвета, простыне, без нижнего белья (я случайно увидела) и ела супы из банных кружек. От её «деликатесов» дух стоял такой, что я на время обеда сматывалась подальше от диспетчерской. Я считала её сумасшедшей, а она уверяла меня, в своей обычной, визгливой манере, что от шоколада и фанты у меня не будет детей. Иногда я дежурила с Леной, дамой глубоко несчастной от двойного положения в любви и довольно потасканного вида. У нас было еще двое механиков: Леша – дегенерат и наркоман, а так же Принц. На самом деле Принца звали иначе, но когда я увидела его впервые, то назвала Опальным Принцем. Принца представляют обычно на белом коне, с пышным плюмажем на шлеме, с тяжелым мечом и ясным взглядом. Этот принц был совсем иным: изможденный, худой, с запавшими глазами и туберкулезным кашлем курильщика со стажем.
2.
«..Теперь я лифтер и еле считаю до ста…» - напевала я, надраивая полы, ни кем не удостоенные такой чести, когда вошел Принц. Вот уж ни как не ожидала увидеть столько злобы в этих, давно потухших, мутных глазах. Он кинулся в мою сторону, вытянув костлявые руки. Я вжалась в стенку, вцепившись в швабру. Он рванул ко мне и разом, как цепной пес, отброшенный цепной привязью обратно, сник, угас, вновь осунулся и что-то начал бормотать под нос. Сел за разбитый шатающийся стол, достал сигареты без фильтра, и ни как не мог прикурить – руки дрожали. Я домыла полы и села у электроплитки, на которой медленно поджаривались тараканы камикадзе.
- Знаете, - обратилась я к Принцу – вы, сильно похожи на человека, который мне очень нравился.
Мумия проснулась: - А теперь нет?
«Теперь я люблю его так сильно, что, наверное, сделаю, что ни будь страшное» - так и не сказала я. И в воздухе этого, унылого помещения, наполненного запахами машинного масла и резины повисла не оконченное мною: - А теперь…
Он, вероятно, подумал другое. Пришел Леша и стал сетовать на безденежье и «Суку Ленку». За ним появилась и мымра Наташа с лицемерным щебетанием. После того как она проворковала: «Куколка ты моя…» и бросилась ко мне с лобзанием, я выскочила на улицу под предлогом грязных лифтов.
3.
Ночь этой смены, я снова ревела от любви к Нему. Забыла запереть дверь и проснулась оттого, что кто-то снимает с меня наушники. Надомной стоял Принц. Я испугалась его взгляда, так смотрят кошки или лаборанты в микроскоп, их глаза бездонные, изучающие, от такого взгляда пробегает липкий холодок по спине. Он положил плеер на стол и (слава Богу!) не стал вынимать кассету, что бы посмотреть из-за какой же музыки у меня так слиплись ресницы и опухли глаза.
Смена прошла как обычно: сочувственно кивала, с утра налакавшемуся Леше, играя с ним в «Свару» и «Буру», сбегала от Наташи, покрикивала на пассажиров лифтов: «Что б не гадили и соблюдали чистоту». Вечером пришла Лена и, спровадив меня, осталась с «в стельку» пьяным, Лешей.
Через двое суток я, вновь заступила на дежурство Наташа была уже на месте и бодро прыгала по диспетчерской, рассказывая как, чуть не облила, своими нечистотами, одного, почтенного вида, узбека, выплескивая ведро в окно. Мне стало муторно и идея о выходе из положения моей безответной любви, сменилась мыслями об удушении этой, доставшей меня, идиотки. После заявления о том, что вы – интеллигенция (пренебрежительно) только и строите из себя умных и чистеньких, а своих мужиков в служанок превращаете, мой мозг лихорадочно начал разрабатывать план возмездия и припоминать инквизиционные пытки.
