Мой двоюродный брат греб все сознательное детство, а потом и всю юность. На байдарке греб, веслом. Каждый день он тренировался на воде. Даже зимой, пока мороз не сковывал реку полностью, он выносил лодку на воду, разогревался упражнениями на понтоне, садился и греб.
Он надевал теплый спортивный костюм, шапку, сверху непромокаемую ветровку. Только кисти рук оставались открытыми — в перчатках невозможно нормально держать весло. Так что после тренировки ему было тяжело оторвать весло от рук.
—Если бросишь весло, считай, что утонул, — так об этом рассказывает брат.
Он несся против течения два километра, потом поворачивал вместе с рекой на запад и плыл вдоль леса еще полтора километра. Там, затерянная в лесу, стоит «Олимпия» — летний спортивный лагерь. У понтона Олимпии он разворачивался и уже по течению возвращался назад.
Мы в это время играли в футбол на площадке у базы. Никто из нас зимой выходить на воду не собирался, а если бы такие и нашлись, тренер все равно бы не разрешил. На воду он пускал только брата, потому как тот к своим семнадцати годам был уже профи в области грёба.
Я тоже греб, но не сильно. То есть совсем чуть-чуть. Там, откуда я родом, гребля распространена больше других видов спорта. Но, несмотря на это, мало кому удавалось догрести до каких-либо значимых результатов. А лично я и не пытался.
Зачем я вообще ходил на греблю? В школах нашего города было в обязанность всем ученикам мужского пола посещать какую-либо спортивную секцию. А поскольку на греблю ходил брат и все мои одноклассники, то и я по инерции плелся туда же.
Тренер был хороший. Нормальный такой себе мужик. Одна с ним была проблема — он реально хотел сделать из нас спортсменов.
—Кому нужно просто хорошее здоровье идите в группу здоровья, — так говорил тренер и заставлял сделать еще два подхода на перекладине.
Мне не нужна была группа здоровья. Когда тебе двенадцать лет и энергия просто фонтаном бьет, особенно о здоровье не задумываешься. Никто не ходил на секции ради здоровья. Да и в школе меня бы не поняли.
По прошествии энного количества заплывов тренер справедливо полагал, что нам пора показывать результаты, и начинал гонять нас сильнее.
—Женя, ты не плохо идешь! Поднажми, держи волну! Еще двести метров! — кричал он с катера мне в спину.
Если мне надоедало это сиюминутно, я невзначай опускал весло ребром в воду и тут же кувыркался за ним следом. Байдарка — посудина довольно не устойчивая, так что трудно поймать на симуляции. Тренер безнадежно махал рукой и догонял следующую лодку, а я буксировал свою к берегу.
Но иногда этого уже не хватало. Тогда я подходил к тренеру и говорил, что по здравому размышлению решил перебраться в каноэ. Он разрешал и потом неделю–две, положенные для адаптации, не трогал меня вообще. Спустя месяц я таким же макаром возвращался в байдарку.
Стас — так зовут брата. В девятнадцать лет он женился на девушке, которая гребла рядом с ним. Еще до армии они вместе ездили на сборы и соревнования, так что их знакомство назвать мимолетным было нельзя. Девушка, в отличие от Стаса, не собиралась всю жизнь сидеть в байдарке, хотя и махала веслом с большой долей самоотверженности. После школы она поступила в Харьковский институт физкультуры и спорта, и когда брат вернулся из армии, все тянула его туда же. Целый год она писала за него рефераты, курсовые и готовила шпаргалки, но эта высота так и осталась для брата недосягаемой. В конце концов, он плюнул и сказал, что это все ерунда. Это было одно из тех направлений, в котором он не мог двигаться изначально. Он и в школе никогда толком не учился. Брат вообще не часто бывал дома. С веслом в руках и спортивной сумкой он объездил все города бывшего СССР, имеющие гребные базы. Впрочем, сами города он толком и не помнил. Спорт–школы, спорт–интернаты, спорт–базы — это самодостаточные миры. Да и потом, на сборах тренируются по три раза в день, тут не очень то тянет на развлечения.
Так вот о школе. Оценки брату и так ставили, потому как он выигрывал за школу все подряд спортивные соревнования. Лыжи, стрельба, марафоны… У директора и физрука не возникало проблем с подготовкой юных спортсменов, а у брата не возникало проблем с оценками.
—Да-а, Немец, — так говорил брату учитель физики, глядя в окно — там на лавочке сидел физрук, курил и смотрел, как школьники гоняют мяч. — И зачем тебе эта учеба?.. Вон физрук, кинул пацанам мяч и сидит себе курит. А зарплату одинаковую получаем…
Так вот в школе брат толком не учился, и книжек никаких не читал. И тренер его в этом поддерживал.
