эскиз
меня волнует сильнейшее наступленье весны.
таяние и течение.
войска ее, волны никому ничего не должны.
они умирают, исполняя предназначение.
сильнейшее, более сильное. идущее себя поверх.
не щадящее живота земного.
так нахлынули разом светлеющий день и век:
не в ногу, не в ногу, в ногу.
Баллада про после войны
Ленточки, ленточки, ветер в кудряшках,
В пятидесятиках, пятидесяшках,
В юбках-оборках, руках-замарашках -
Не опусти-упусти:
Это ковровые и строевые,
Это дорожные шрамы кривые,
Пороховые вокруг роковые,
Пахнущий безднами стиль,
Черное-белое на клавикордах
Фотозатворов… ты помнишь? покуда
Время кончалось в любую секунду,
Нас бесконечность ждала -
И накатила, и катит по МКАДу,
С бою столичную взяв баррикаду,
Над пустотой заломляя кокарду,
С посвистом из-за угла,
С голосом звонче любой подфанеры…
Это Джиневры поют, Гвиневеры,
Это Секонды-моей-допогуэрры
Голуби из кинолент,
Свадьбы окопны, прощания скоры,
В госпиталях эпидемия кори,
Вместо медали - неловкие кадры
Стертых локтей и колен,
Это мишень - нарукавное сердце:
- Вы полагаете, будет носиться?..
Как лоскутком погорелого ситца,
Родина машет платком -
Пестрое пламя струится, трясется:
Это качаются флаги на солнце,
Слово любви начинается с “соци-” -
И превращается в “ком-”,
Просится в строй, отдает солидолом…
Колокола раздувают подолы,
И тишина созревает тяжелым,
И замирает весна -
Помнишь, шуршали почти как звенели
Мятые платья из сизой фланели…
Время закончилось, мы поумнели,
Мне ли, ну мне ли не знать
Длящейся вечности взглядов совиных,
Пуговиц тесных на всех горловинах:
Муж - котлованы, жена - пуповины…
Боже, какого рожна
Нас прижимает к земле половинной:
Старятся руки, сгибаются спины…
Если одна половина невинна -
Значит, другая грешна,
По вертикали, по горизонтали -
Красный кирпич, самолеты из стали,
Кто-то становится selfish и stylish,
Кто-то уходит в расход,
Как мы устали, мы так не хотели -
Но самолеты уже пролетели,
Нам обеспечены только постели
Для нарожденья пехот,
Для сотворенья военного рая:
Раз - прорастают, стоят, выгорают,
Два - трепыхается ленточка с краю,
Три - запевай, твою мать,
Будешь героем, посмертно - героем…
Душно, проснемся и окна откроем -
Ветер приносит такое, такое -
Слёзы и не рассказать.
*** [граждане...]
граждане, к вам обращается голос,
слышите, к вам обращается голос:
будьте внимательны на остановках,
будьте учтивы во время движенья,
не забывайте вещей провозимых,
не забывайте друзей и знакомых,
митенька, маме рукой помаши
заперто время в вагонах кусками
нам сэкономь не дыши не дыши
взвейтесь кострами туннельные дзоты
бейтесь локтями подземные дети
будьте внимательны и осторожны
скушно и страшно
и страшно и страшно
жить в этом гуле безбрежном метрошном
жить в этом голосе строгом и душном:
граждане вы извините конечно
мы всё равно обращаемся к вам
что ж нам – не плакать прикажете, если
нас беспризорных богов машинистов
так раскидало по вашим москвам
будем висеть наступая на пятки
будем с оглядкою стенка на стенку
будем низки как последние гунны
будем близки выходя из вагона
встречным потоком ручьем бытия
кто мы влекомы и врозь и бегом и
мамочка мамочка это не я
необратимое братство печали
что ли тебя не учили? учили?
будьте презрительны и аккуратны
будьте почтительны и бессердечны
будьте всегда обязательно будьте
если не будет, не будет иных
граждане, к вам обращается боже
будьте со мной обо мне не забудьте
будьте прекрасны, прекрасны и вечны
в мертвых туннелях земных.
***(дети гор)
у родившихся в нулевые будет другой язык.
одинаково безопасны зек, прозак и рюкзак.
