Подъем был крутым. Каменистые склоны кое-где поросли шиповником и жидким стлаником -- по счастью, редкая растительность мало препятствовала и без того нелегкому восхождению. Двое путников упорно карабкались все выше и выше, пока наконец не достигли седловины, вклиненной меж двух горных отрогов. И сейчас же перед ним открылся новый, широкий обзор -- словно потусторонний мир, доселе отгороженный таинственной гранью. Один из путников, высокий широкоплечий бородач, с наслаждением распрямился и указал рукой вниз:
-- Вот оно, то самое место.
Его спутник, седовласый, но еще крепкий старик, устало оперся на суковатый посох и молча глядел перед собой.
Был полдень, и солнце ненадолго выглянуло из-за облаков, нехотя озаряя окрестности. Склон полого сбегал вниз широкими уступами -- а там резко обрывался, являя взору довольно обширную котловину с неровными, вздыбленными краями, точно отпечаток огромного конского копыта -- уж не сам ли Кулуорр, Небесный Всадник, проезжал тут на своем могучем скакуне? На дне котловины виднелись россыпи и нагромождения больших и малых камней. Вокруг высились горы, тут и там прорезанные ущельями.
-- Ну что, почтенный Сокран? -- обратился бородач к старику.-- Передохнем или сразу дальше двинем? На самом деле спуск там не так уж тяжел, как кажется отсюда.
-- Ты не больно-то спеши, -- старик потеребил тощую седую бородку, словно что-то прикидывая. -- Обожди малость.
-- Да я тебя разве подгоняю? -- высокий пожал плечами. -- Сам ведь требовал, чтобы я тебя сюда притащил. А коли устал, садись да отдыхай, сколько душе угодно. Есть-пить хочешь? -- он уселся на камни и принялся развязывать котомку. Несмотря на молодость, бородач старался держаться со стариком на равных. Тот, впрочем, смотрел на дело иначе.
-- Не о том у тебя заботы, Ниллес, -- покачал головою Сокран. -- Я не об отдыхе беспокоюсь.
Ниллес поднял на него вопросительный взгляд.
-- Ну, чего смотришь? -- проворчал старик. -- Давай вынимай свои припасы.
Лицо Ниллеса скривилось в усмешке.
-- А я уж боялся, ты побрезгуешь.
Старик не ответил: вместо этого он проворно нагнулся и подобрал небольшой плоский камень, потом еще один.
-- Что это ты делаешь? -- поинтересовался Ниллес.
-- То, что следовало бы сделать тебе, -- ответил Сокран.
Он продолжал подбирать камни, складывая их на возвышении в небольшую пирамидку. До Ниллеса наконец дошел смысл его действий.
-- Подношение хочешь сделать?
-- Ты на диво сообразителен, -- старик глянул на него прищуренным глазом. -- Ну, и где же твои обещанные харчи?
Ниллес достал из котомки пару лепешек, кусок козьего сыру и кожаную флягу.
Сокран подхватил флягу, крючковатые пальцы ловко вынули пробку, длинный нос сунулся внутрь.
-- Перебродившее молоко, -- хмыкнул он, явно довольный.
И не долго думая окропил возведенную пирамидку. Потом отхлебнул сам и передал флягу Ниллесу:
-- Пей.
А сам уже схватил лепешку и с торжественным видом разломил ее надвое. Одна половина увенчала пирамидку, вторую Сокран разделил с товарищем:
-- Ешь.
То же самое он проделал и с сыром.
-- Прими, неведомый Хозяин, скромные дары наши, не откажись разделить с нами трапезу, -- завел Сокран нараспев. -- Молим тебя: впусти нас во владения свои, мы не несем с собою ничего дурного...
Ниллес молча стоял за спиной у старика. Закончив, тот обернулся.
-- Ты, должно быть, и позабыл вовсе, что перво-наперво надобно заручиться поддержкой духа урочища?
-- Ничего я не позабыл, -- с достоинством возразил Ниллес. -- Я в прошлый раз делал то же, что и ты сейчас. Только не здесь, а там, внизу, у самой пещеры.
