Странная штука – жизнь: чем выше пробиваешься, тем отчётливее чувствуешь «потолок» над своей головой.
Ко второму году службы в армии я понял, что жизнь устроена не так, какой ей следовало быть, и что люди, не развившие в себе добрых личных качеств, не должны претендовать на высокие места в Земной иерархии.
Учёба в институте, торговля на рынке, книги, теннис, айкидо – не давали выхода моей энергии. Я метался по коридорам жизни меж закрытых дверей, прекрасно осознавая, что жизнь проходит мимо, что я всё делаю «так», но что-то важное и главное – минует меня…
Деньги у меня были, образование – было, были даже медали за участие в спартакиадах. На стадионах мне фартило, в лотереях – везло. Но мне хотелось выть от одиночества, хотелось, чтобы меня услышали в этом потоке, хоть кто – хоть чёрный, хоть белый. «По барабану»!..
И жизнь сжалилась, - я приобрёл с лотка у книголюбов «Чёрную и Белую Магию» доктора Папюса и Цветковский «Танец дождя». Не дорого.
Тут же, в субботу, ближайший мой выходной, танцуя вместе с дождём, читал «Тайные молитвы Энхередиона». Я просил Самаэля, ангела субботы, поспособствовать моему становлению. И понял, что не ошибся, - что-то огромное, сильное, надёжное и тёплое стало рядом со мною.
Год я занимался по Цветкову, а ещё через год – раскопал в местной газете объявление о раскрытии неявленных способностей. Была надежда, что и моё тайное, что ведёт меня по жизни, станет явным.
Меня тут же оттестировали по всем правилам психотерапии. Дважды я выдавал «чёрную метку» по Люшеру, отторгая ненавистный мне красный квадрат, трижды – переписывал тесты.
Вконец – услышал от аналитика, что «никакими способностями я не обладаю» и что ношение чёрной одежды не способствует доверительным отношениям с людьми.
…И тут сработал мой «Великий менеджер»:
- Хорошо – сказал я. – Не обладаю. Но Вы же писали в объявлении: «Способствую раскрытию способностей». Так способствуйте! А за мной дело не станет: я оплачу Вам мои занятия авансом… (тут я порылся в карманах)… семь занятий. Если будет нужно помещение для работы, (я окинул взором огромный кабинет с пристройкой, уяснил торопливость колких, но цепких глаз аналитика), у меня есть однокомнатная квартира в центре города – она будет Вашей.
Аналитик грустно вздохнул, трепыхнулся и отправил меня на кушетку «снимать зажимы». Так я освоил ребёрфинг. …Руки и ноги мои свело, как у травленного мышонка, но голова была свежа и полна новых прожектов. Словом, ребёрфинг мне понравился. Я готов был заниматься дальше, но Андрей Васильевич (так звали моего спасителя) объявил мне, что я «уже родился».
Я открыл глаза. Странная картина предстала моему взору: укрывшись Библией, опоясавшись по шее чёрной лентой, крестился, молился и плевался насмерть перепуганный мой «гуру – повитуха».
- Кк-кто учил тебя колдовству? – едва сумел он выдавить из себя. Я честно поведал ему о книжках с лотка. И он тут же настоятельно изрёк: «Сожги всё!» и едва слышно добавил «Как и я когда-то…»
Анахоретом и стоиком уезжал я на летнюю сессию в Москву, но увозил с собой ребёрфинговую свежесть и адрес на Белорусской. Там же нашёл Эрнеста Анатольевича Цветкова, чтобы понять: «ПРИРОДА ТЕБЯ ЛЮБИТ». Обучение продолжалось.
Меня честно предупредили: придёт мастер. Человек очень необычный. Но он… женщина.
…В кабинет вплыл белый шар, перевитый разноцветными огнями. Рядом появилось что-то маленькое, серенькое и округлое.
- Анна Сергеевна и Михаил, бакалавр оккультизма, уфолог – отрекомендовал Андрей Васильевич. Воцарилось молчание.
Пронзительно-серые тревожные глаза на узком «треугольном» лице. Огромные, как пикирующие ласточки. Руки в напряжении сжаты «до бела». И – крик души:
- Если и Вы мне не поможете, мне уже не поможет никто!..
Анна Сергеевна оглянулась. Тишина. Лишних – никого. В кабинете их было четверо: Андрей Васильевич, местный психотерапевт, Михаил – УФО-ман «местного разлива», вдруг горячо возжелавший сопровождать её до странного пациента и сам собственной персоной – пациент.