—Почему вчера на тренировку не пришел? — спрашивал меня тренер.
—Да он книжки читал, — отвечал за меня брат из другого конца лодочного ангара.
—Книжки это хорошо… Книжки умные люди пишут. Вот только читают их… — так это комментировал тренер.
Брат хихикал, а я молчал. Дома меня ждала новенькая девятнадцатирублевая черниговская гитара и наполовину прочитанный «Кiнець вiчностi» Айзека Азимова, и мне было глубоко плевать на то, как я держу весло.
—Женя, Женя! Не передерживай весло! — кричал тренер. — Ты же скорость теряешь!
Потом брат ушел в армию, попал в Морфлот и греб уже на яле.
Впервые забираясь в ял, он был уже кандидатом в мастера спорта по гребле на байдарках и каноэ, а потому быстро и правильно организовав команду, постоянно приводил судно к финишу первым. Это приносило команде красивый красный вымпел и свежезапеченного поросенка.
—Я три года свинью ел, — так об этом рассказывает брат.
Я в это время играл на бас гитаре в солдатском ансамбле и ел обычную картошку, приготовленную на комбижире.
В широких временных интервалах между заплывами на ялах, брат начал захаживать в библиотеку. Свободное время свалилось на него неожиданно и, спасаясь от того напастья, брат принялся за литературу.
—Я перечитал всего Пикуля и Сенкевича, — так об этом рассказывает брат.
Вернувшись из армии, он спокойно забросил чтение, потому как жизнь снова вошла в свой привычный режим — тренировки, тренировки, тренировки… Помимо этого, брат начал работать тренером на той же гребной базе, а по ночам еще и сторожить ее. К этому моменту его сыну Вальке было уже полтора года. Еще через год агрессивного грёба брат доплыл до мастера спорта.
В армии брат дослужился до звания старшины, а я до твердого желания создать собственную рок-команду.
В двадцать два перед братом отчетливо вырисовалась дилемма — что дальше? Семья, отсутствие собственного жилья и жалкая зарплата тренера — серьезный повод для подобных размышлений.
—Я долго думал о большом спорте, — так объясняет это брат. — На сборах я видел разных придурков. Ради победы в одном конкретном соревновании они готовы были сожрать все что угодно. Анаболики, тестостероны — все, что тренер даст, все будут жрать. Им плевать на свое здоровье. У меня сын растет, я не хочу к тридцати годам убить свою печень, или ослепнуть…
В конце концов, брат покинул спорт, а через год и город. Тетушка давно его звала, так что он собрал свои вещи, семью, погрузился и укатил на север.
Я в это время учился на третьем курсе радиоэлектронного вуза, играл trash и был твердо уверен, что мне на севере делать нечего — тетушка звала и меня тоже.
Тетушку, сорвавшую нас с насиженных мест, зовут Анастасия Петровна. Она доводится родной сестрой нашим с братом отцам.
Сколько ее помню, она всегда была профессиональным парикмахером. У Анастасии Петровны характер локомотива — она всегда добивается того, чего хочет. Так из рядового парикмахера она выросла в директора салона красоты, который сама же и построила. Европейское оборудование и косметика от Well’ы — все на уровне. На то время такого салона не было ни в Ханты-Мансийске, ни в Тюмени.
Брат приехал в город, и тетушка назначила его администратором своего заведения. Спустя два года Стас обзавелся квартирой и забрал к себе отца.
Еще до отъезда брата отношения его родителей между собой стали абсолютно невозможными. Дядька хотел уйти к другой женщине, чем вызвал на себя жесткий прессинг взрослой половины нашей родни. Перегрести это было ему не по силам. Он «остался в семье», ко всему остыл, и все свободное время проводил на рыбалке. Мать у брата тоже была не стальная. Рыбалку она не любила, да и вообще никаких увлечений не имела, поэтому начала пить. Пока брат находился поблизости, он мог более-менее влиять на события. Но потом он уехал, забрал отца, и тетка осталась один на один со своими горестями и проблемами. Из квартиры начала исчезать мебель и бытовая утварь, а среди знакомых тетки все чаще стали появляться дурно пахнущие люди с опухшими лицами.
Закончилось все это плохо. Однажды ночью в квартире тетки завязалась пьяная драка, ее стукнули по голове и к утру она скончалась.
—Мне батя говорит: «Сынок, пойдем, люди ждут, не удобно…», а меня слезы душат. Думаю, сейчас на мать гляну и не выдержу… — так вспоминает похороны брат.