-- Ну и дурак, -- заключил Сокран. -- Граница-то пролегает здесь, дальше начинается урочище, вот тут и нужно было творить обряд. А ты, выходит, вторгся туда незвано, непрошено... Эх, а еще кузнец!
-- А это тут при чем? -- Ниллес приподнял брови. -- Какая разница, кузнец я или корзинщик?
-- Разница большая, и тебе самому прекрасно это известно. Люди считают тебя могучим чародеем: тебе подвластны огонь и вода, ты способен подчинить себе металл, придать ему любое обличие. Не пристало кузнецу допускать столь неразумные оплошности. -- Сокран вздохнул. -- Собирай котомку, нам пора.
...Можно было подумать, что спуск и в самом деле окажется нелегким: слишком уж отвесными казались стены на противоположной стороне котловины. Однако со здешнего краю обнаружилось большое нагромождение камней, образовывавших нечто вроде широких ступеней, по которым можно было довольно легко спуститься.
-- И что за горный великан тут прежде хаживал? -- пробормотал Ниллес, помогая Сокрану миновать очередную "ступень", высотой чуть ли не в полтора человеческих роста. -- Неужели правду легенды сказывают? Мол, жил когда-то возле перевала косматый одноглазый громадина, таскал детей из деревни и пожирал их сырьем... Это не их ли души стонут на перевале по ночам?
-- Не всякой легенде верь, -- только и ответил Сокран, примериваясь к следующему уступу.
-- Но ведь я в прошлый раз своими ушами их стоны слышал, когда назад возвращался, уже по темноте, -- с жаром возразил Ниллес. -- И по сей день стоны эти у меня из головы нейдут: заунывные, жалобные, полные какой-то мертвящей скорби... -- кузнец сотворил в воздухе охранный знак. -- Я едва ноги тогда унес...
-- Ты поменьше болтай, -- посоветовал ему старик. -- Лучше прыгай давай, да мне пособи. А то, чего доброго, и сегодня задержимся дотемна. Худо нам тогда придется...
Наконец они достигли дна котловины.
Старик сейчас же принялся бродить взад-вперед, осматривая землю. Ниллес замер, прислушиваясь к собственным ощущениям: ему вдруг показалось, что внутри шевельнулся тревожный комок.
-- Это ты здесь руду насобирал, что ли? -- донесся до него оклик Сокрана.
-- Да, здесь, -- Ниллес пришел в себя. -- Вон ее тут сколько. И что самое удивительное, я ее только на обратном пути обнаружил, сперва ни куска не видел. Но не мог же я ее не заметить, верно? Стало быть, не было ее раньше. Только после того, как я в пещеру дары занес, она и появилась. Видать, Хозяину здешнему мое подношение по душе пришлось, вот и явил он свое богатство целой россыпью кровавика. А ты говоришь: не там, где надо, обряд сотворил!
Старик пожевал губами.
-- Почему ж тогда ты решил, что это то самое место, ежели тут, как ты толкуешь, поначалу никакой рудой и не пахло?
-- Да сколько раз тебе повторять: я эту котловину во сне видел, как наяву. Ко мне явился этот... ну, о котором я тебе рассказывал... я тогда думал, что это сам Кулуорр снизошел до меня, простого смертного. Он и выдавал себя за Кулуорра, этот выползок из преисподней, -- Ниллес еще раз осенил себя защитным знамением. -- В общем, он мне совершенно точно разъяснил, в каком месте я должен свернуть с перевала Стонущих Духов, чтобы добраться до этого самого урочища.
-- Понятно, -- ответил старик.
Он ухватил в кулак бородку и некоторое время о чем-то размышлял.
-- А ну-ка, -- сказал он наконец, -- подбери кусок руды. С собой возьмешь.
Ниллес ковырнул носком сапога ближайшие красновато-бурые выросты, нагнулся, вынимая из-за голенища нож. И спустя несколько мгновений выпрямился: в руках у него был небольшой кусок камня цвета запекшейся крови.
-- Такого хватит?
-- Вполне. А ты уверен, что это кровавик?
Ниллесу вопрос старика показался нелепым.
-- А что же еще? -- фыркнул он. -- Это тебе, может, неведомо, какой из себя кровавик бывает, а я его с закрытыми глазами отличу, уж будь покоен.