Леша, усевшись на козлах-топчане, тихо оплакивал свое похмелье и удивлялся разбитому рукомойнику и щепкам на полу – все, что осталось от конторского стула, напрочь забыв о своих «подвигах» трех дневной давности, когда он колотил, этот самый, стул о многострадальную тумбу рукомойника. После когда его слезы высохли, а мой кошелек полегчал на стоимость бутылки портвейна, наш герой-любовник Леша, в присутствии Наташи и Принца, начал меня охмурять предложением отправиться к нему домой, полюбоваться на параболическую антенну. Я кое-как отказывалась под предлогом, что выполняю «службу спасения» на лифтах. Когда же Леша начал аргументировать руками, мне пришлось не очень больно, утихомирить его, а потом, утешив еще одной бутылкой, уложить спать. Наташа смылась на параллельную смену. Я осталась один на один с Принцем. Поняв, что сил больше нет, я купила еще одну бутылку портвейна, для себя. Хорошо, что Принц не отклонил мое предложение – составить компанию. Не люблю пить одна. После портвейна мой собутыльник отправился за водкой. В подпитии он изменился: перестал быть отрешенным и заметно оживился, в его движениях появилась вальяжность избалованного вниманием человека. Передо мной сидел не тихоня-механик, а аристократ. Глаза его сверкали, плечи расправились, лицо потеряло выражение перманентной подавленности. Мы пили всю ночь. Утром я была ни на что не годна, а на Принца пьянка не оказала никакого действия, будто он проспал эту ночь. Я слиняла домой, сказав, что у меня разболелся зуб. Лена дежурила по полной программе (с утра сцепившись с Лешей).
4
Во вторник я, вспомнив свою профессию парикмахера, стригла Лену, Люду и заодно Лешу. Боюсь спиться (так хорошо заплатили) дали: две бутылки водки и столько же «Бормана». Потом Леша с Принцем пошли чинить лифт на Воровского и осматривать кабели, подожженные бомжами. С последними я веду постоянно войну, терпя поражения и празднуя победы на разных флангах. Их, видно, это развлекает. Пока счет в мою пользу. Но сегодня, боюсь, он сравняется. Эти хануги облюбовали себе подвалы и машинные отделения, разжигая в них костры для готовки и отопления. Устроили свинарник на крышах многоэтажек. Меня вначале умиляли веревки, протянутые на крыше и висящие на нeх стираные лохмотья, миски, мебель из ящиков и досок. Но когда зимней ночью мои ноги поскользнулись на обледенелом битуме и, запутавшись в этих предметах меблировки, я чуть не сверзилась с девятого этажа, всякая жалость к этим убогим пропала. И, вооружившись веником и лопатой, я провела блестящую атаку на беспризорников и нарушителей паспортного режима.
Я засыпала над Маркесом, когда пришли наши механики. Лена уволокла Лешу на «день рождения одной там…». А мы с Принцем, допив водку, поняли, что домой он уже не доедет, а дойдет, но только к утру, так что игра не стоила свеч. И он остался, устроившись на тахте. Я легла на диван.
Иногда я вижу предметы, которые меня раздражают своей неправильностью. Это может быть все, что угодно: набор цифр, свастика на стене дома, гороскоп, неровно остриженый газон, окрас собаки, мятый угол афиши. Когда я вижу это, во мне все начинает чесаться. Меня терзает непонимание неправильности, похоже, будто, влезая в щель забора, вдруг понимаешь, что не можешь двинуться ни вперед, ни назад. Я называю это поражением: пораженный газон, пораженный узор. Невозможность понять сущность этого до конца и мучает меня. Хуже всего, что я ничего не могу с этим поделать. Так было и сейчас: я осознавала, что «что-то не так». А что «не так», не понимала. И, включив плеер, я села курить на балконе. Балкон не застеклен, и поэтому это, скоре, веранда. Однажды, выходя из диспетчерской, в темноте я чуть не наступила на ни весть, откуда взявшийся на полу свернутый, старый матрас и едва не умерла со страху, когда он зашевелился. Оказалось, это был старый бомж, устроившись, таким образом, на ночлег.