Никто его слез не увидел.
На севере отец брата женился во второй раз. Его избранницей стала тучная бездетная женщина в возрасте. Правда, было у нее и достоинство — большой магазин хозяйственный товаров и привокзальная кафешка.
—Я искал не жену себе, а бабушку Вальке, — так об этом рассказывал дядька.
Брат назвал сына в честь отца, и они оба в нем души не чаяли. Вера — новая супруга дядьки, тоже Вальку обожала. К тому моменту парню было пять лет. Это был вежливый и сообразительный малыш. Его все любили.
От нового брака отца Стас оказался в выигрыше. Вера, скрипя сердцем, выделила ему некоторые средства на самостоятельное развитие. После этого брат покинул тетушкин салон, отремонтировал подвал жилого дома, и запустил свой магазин. Продавал всякую чушь — от батареек до посуды. Пару лет спустя тоска по спорту дала о себе знать, и он забил пол магазина боксерскими грушами, лыжами, клюшками и прочей спортивной утварью.
—По настоящему я хочу заниматься только одним — тренировать молодежь. Набрать бы детворы группу и заниматься с ними… Тока вот жрать охота, а тренерством много не заработаешь… — так об этом рассказывает брат, наливая в мой стакан водку.
Сидя в своем магазине, брат снова начал читать. Фактор просвещения для него — это способ борьбы с невостребованным временем. Как-то с налетом легкого злорадства я подарил ему на день рождения огромную энциклопедию «Мифы народов мира». К моему удивлению, он прочитал этот фолиант от корки до корки.
К моменту окончания института в моей жизни произошло много событий. Я зарегистрировался законным браком, следом понял, что погорячился — мою любимую иллюзию «я все смогу» свежеиспеченная супруга развеяла быстро и основательно. Ко всему прочему неплохая (по харьковским меркам) работа, приносившая молодому специалисту достаточный заработок, все же не сулила мне полного жизнеустройства. Моя группа записала альбом, который никому, кроме нас, не был нужен. А тетка, теперь уже вместе с братом, по-прежнему звала к себе.
—Ты мне компьютер купишь? — спрашивал я брата, в ответ на его призывы.
—Да есть у меня компьютер, ему тут никто ладу дать не может, — отвечал брат.
—А что я там делать буду?
—Работы хватает. Потусуешься у меня в магазине, пока гражданство не получишь. Там видно будет.
Я плюнул, собрал вещи, и поехал.
Компьютером оказалась доисторическая машина на базе процессора i386 с жутко мигающим на шестидесяти герцах яйцом-монитором.
Приехав в этот богом забытый городок, я познакомился с еще одной новостью — второй Стасовой женой. Чуть позже я узнал эту историю полностью.
Чувство, пылавшее в душе брата, когда ему было девятнадцать, и заметно притихшее в последнее время, вдруг вспыхнуло с новой силой. Только теперь уже не к супруге. Брат приходил домой утром, молча завтракал и уходил в свой магазин. И так изо дня в день.
—Только с ней я чувствую, что могу отдохнуть, расслабиться. С ней мне по-настоящему хорошо, — так об этом рассказывает брат.
Многотонный каток по имени родня, который когда-то проехался по дядьке, теперь развернулся в сторону Стаса.
—О чем ты думаешь?! — кричала Вера.
—На молоденькую дуру повелся! — шипела первая жена.
—Как же Валька? — грустно спрашивал отец.
—А что Валька? — отвечал брат. — Я сына не бросаю и никогда не брошу. Ты себя вспомни. Я же знаю, что у тебя другая женщина была. Если бы ты тогда ушел, может, все и по-другому бы было. Может, и мать сейчас бы жива была. Ты меня не хотел бросать? А куда бы я делся?
На возмущения остальных брат попросту не обращал внимания.
Потом он ушел полностью. Собрал свои вещи в дорожную сумку, сказал, что ничего делить не будет — все оставляет сыну, и ушел. Быстро развелся, снял квартиру и начал новую семейную жизнь.
—Знаешь, сразу стало намного легче, — так об этом рассказывает брат.
Целый год я тынялся у брата в магазине. Очень скоро я понял, что звал меня брат не потому, что ему нужна была помощь по ведению хозяйства, а потому что кроме новой жены и сына, которого он теперь видел не так часто, у брата никого не осталось. Общение с отцом было сильно затруднено из-за Веры, которая была уверена, что брат поступил подло. Несмотря на огромное количество знакомых, друзей у брата никогда не было. Так что я был ему просто необходим. Спустя год и два месяца я получил российское гражданство и устроился, наконец, на официальную работу, но продолжал вечерами захаживать к нему в магазин.