Действительно странный: широченные плечи, худенькая мальчишечья шея, коротко стриженные волосы, выгоревшие от яркого летнего солнца. Загар ровный, бронзовый.
Мальчишка! Чего они так переполошились? Задёрганный, одет во всё чёрное. Мало ли что в жизни бывает…
- Сама! – она отправила их полушутя «покурить» на балкон, мальчишку – уложила на кушетку, тепло укрыв одеялом.
Он не сопротивлялся. Только никак не мог взять в толк: зачем летом нужно тёплое одеяло и почему эта красивая женщина (почти девчёнка) держит его за руку. Его это будоражило и настораживало.
- Антон, успокойтесь. Я сейчас – не женщина. Я просто сталкер. Не бросайте мою руку. В Ваших «чёрных метках» надо разобраться. Нырнём в Ваше прошлое, каким бы опасным оно не было, - она улыбнулась.
- Сталкер? Эта девочка, окружённая белым огнём. Ведь она горит и не сгорает. Пожалуй, нырнём.
Она отошла, встала в изголовье, развернула рентгеновские снимки:
- Какой странный «драконий» череп! На скулах – «волоски прилипли». Наверное, дефект плёнки… Кости – целы, если не считать наплыва у надбровной дуги. Седло - в норме.
Тут же всё потонуло в музыке под ясно-синей волной. Волна пошла яркой белой рябью. Тело наполнилось холодом и одиночеством. Одеяло – семечки. Зубы лязгают…
- Антон! Не бросайте мою руку. Где Вы? Что видите?
- Кусты какие-то. Мелкая чёрная пыль и темнота – он выбивал зубами дробь от холода. – Руки – не мои! Чёрные, на них - зелень какая-то, да и на руки не похожи.
- Антон! Это Ваши руки. Смелее. Я с Вами.
- Это… Это не Земля! Ночь. Две Луны – красная и синяя. (Или Солнца?) Пыль. Чёрно-красно-синяя пыль. – он задыхался, кашлял. – Я иду… Иду один.
- Я рядом. Вы не видите меня, но я – рядом. Скалы. Скалы – видите?
- Да. В моей руке – нож. Липкий. Я убил кого-то? Иду к скале… Уф!
Маленькие, дрожащие, изо всех сил напрягая свои острые подбородки, беспрестанно моргая сухими серыми глазками, они тащили огромные тёмно-жёлтые жернова. Шурша гравием, те - поднимали столбами стеклянную пыль. Пыль оседала на их серо-зелёных, мерцающих лунным светом тельцах, покрыла растрескавшиеся ноги, как сапоги; превращала маленькие груди в непроницаемые жёсткие панцири. Она ложилась на редкой щетинке, торчащей кустиками прямо из самих скул, заставляла сбиваться с пути, промаргиваться, откашливаться…
Но они шли и шли, эти маленькие проворные наутилусы. Таща за собою в зеленоватых хрупких ручках непомерный груз – Основной двигатель их Большого Космического Корабля, так опрометчиво выбросивший их на этот почти нежилой полюс огромного густонаселённого Пладоса.
По их понятиям Пладос был умирающей планетой, угасающей звездой, хранилищем отработанного топлива и неиспользованного оружия. И они возможно, рано или поздно превратили бы его в огромную помойку, использовав и выжав из неё всё, что можно, но, к их неудовольствию, на эти «неиспользованные» объекты и сохраняющиеся в недрах остывающего Пладоса военные базы претендовали не одни они.
Это я хорошо знал и потому, наблюдая такую картину, не стремился им на выручку.
Ребята они проворные, трудолюбивые, да уж слишком сговорчивые до всего, что касалось оружия. С чего бы это? Нужно было дойти до глупости, чтобы видеть в них, испуганных, измождённых, но упёртых до предела, военную силу. В них я её не видел.
Шестые сутки они таскались по равнине, послужившей когда-то ареной военных действий. Ходили по кругу, без воя и жалоб, без воды и пищи.
И тогда я понял, что их компас разбит, что звёзды Пладоса не дают им никаких ориентиров в пространстве, и что они не видят, не слышат и не чувствуют дальше собственных скул.
Утром седьмого дня, посовещавшись меж собой на языке, скорее напоминающем шорох опавших листьев, они послали мне навстречу своего высокого серого брата, доходившего мне ростом аж до самого плеча. Он начал речь на древнем урсу, почтительно сложив на груди красивые руки: «У нас нет зерна. Мы просим услужить нам Старейшего великой огненной горы. Да не будет Старейший Учитель слишком строг с нами. Мы сбились с пути…» Он замолк.
