"Томас Лермонт, желанный гость королевы фей" –
историко – мистическая новелла.
_________________________
17 марта 1285 года. Шотландия. Деревня Эрсилдун.
Томас медленно запустил пальцы в черную бороду и прикрыл глаза.
Не очень хотелось ему опять видеть перед собой рассерженное, раздраженное лицо короля Александра. Что с того, что слава Лермонта, Томаса Рифмача, как мистика, поэта, создателя баллад и пророка, уже давно улетела за пределы Шотландии?!
Для короля, властолюбивого и вспыльчивого, Томас был всего лишь чудаком. Быть может, даже слегка помешанным, не от мира сего! Властелин слушал его баллады и пророчества лишь когда ему желалось или было подходящее настроение.
Правда, велел владетель почему то именно сегодня принести Томасу с собою свиток с последним творением: романтическим рыцарским сказанием, тревожной и томящей сердце историей о влюбленном Тристане и королеве Изольде.. Не забыть бы захватить! Лермонт нехотя поднялся на ноги.
Отлакированный дуб, лениво скрипнул, руки скользнули по теплым лапам скамьи с затейливыми, резными ножками, будто не хотели отпускать ни сидящего, ни его задремавшую у огня мечту.
Томас медленно подошел к сундуку с тяжелыми ремнями - замками и было хотел уже открыть его, но стук в дверь помешал сделать это.
-Входите! – нетерпеливо – резко бросил в сторону двери Томас.
Нет мне никак покоя! –
Увидев в дверном проеме лицо Уоллеса и его слегка желтоватый от времени, воротник, подпиравший острый подбородок, он поморщился от досады: опять докучливый слуга с назойливыми заботами!
Дару его нет простора в собственном доме, все занято суетой и совершенно ненужным вихрем – круженьем: поесть, отдохнуть, написать письма, распорядиться о приеме гостей, шутить с ними, веселить их, развлекать прогулками и ловлей форели из прозрачного ручья. А когда же сочинять, играть на лютне, записывать старинные шотландские песни, просто смотреть на звезды? Он снова сокрушенно вздохнул.
Тем временем,Уоллес, словно не замечая досады и смятения хозяина, небрежно уронил дрова возле очага. Грохот поленьев, не помешал ему саркастически заметить, возвысив назидательно голос:
- Вы всегда сидите слишком близко к огню, Мой лэрд. Спалите подошвы. Башмаки то новы еще! Говорил я Вам, не прохлаждайтесь до звезд у ручья, только горло выстудите, а Фею свою все равно не встретите: где ж это видано такое, чтоб Феи по два раза одному и тому же человеку в жизни являлись?! Хватит и того, что Она за один раз Вас с ума свела!
-А что, так заметно? – усмехнулся в ответ Лермонт, скрестив руки на груди. - Вроде, никому своим «безумьем» не досаждаю.
-Да уж! И бродите уже почти десять лет каждый вечер по лесу, да у ручья, как неприкаянный. Студитесь да зябните, а потом, во сне, бредите все, будто танцы какие вспоминаете, руками да ногами так выделываете кренделя, что все покрывала на полу ночуют вместо кровати, надоело подбирать! – неутомимо ворчал Уоллес, кряхтя и засовывая в очаг поленья посуше.
-Надоело, в другой раз, так уж и быть, пошли подбирать Мериан, она ловчее, а сам ступай на конюшню, займись Громом, больше толку будет!
-Ишь ты: пошли Мериан! Моя Мериан не про Вас вовсе жаворонок! – буркнул в пышный воротник ворчун, а через секунду заорал, болтая ногами в воздухе и вытаращив глаза:
-Пустите, мой лэрд,* (*Так называли помещиков в Шотландии, владельцев даже небольших земельных наделов. Возможны варианты транскрипции и общность с английским lord, употребляемым и сейчас – автор). Пустите, я не со зла сболтнул лишнее, язык с рождения – враг мой лютый, сами знаете!