Коммунальная контора, в которой я работал, зарплату платила из рук вон плохо. Проработав там годик, я решил, что с меня хватит, и перебрался админить сеть на газоперерабатывающий завод. К этому времени отец брата и мачеха созрели для спокойной жизни — решили уйти на пенсию. Поэтому продали магазин (кафе они продали раньше), построили в Кисловодске небольшой особнячок и перебрались туда.
Сказочное, надо признаться, место. Весь город, как на ладони, а в хорошую погоду на западе над горизонтом виден ослепительно белый Эльбрус.
К этому времени я уже состоял в разводе, и чувствовал от этого огромное облегчение.
—Знаешь, стало как-то спокойнее, — так я рассказывал об этом брату.
Беда пришла, когда Вальке было восемь лет. Она свела на нет межсемейные распри, и примирила самых непримиримых. В юном Валькином организме обосновалось проклятье по имени рак. Длительные и разнообразные процедуры не помогали. В конце концов, Стас продал машину и повез сына в Москву на операцию. Месяц брат жил в больнице, рядом с Валькиной койкой. Парню вырезали добрый кусок гортани, нёба и еще там чего-то. Четыре недели Валька лежал на внутривенном питании с полностью перемотанной шеей и нижней челюстью до носа.
У него был блокнот, посредством которого он общался с окружающими.
«Я так хочу жареной картошки, — так писал он. — Когда я приходил к деду, он жарил мне картошку с колбасой. Было так вкусно».
—Забери его, я не могу это читать, — так говорит брат и отдает мне блокнот. Этот блокнот и по сей день лежит у меня в столе.
Потом Валька пошел на поправку. До полного выздоровления было еще очень далеко, но выписать из больницы Вальку уже было можно. Брат забрал сына и увез в Кисловодск к родителям. По зрелому размышлению все сошлись на том, что Кисловодский климат пойдет парню на пользу. Вальке и действительно становилось лучше. Брат немного успокоился и вернулся домой.
Через три месяца Валька умер. Резкое обострение за три дня сожрало крупицы с таким трудом восстановленного здоровья. Ему так и не сняли бинты.
«Когда я выздоровею, я сяду за стол и буду есть много вкусной еды», — так хотел он.
Вы слышали, как ревет раненный медведь? Я слышал. Так же ревел мой брат. Зазвонил телефон, он снял трубку и заорал. Он орал пять минут, потом вытер глаза рукавом, собрал сумку и поехал хоронить сына. Я думал, что он сойдет с ума, но брат выгреб из этого тоже.
Спустя два года, у брата родилась дочь, бойкая и жизнерадостная девчушка. Он все также торгует спортивной утварью, а на свой день рождения приглашает меня и моих друзей. Своих у него по-прежнему нету. Летом они с женой и дочкой ездят к родителям в Кисловодск, пьют «Нарзан» и Просоквейский коньяк, и гуляют по горам. Вера больше не считает брата подлецом, а его жену причиной всех бед.
Иногда по пятницам в конце рабочего дня Стас звонит мне на работу.
—Ну что? Что делать собираешься? — спрашивает он.
—Слушаю предложения.
—Да какие там предложения! По пять капель, — так говорит он.
Я знаю, что пять капель для брата — это литр водки.
—Заезжай за мной, — отвечаю ему.
Каждый год шестого октября брат собирает всю родню на обед. Мы едим ложками и пьем не чокаясь. На телевизоре перед фотографией Вальки с черной полосой стоит и тихо светит тонюсенькая свеча.
На следующий день мы с братом едем в лес к реке. Там мы пьем уже вдвоем.
—Вчерашнего дня для меня не существует, — так говорит брат.
Если я придумаю тему для разговора, он будет мне благодарен, если нет — мы так и будем пить молча.
—Я бы все отдал за то, чтобы шестое октября не существовало, — так объясняет свое состояние брат.
Он почти спокоен, но я слишком хорошо его знаю. Если напрячь слух, можно услышать, как лопаются у него внутри перетянутые струны.
Среди тихого шепота реки и скрипа высоких сосен я понимаю, что он справится. Под небом, готовым лопнуть и пролиться нам на голову, и на плечи, и в наполненные стаканы, под влажным и холодным ветром, под бледным пятном октябрьского солнца брат, как никто другой, уверен — жизнь это длинный марафон, в котором не обязательно быть первым. Главное грести без остановок.
—Если бросишь весло, считай, что утонул, — так об этом думает брат.
|
|