а страшны реальный хоррор, террор, антитеррор.
здравствуйте, дети гор,
дети горби, бени и добби. ложитесь в ряд.
здесь о вас говорят:
у родившихся в девяностые пубертат.
у родившихся в перестройку уже пульпит
и классическая миопия. и пара пуль,
охлаждающих лишний пыл,
на локальном уровне веселящий газ,
несколько четких фаз, дипломатических поз.
и в остальном по-прежнему всё для вас,
это уж как повелись, так прижилось:
у родившихся странный вид и большой живот.
будь готов, индивид:
в любом мало-мальски городе ждет тебя айриш паб
и гавана клаб.
***(если тут кто...)
……………………………Л.Г. и Е.Ф.
*
а ну подними глазёнки, кто смотрит в пол.
если тут кто не понял, у нас война.
чаша полна,
если тут кто не поал.
я за тебя дерусь и за себя дерусь.
не будь австралийским страусом, русь,
оттого что похож на сонное кенгуру
владимир владимирович не ру
и дом твой – чаша, господи пронеси,
есть еще мальчики на руси,
только не моего сашу.
*
опущу глаза, обхвачу колени,
пресс-конференций не дам.
я детское поколение,
я прикладом бью по мордам.
а у кого идеалы –
тот за тебя и себя убьет.
кенгурушка мой вялый
потихоньку пьет,
типа же понарошку.
пиши мне, мама, на офис, санечкой называй.
твой мальчик, твой зайчик учится и живой,
и не ждет, когда кончится этот дурдом,
чтоб заняться исключительно мирным трудом:
соблюдать Тишину,
начищать Пряжку.
*
у меня снова грудь в орденах.
если кто не понял,
нах.
***(амбразура)
Смотри, как шторы сведены
Не до конца, и светится диван
Полоской в треть длины.
И в сумерках начинается со льда
Твоя сиреневатая ладонь.
Тут амбразура, тут окопный хлад.
Сиди и затаись.
Мой бронебойный, с трещиной, халат;
Мой поясок, виясь,
Как телефонный шнур, уводит ввысь,
Передает заснеженным войскам:
Рука пока теплее, чем земля,
Но холодней соска.
Снаружи ангел смотрит в амбразуру,
Завидует и ищет пулю-дуру.
Солдатик нежный, увидавший бой,
Пожалуется на нас в комендатуру.
Сиди и затаись. Твоя любовь
Патронов для ответа не имеет.
И ни движенья, и ни слова с нею.
Избавь меня; избавь меня; избавь
От метафорики и ахинеи,
От ангельских разгоряченных лбов,
В стекло вжимающихся всё сильнее.
От черных штор, от рук, которые синеют,
От будущих гробов.
***(рота)
По улице нескончаемой
До первого поворота
Шла мАльчиковая рота.
Нестройно, нестройно, стройно.
Подпрыгивали котомки.
Деревья казались ломки:
«Мы счастливы прогуливать с утра,
под горизонта шум осенне-летний,
под на березах жалостные платья.
Не тронь меня, безмолвие, не тронь.
Переломись, переломись, столетье,
И покажи нутро!»
Поюще с чужого голоса,
Летяще в строю знакомом
От бывшего исполкома
До нынешней канцелярии
С ее облаками перистыми,
С обгрызенными перстами:
«Ну где же, покажите мне кордон?
Лишь пулей в небе выбитая полость.
А нас не станет меньше никогда.
Остановись, мгновенье, и опомнись:
Какая ты беспомощная помесь
Надежды и стыда!»
Шла рота: шумели, топали.
Тела растворялись в солнце.
Засранцы, говорю, засранцы.
«Дорога нам таинственно верна.
А просто это мы неопалимы.
Идем на свет – и вон у той рекламы
Готовы повернуть».
***(в патруле)
*
Кудрявый мальчик в патруле
Держит руки белые на руле,
Отпускать боится.
Внутри он сам себе смеется,
Как сашка научил смеяться
Родной землице Аушвица,
Аустерлица.
Узкоглазый мальчик в еще одном патруле
Держит руки смуглые на стволе.
Понимает: ёбнет – не успеешь и помолиться.
А нефик умирать неверным,
Неверным, саша, не годится.
Даже если мирным.