- Ваш компас разбит и вы не умеете ловить здешнюю дичь. – Он обессиленно кивнул головой, разведя в стороны натруженные руки. Руки кровоточили, - были перемазаны поверх пыльного «скафандра» жёлто-зелёной жижей. Ноги тряслись, подбородок – прыгал. Запах – непереносимый. Хороши, вояки!
Я отодвинулся, скользнул глазами по соседнему входу в скале… И вот уже спустя некоторое время вся серо-зелёная команда уплетала в подсобке жидкие консервы. Реактор они притащили-таки с собой. В подсобке он так и не поместился, и после бесплодных пререканий был присыпан гравием.
Ели они странно – бесшумно и очень быстро. Маленькие рты больше напоминали щель, куда с неимоверной быстротой вставлялась узкая пластиковая трубка. Оставленные полужидкие остатки извлекались пальцами, и не дойдя до рта, пропадали не менее быстро. Скоро весь мой недельный запас продуктов был уничтожен.
Гости замерли, будто им внезапно отключили питание.
- Ну вот и влип! – подумал я. – Продуктов – нет. В подсобке – чужие отключенные роботы. И их будут искать. Чьи они?
- Мы – не роботы! Мы – дети Великого Дракона. – встрепенулся Серый.
- Мы все – дети Великого Дракона. – грустно выдохнул я.
- Прости, старший мой брат. Ты, наверное, знаком с дельфинами. Они редко спят. Отдыхает левое полушарие мозга, но на страже всегда – правое. Жалею твой нос. Мы не можем длительное время обходиться без воды и смазочной жидкости. Кожа на солнце начинает атрофироваться, как и глаза, а кровь в ранах – разлагаться.
- Чего ж вы, ребята, искали на «безводном» Пладосе?
- Реактора…Ведь Вы – Сэм? – Я недоверчиво покосился на него.
Он начал странно оглаживать свои плечи, грудь, повозился… и вдруг извлёк из-за пазухи тоненькую серую трубку – сложенный миелофонограф. Лицо его резко сморщилось и по подсобке вновь прокатилась волна удушающей вони.
- Ранен?
Он молча кивнул. Я подался было в медицинский отсек за лазерным сшивателем. Но он быстро отстранил мою руку:
- Не надо. Нас будут искать. Лазерный луч даст в Сети вспышку. И тогда нам всем – крышка.
Миелофонограф плыл в его руке, разворачиваясь экраном, и вскоре я был прикован к месту звуком собственного голоса:
«Я – Уртия Тьянго. Моя больная память вновь и вновь возвращает меня на Сириус – гамма, куда я был отпущен. Не замурован, нет. Не помещён в тюрьму. Отпущен. На чужую планету, в ледяные скалы, в безмолвные горы.
Я – во всём: в каждом камне, в каждом кристалле, в каждом дуновении ветра. Я и тишина. Мы вдвоём. Уртия Тьянго! Старый генерал без армии, запал молнии без грома, пылкий любовник без любви. Старый пустынный лев в скалах…» - голос оборвался и погас; - Серый парламентёр упал в руки своих друзей.
Слышали они или нет?
Я быстро миновал гору медицинского хлама, отрыл совсем ещё новенький лазерный сшиватель и пару капсул «изоплена пропилен глюколя», который вливали во время «кровопотери» роботам.
Ух, тонка рубашечка у Серого брата! Задержав дыхание, прикрыл рану рукой, прошёлся по коричневой рытвине сшивателем…
Ну и кого теперь лечить? В моей руке на манжетке – дырка. Из его шрама сыплются непонятные шарообразные структуры…
- Коагулянты. – голову пронзила страшная боль. – Всё так. Нужна вода. Он может умереть от обезвоживания.
С трудом сдерживая головную боль я чудом доплёлся до своей фамильной фляги и вылил её Серому. Всю. Команда одобрительно закивала головами, с восхищением уставившись на мою флягу.
- Тьянго?
Я промолчал. Жизнь к Серому брату потихоньку возвращалась.
- Рым. Рым Тьяги – побочный брат Уртов… - он накрыл своей рукой грудь.
- Ну, хватит с меня! - Какая дикая боль! Пищи и воды я уже лишился. По крайней мере на неделю. Теперь ещё и Тьяги! Как он сказал? Побочный…
- Не сердись, брат. Всё хорошо. Талах поможет. Он ведет корабль к Ориону.
