-
Мы пьем кофе и ведем приятные беседы в маленькой каморке для прислуги. Порой Хозяин приходит сюда в перерыве между дневными трудами в Библиотеке.
В нашей любезной беседе мы охотно подыгрываем друг дружке. Впрочем, иногда мои откровения касательно мечтаний о возможном избраннике заставляют его немало подивиться. Быть может – даже испытать некое волнение…
Я и сама порой пугаюсь собственных фантазий. Ведь иногда мне хочется, чтобы мною обладало существо, по своей звериной страсти схожее с Волком…
Угадав во мне чувственность, Хозяин отказался от своего первоначального намерения придерживаться тактики соблазнителя. Над ним довлеет вечный обывательский страх «как бы чего ни вышло».
Пребывая в вечной усталости от чистки котлов и уборки, я мечтаю попасть на роскошный Бал. Там мне предоставилась бы возможность блеснуть своей красотой и умом.
И вот я слегка прищуриваю глаза…
Мне уже кажется, что я слышу звук дверного колокольчика…
К нам пожаловали гости! Расторопная Эмма идет открывать дверь.
Эмма – старше меня, она уже обременена семьей. Мне есть чему поучиться у нее в плане практической смекалки. Да и бегает по поместью она куда проворнее меня.
Ее передник всегда тщательно накрахмален, волосы – старательно подобраны.
И все же... Думаю, в прошлом она никогда не была любовницей Хозяина.
Пришли два приятеля Хозяина. Они просят нас срочно сделать ксерокопию документов и заодно соглашаются присоединиться к нашей скромной послеполуденной трапезе.
По обыкновению, они сразу же обращают на меня внимание. Убедившись, что, кроме всего прочего, я могу связать между собой пару слов, один из них предлагает мне в свободное от службы время присоединиться в качестве гостьи к некому помпезному торжеству, которое я должна буду украсить своим присутствием.
Я подозреваю, что могу встретить там своего Принца, и мое сердце тревожно бьется…
Возможно, во время танца с Ним мое лицо будет скрыто под маской.
Хозяин, частенько любящий выступать в роли заботливого отца по отношению ко мне, охотно входит в эту роль и на этот раз. Он с удовольствием отпускает меня повеселиться.
-2-
Опять – пронизывающий холод, обледенелые мостовые. Я семеню в тоненьком, уже местами протертом пальтишке, надетым не по сезону. В руке у меня зажата Монета - последнее из того, что у меня осталось после появления у нас в поместье этого странного Господина…
Этот удивительный важный Господин пришел к моей Хозяйке и сказал, что хочет видеть меня, скромную служанку. Хозяйка с удивлением позвала меня. Господин одарил меня кучей подарков , намекнув, что Он – мой отец… Он обещал вернуться за мной в скором времени и забрать к себе… Но время все идет, проходит день за днем, а Его все нет… Все деньги уже давно отобраны у меня алчной Хозяйкой, и каким-то чудом уцелела только эта Монета, которую я сжимаю в руке.
Из темноты выхватываю взглядом освещенную витрину…Не могу удержаться и подхожу к ней поближе, чтобы рассмотреть все до мельчайших подробностей. Пусть даже дома за опоздание меня ждут побои от Хозяйки – уж очень мне хочется на минуту задержаться здесь, чтобы лицезреть это пиршество для глаз…
На даме-манекене с игривым выражением лица – тонкие шелковые чулки, изящная обувь, вызывающе короткое платье… У меня никогда ничего этого не будет, никогда мое тело не будет облачено в подобающее ему оправу, никогда оно не ощутит прикосновение всех этих чудесных, словно неземных тканей, переливающихся всеми оттенками радуги.
Неожиданно я вижу совсем близко от меня компанию отпрысков богатых родителей, пристающим к уличным девкам. Как водится, на лице у них – следы порока и излишеств. Пресытившись обычными удовольствиями, они ступили на путь удовольствий запретных.
О, боже! Один из них быстро движется по направлению ко мне…
Мое девственное сердце тревожно забилось… Руки от страха выпустили Монету… Она со звоном покатилась прямо по направлению к этому прыщавому богатейчику…
- Ого, смотрите-ка – соверен! Теперь мы можем снять этих девок, строящих из себя неприступных барышень! – он схватил мою Монету…
Моя Монета – это самое дорогое, что у меня есть… За исключением моего главного сокровища – девственности, которую я так берегу…
На мою Монету этот господинчик купит любовь площадных девок.
