ПЕСНЬ ЯМЩИКА
Да, знаешь ли… что песни держат впрок,
как яблоки, взморщённые морозом,
те, кто хранит душевный уголек,
идя по рифме с песней и по прозе!
Те, кто не раз в судьбе своей тонул,
но не протягивал к прохожим длани,
пускай, и как топор, идя ко дну,
и реи принимая, как медали.
А в далях, что давно уже не те,
давно не то, не эдак…, между прочим, --
три вещих сна: пурга и эта степь,
и тот ямщик, что замерзал средь ночи…
Пусть все прошло, прошло и перешло
в другую ткань, в другую цепь событий…
Но, коль жива, -- поют ее: назло ль,
иль потому, чтоб волком не завыть им!
Дуэтом, соло, хором иль толпой, --
поют в тайге или в пути ковыльем,
поют, когда уходят на покой
те, кто всю жизнь кроил Пегасам крылья…
СОБАЧЬЕ ГОРЕ
А пес не выл… он просто слал луне
свой позывной, запечатленный в генах,
и вопрошал: за что судьбина мне
дала любовь к хозяину и плену?
За что дала покорный этот взгляд,
и этот хвост, виляющий приветом
(или когда я в чем-то виноват)
пред божеством двуногим и одетым…
Да… пес не выл, он просто звал родных,
которые сбежали в стаю Гончих,
он слов не знал: ни тех, и не иных
и пел, как мог, белесой этой ночью.
Но… чуял он… что только этот вой,
когда душа в свободе неподдельной,
гласит, что там, где властвует покой,
резона нет для голосоведенья…
ДЕНЬ «НАДЕЖДЫ»
В то утро, помню, вороненка пара
поставила удачно на крыло…
А вечером расстроилась гитара,
и в окнах растревожилось «алло?»…
И кто-то растопил на радость баню,
а кто-то по коврам прибавил стук…
Дедок на лавке в стареньком баяне
нашел «Надежды» подзабытой звук.
И посылал -- не важно: в полночь, в полдень --
к чертям все часовые пояса,
и голос довоенный был свободен,
и перебил земные голоса…
по компасу… забыв поставить точку,
сводя с ума, а ссоры все -- к нулю,
он вторил бесконечную цепочку
из двух местоимений и «люблю»…
И песню по округе разносило,
дедуля ж добавлял: то хрипоту,
а то – басы… С березовою силой
«Надежда» ночь встречала на посту…
|
|