-Да уж, знаю, как не знать! – хохотнул хозяин и опустил болтуна на пол. Тот скосил глаза на безнадежно оторванную гордость десяти лет – пышный, трепыхавшийся у самого подбородка, словно лепестки желто - белой хризантемы, воротник.. Ни починишь теперь и вовек! Даже искусные руки Мериан не помогут здесь ни одним стежком!
-Вашим бы рукам, да плуг! – с отчаянием опять взялся за свое ворчун. - Или пастуший бич, а не гусиный очинок! ( Т. е. – перо или тонкую палочку для письма – автор.) Слуга отряхивался и фыркал, словно попавший в воду кот…
-Знавали руки мои когда то и бич, и плуг, и посох странника, да вот позабыл тебе рассказать, да простит меня Твое Неугомонное Недовольство!
Томас громко расхохотался, изображая перед Уоллесом изысканность придворного поклона.
Уоллес обиженно фыркнул, но глаза смягчились, а от щек постепенно отлила краска. Он был еще досточно молод для того, чтобы уметь вовремя прятать обиды и брюжжание поглубже в карманы платья, но уже и достаточно зрел для того, чтоб в нем можно было не разглядеть основательного зануду. Он и сам понял, что слегка переусердствовал и зарвался. Но тона не сбавил, продолжил в том же духе:
-Знаю, наслышан я про Вашу судьбу! Да и кто же о ней не знает у нас в Эрсилдуне? Малое дитя спросите, и то оно ответит, что сидел однажды Томас Лермонт у ручья Хантли – Берн, что с Элдонских холмов стекает, мечтал, играл на лютне, слагал свои баллады, отдыхал от странствий по горам и долинам, и намечтал так нечто диковинное: явилась вдруг перед ним сама Королева Фей, очаровала, и забрав с собою в свою страну, где он играл и пел свои песни – баллады на пиршестве фей и эльфов, три дня, не умолкая. А потом Фея подарила ему в благодарность за его чудный дар рифмача и песенника, еще и колдовскую способность угадывать будущее и говорить всякие разные мудрости, словно он ворон из старых легенд.. Только показалось Лермонту, что провел он у Фейной королевы всего три дня! Не было его в Эрсилдуне целых семь лет. А когда появился он снова и повел себя так, будто пришел вчера, люди шарахались от него, как от чумного! Что, разве не так, мой лэрд?
-Так, так, Уоллес, ты все верно говоришь. На меня показывали пальцами и шептались по углам, мною пугали детей, но баллады мои о прекрасной Фейной королеве пела потом вся Шотландия. И сейчас поет.
Томас устало вздохнул и снова запустил пальцы в бороду:
-Брось, Уоллес, очаг разожжешь потом! Иди, запрягай Грома, мне пора ехать к королю Александру. Это наше последнее с ним свидание и опоздать мне бы не хотелось! Завтра, после полудня, Короля не станет. Подтянув пояс кафтана и перекинув через руку плащ, хозяин вышел, не взглянув на слугу, оставшегося стоять на месте с разинутым ртом…
Гости короля Александра слушали рассказ шотландского рифмача молча. В присутствии вспыльчивого и непредсказуемого сюзерена, придворные вассалы боялись впустую раскрывать рты, поэтому Томасу удавалось увидеть недоверие или, наоборот, искреннее восхищение, лишь по их глазам! В одних так и плескался тихий огонь восторга, в других – любопытство, в третьих – недоумение, граничащее с неверием, а некоторые - и вовсе прятали глаза, то и дело поднося кубки с элем ко рту, и опуская ресницы.
Но Томасу хорошо был виден полыхавший в очах злопыхателей, желтоватый, холодный огонь презрения! «Связать бы этого сумасшедшего да выкинуть вон! – ясно слышал Лермонт шепот их зловонных душ. - Так нет, Король отсыплет ему полной мерой золотых монет за эти его полупьяные бредни о какой то Фейной королеве - не то девице – всаднице, не то старухе - карге на полуживой кляче, сам Господь не разберет, что он тут несет под аккорды своей облезлой лютни, одно слово – Рифмач полоумный, что с него взять!!» - и невысказанное презрение захлебывалось в очередном глотке крепкого эля и заедалось хрусткой жареной корочкой мяса барашка.