Старик усмехнулся, и по его хитрым глазам Ниллес понял: все-то он знает, небось еще куда больше кузнеца. И то сказать: лишь самым малым детям невдомек, что такое кровавик, ведь из этого камня не только железо выплавляют, но и украшения делают, и обереги, и в лечении используют, и даже краску из него готовят. Одно было Ниллесу непонятно: к чему клонит старый знахарь?
Но Сокран, как видно, не собирался ничего объяснять.
-- Идем, -- коротко сказал он.
Посредине котловины возвышалась груда каменных глыбин, образовывая подобие кургана высотой самое малое в четыре человеческих роста. Огромные, серые, они громоздились в величественном беспорядке и при этом настолько плотно прилегали друг к другу, что казались сколоченными или спаянными. Путники направились туда. Ниллес опять почувствовал себя неуютно и вынужден был признаться себе: ему отчего-то очень не хотелось приближаться к каменному кургану.
Сокран искоса глянул на него и, кажется, приметил его беспокойство.
-- Расскажи, как обнаружил вход, -- велел он.
-- Да что рассказывать? -- начал кузнец, собираясь с мыслями. -- Ну, сперва я подумал, что это просто курган, и решил взобраться на вершину, чтобы там воздать честь Хозяину. Ну, пошел в обход, чтобы отыскать, где сподручнее вскарабкаться. И тут заметил пещеру...
Они обогнули курган, и у основания каменной груды открылся чернеющий провал. Кузнецу почудилось, что очертания серых глыб, образовывающих вход, напоминают морду чудища с жадно разинутой пастью: среди каменных складок можно даже различить глаза и ноздри... У Ниллеса захолодело внутри, и он глянул на Сокрана. Ему казалось, что и на старика вход в святилище должен был произвести столь же сильное впечатление. Но если так и было, то знахарь не подавал виду. Он лишь отвел кузнеца в сторонку, подальше от пещеры.
-- Рассказывай, что было дальше, -- спокойно сказал он.
Ниллес тряхнул головой. Перед глазами упорно стояло воспоминание почти годовой давности.
Страх охватил его. Ему показалось, что перед ним -- сам Хозяин урочища, грозный, могучий, устрашающий. Однако отступать было нельзя: Ниллес понимал, что без благоволения каменного владыки не видать ему чудесной руды, а без руды не выковать меча для своего сына, который уже скоро явится в этот мир. Сам Кулуорр поведал Ниллесу во сне, что сыну его суждено стать великим воином, и велел кузнецу изготовить для него меч... Нет, без руды Ниллес нипочем не уйдет отсюда.
Пересилив трепет, Ниллес опустился на колени перед немым провалом. Изнутри дохнуло стылым поветрием. Кузнец вынул из мешка вышитое полотенце, расстелил его на плоском камне, а поверх выложил лепешки и вяленое мясо.
-- Отец седовласый, сущий с начала времен! -- начал кузнец, обращаясь к духу как к прародителю. -- Молю тебя смиренно: яви милость младшему из рода! Ты владеешь россыпями горных богатств, позволь отъять у тебя малую часть на нужды наши! Подношу тебе взамен плоды рук человеческих. И жертвую кровь свою на благо незыблемой связи.
С этими словами Ниллес вытащил нож и, полоснув себя по левой ладони, окропил подношение кровью. Затем, быстро обмотав ладонь загодя приготовленной полосой ткани, подобрал обеими руками полотенце с покоившимися на нем дарами и направился прямиком в раскрытый зев пещеры. Так и затрепетал от волнения, проходя под каменным сводом: обряд обрядом, а вдруг дух пожрет его сейчас вместе с дарами? Его обволокло знобящим мраком -- казалось, курган и впрямь засасывает его в свое чрево. Даже свет за спиною померк. Дальше кузнец идти не посмел -- в темноте положил подношение наземь и развернулся, чтобы направиться назад. Внезапно сзади раздался какой-то шелест и вместе с этим негромкий, тонкий свист. Ниллес судорожно встрепенулся и ринулся к выходу. Что бы ни случилось, нельзя оглядываться -- не будет возврата в мир людей! Над головою что-то стремительно пронеслось, обдав холодным веянием, -- и кузнец выбежал наружу вслед за большой летучей мышью. Обернувшись в воздухе, нетопырь коротко просвистел, точно обращаясь к Ниллесу, -- и устремился прочь, ввысь, за пределы урочища...