- К Ориону, говоришь? А ты ничего не перепутал?
- Талах – мой старший брат по матери.
- Тем более…
- Ты поможешь нам? –
Я развёл руками: «Если поможешь своим ребятам вылезти из моей головы…»
- Прости. Мы - не роботы. Здесь все – телепаты. Просто их вибрационный миелоритм много ниже вашего. Потому – больно. – Он что-то прошелестел на своём языке. Серая парочка смущённо ретировалась, забившись к самой стене бытовки.
- Пойдём, Рьям! – он оторопело смотрел на меня.
- Не всё тебе рассматривать меня в миелограф. Ведь ты же – Рийам – высокий? Не верю я брату твоему. Пока не утвердит свою власть, он будет колонизировать молодые планеты и назовётся богом – всесильным и благостным. Как же немного нужно отсталым особям планет, чтобы предстать пред ними, окружённым светом? – Я с досадой пнул присыпанный гравием реактор:
- М-28 подойдёт?
- Н-30, не меньше.
- Твой братец что, собрался материализовать манну небесную? Или опять генетические эксперименты? -
Рьям вжал голову в плечи и понуро зашагал за мной.
Мы выкатили впятером старый вездеход, с трудом взвалили на него Н-30 вручную, дабы не привлекать внимания. На таком всю Трийшу за раз облететь… и вернуться.
- Я – устанавливаю реактор, а ты, ты и ты – отквартируете вездеход обратно в хранилище. Нажмёте чёрный камень – дверь откроется. Дальше – так же. Да не забудьте засыпать следы гравием.
Команда резко подалась назад, как только мы оказались на самой высшей точке Пладоса. Благо, никто не остановил нас. Кому есть дело до старого сторожа, «выжившего из ума». И кому есть дело до того, что ещё хранят в себе недра Пладоса.
Ус си эль – высочайшая скала, будто оцепенела, подёрнувшись розоватой сеткой. Низкий монотонный гул нёсся по округе, заполняя тревогой пространство.
Понятно. Включили силовое поле. Не пахнет здесь ни дружбой, ни доверием.
Могучий «Колокол» долго гудел, повергая всё и вся в оцепенение.
- Он что, больной, твой братец? – Рым спокойно ткнул пальцем в свои прикрытые перепонки. – Извини, Рийам. Мои атрофировались. Или вы решили от меня избавиться, заполучив реактор?
Он только пожал плечами, резко вдохнул и завибрировал. Резкий свист, похожий на удар хлыста, разрезал пространство.
Колокол всё ещё долго гудел. Голова – тоже.
- У него что, проблемы с телепатией? Могучий Талах контужен?
Внезапно световой розовый «зонт» сложился внутрь, гул затих. Жёлтый луч света «выпал» из Колокола, окутав меня всего белой силовой сеткой: ноги одеревенели, руки повисли плетями. Язык прилип к нёбу, и я «поплыл» внутрь Колокола, краешком глаза лицезрея Рийама, поднимающегося мимо меня на лифте.
Картину моего подъёма завершил огромный экран:
- ЭР – РА – МУШ – ШУ – РУ! Великий Талах ждёт вас и благодарит за доставленный реактор.
- Чего уж там! – пробурчал я, потирая руки, побитые синяками после своей «транспортировки». – Благодарности было предостаточно!
И тут меня осенило: Голограмма! Нет его здесь. И быть не может. Ведь я мог выдать всю команду «с потрохами». Мне-то терять нечего. И достал меня по правде его братец! Хватит с меня Сириуса – гамма с его снегами и ветрами в скалах. Что бы было, если бы не проходящий мимо глайдер? А что если он уже всё спланировал заранее? Да и чей он был, глайдер этот?
О, эти две пары жёлтых тёмно-яшмовых глаз! Кто ведает, что творится в этих мутных вулканических прудах?..
Попасть так глупо! Ведь я старик, хоть и капитан. Кто будет меня искать? Кому я нужен?
- Тьянго! Вы – генерал. Вот Ваша могила. – Экран замельтешил белым снегом. У скалы, где я жил на Сириусе-гамма, стояла постаревшая, но не менее красивая, чем прежде, моя жена. Снег падал на её волосы цвета платины. Она плакала и скалы вибрировали ей в унисон, осыпая снег. Рядом – слева от неё, наша дочь – высокая, статная красавица с голубыми эдельвейсами в руках.
