«…В светлый в клеточку халатик,
В кляксу на ее тетради,
В рыжий чубчик на подушке,
В нежные смешные ушки
Он влюблен…»
Он всегда был рядом.
Он следил за ней с самого детства.
Он знал все ее привычки, а иногда ему казалось, мысли.
Ему нравилось как она пила чай – с книжкой в руках, положив ногу на ногу в потертом старом тапочке с дыркой возле большого пальца. Нога покачивалась в такт звучащей из радиомагнитолы попсовой мелодии. Упрямая прядка волос, падающая на глаза, не подчинялась законам конского хвоста. Иногда старенький халатик в синюю клеточку сменялся на новенький махровый с веселыми дельфинами, который она сшила сама. Обычно это было вечером, после купания в ванной. Влажные золотисто-рыжие волосы вились по плечам, на раскрасневшемся лице уже не так заметны были красивые веснушки.
Казалось, она совсем не замечает его. Но он помнит, как она иногда смотрела на него с любовью и еле заметной улыбкой на четко вычерченных губах. Она не любила красить губы и если красила, то только гигиенической или светло-розовой, почти прозрачной помадой. Она была особенная.
По вечерам девушка включала лампу на своем столе, садилась и делала домашнее задание. Она постоянно училась. Сколько он ее помнит. Ее никто не заставлял, она сама так хотела. И танцевать тоже училась. У нее это плохо получалось, но она все равно старалась, пыталась грациозно двигать бедрами, делать шаги в такт, движения руками. Куколка. Она была похожа на фарфоровую куколку. Такая же миниатюрная, хрупкая, с миленьким личиком.
Никто, кроме него не знал, что куколка сама иногда играет в куклы, рассаживая их на диване, сочиняла им сказки на ночь, шила пижамки, кормила и укладывала спать. Потом, глядя ему в глаза, закрывала шторы и ложилась спать сама. Она боялась спать в темноте, поэтому на столе всегда горела лампа. Иногда она забывала задернуть шторы, и он видел ее, мирно посапывающей, в кровати. Рыженький чубчик контрастировал с белой наволочкой подушки не так ярко, как днем. Ночью цвета тускнели, все более приближаясь к нейтрально серому. Только лампа желтела на столе.
Ей было 18, когда однажды она просидела всю ночь около этой лампы. Что-то писала, зачеркивала, снова писала. Потом задремала, когда ее лица уже коснулись первые лучи рассвета. Это была любовь. Безответная первая любовь.
Он был влюблен. Ах, как он был влюблен! Он ни за что бы не покинул этого места, если бы мог. По ночам он даже сочинял стихи. Стихи получались замечательные, они вырывались волнующим шепотом. Казалось, эти стихи жили сами по себе, слегка отстукивая ритм по оконному стеклу любимой.
А когда она просыпалась, он приветливо махал ей, и девушка улыбалась. Она всегда улыбалась ему с утра…
Только как-то раз она не проснулась.
«…В руки домиком на платье,
В те часы, что с нею тратил,
В отражение слезинки,
В гроб, иконы и поминки
Он влюблен.
Старый,
глупый
клен.»
24.03.03
|
|