Я силюсь понять секреты, которыми эти существа так притягивают мужчин. Слышу вульгарный женский хохот, вижу размалеванные лица…
И мне становится особенно горько и одиноко в этот вечер. Обида сдавливает мне горло.
-3-
Сегодня утром Хозяйка повелела мне отправиться в одну Контору. Я уже привыкла, что порой она дает мне самые неожиданные поручения.
Теперь я понимаю, что Хозяйка ревнует меня к Хозяину и потому стремится как можно чаще отсылать меня из дома, чтобы он не имел возможности украдкой бросать на меня волнующие взгляды.
Еще в поместье меня начали беспокоить небольшие рези внизу живота. Но я не придала этому особого значения, не осмелилась попросить у Хозяйки какое-нибудь снадобье на этот счет. И вот на улице я вдруг неожиданно почувствовала себя дурно…
В дополнение к болям в животе, потихоньку прибавились еще дрожание рук, тошнота, затрудненность дыхания и страх, что я вот-вот потеряю сознание…
Я наблюдала, как вокруг меня создается атмосфера человеческой подавленности. Скользя по мне взглядом, прохожие немедленно стремились поскорее опустить глаза…
Мне также приходилось постоянно присаживаться на бульварные лавочки, чтобы хоть немного перевести дух и прийти в себя. Один раз, завидев мое мертвенно бледное скорбное лицо с мучительным выражением, мне даже уступила местечко на лавочке какая-то пожилая фрау. А я чувствовала себя тогда настолько дурно, что не преминула воспользоваться этим ее снисхождением.
Я намеренно погружала себя в расслабленное состояние, чтобы поменьше чувствовать боль. Порой мне чудилось, что боль все же отпускает. Тогда я не могла удержаться, чтобы ни выйти на миг из своего расслабленного состояния и ни проверить правильность этой смелой догадки…Но мое радостное предположение ни разу не подтвердилось, - боль упорно не проходила. Мне приходилось вновь и вновь загонять себя в спасительную полудрему.
Стоит ли говорить, что уличная пешая прогулка, в обычное время доставляющая мне огромную радость из-за передвижения в пространстве улочек и людей, на этот раз превратилась для меня в истинное мучение.
В Конторе, до которой я наконец-то добралась, я вынуждена была переждать визит другого посетителя, пришедшего туда чуть раньше.
Секретарша была неприятно удивлена моим плачевным состоянием. Но взвесив в уме, что моя Хозяйка пользуется услугами фирмы, она решилась оказать мне помощь и протянула мне стакан воды. Затем, поразмыслив еще немного, секретарша также принесла мне из дальних комнат некое снадобье, которое она в дальнейшем растворила в стакане воды и принудила меня выпить.
Также я вымолила у нее возможность пережидать визит предыдущего посетителя не на твердом казенном стуле, а на довольно комфортном диване с кожаной обивкой.
Я даже расслабила слегка пояс чулок, чтобы он не так остервенело впивался в мое порядком измученное тело.
Все то время, пока она проявляла заботу обо мне, я чувствовала себя маленьким испуганным ребенком, а ее, секретаршу – всемогущей волшебницей.
На диване я просидела в спасительном забытьи какое-то время, и… О чудо! Потихоньку боли стали проходить… Я мысленно поблагодарила спасительное снадобье.
Рези, которые я ощущала в животе, несомненно, имели расположение женских органов. В какой-то момент я даже в страхе подумала, а не «в положении» ли я сейчас нахожусь…
И все-таки я думаю, что я – порочная женщина.
Меня давно уже преследовали фантазии в отношении мужчин. Манили те немногие описания любовных сцен, которые мне удавалось находить в книгах из Библиотеки.
А потом случилось вот что… Я заметила, что пока я прибиралась в комнате одного нашего квартиранта, то он непрерывно скользил взглядом по моему телу. Иногда он при этом ничего не говорил, иногда – говорил какую-то откровенную чепуху.