- Вы герой, Тьянго. О Вас на Сириусе ходят легенды. Но Вы – мертвы. Я надеюсь, Вы хорошо это поняли? – я кивнул. Глаза заволокло серым туманом. Экран вспыхнул жёлтым протуберанцем и погас.
Стены ходили ходуном. Тотемические головки быка в их полную величину мотались из стороны в сторону, рискуя обвалиться на пол.
- Кто же так работает? Не уснул ли капитан в своей рубке? – Цепляясь за кольца, обильно торчащие из бычьих голов, я с трудом добрался до пульта. Зрелище, открывшееся мне, было не для слабонервных: рубка была пуста. Техотсек - наполовину заполнен цветными ребятами, которые дёргали и нажимали всё, что попадалось им под руки.
- Сэм! Сэм, не сердитесь. Это – повстанцы.
- Так вы везли реактор… Для себя? – Рийям кивнул.
- Это меняет дело. – я пулей вылетел в рубку, залёг в кресло, подал вверх алмазный движок – силовое поле отпустило нас в свободный полёт. Далее – вниз его и… держим курс на Орион. Вот поймаем солнечный ветер, выпустим парус и можно будет немного поспать. Зелёная кнопка, далее – голубая, - включили бортовой экран, два малые – боковые, задний отсек – прикрыть (тепло надо экономить). А далее – всю работу нейтринным пушкам и вакуумному распределителю.
Работающие кристаллы – в полном порядке. Н-30 – новенький совсем. Проблем не будет.
Я уже начал согреваться и придрёмывать в думах о парусе. Ребята выполняли команды довольно сносно. Рийям торчал в столовке, в порыве благодарности колдуя над праздничным ужином. Его троица явно задавала тон в техотсеке. Всё шло своим чередом: и ужин выдался отменный – с вином и дичью, с зеленью. Мог ли я себе вообразить такое обилие после серо-голубых и чёрно-красных скал Пладоса!
Техотсек предусмотрительно проигнорировал вино – пили лишь мы с Рийамом, молча, собранно, мобилизуя силы для предстоящего броска.
Здесь, на корабле, он казался ещё стройнее и выше. В глазах появился металлический блеск, они с завистью ощупывали рубку, руки сами тянулись к штурвалу. Но я ещё не забыл про коагулянты и сшиватели, посему, сопровадил его по-отечески в медотсек. Пусть отоспится хорошенько.
Машина хорошая. Ход отлажен, курс – задан. По борту – флотилия звёзд. Океан, дышащий звёздами. Присопел я в этой феерии… И вдруг – толчок! Что такое?
…Бедный, серый ландшафт по борту – каменоломни какие-то… Спотыкаясь о камни, понукаемые лысым красным битюгом, бредёт наш техотсек. Вся восьмёрка – в полном сборе… В серебристых ошейниках, в каменных колодках. Рийам с запёкшейся на лбу кровью и в том же облачении замыкает шествие…
- Вино!.. Попались, как цыплята. Почему же не взяли меня? Значит, реактор ещё на корабле. Ай да Талах! Обвёл мышат вокруг сыра…Ну так доставлю Вам его в лучшем виде!
На пустыре, поросшем бедной растительностью, пробивались жёлто-зелёные лучи, перекрещиваясь меж собой, оставляя в неведении всех, кто не имеет силы смотреть вглубь себя. Я выскочил наружу.
Всё свободное пространство было заполнено живыми существами разных форм и размеров. Многие из них порывались «уйти», застигнутые врасплох лазерным ударом опущенной решётки, обезумевшие от безысходности попросту бросались на лазерную сеть. Их тут же относил конвой «на утилизацию». Здесь не пропадало ничего: кожи, мясо. Кости – под пресс, на алмазы, живую выделенную плазму – в слимы, в энергохранилища.
Такое…- и Талаху не снилось!
- Сила воюет на силу – прошамкала беззубым ртом старушонка, больше напоминавшая черепашку – Это не овны, это не буйволы и даже не носороги. Огромные жабы. Они признают только свою власть и вот это…- В руке её блеснула золотая монетка. – Деньги. Кредиты дают за приведённых пленных. Всё рабочая сила…Нате вот! – И она метнула в толпу горсть золотых монет. – Куда их?! Не есть же… А нам – не ходить под ними! Она гордо подняла голову:
- Эх, молодой человек! Был бы тут Уртия Тьянго, он бы им показал…
К стыду своему я развернул от неё пустую фамильную флягу и побежал искать команду.