Ниллес перевел дух. Рассказ получился на редкость сбивчивым.
-- Так ты, стало быть, и кровь свою пожертвовал? -- Сокран окинул кузнеца пристальным взглядом. -- Зачем, позволь спросить? Неужто одних даров было бы мало?
-- Я рассудил, что так будет вернее, -- ответил Ниллес.
-- Вернее! -- проворчал старик. -- На границе об обряде даже не позаботился, нахрапом полез, а тут расщедрился!
-- Мне кажется... -- неуверенно проговорил кузнец, -- мне кажется, что именно этого и хотел тот... ну, который выдавал себя за Кулуорра в моих снах.
-- Оно и понятно, -- криво усмехнулся старик. -- Что может быть надежнее, чем заполучить кровь жертвы, особенно если жертва сама добровольно отдает себя на заклание! Ты огонь-то хоть позаботился зажечь, когда внутрь входил?
-- Да у меня ведь руки заняты были, -- сказал Ниллес.
-- Тьфу! -- Сокрана так и передернуло. -- Ты же кузнец, тебе покровительствует дух огня, который мог бы тебя оборонить, а ты даже кресалом не удосужился постучать, полез в пещеру очертя голову! Всему-то вас, молодых, учить надо!
Ниллен дернул плечами: нападки старика начинали его раздражать. Спору нет, знахарь во многом был прав, но зачем же через слово попрекать кузнеца его же ремеслом! Уж в чем другом, а в кузнечном деле Ниллен, как ему мнилось, разбирался не в пример лучше старого знахаря, даром что был молод. Но он сдержался и ничего не сказал.
-- Ладно, -- махнул рукой Сокран, -- словами делу не поможешь. Ну, чего стоишь столбом? Зажигай факел. Внутрь пойдем, нечего козла за хвост тянуть.
Ниллес молча достал огниво и запалил один из прихваченных заранее смоляных факелов. Старик тут же, без лишних разговоров, завладел им и, мотнув головой: мол, следуй за мной, -- направился к темному зеву пещеры.
Ниллес немного задержался: зажег еще один факел для себя и лишь после этого поспешил за стариком. Глубоко в животе перекатывался тяжелый ледяной ком, в висках назойливо стучало. Ниллесу даже мерещилось, будто какой-то бесплотный голос тихо нашептывает ему: "Не ходи!" Он стиснул зубы и в несколько прыжков нагнал старика, уже перед самым входом. В очертаниях каменной морды ему почудилась лютая злоба.
Сокран на миг обернулся, подмигнул товарищу: не робей! -- и решительно шагнул вперед, раздирая факелом неподвижную черноту пещеры. Ниллес поколебался немного, но пересилил себя и ступил следом за знахарем. В лицо повеяло древним, застоялым холодом.
Тьма вокруг расступалась неохотно, казалась загустевшей, точно смола. Факелы возмущенно трещали, словно их опрыскивали водой. Сокран что-то произнес гулким шепотом, правой рукой вывел в воздухе какой-то знак, и сейчас же пламя перестало трепыхаться, а тьма будто бы отступила. "Прямо-таки колдун!" промелькнуло у кузнеца в голове. Ободрившееся пламя высветило неровные каменные стены, покрытые причудливой сетью трещин, -- Ниллесу виделась в них какая-то жуткая упорядоченность, точно это были письмена, оставленные на камне неведомо какими существами. Но уже через пару шагов темнота опять грозно надвинулась, сгустилась вокруг, -- Ниллес тотчас понял, что на самом деле это стены разошлись в стороны и они со спутником вступили в самую утробу кургана. Под сапогом у кузнеца что-то хрустнуло, и звук разнесся вокруг, пронизав неприветливую тишину.
Это был округлый чертог, настолько широкий, что противоположная его стена едва угадывалась за качающимся пологом мрака. Копоть от факелов хвостами завивалась к высокому потолку, и над головами мерцали маслянистые блики. Казалось непостижимым, как внутри кургана могло оказаться столько свободного пространства, ведь снаружи он казался не таким уж и большим.