Все это волновало меня. Отныне в тиши своей каморки я повадилась предаваться своим девственным фантазиям…
В тот самый долгожданный момент, когда он впервые прикоснулся ко мне, положив руку мне на грудь, я не оттолкнула его, как поступила бы любая порядочная девушка... Я лишь инстинктивно зажмурила глаза от захватившего меня удовольствия … Он принялся страстно целовать меня… Я была потрясена неожиданно нахлынувшими на меня чувствами…
Наверное, его забавляла тогда моя неопытность. Хотя, быть может, в этом заключалась для него и некая своеобразная прелесть, как я теперь понимаю…
Он даже ни разу не сказал мне, что я ему нравлюсь. Хотя я совершенно уверена, что именно так и положено говорить в подобных случаях.
А дальше… Мне пришлось вытерпеть адскую боль. Но, тем не менее, – впоследствии я многократно позволяла ему овладевать моим телом… Я впадала при этом в сладостное забытье.
Никто, в том числе и моя подруга Эсмеральда, не знает, что я – падшая женщина.
Я вновь и вновь вспоминаю наши с ним прикосновения, и представляю себя Золушкой, а его – прекрасным Принцем.
...Когда я закончила свой визит в Контору и ступила на мостовую улицы, чтобы начать свой обратный путь, то меня вновь властно захватила вся радость весеннего, даже – почти летнего дня. Теперь мое движение не было омрачено мучениями, возникающими из-за боли.
Прохожие, казалось, ступали по тротуарам в довольном расположении духа, и их настроение передавалось и мне…
Надо сказать, что я считаю неприличным разглядывать людей, шагающих мне навстречу, хотя и подозреваю, что многие из них в свою очередь сами меня разглядывают.
Но неожиданно какой-то молодой господин, проходивший мимо в толпе народа в паре со своим знакомцем, негромко сказал мне:
- Фройлен, у вас спущен чулок!
По своему обыкновению, я не сразу поняла смысл обращенных ко мне слов. В общем-то, я даже не поняла, что эти слова предназначались именно мне.
Посудите сами! Да мало ли услышишь на улице обрывков чьих-то незначительных фраз! И потому поначалу я всего лишь повторила эти слова еще раз про себя, подобно музыкальному отрывку… И вдруг до меня дошел унизительнейший смысл этих слов, обращенный ко мне.
Я немедленно вся покрылась краской стыда…
-4-
Я вновь сижу за чисткой котлов. И – вспоминаю.
Вспоминаю его руки, его прикосновения…
Когда знаешь, как все закончилось, становится грустно. Ибо начало обещало нечто очень волнующее…
Быть может, на балу Принц намекнул мне, что я ему понравилась… Что он хотел бы продолжить знакомство…
Но – по самомУ своему определению счастье вдруг должно оборваться. Его время строго отмеряно полночным боем часов.
Кучер – вновь обратился в крысу, а карета – в тыкву.
На следующее же утро после праздника - воздушный шарик сдулся. Люминесцентная волшебная палочка больше не светится в темноте. Вынутый из воды дракончик постепенно уменьшился до своего первоначального размера.
Золушка вновь вернулась к своим котлам.
Пусть тот, кто ищет ее, тщетно пробирается по узким неровным улочкам, по крутым лестницам взбирается на вершины средневековых башен собора, вслушивается в копеечную мелодию шарманщика.
Порой Она задумчиво смотрит на него из окна.
Он бродит по мощеным улицам древнего города, в котором смешались эпохи, и ищет Ее. Иногда тяжелую дверь перед ним распахивают специально обученные слуги и отвечают, что Ее нет дома.
Иногда дверь открывает Ее сестра. Она грустно и терпеливо объясняет, что у Золушки – сильнейшее душевное расстройство, и потому Она вынуждена была покинуть Город.
Теперь Она растворена в Мировом Пространстве.
Она может быть той самой голубкой, расхаживающей по мостовой, либо чайкой, красиво пролетевшей над рекой.
-5-
Я все чаще подумываю о визите к колдунье, живущей по соседству - совсем близко от нашего Поместья.
Как-то, улучив момент, я добегаю до ворот ее дома и стучу в них окаменевшей от холода рукой.
Шаркая ногами, Ведьма не спеша открывает мне дверь, улыбаясь беззубым ртом.
Узнав о моих проблемах, Ведьма, недолго думая, предлагает мне свое запатентованное зелье…
Выпить глоток этого зелья – и вступить в совсем другую действительность, в которой тени контрастны, время и расстояние обратились в одну неподвижную точку в твоем мозгу, а чувства обострены и так быстро сменяют друг друга, что за ними не успеваешь уследить.