В цех ввозили новые и новые трупы. Они плыли кусками по конвейеру и штамповались в маленькие куски тягучей слизи – слимы. К выходу уплывало розовое, жёлтое, голубое «мыло». Я уже не мог сдерживать слёз, от вони, стоящей вокруг, от лязганья и скрежета качало и мутило.
Вылетев вон, я чуть не впаялся в розовую лазерную клетку: посередине площадки, зажатый телами вновь приведённых, стоял Рийям Тьяги. Он был… зелёным. Худущее тело флуоресцировало, серые глаза в длиннющих ресницах на узком треугольном лице стали ярко-голубыми, огромными, как пикирующие перед смертью ласточки:
- Уртия! Беги. Тебя здесь не тронет никто. Беги, пока цел «Белл».
Толпою его вышвырнуло к горящей решётке. Тело зашипело. Он ещё раз бросился на решётку… Остального я уже не видел.
Пожар стоял в моём мозгу и глаза. Эти огромные глаза, пикировавшие на решётку.
Я побежал опрометью, насколько хватило сил. К моему удивлению, дороги мне не загородил никто.
Включил двигатель, активизировал реактор.
Пожар… Я не видел кнопок, не понимал, что творится на экране. Большой Колокол оторвался от каменной почвы, завис в воздухе, одуряя пространство тошнотворным звоном и – разорвался могучим фейерверком на тысячи осколков…
Мелкой белой рябью оплывало всё, что осталось от Уртии Тьянго и Рьяма. Звучал только Колокол. Но это был другой звук – тонкий, холодный, всепроникающий, как вода ледяного колодца.
- Анна Сергеевна! Аня… Что с Вами? Вам плохо?
Она с трудом открыла глаза. Рядом стояли перепуганный психотерапевт и горе – уфолог.
- Вы молчите уже 2 часа. Мы уж думали…
- Что думали, это хорошо. Соорудите кофейку, мальчики! – она, сделав над собой усилие, поднялась со стула к кушетке:
- Антон, возвращаемся! Вдох! В кончик носа. Выдох - в межбровье. Планета – Земля. 2 июля. 18.30 по московскому времени.
Устремлённые «ласточки» взметнулись вверх, руки потянулись к циферблату и улыбка – мягкая, тёплая скользнула по резким «очерченным» скулам и тапочкам, сиротливо прижавшимся к кушетке.
- И где же наш обещанный кофе? – Анна Сергеевна вышла из кабинета.
- Кипятку – нету! – выдал Андрей Васильевич.
- Гони без кипятка.
- Сахару – тоже нету – парировал он.
- Ну хорошо. Кружку дашь?
Он глухо двинулся к тумбочке, заправляя внутрь кипятильник. Наверху стояла полупустая сахарница.
- Вот!
Мы залили в кофе воду, прямо из-под крана, и «кружка мира» двинулась по кругу.
Холодная живительная жижа пробудила и изрядно взболтала нас. Андрей Васильевич побежал в картотеку показывать нам трансовые рисунки инопланетян, Михаил уставился на оттопыренные Антоновы карманы – из правого торчала красивая чёрная рукоять с отполированным верхом.
- Можно?
- Пожалуйста – кивнул Антон, протягивая ему красивый складной нож.
- Острый! – оценивающе кивнул Михаил. – Со вкусом. – Серебряный носорог топтался по рукояти, двурогий, с завёрнутым круглым носом.
- Где-то я уже такого встречал…
- Головки быков с кольцами по периметру не встречал? – хитро прищурилась Анна Сергеевна.
- Баал Зебуб! Попросту – Бэл. – хлопнул себя по лбу Миша. – Антон, Вы – сектант?
- Нет – улыбнулся Антон. – Вопрос к Анне Сергеевне: «Кого же я убил?» - Михаил вдруг ухватился за бок.
- У попа была собака. Он её любил… - Андрей Васильевич возвращался в кабинет из Архива, надув щёки и потихоньку спуская воздух.
В это время раздался страшный громкий стук под дверью. Мы опешили. На пороге с каменным лицом стояла уборщица. В правой руке она держала ведро, щедро разбрызгивая вокруг пену, в другой – разломанную швабру: «Уж все врачи по домам разбежалися, а вы тута всё дурью маетесь!»
- Закройте, закройте дверь, Марья Ивановна – ретировался психотерапевт, спасая свои брюки.
Всё хорошо. Мы работаем. Траур закончился. (Он кивнул на чёрную Антонову рубашку.) Все веселы. И, слава Богу, живы.
18.01.2007.
|
|