Очнулась оттого, что кто-то вновь вынимал наушники из моих ушей. Принц проснулся от холода, я оставила солидную щель в двери. Затащив меня в комнату, он тоже сел рядом с электроплиткой. Мое пальто было испорчено сигаретным ожогом. На мой вопрос: «Почему все так?», он ответил: «Иди спать».
5
Руки у Принца вовсе не костлявые, как мне показалось в начале. Или я просто привыкла? Скоро начнутся новогодние праздники. Дети и подростки вовсю бомбардируют хлопушками, пространство между домами. В морозном воздухе отчетливее звенят жизнерадостные голоса радио ведущих и плаксивые популярных певцов. За окном армяне празднуют свадьбу. Принц вытирает мне слезы, и тушь размазывается по щекам еще сильней. Наташа бегает по адвокатам, в надежде отсудить у родственников, погибшего любовника, квартиру на окраине города. Лена и Леша сидят каждый у себя дома и перезваниваются, договариваясь о встрече. Нищенки и цыгане бегают по центральным улицам и требуют деньги у водителей и гуляк – социально-естественный сбор податей с имущих. Грязная жижа смерзлась и хрустит под ногами прохожих. Кошка по кличке «Шалава» истошно вопит, то ли от холода, то ли в любовном экстазе. Темные подъезды, с выбитыми глазницами лампочек, засорены и ковер из семечек, конфетти и плевков скользит под моими ботинками. Я иду, с веником, чистить кабины лифтов и на душе так горько, от Его голоса, в моем неизменном друге- плеере. Кассету начинает подтягивать, и я меняю батарейки. До чего же больно любить и молчать. Похоже это что-то страшно не излечимое. Дурная болезнь. Принц заварил чай. Я попробовала курить, его, гадкие сигареты. Денег почти не осталось. Скоро Новый Год. У всех праздник. Хочется также как в детстве, водить хоровод вокруг великолепной, душистой елки и с замиранием сердца ожидать подарков.
Когда то я не успела, и мой возлюбленный герой уже умер. Я полюбила мертвого человека, старательно создавая его образ. А однажды, взглянув на его фотографию, я поняла, что во мне нет ничего к нему, я больше не люблю, не падаю в обморок при упоминании его имени, и не посвящаю ему стихи. Тогда же как-то незаметно полюбила другого, живого героя и заболела тяжело и очень надолго. Живого любить легче? Легче. Есть надежда, но есть страх разочарования, ревность, что он достанется кому-то другому. Любить реального человека еще сложнее – надо принимать все его недостатки и особенности его характера, это не марионетка в театре личных фантазий.
Мы вновь остались одни в этих страшных сумерках. Принц принес водку и бутылку пива. Лена любит греть его в кастрюле. Я повторила ее «подвиг» и в итоге налакалась до неприличия. Принц меня жалел меня и укладывал спать. В горизонтальном положении мне стало еще хуже. Я села и спросила его, знает ли он, что, я слушаю целыми днями. Он промолчал, сделав вид, что не понял (или язык меня действительно, настолько, не слушался?) и постарался меня вновь уложить. Я пролепетала, что пишу стихи. Принц устало сказал, что это хорошо и тяжело вздохнул. Я не хотела навязываться и поэтому не предложила их послушать, тем более мне было стыдно, что я нажралась.
6
Ночью мне снился страшный сон: « я бегу, бегу, подбегаю к Нему, хочу дотронуться до Его руки, но Он срывается в пропасть. Я пытаюсь втащить Его обратно, на обрыв, но все напрасно… Я бьюсь в истерике…»
Темно, хотя фонарь светит в окно. Принц сидит рядом со мной на диване и гладит по голове. Успокоившись, иду к крану. Но воды нет, видно, где-то в трубах замерзла. В горле першит, в глазах будто насыпан раскаленный песок. Принц посмеивается над моим положением и наливает воды из чайника. Похоже, я становлюсь алкоголиком.