-Ну и какой же она была, Томас? Красива? Стройна? Нежна? Ты еще помнишь вкус ее губ? – король подмигнул Поэту и жесткое выражение его серо – стальных, холодных глаз смягчилось на летучее мгновение, накатившей, теплой волной любопытства. - Она похожа на твою Изольду из певучего романа?
-Живая Женщина всегда прекрасней любой Легенды, Ваше Величество, но в любой живой Женщине есть застывшая частичка Легенды! – Лермонт осторожно коснулся струн лютни, они тихо зазвенели. Слушатели тут же напряглись, перестали жевать или кривить рот в натужной зевоте.
Что новенького скажет Лермонт, какими красками расцветит уже много раз повторенный рассказ? Догадался бы поведать не о глазах, а о иных прелестях той, что пылко целовал на лесной дороге! Да и только ли целовал? Впал, видно, от чар красавицы и так уже совсем безумный Лермонт в сонную одурь и не помнил, куда она его заманила, и где укрывала семь лет! Долгий срок, что и говорить! А если к нему прибавить еще и те годы, что прошли после возвращения, то и все четверть века вскорости минет! Если дало тогда семя Лермонта где нибудь всходы, то сыновья его уже - юноши, а дочери – девицы на выданье! Небось, такие же колдуньи, как и та светловолосая, что вбила ему в голову блажь о королевстве Фей! Да, но блажь - то красивая. Как же там пелось - то?.. Не так ли, как поет сейчас сам Лермонт, негромким, чуть глуховатым голосом?
«Губами цвета земляники
Коснулась губ моих легко.
И радуги цвета поникли.
Взлетела выше облаков
Душа моя! И к ней в ладони
Спустилась, будто воробей..
Да, ей и впрямь сидеть на троне,
Лукавой Королевой Фей.
Погладив легкими перстами,
Мой пылкий рот, произнесла:
«Тебе не жаль остаться с нами,
И бросить здешние дела?!
Кто королеву поцелует,
Тому назад возврата нет:
Всю жизнь душой по ней тоскует -
Не мил такому белый свет!»
Она была так прекрасна, Мой король, в своем переливавшемся всеми цветами радуги, платье и синем плаще, в котором, казалось, собралась вся небесная лазурь, что я не мог удержаться от желания поцеловать ее немедля! - продолжал свой неспешный рассказ Лермонт, обрывая песню. Сказал ей было об этом, а она махнула рукой: «Тот, кто меня целует, становится моим рабом на целых три дня, ты знаешь про то, рифмач? - и рассмеялась . – «Хоть на всю жизнь!» - пылко возразил я, горя желанием исполнить дерзкую свою мечту немедля - был молод и горяч, что мне капризы красавицы, будь она хоть самой Царицей Небесною?! Да и три дня совсем непохожи на вечность, правда? – Лермонт пожал плечами и насмешливо улыбнулся, словно вспоминая и оценивая себя, тогдашнего.. А она все смеялась и смеялась, и ее смех рассыпался, как серебряные брызги, падал на тропинку, мне под ноги. Я и вовсе потерял голову.
«Сыграй мне на лютне, а в награду и поцелуешь, коли хочется! Я знаю, ты хорошо играешь, Томас – Рифмач!» – хохоча, быстро обронила красавица, и, бросив мне поводья своего коня, уселась слушать меня прямо на траву. Шесть борзых, что вела она на сворке с собою, улеглись полукругом у ее ног, но не рычали на меня, а тихо положили головы на лапы. Я заиграл. ..
