Отношения у нас сугубо венерические, как у двух особей противоположных направлений. Ну, ничего, глаза закроешь и нормально. Зато воротничок всегда белоснежный, борщ горячий, счет в банке пухнет, машина издалека. Маленькие какие-то под ногами бегают, два или три, не больше, точно не одно, обе руки заняты. И даже с моей фотографии.
Недоволен. Страдаю. Хожу к Васе. Пью, философствую, жалуюсь. А с Зиной - не только васиной, не только о Платоне. Сыночек у нас, Колечка, родная кровиночка.
Но эпикурействую, серею в массе, не подходит мне. Развиваюсь без роста. Значительный для обезьянообразного человека временной миг вселенной - от чуба до лысины. Решил оппозиционировать, и не к одной действующей, а и ко всем противостоящим. Записался на вторую, в телемастера, по общагам объявлений наклеил, среда подходящая. Чиню, знакомствами обзавожусь, вдохновляю, организую. Сам много новых формул узнал.
В отдыхе, ставшем совсем незначительном, бомбу синтезирую, чтобы всё-всё к матери. Той, которая уже под камнем. Короткое нахождение на пороге счастья, а может, и в нём. Слов мало, дел много.
Иду с коньяком к Васе. Хвастаться. Остроумие во мне, наслаждение жизнью, учительствую. Пою Васю, ложусь к Зине.
И тут внешняя среда сказалась. Границами очерченная, Родина. Напомнила мне страна, что в ней живу. Вася писателем оказался, настучал на машинке. Взяли меня с двух сторон одновременно. Номер свой предоставили, с бесплатными калориями. И даже индивидуальный. Поговорить не с кем, а слушают внимательно. Зинаида вычеркнула себя из моего списка с решительностью большегрудого характера. Заскучал я о себе рассказывать. Не раскаиваюсь, но осуждаю.
И тут та, что под боком, включилась. Пишет, носит, передает, плачет. Стену китайскую ломает. Безнадежность трудов объясняю. Ни в какую. Рвется, спасает. Стучится к недоступным. Опять плачет, снова пробивает.
И прорывается. Ложится под того, кто решает. Обычно не помогает. Но времена меняются, и ложатся по-разному. Вышел я. К прошлому вернулся, в срединном раскаялся. С детьми, под своей фамилией, в зоопарк сходил.
Зажил по-прежнему, а она не смогла. Горячка совести ее трясла. Ко мне прижималась. А что я? Не засыпала она, а на меня сон нашел, к утру остыла.
Так и не понял, за что любила, а имя ее забыл.
Москва, лето 2001
|
|