«У меня есть талисман, подаренный одним, черным поэтом: деревянный кругляк с дырочками, разрисованный стилизованными человечками. В одну из дырочек продет шнурок – это олицетворение реки моей жизни, и русла, в котором она течет. Если шнурок продеть в другую дырку, моя жизнь делает новый поворот. Я вот сейчас подумала, а что, если…» Принц кивает мне. А я взрываюсь и говорю, что, когда он вот так качает головой и улыбается, то становится похож на доброго дедушку Ленина, потрет которого висел в моем классе над доской. Принц смеется. Я никогда не видела его смеющимся, точнее, он, конечно, смеялся и хохотал, рассказывая пьяные анекдоты, но никогда не смеялся вот так – радостно и живо. Он всегда был на стороже, словно постоянно находился под чьим-то, незримым контролем и боялся сделать что-то не так. Как в американском кино: «Все, что вы скажите, будет использовано против вас». Мне сразу стало как-то легко от этого смеха. У меня истерика. Принц хочет меня успокоить и обнять, но я отталкиваю его и выбегаю без пальто на балкон и потом на улицу.
7
Температура держится третий день. Никто не пришел меня проведать – некому. Страшно болеть в одиночестве. Дело вовсе не в том, что никто не принесет чай с малиной и не подоткнет одеяло, - стены давят, а потолок грозит рухнуть на голову, наплывая с бешеной скоростью. Поэтому я и заставила себя встать, одеться и пойти на работу. Сегодня воскресенье, Принца, конечно, не будет. По воскресеньям механики не работают, да и по субботам редко кого из них застанешь. Будет Ленка или дура-Наташа. Хотя только Наташи мне и не хватало. Ленки нет, я здесь одна. Слава богу, Наташа отпросилась на обе смены домой. В понедельник 31-е, платят больше. Поэтому я конечо, согласилась дежурить три смены подряд. Смены в праздник тяжелые, и никто не хочет работать. Правильно, Новый Год лучше встречать вместе с семьей. . Я еле доплелась и, рухнула на диван. Коммутатор трещит, видно кто-то застрял. Через силу иду к двери. Застряли вновь на Воровского. Ненавижу этот, самый проблемный дом. Странно, кнопка не горит, то ли лифт обесточен, то ли кто-то балуется. Наташа рассказывала страшные истории о ворах-рецедивистах, дающих ложный звонок на коммутатор, заманивая, таким образом, наивных лифтерш, обирая их до нитки, насилуя прямо в кабине или затаскивая жертву на крышу. Нажимаю на кнопку, лифт едет, а я холодею не только от температурного озноба, но и от мысли, что Наташа оказалась права. Двери лифта чавкнули, раскрыв щель размером со спичечный коробок. В кабине темно и непонятно, кто в ней: маньяк или просто подгулявший празднующий. Беру ключ-отмычку, встаю на цыпочки и, дотянувшись до заветного колесика, открываю лифт-мышеловку. В кабине стоит огромная елка, а за ней на корточках сидит Принц с бутылкой шампанского: «С Новым годом!»
Мы сидели за разваливающимся столом и чинно ели торт, запивая его чаем и шампанским. Елка стояла в углу такая красивая, что наша утлая диспетчерская казалась дворцом, и пахла так сильно, что заглушала обычный, технический запах и вонь половой тряпки. Из шкафа и всех щелей вылезли тараканы, вылупив блестящие глазки на нашу елку, и с шумом слизывали текущие слюнки, глядя на шикарный торт «Полено», купленный в буфете вокзала. Не хотелось ни о чем думать, было просто хорошо.