Когда лютня замолчала, поднялась красавица, и вдруг, улыбнувшись грустно, словно оплакивала что, спросила: «Не передумал ты, Томас Рифмач? Хочешь ли целовать меня? Пойдешь ли со мною?» Я только кивнул. Голова моя горела и разум молчал. Говорило лишь сердце. Мне было все равно, что со мною станется после. Я это ей и сказал. Она пожала плечами:
«Воля твоя, но знай, что тот, кто со мною встретится будет рабом для меня три дня и .. всю жизнь. Ты не сможешь меня забыть и очи твои с той поры станут видеть иное, нежели все остальные, а голос твой станет звучать в полную силу и помимо твоей воли. Ты будешь знать и говорить людям такие вещи, какие они, быть может, не станут слушать! Но ты сделал свой выбор Сам, и назад пути уже нет. Кроме того, ты слишком хорошо играешь на лютне, грешно мне будет не отблагодарить тебя хоть чем –то!» С этими словами подошла она ко мне и поцеловала.. Так нежно, что у меня голова закружилась, и закрыл я глаза.. А когда открыл, смотрела на меня беззубая, страшная старуха с седыми космами и валившимися глазами!
Похожа она была на живой скелет, ни следа от прежней красавицы! Я отпрянул и хотел бежать прочь, но она цепко ухватила меня: «Нет, не уйдешь, ты теперь мой раб на три дня!»- посадила на свою лошадь клячу и повезла какими то неведомыми мне тропами, цокая то на коня, то на свору жалких, тощих псов, в которых превратились ее холеные красавцы – борзые. Мне было жутко сидеть у нее за спиной, я не раз порывался спрыгнуть, но меня словно приковали к седлу цепями.
-Должно быть, много ты выпил, Томас ! – ехидно процедил сэр Рудольф, вельможа в роскошном пледе, с тяжелым спорраном * (* вид кожаного кошелька, часть шотландского национального костюма на поясе. – Автор.)
- Не было с утра и маковой росинки во рту!- растягивая рот в ослепительной, холодной улыбке, с достоинством ответствовал Лермонт. - Да если и был, какой хмель, вышибло бы от страха вмиг, до капельки.
Так тряслись мы мили две, не больше. Подъехали к воротам замка. Распахнулись они, впустили нас в мощеный двор и, вижу я, слезает с лошади прежняя красавица – фея, зябко прячет в прорези рукавов хрупкие пальцы: «Пойдем, Томас, ты голоден, должно быть? Сыграешь для моих гостей, повеселимся на славу!» И тут она мне так сладко улыбнулась, что сердце мое замерло, покатилось камнем вниз, куда то мимо пяток, вместе с душою. Ни у одной земной красавицы, право, не встречал я потом такой улыбки, сколько ни искал! – тут Томас развел руками. Да и была Хозяйка краше всех гостей своих – фей и эльфов, собравшихся в замке.
Краше даже и самой Феи радуги, той, у которой глаза фиолетового цвета.. Пел и играл я для ее гостей три дня, от утра и до вечера, ни капли не устав! Да и трудно было отказаться веселить легких, воздушных красавиц – волшебниц и их кавалеров – эльфов, так весело и самозабвенно они плясали, как дети малые!
А потом взмахнула фея рукой и сказала, что пора мне в путь собираться, так как уж целых семь лет прошло с того дня, как приехал я в замок – загостился!
Я так и охнул тогда, не поверил словам Королевы – Феи.
А она смеется: «У меня тут другое время, и я над ним властвую безраздельно. Ступай себе домой, придет час, и я пришлю за тобой таких гонцов, которых ты тут же узнаешь, и пойдешь за ними без оглядки, ибо поймешь, что я зову тебя и медлить нельзя !Да о дарах моих не забудь, хоть тяжелы они и на плечи давят! Крепись, неси ношу!»