Впрочем, внимание Ниллеса уже привлекло другое: посреди чертога он разглядел плоское прямоугольное возвышение. Жертвенник. Ясное дело, как же без него? К тому же, жертвенник не пустовал: на нем явно что-то покоилось.
Вернее, кто-то. Ниллес уже понял, что это была человеческая фигура.
Сокран обернулся к Ниллесу и молча кивнул в сторону покойника, давая понять, чтобы кузнец подошел туда.
Мысленно загнав поглубже зашевелившийся было внутри клубок страха, Ниллес направился вперед. Под ногами громко шуршало, и от этого было не по себе, словно Ниллес боялся, что мертвец может пробудиться. Но Сокран шел рядом, и это вселяло уверенность.
Вот и жертвенник. Подняв факел повыше, Ниллес замер над распростертым навзничь статным чернобородым мужчиной в незатейливой одежде горца. И тут кузнеца прямо-таки дрожью проняло: крестообразная вышивка на вороте кожаной рубахи, тройной шнурок в волосах, косые медные накладки на поясе -- все указывало на одно и то же... Перед ним лежал человек из его рода! К тому же, кажется, кузнец... Нет, не может быть! Ниллеса не покидало чувство, что покойник ему очень, ну очень знаком...
Сокран, стоя у него за спиной, с первого взгляда узнал распростертого на жертвеннике человека, тем более что заранее предвидел эту встречу. Старик покрепче сжал факел...
Внезапно Ниллес поперхнулся: он вдруг понял, где последний раз видел это лицо. Дома, в начищенном до блеска серебряном зеркале!..
Он растерянно повернулся к Сокрану, ища объяснений, но успел лишь увидеть глаза старика: в них пламенел свирепый, беспощадный огонь.
-- Харь! -- внезапно выкрикнул Сокран, и прямо в лицо Ниллесу полыхнуло жаром факела. Кузнец невольно отшатнулся и зажмурился, отступив назад и заслоняясь рукой. Разум отказывался понимать, что происходит. Слух терзали истошные вопли старика, и горящий факел норовил ткнуть в лицо -- знахарь, казалось, обезумел. Но Ниллес уже совладал с оторопью. Правая рука метнулась вперед, и два факела с треском сшиблись, брызжа во все стороны искрами, точно бешеной слюной. Ниллес с досадой отбросил жалкий обломок деревяшки -- все, что осталось от факела -- отпрыгнул и выхватил из сапога нож. Сталь хищно блеснула, отражая пламя второго факела, который старик по-прежнему сжимал в руке. Было видно, что он изготавливается для нового выпада. "А ведь нарочно сюда заманил, ведьмачье отродье!" -- колотилось в голове у Ниллеса.
-- Ты что, совсем очумел, хрыч старый?! -- судорожно выдавил он. -- Смерти ищешь?
-- Харь! -- факел вновь прыгнул Ниллесу в лицо, словно разъяренная змея. Кузнец изловчился и перехватил его свободной рукой, вторая рука с ножом вылетела вперед -- но вместо тощей старческой груди лезвие пропороло пустоту... Ниллес выпрямился, оторопело глядя на оставшийся в руке факел, потом дико заозирался, ища глазами врага.
И тут сзади навалилась неодолимая тяжесть -- сдавила, скрутила, пригнула к земле. Кузнец пытался воспротивиться, но понял, что с этой силищей ему не совладать. Руки превратились в два негнущихся, тяжелых полена, ноги подкосились. Грудь будто железным обручем стянуло -- не продохнуть. Перед глазами поплыли красные пятна, сознание начало затуманиваться. В ушах по-прежнему звенели жуткие вопли на чужом языке. Кузнец успел понять, что непреодолимая сила разворачивает его и кидает куда-то вперед -- перед глазами на миг вновь возникло бородатое лицо, широкий лоб кувалдой обрушился на Ниллеса, и все погрузилось во тьму...