Лежащий мальчик в оцеплении у реки
Держит пальцы грязные на курке,
Промерзает и матерится.
Ох, санёк, а тебе-то там как лежится.
Накуриться бы, накуриться
И спать свалиться в уголке.
Столичный мальчик на штабном крыльце
Меняется в лице.
Разверзаются доски под его ногами.
Где-то бьется жилка, как метроном,
об одном:
Кто про сашу напишет маме.
Белоликий мальчик видит в бинокль патрули,
Ждет повтора «пли».
Белоликий мальчик продувает свою трубу
И готовится на губу.
*
А этот за машину стал
И ссыт, видал.
Ему бы саня наподдал.
Дa нет, не наподдал.
Да ладно, дай человеку душу отвести.
А глаза-то не отвести.
*
Лежащий мальчик под горой
Рассматривает рай,
Лежит, уставившись в потолок,
Закинув зА голову руку,
Жует травинку, как герой,
Как полный немотою рупор:
Ты нам, бесстыдным с этих пор,
Ты нам, не вынесшим зарока
Не оставаться дольше срока,
Не спать, не сиротить семей -
По нам былым мартиролог
Зачитывать не смей!
Никак, никак не именуй!
И перекличка не начнется.
…внутри он сам себе смеется,
земля колышется, трясется.
Кудрявый мальчик в патруле
Рванул стартёр и ввысь несется.
***(амбразура-2)
Есть много разных окон: амбразура,
Иллюминатор, брешь, бойница.
Есть белый крест, а за крестом больница.
Кто смотрит вдаль из глубины зазора,
Кто смотрит внутрь из глубины надзора,
Тот вряд ли не боится.
Нет разных окон: пробивных французских.
Американских гильотинных.
Где деньги экономятся на стенах,
Там жизни так легки и паутинны.
Как ряски, лески, сброшенные блузки
И яркие коляски.
Зато мы живы, хоть и не здоровы.
Задумайся: а вдруг мы правы.
Им за покоем нашим не угнаться.
Мне в панцире моем не разогнуться.
Мне виден только дым, огни, дубравы.
И дым, шприцы, матрацы..
DE ARS POLITICAE
про царя
привет вечерний мудозвон
твой бог немецкий вышел вон
от шишел мышел нас тошнило
театр распахивал врата
я от полтавы до прута
гнилых так мало схоронила
что дайте дайте мне чернила
чернить заснеженных ворон
от тушино и до тильзита
скользит намеренная смерть
свербит начищенная медь
когда опустишь ты копыта
привратный станешь бомбардир
надменный пасынок стрельцовый –
на прусский лад на лёд свинцовый
перелицовывай мундир
москву приравнивая риму
одним беспомощным «горим!»
вези столичные припасы
и прибамбасы и колбасы
обозом господом хранимым
и сам уматывай за ним
содрать мертвеющую кожу
созвать зевающую стражу –
и немота со всех сторон
вам благородное отродье
французское нижегородье
с одра и ложи шлет поклон
играют ложки дудка свищет
упомянуть простые вещи
ты в завещании забыл
кому ты крым кавказ курилы
кто платит после карнавала
зачем царевича убил
я помню я не убивала
чернил мне мало мало мало
они красны а нужен черный
но ты мундир и звон вечерний
последней каплей искупил.
про страну
страна для молока и меда
где зуб немеет и неймет
в тот год осенняя погода
напоминала водомет
и сжалась мокрою шагренью
и стала недоступна зренью
страна сраженная мигренью
и скукой за пустым столом
страна где мы в народ сольемся
родимся вселимся озлимся
но завсегда увеселимся
мазутно-сточным киселем
вот груша лампочка бутылка
рогатый стул розетка вилка
наивен сыт и обогрет
истаивает за затылком
москвы бугристый винегрет
там по неведомым дорожкам
по распальцованным овражкам
бурлит кровавая отрыжка
горчит медовая коврижка
почти забытая во рту
молчи молочный зуб не тикай
кисельно на большой никитской
вскипает пена в водостоках
и видит око за версту
что мед в балканские проливы
рекою огненной течет
что осень выделит пугливым
посмертно славу и почет
что принесет зима здоровым
немыслимую благодать
что завтра ливень льет как новый
а дальше нечего видать
|
|