Вот – вот,Фейная ведьма преподнесла тебе дар Прорицания, но что то нечасто ты им пользуешься! – медленно, с усмешкой проговорил король Александр, пристально глядя в глаза Лермонту. - А ну, скажи- ка нам, рифмач - мечтатель, что ожидает нас завтра, будет ли в Шотландии хорошая погода и что ждет наше королевство – гордое и сильное, стоящее на земле уже двести лет, в будущем? Не бойся, головы с плеч не сниму,осыплю золотом, если правду скажешь! – король опустил свою тяжелую руку на плечо Поэта.
Чего мне бояться, Ваше Величество? Поэты земным законам не подчиняются, для них Небесное превыше всего! Только, боюсь я, не обрадуют короля мои слова… Томас снова, будто нечаянно, задел струны лютни. Они печально заныли и Он тихо пропел:
Когда королева французов сына родит,
Британию он от морей до морей покорит,
Потомкам его подчинятся шотландец и брит.
(Речь идет о Марии Стюарт, королеве Шотландской, родившей сына Иакова. В годы правления последнего произошло окончательное объединение Шотландии и Британии. Официально это было закреплено договором лишь в 1707 году – автор.)
-Что ты мелешь, безумный?! – в ярости рявкнул король Александр, треснув кулаком по тяжелой ореховой столешнице, которая тут же раскололась надвое, все кубки и блюда запрыгали, зазвенели и попадали на пол.
Чванливые рыцари и лэрды, гости короля, замолчали, а толстый монах в раззолоченной сутане, исполнявшей при сюзерене роль доверенного писца – секретаря, испуганно захлебнулся глотком эля и долго не мог прокашляться.. Наконец он смолк. Тишина в зале напряглась, словно луковая тетива Через минуту ее вновь нарушил грозный рык короля. Своды замка сотряслись от его гнева:
-Что ты здесь мелешь?! Чтобы моя Шотландия отдалась какому то выродку французов?! Кто он такой? Какая королева зачнет его в своем чреве?! Что за бредни ты сочиняешь?!
-Мария Стюарт, королева Шотландская родит сына, Ваше Величество, и в 1603 году он станет королем нашей благословенной земли, соединив ее с Британией. Его назовут Иаковом Первым.
-Ты бы еще в 18 век заглянул! – возмутился Правитель. - Не для того двести лет назад основали наши предки – пикты и геллы - Шотландское королевство, чтобы отдать его ненавистным бриттам! Не будет того и через тысячу лет!
Обманула тебя Фея твоя, сделав сумасшедшим, а не пророком! Ступай вон из замка, чтоб глаза мои тебя не видали, несчастный безумец!
-Больше не увидят, Мой король! - пряча лютню в широкие полы плаща спокойно склонился в вежливом поклоне Томас. – Это наше последнее свидание в этом мире, уверяю Вас!
-Вытолкайте его взашей, болтуна! – вновь громыхнул под сводами голос Александра. Свита вокруг свистела, возмущенно охала, и топала ногами. Но Томас Лермонт не слышал всего этого шума . Он вышел из покоев короля, и оседлав Грома, неспешно возвращался в свой замок - башню, казалось вовсе не думая о том, что произошло. Его мысли витали далеко.
Пастух, бредший в стороне от дороги с небольшим стадом овец, приветствуя его, стянул с головы ветхий лоскут, означавший, должно быть, берет.
Добрый день тебе, Томас - Рифмач! Не подскажет ли твое вещее сердце, какая завтра будет погода ? Стоит ли мне идти с моими овцами далеко и искать новые луга?
Иди без боязни, добрый человек. Беда, что пронесется над Шотландией завтра после полудня, тебя и твоих овечек не тронет!
Это почему? – изумился пастух. – Разве ветер будет дуть в стороне от Эрсилдуна?
День будет ясный и теплый. – ответил Томас спокойно. Но в полдень сломит под корень Шотландию буря, которой она еще не видала. Король покинет сей бренный мир.
Пастух в ответ охнул, уронил свою скомканную ветошь, и сел на землю, прямо в пыль, бормоча: «Чур меня, чур меня, нечистая сила!»