...Небо было пронзительно голубым, с беспечно плывущими стайками снежных облаков -- и там, среди этих облаков, медленно-медленно парил орел, то исчезая в белых хлопьях, то снова появляясь... Высматривает ли он что-то или просто наслаждается свободой полета? Вот бы сделаться таким же свободным, чтобы беспрепятственно реять на крыльях ветра и взирать сверху на горные вершины! Вот они, вздымаются по окраине неба, тщетно пытаясь сравниться с ним, небом, в величии... Ниллес вздрогнул и повернул голову.
Он лежал на каменистой земле, вокруг высились знакомые кручи и скалы. Чуть поодаль, на замшелом валуне, сидел Сокран и покуривал трубку. Лицо его лучилось улыбкой: казалось, старик чем-то очень доволен.
Ниллес приподнялся и сел. В голове было пусто, будто в выпитой бочке, но при этом как-то удивительно легко. Он обернулся: позади все также безмолвно громоздились глыбы кургана, чернел провал входа. Только вот все произошедшее казалось теперь лишь дурным сном. Может, его хватил обморок и это все ему пригрезилось? Он вновь уставился на Сокрана.
-- С возвращением тебя, друг Ниллес, -- весело проговорил знахарь.
-- Сокран... -- кузнец все никак не мог собраться с мыслями. -- Что... что произошло?
Старик хитро прищурился.
-- А ты что же, так и не понял?
-- Мне какой-то кошмар примерещился...
-- Это и был кошмар, -- кивнул старик. -- И длился он долго -- аж с прошлой осени, когда ты впервые сюда заявился.
-- Не понимаю... -- Ниллес потер лоб.
Сокран долго и пристально смотрел на него.
-- Там, в пещере лежал ты, -- сказал он наконец. -- Ты имел неосторожность сунуться туда с дарами, да еще и с собственной кровью в придачу, вот и остался там.
-- То есть как -- остался? -- Ниллес округлил глаза. -- Я же вышел оттуда!
-- Тот, кто оттуда вышел, не был тобой. Назад в деревню вернулся не Ниллес. Не Ниллес принес с гор руду, и не Ниллес выковал из этой руды меч.
-- Но ведь это был я! -- кузнеца даже в жар бросило. -- Я же помню все, что я делал, о чем думал, как же так?
-- В этом и состоял лиходейский замысел того, кто являлся тебе в сновидениях. Он хотел завладеть твоей душой и распоряжаться ею по своему усмотрению. Цель у него была одна -- явить в этот мир колдовской меч, который уничтожил бы грядущего Великого Воина, твоего сына. Меч этот не мог быть выкован простым смертным кузнецом, но тот, кто вышел из недр кургана, не был человеком, пусть в нем и пребывала часть твоей души.
Ниллес провел рукой по лицу. Слова знахаря не укладывались в голове.
-- Но ведь в конце концов я решил уничтожить меч, разве не так? -- он пытливо взглянул на Сокрана. -- Ведь я сам понял под конец, что здесь что-то нечисто. А если, как ты говоришь, это был вовсе не я, то как же тогда случилось, что я выбросил меч в Бездонное Ущелье?
-- Боюсь, что и это входило в замыслы твоего поработителя, -- вздохнул Сокран. -- Это нелегко объяснить в двух словах, а дело к вечеру... Давай-ка вставай и поспешим, если не хочешь еще раз встретить ночь на перевале Духов. Ведь сейчас ты обычный живой человек и так просто от них не отделаешься. Договорим по дороге.
Они встали, подобрали пожитки и направились назад.
-- Ничего не замечаешь? -- поинтересовался Сокран.
Но Ниллес уже и сам понял, в чем дело.
-- А куда же вся руда подевалась? -- спросил он и остановился озадаченно. -- Словно и не бывало...
Он запустил пальцы в кармашек на поясе, куда упрятал кусочек кровавика. И захлопал глазами: в руке у него оказался обыкновенный гранит.
-- Наваждение... -- пробормотал кузнец.
-- Называй как хочешь, -- кивнул Сокран. -- Руда, из которой был выкован меч, не принадлежит этому миру, и увидеть ее может только потустороннее существо. Давным-давно, на заре времен, где-то здесь пролилась кровь Дракона-из-Бездны, которого великий Кулуорр одолел в жестоком поединке. Быть может, именно так и появились тут призрачные залежи кровавика... Однако нечего стоять истуканами, идем.