А мир, который залит солнечным светом и устлан ковром зеленых лужаек, мир неторопливого голубого неба и жужжания трудолюбивых пчел; мир, известный только тебе – он безвозвратно исчезнет.
-6-
В иные дни, просыпаясь, я обнаруживала себя в огромном бесконечном замке со стрельчатыми окнами. Спустив босые ноги с кровати, увенчанной балдахином и унизанной красноречивыми следами присутствия клопов, я ступала на холодный пол, убивавший во мне любую надежду на возможное человеческое тепло. Я была простоволоса, на мне красовалась бесформенная ночная рубашка, обшитая золоченой тесьмой.
Иногда я просыпалась на какой-то циновке в углу огромной сумрачной залы и видела возле себя старательно вылизанную крысами миску. От миски исходил отвратительный, но будоражащий ноздри запах. В такие дни на мне была надета ветхая роба из холщевой ткани.
Я бродила по запутанным лабиринтам замка, слыша повсюду в соседних залах оживленные разговоры и смех… Но, всякий раз, стоило мне только вбежать в освященную человеческим присутствием соседнюю залу, как я обнаруживала, что она абсолютно пуста и там нет ни души…
Постоянное повторение этого непреложного закона заставляло меня выбиваться из сил в надежде обмануть внутреннее пространство замка и увидеть все-таки его без умолку болтавших обитателей, до сих пор так ловко от меня ускользавших…
Стоит ли говорить, что мне этого так ни разу и не удалось.
Изредка мне везло, и фортуна позволяла мне поживиться засохшими остатками снеди на огромных столах, хранивших следы неумеренного разгула. В этих случаях, если я делала хоть один глоток вина из серебряного кувшина, то кровь начинала лихорадочно стучать в висках, а ноги обретали неожиданную тяжесть. Я спешила обрести устойчивое равновесие на каком-нибудь сидении. В противном случае чудища с полотен, развешанных тут и там на стенах замка, оживали и заставляли меня содрогаться при каждом моем нетвердом шаге.
Если мне удавалось отыскать на столе серебряное блюдо, то я гляделась в него, словно в зеркало, силясь распознать в нем собственное отражение. Но память отказывалась повиноваться, и я не испытывала никакого радостного чувства узнавания. Напротив, взгляд застывших зрачков из блюда и хищный, какой-то нечеловеческий разрез глаз настолько пугал меня, что порой я была принуждена выпустить блюдо из дрожащих рук и мысленно поклясться себе в том, что никогда больше не прикоснусь к нему.
…Когда в стрельчатых окнах я видела ту же самую темноту, что и у меня в душе, то у меня только и хватало сил, чтобы забыться тяжелым сном возле какого-нибудь камина, не дающего ни капли тепла.
-7-
Я быстро поправилась от своей хвори, пролежав в горячке совсем недолго.
Теперь я в знак благодарности служу Ведьме… Это – почти то же самое, что служить Хозяйке.
С небольшими, правда, особенностями, о которых я, пожалуй, расскажу чуть ниже.
Ведьма боится, что я хоть на минуту обрету внутренний комфорт, достигну гармонии с самой собой. И поэтому она придумывает для меня сотню дел по дому – перебрать чечевицу, в которую она нарочно подмешала требухи, перемыть пригоревшую посуду, заштопать чулки и камзолы ее престарелых любовников…
Причем даже в минуты этой работы она не позволяет мне остаться наедине с самой собой. Всякий раз она присылает ко мне какого-нибудь ворона построже и пострахолюднее, чтобы он проверил, не отвлекаюсь ли я от работы, не подхожу ли я к окну посмотреть вдаль и расслабить уставшие глазные мышцы в перспективе уходящей в неизвестность деревенской дороги…
Всеми силами Ведьма пытается запретить мне мечтать о моем Принце.
Ближе к ночи во время очередной пирушки в гулком средневековом зале Ведьма просит Волка-оборотня одолжить ей свое тело.
И вот затем, в Волчьем обличье, Ведьма изощренно обладает моей телесной оболочкой.
Надо признаться, что в такие минуты она доводит меня до сладостного исступления, и я прощаю ей все ее дневные грехи… Прощаю ей омерзительную слежку за моими дневными мечтаниями.
Это полуночное соединение Ведьмы и моего Любименького Волка раздваивает меня... Когда мы с ним вместе, когда тела наши сплетены, то я порой не могу поверить, что в его воодушевляющей похоти гнездится душа дневной Ведьмы.
|
|