Томас, не взглянув на него, поскакал дальше . Весь остаток дня он провозился около Грома, не выпуская из рук скребницы, а Уоллес,боялся к нему и подступиться, видя нахмуренные брови хозяина..
***
18 марта 1285 года . Эрсилдунский замок Томаса Лермонта.
Полдень выдался на следующий день просто сказочным.
Все блистало свежестью, от синевы небесной болели глаза, солнце было похоже на огненную печь, даже хрупкие боязливые цветы на склонах гор полностью раскрылись, что бывало так редко…
Томас только что вернулся с поздней верховой прогулки, и поднялся к себе в башню, не велев Уоллесу его беспокоить, как тот стрелою влетел в комнату к хозяину, забыв постучать. Он задыхался, глаза его были вытаращены, волосы взъерошены..
-Что тебе? – обернулся Томас к нему, устало потирая глаза и отрываясь от пергаментных свитков.
-Гонец из Эдинбургского замка, мой лэрд! Король Александр умер! Поехал на охоту на узкой горной дороге, упал с коня и разбился насмерть! Говорят, Шотландию теперь ждут смутные времена! Вы сказали правду, мой лэрд! Еще вчера! - выпалил единым духом слуга.
-Я знаю, Уоллес. – Томас уставился невидяще в окно. - Скажи мне, не видно ли в замковом парке оленей?
- Нет, Ваша милость, не видел, ни я, ни егерь! - оторопело прошептал Уоллес, пятясь к дверям и решив про себя, что хозяин все же не в себе: в такой час спрашивать о каких то оленях!
- Как увидишь, тотчас скажи мне! – отрывисто приказал Лермонт. - Я давно жду этого. Это знак от королевы Фей, ее Зов.
Слушаюсь, мой лэрд!– почтительно прошелестел Уоллес, со страхом взглядывая на Томаса и думая, что надо стремглав бежать к Мериан, чтобы она приготовила горячий грог для хозяина. Тот выглядит так, будто смертельно озяб или неизлечимо болен.
***
Посреди ночи Уоллес проснулся оттого, что кто - то тряс его за плечо. Он открыл глаза. Рядом с кроватью стояла встревоженная Мериан. У двери топтался егерь с полупотухшим факелом в руках.
Да проснись же, Уоллес! Экий соня! Майкл спрашивает не оставлял ли хозяин тебе какого указания, не говорил ли чего? Куда он пошел?
Кто? – спросонья слуга ничего не понимал.
Да сэр Томас! – нетерпеливо кудахтала Мериан, всплескивая руками. – Майкл недавно видел его. Он шел мимо его сторожки за двумя оленями..
Какими оленями? – разинул рот камердинер. Воспоминание о словах Лермонта: «зов Королевы», молнией пронеслось в его, обычно не очень смышленой, голове.
Да нечто мы знаем?! Забрели в парк с гор какими то тропками оленуха с олененком, уже смеркалось! - подал вдруг голос егерь, и загудел басом:
А Его милость неподалеку тут прогуливались. Хотел я было взять арбалет, да попробовать попугать стрелой непрошенных красавцев - гостей, но Его милость на меня рукой махнул: «не тронь мол, не смей, ступай прочь!» - а сам за ними пошел. Прямиком в сторону леса. И шел -то так, словно давно собрался, ничто его не держит, как бы только их и ждал: свободно, легко, не оглянувшись! Диву я дался, на небе уже звезды зажглись, смеркается, а он идет в темноте, будто кошка, ни разу не споткнулся!
Хотел я его окликнуть, но побоялся. Только услышал раз, как он бормочет: «Ну вот и позвала Королева, вспомнила обо мне.. Вспомнила, наконец – то!» Жутковато мне стало, бросился я в сторожку за факелом, хотел, было, за ним идти, вижу, как ни в себе он, а когда вернулся, то его уже и след простыл, словно растворился. Прождал я час, думал, что он вернется, ходил по парку, звал – без толку! Прибежал сюда, думал, с Вашего ведома ушел сэр Томас.. И где же теперь его искать?! – егерь сокрушенно вздохнул и покачал головой.
