Средневековье. Именем закона
и именем Христа
власть олицетворяет беззаконье:
за ересь - на кострах,
как прежде – на крестах,
как после – в лагерях.
-----------------------------------------------------------------------------------------
Стремится кисть постигнуть бесконечность,
в лице обычном обнаружить лик.
Захочет, останавливает вечность,
захочет, останавливает миг.
Художник каждой клеткой постигает
всё то, что попадёт потом на холст,
но зритель всей изнанки не узнает.
Путь мастера тернист и так не прост.
Исполнена блаженного покоя
картина встречи сына и отца.
Прекрасно старика лицо слепое
и руки зрячие слепца.
Остались в прошлом тяжкие скитанья.
Вновь «блудный сын» припал к его груди.
Босой, в лохмотьях, в сладком покаяньи
с надеждой робкой впереди.
Старик – сам Рембрант, потерявший сына,
а «блудный сын» – его погибший сын.
Последняя и лучшая картина –
прощальный дар последних сил.
Мир пять веков любуется Джокондой.
Улыбка на губах едва дрожит
у дамы флорентийского бомонда.
Да Винчи где-то рядышком сидит.
Часами за неспешным разговором
сжимала кисть привычная рука.
Не огорчал свою модель укором,
хоть непоседлива была слегка.
Библейские эльгрековские лица
внимают нам из глубины веков.
С полотен Эстиса взмывают птицы
к сугробам белоснежных облаков.
Волшебный мир подвластен человеку
из тьмы оттенков и полутонов
И переходит к нам от века к веку.
Он – музыка из красок и стихов.
Горячий и бескомпромиссный Бруно –
за истину борец.
И нервы все - натянутые струны.
Казнь принял, как венец.
Терновый, но венец.
Не дрогнул Бог-отец.
Ты бросил вызов силам мракобесья.
И вот – живьем сожгли.
Прошли века. Тебе слагают песни,
Но ты их слышишь ли
в заоблачной дали?
Они утешат ли?
Ни истины такой нет, ни идеи,
чтоб ради них – на смерть.
И это ясно было Галилею:
отречься – уцелеть.
Вслух истину презреть,
но с нею умереть.
Что – истина? Коль истинна, пробьётся.
Невеждам не понять.
За что сгорел? Зачем ты не отрёкся?
Вернуть бы время вспять…
Нет смысла: ты ж – опять!
Джордано! Ты ж – опять…
А мой практичный ум с душой в раздрае:
Что выбрала ла бы я?
И в трусости себя изобличаю:
В огонь? Да никогда!
Отречься? Да, да, да!
Сгорю лишь от стыда.
|
|