8
На удивление, утро прошло тихо: ни кто не застревал, не было так же поздравляющих жильцов. Бомжам было объявлено перемирие, в честь праздника. Чем они, вероятно, воспользовались, дружно лакая из бутылок сухач, просиживая в машинных отделениях. Все испортила Наташа, решившая меня проведать. После ее ухода Мумия долго не могла ожить и вновь стать Принцем, а у меня поднялась температура, и начались спазмы внизу живота. Я сгибалась пополам и старалась не дышать, чтобы не вызвать очередную волну боли. Принц накормил меня анальгином и совершил преступление-подвиг: пошел и отключил все лифты, «к чертовой матери!». Часам к десяти боль стала отпускать, а петарды, за окном, взрываться чаще. Небо сливалось со снегом, лежащим на крышах гаражей, пахло дымом и апельсинами. Пришли Лена, и Леша с намерением, во что бы то ни стало встретить Новый Год в литерной, и были удивлены присутствием Принца (вновь ставшего Мумией). Лена глупо хихикала, а Леша матерно объяснял, что они не желают валить, а желают праздновать, здесь, в кругу друзей. Еле спровадив их, Принц открыл еще одну бутылку шампанского. Налив вино в граненые стаканы, мы еле успели поднять их до боя часов. Чокнулись, поздравив друг друга с «новым счастьем», выпили до дна (а то не сбудется), загадывая желания.
«Что ты загадала?» - спросил меня Принц. Я серьезно ответила, что нельзя говорить для того, чтобы исполнилось. Он согласно кивнул.
«А что вы загадали?» – в свою очередь не удержалась я.
«То же самое» – ответил он.
9
Я снова проснулась в слезах. И с осознанием, что ЭТО страшное, надвигается с неотвратимой скоростью. Принц ушел включать лифты и запускать их в работу. Моя температура почти спала, и я пошла, искать его, чтобы помочь. Он стаял в шахте, в приямке, что-то освещая переноской. Наташа рассказывала (опять эта Наташа!), что одного механика размазало по стенке не вовремя запущенным лифтом. В приямке также может раздавить, если вовремя не вжаться в мусор на полу шахты. Сейчас кабина была на уровне восьмого этажа, и на кой черт я полезла смотреть, что там стряслось. Кабина опустилась наполовину, и лифт оказался между седьмым восьмым пролетами. Рукав моего пальто зажало в цепи вала, на крыше кабины. Я истошно завизжала. Принц почти взлетел, чтобы спасти меня. Рукав был освобожден, а вот цепь вала, выскочила из паза, и Принц, нарушая все правила техники безопасности, влез на крышу лифта, прикрепив все ту же неизменную переноску. Не помню, как поднялась в машинное отделение и запустила лифт. Принца размазало о потолок. Были еще слышны его хрипы, когда я говорила в щель под барабаном намотки троса: «Знаешь, чей голос я слушала на кассете изо дня в день? Знаешь, зачем я рыскала по этому дрянному городу, переводясь из одного РСУ в другое? Знаешь, что я загадала на Новый Год? Я загадала, чтобы ты был только мой! Я была счастлива, что ты стал Опальным Принцем, что от тебя все отвернулись, и только я могла с тобой общаться. Но испугалась, когда ты «ожил», ты мог вернуться в тот мир, где нет места мне. Я все же прочту один мой стих.
Мой недуг немного заразен,
Но он быть может, излечим.
Я шлепаю в уличной грязи,
Пропахшей телами машин.
Так страшно промолвить хоть слово,
И я пою, пугая ментов.
Мне жаль злую старую зиму,
Шуршащую пальцами льдов.
Я плачу, заслышав твой голос,
Кусая губу до крови,
Я стану крутой,
Но ты не узнаешь ни страх мой, и ни слезы мои»
С каждым словом я опускала ногу на очередную ступеньку, спускаясь на 8-й этаж. Окончив стих, я закрыла глаза и шагнула в разверзшуюся пасть шахты.
|
|