В печи томилась гречневая каша…
Харчи в кладовке отбывали срок…
Бесстрашный краснозвездный ястребок,
сверхзвуковым усильем экипажа
с пространством споря, надрывал пупок,
не зная, что пилота воронок
ждет на земле и теплая параша.
Звезда пылала в небе, словно стог…
В плену оконной рамы утепленной
звенел комар, сибирский соловей…
Я родился. Мотался меж ветвей
унылый красный флаг над женской зоной…
И закричал я, чтоб не слышать стона
больной и грешной матери моей.
Сквозь громкоговоритель на горе
лилась громоподобная осанна.
И кто-то дверью хлопал непрестанно
и спрашивал махру и кипяток…
И был барак прекрасен, как чертог,
и добрые волхвы без промедленья
мне поднесли мой фиговый листок
и небесспорный дар стихосложенья…
И столь же неуместен здесь восторг,
насколько неуместно сожаленье.
Озвучивая эту мелодраму,
радист уже строчил радиограмму
народам и правительствам. И рот
его, с утра не принявший ни грамма,
кривился, ибо – не поймет народ…
…Тайга ложилась ниц под пилораму…
А у правительств – дел невпроворот.
В яслях из неоструганной сосны
я спал, и, улыбаясь, видел сны.
И эти ясли, сделанные грубо –
точь-в-точь как мир за деревянным срубом,
как вся тайга, похожая на трубы
в органном зале, были мне тесны.
И значит, если будем мы честны
с самим собой – рожденные в неволе,
вне выбора, в какую шкуру влезть, –
поймем: нам век свободы не обресть.
Средь истин, не имеющих названья,
и речек, не имеющих моста,
имеет смысл лишь орган осязанья...
Была бы жизнь достаточно проста,
когда б губам хватало крошек хлеба
и воздуха, когда б не это небо,
красноречивей белого листа,
где облака, как знаки препинанья,
разбросаны, как нищим подаянье,
и звук, еще не вложенный в уста,
уже вопросом дерзким искушает,
и свет безвидный землю орошает
той истиной, чье имя – красота.
Так будем же торжественны и строги:
когда пройдут отмеренные сроки
и колокол ударит вечевой,
найдем и мы свои пути-дороги,
поймем и мы, что мы уже пророки
и черный хлеб поделим бечевой.
Пускай в судьбе все рушится, пускай
стирает память лица, дни и годы,
торчит на вышке пьяный вертухай,
атланты подпирают небосводы –
неравенство всеобщей несвободы
уже не ад, хотя еще не рай.
Придет зима и кончится. Пролог
другой зимы наступит. И острог
название свое изменит снова,
но выстоит и сохранит засовы,
и гулкий пол, и низкий потолок.
И время, уходящее в песок,
здесь не преграда: ибо есть основы
всего, чему началом было Слово.
…Звезда светила в небе все сильней.
И реки, начинаясь от морей,
картину мироздания наруша,
текли туда, где торжествует суша…
Дымил костер… На нерест шла горбуша…
Я медленно по водам шел за ней…
|
|