В замке у королевы Фей, больше и негде! – вдруг выпалил Уоллес, сам удивляясь тому, с какой горячей верой он это сказал.
-И ты туда же! Ополоумел! Какие еще феи?! – охнула Мериан и сев на колченогую скамью у кровати, заплакала:
Говорила я тебе, зови лекаря из Эдинбурга – не в себе сэр Томас, а ты все руками махал! Домахался! Какой же ты после этого верный слуга?! На тебя и положиться нельзя! Олух ты царя небесного, а не камердинер! - и она внезапно, размахнувшись со всей силы, влепила ошеломленному Уоллесу затрещину. Тот не удержался, опрокинулся спиной в подушки, но слова не вымолвил против, только, кряхтя, потирал ушибленное место.
Егерь молчал подавленно, Мериан шмыгала носом, а свеча, чадя, догорала, заливая каплями воска почерневший от времени стол.
За окном нехотя ворочался рассвет. Ночь уползала в сторону леса . С первым лучом зари снарядили на поиски целый отряд жителей Эрсилдуна, и слуг из «Башни Лермонта», как называли Эрсилдунский замок в округе, но лэрда Томаса найти так и не удалось!
Он словно испарился, канул в воду, слился с мрачными тенями елей на Элдонских холмах. И следа его не отыскалось во всей Шотландии, только баллады и стихи, им сложенные, пелись народом по стране, а потомки его рода бережно хранили, переплетенную в кожу рукопись певучего романа
«Тристан и Изольда». Стала эта книга символом рода Лермонтов, на ней присягали, как на Библии, давали обеты, клялись в верности..
Книга сохранилась почти до наших дней, перейдя в руки Георга Лермонта, родоначальника ветви древнейшей Шотландской фамилии на Руси.
А Томас Лермонт все еще продолжает мистическое странствие по Земле....
Почти семьсот лет спустя после своего загадочного исчезновения, он, путешествуя сквозь времена, явился в 1833 году, во сне, одному из своих потомков, столь четко и явственно, что тот смог по памяти очень точно зарисовать его облик и написать о нем стихи - балладу. Звали того пра…праправнука: Михаил Юрьевич Лермонтов.
Послесловие автора.
Фигура Томаса Лермонта - провидца, поэта, основателя шотландской литературы, настолько легендарна, что, подчас, существование его подвергается полному сомнению. Тем не менее, Лермонтовская Энциклопедия ( 1981г. издания.) сдержанно и кратко повествует о Томасе Рифмаче, жившем в 13 веке в Шотландии, и написавшем свою «самую поэтичную» и самую красивую книгу - перевод рыцарского романа «Тристан и Изольда» Экземпляр этой книги хранится в Национальной библиотеке Эдинбурга (Шотландия).
В 1698 году потомкам Томаса Лермонта было даровано в «вотчину господинство Дарси (Diarsie)», которое находится в графстве Файф. Это было письменно подтверждено членом английского парламента А. Лермонтом, в 1873 году, в ответ на официальный запрос В. А Никольского о предках М.Ю. Лермонтова в Шотландии.
Родоначальником же русской ветви Лермонтовых был Георг Лермонт, который, в 1613 году, в составе сводного шотландского полка, перешел «на государеву службу» в России. Служил офицером в войске князя Д.М. Пожарского. В 1621 году был пожалован поместьями в Костромской и Галичской губерниях. Погиб во время русско – польской войны 1632 – 34 гг. в чине ротмистра рейтарского полка. Дети его сына Петра стали носить русскую фамилию Лермонтовы.
Имя Томаса Лермонта неоднократно упоминается в балладах Вальтера Скотта и работах Ж. Валле и Э.С. Хартленда.
(Труд последнего «Наука волшебных сказок» - автор.)
_____________________________________
|
|