Ниллес отбросил обломок гранита и зашагал к каменистым уступам.
-- Объясни все-таки, -- обратился он к старику, -- с чего вдруг тому, кто выдавал себя за Кулуорра, могло понадобиться, чтобы я выбросил готовый меч в ущелье? Ерунда какая-то...
-- А ты сам посуди: призрачный кузнец кует меч из призрачной руды -- что получается в итоге?
-- Призрачный меч? -- предположил Ниллес.
-- Скорее, как бы дух меча. Пойми, твой двойник создал лишь дух оружия, и духу этому нужно было дать обычную земную плоть.
-- Но мне он казался самым настоящим мечом, -- возразил Ниллес.
-- Тебе и руда казалась настоящей... Так ты, стало быть, думал, что меч этот можно уничтожить?
-- Да, я хотел его уничтожить, но молот мой оказался против него бессилен, и это меня порядком озадачило. А потом я подумал о Бездонном Ущелье -- мне казалось, что уж там-то меч упокоится навеки.
-- Как бы не так, -- покачал головой Сокран. -- Тебе ведь известно, что когда человек умирает, тело его гибнет, а душа попадает в иной мир. Но приходит время, и Великий Предок водворяет душу назад на землю -- и тогда она обретает новую плоть.
-- И что из того? -- осторожно спросил Ниллес, не вполне понимая, к чему ведет знахарь.
-- Тебе казалось, что если бросить меч в Бездонное Ущелье, то он навсегда сгинет в потустороннем мире, -- продолжал старик. -- Но в том-то и дело, что ты отправил туда бесплотный дух, который и без того принадлежит иному миру. Вот и получилось все наоборот: дух меча проник в наш мир и обрел настоящую плоть. А заодно и хозяина, которому нашептал явиться в наши земли с целым отрядом. Уж не знаю, каких там богатств меч ему насулил, но за всем этим скрывалась одна-единственная цель: добраться до твоего сына и убить его. Лишь благодаря череде счастливых случайностей нам удалось это предотвратить...
Некоторое время Ниллес молчал, осмысливая услышанное. Они с Сокраном уже одолели большую часть подъема, но впереди еще оставалось несколько высоких уступов. Наконец он проговорил:
-- А сейчас он... ну, меч этот ... сейчас он может вернуться?
Сокран глянул на кузнеца, и тощая его бородка поползла в сторону.
-- Не беспокойся, -- сказал он, показывая крепкие, отнюдь не старческие зубы. -- Я забросил его в такую щель, откуда ему уже не выползти. Он навсегда застрял в пустоте между мирами. Там и пребудет до скончания времен...
Старик умолк, сипло дыша: подъем давался ему нелегко, но он и не думал остановиться передохнуть.
Наконец они достигли седловины.
-- Смотри-ка, -- старик указал на воздвигнутую им же самим пирамидку.
Ни лепешки, ни сыра там уже не было.
-- Принял, стало быть, Хозяин, -- хмыкнул кузнец.
-- А ты как думал? -- степенно кивнул Сокран. -- Потому как обряд сотворили честь по чести. Ежели соблюдаешь законы уважения -- даже самые злые духи станут милостивыми, а коли нет в тебе почтения к потусторонним, то уж пеняй на себя: тут и добрые разгневаются... Ну, чего встал?
Ниллес послушно развернулся и зашагал вниз.
-- Да ты куда навострился-то? -- раздраженно окрикнул его Сокран.
Кузнец недоуменно обернулся.
-- А что такое?
Старик затряс бородкой:
-- Тебе что, еще раз повторить? Или ты решил, что коли уж все позади, то и честь знать не обязательно?
Ниллес смущенно тряхнул головой. Рука торопливо потянулась к котомке, и вскоре перед Сокраном появились лепешки, сыр -- все, что осталось из еды.
Седые брови старика расступились в стороны, лицо опять по-доброму заиграло морщинами: он улыбнулся и молча кивнул.
Кузнец опустился на колени и водрузил прощальные дары на вершину пирамидки. Потом встал и поклонился верхушке каменного кургана, что серела из-за края котловины.
-- Спасибо тебе, отец седовласый, сущий с начала времен!
|
|