ЧТОБ ДУША, СВЕЧОЙ МЕРЦАЯ ... (Из книги «Молитвы безбожника») *** То шёпотом, то лепетом, а то едва-едва За шелестом, за трепетом откроются слова, То затеняя ясное, то проясняя тень – Опасные, прекрасные и просто дребедень, То чайкою, то ласточкой, то воробьём в пыли, Печалью, болью, ласкою родившей нас земли … И станут белой цапелькой надежды и судьбы, И в чью-то душу – капелькой с прикушенной губы. Е.С. Ласкиной 1 А может быть, довольно и того, Что нам дано, и незачем ночами Упругий воздух пробовать плечами, С убожеством равняя божество. А может быть, и меру знать пора? В конце концов, ведь были же примеры Того, как перейдя границы меры, Вводила в грех невинная игра. А может быть … Всё, впрочем, может быть. В конце концов, сверчку шестка довольно. И если не поём, когда нам больно, Зачем и жить и чем, скажите, жить? 2 В конце концов, мы виноваты сами В том, что едва сводя концы с концами, В раздумье трём ушибленные лбы, Считая боль велением судьбы. В конце концов, ведь можно и иначе – Жить, не тоскуя, не грустя, не плача, Не омрачать печалями чело, Не забывать простое ремесло Прозрачного, свободного дыханья, Паренья, пенья, щебета, порханья … В конце концов, пока твердим азы – Что можно, что нельзя – гроза проходит, И над землёю, как дитя грозы, Светло и чисто радуга восходит. Из цикла «Осень» 1 Сновидений слепая отрава – Пить нельзя, а попробуй не пить … И на что мне смертельное право Эту дверь в никуда отворить? Там за нею прозрачно и ясно, А проснёшься в холодном поту, Будто ты заступил за черту Сдуру, спьяну, а в общем – напрасно. И теперь ни забыть, ни забыться. Бесконечная ночь впереди. И души удивлённая птица Бьётся в тесном пространстве груди Вьётся нить – в ней истоки, итоги. Льнёт к бессонной основе уток. Осень. Утро. На мокрой дороге Окровавленных перьев комок. 2 И собственной руки не вымолить у мрака. Хоть режь её ножом – такая темнота. Ни шороха. Ни зги. Ни шёпота. Ни знака. Таращится в упор глухая слепота. Я до утра кружил в полметре от дороги, Сбивая ноги в кровь. Шла горлом немота. Я думал – если есть на самом деле боги, То и они теперь не видят ни черта. И жизнь была, как смерть. И петухи молчали. И все концы сошлись в одном начале. И взламывала грудь дурная духота. И тут бы всё … Но добрая примета – Сквозь матовость предутреннего света Дорога в красках палого листа. 3 Осенняя томительная боль – За миг свободы летней неустойка. Так пахнет из бутыли гоноболь – Минувшего на будущем настойка. Так набухает кровью плоть рябин, Так яблоко парит, а птица камнем Летит в туман – дыханье тех долин, В которые и мы когда-то канем. Так меч судьбы на тонком волоске Осенних паутин росой сверкает, Пока в нагом младенческом виске Незащищённо нежность прорастает. *** Александру Гофельду Снег ли, туман ли, пух тополиный Вьётся, порхает, кружится, стелется? Божье явление – явка с повинной И обещание: всё перемелется. Господи, Боже мой, где ж твоя мельница, Где же твой жёрнов для боли старинной? Всё перемелется, всё перемелется – Вместо ответа крик журавлиный. Сон наяву. Шепоток полуночный. Вот и не верим, а всё-таки верится: В нашем домишке под крышей непрочной Всё образуется, всё переменится. Что же, мой друг, убиваться и мучиться? Это душа себя выплеснуть тянется. Всё перемелется. Что-то получится? Всё перемелется. Что-то останется? Памяти Арс. Тарковского На пригреве тепло. Только этого мало. Арс. Тарковский Ещё одна птаха свое отсвистала. Ещё один месяц на юг улетел. Тепло на пригреве, но этого мало – Теплом не означен стремленью предел. Тепло на пригреве. Далёкая стужа Уже не заставит напялить пальто. Подумаешь – стужа! Бывало похуже. А нынче тепло – непонятно за что. Сверчок на печи. У порога цикада. Но даже во сне не приснится покой. Чего же ты хочешь? Чего тебе надо? Откуда ты неугомонный такой? Какая пророчица вдруг нашептала Простые – куда уже проще! – слова: Тепло на пригреве, но этого мало? Растрава. Молитва. Прозренья канва. На плечи, как плед, опускается вечер. К щеке прикасается ночи крыло. И слушает вечности звёздное вече, Склонившись к Земле: «На пригреве тепло …». *** Молодость ли отпускает, тянет ли лапы старость? Впрочем, какая разница? Есть только то, что есть. Хлопнули ставни … времени неукротимая ярость Кожу с лица снимает, с крыши срывает жесть. Сколько ещё перегонов до остановки конечной Во поле чистом, над пропастью или в глухом тупике? Впрочем, какая разница? Корюшки дух огуречный, Запах последнего снега, солнечный зайчик в руке. Что-то душа бормочет. Вслушаешься – околесица. Блажь, благодарность, проклятие или благая весть? Впрочем, какая разница? Спущена с неба лестница. Стало быть, просто надо на посошок присесть. *** Я, пасынок державы дикой С разбитой мордой … Иосиф Бродский Всего-то – пригоршню холодной Воды ручейной, Сводящей зубы и свободной, Как я, ничейной, И на поляне бабьим летом, Надвинув кепку И согреваясь тихим светом, Уснуть некрепко, Под шорох крыл утиной стаи Врастая в землю, Люблю которую и знаю, Прильнул и внемлю. Всего-то – нежность гоноболи, Грибного духа, И паутинка давней боли Окружность слуха Щекочет глупой повиликой, Взрезает хордой. Я, пасынок державы дикой С разбитой мордой, Всего-то и хочу, что мига Прикосновенья, Когда открыта Божья книга На откровенье, Где мир ещё страницей белой, Канвой суровой, Где нет ещё удела дела, А только Слово. И, сказочник эпохи, пьяной От многой крови, Делю покой с лесной поляной, Кепарь на брови. Память 1 На сосновой столешнице след молока, Недопитая чашка, бутылка пустая. Незатейливой жизни картинка простая. Так близка эта жизнь, но и так далека. Здесь другие пейзажи, другой натюрморт, И прекрасна в своем многолетье секвойя. Но откуда среди тишины и покоя – За случайной телегой собачий эскорт И возницы беззлобный в ответ матерок, Кровь рябин, растворённая в красном закате, И, как в книге старинной, в оконном квадрате То былинный напев, то чудной говорок? Это памяти шёпот об ушедшем былом, Это пережитого глухое броженье, Это в жизни теперешней – той продолженье. И свеча оплывает, как жизнь, над столом. Не грущу и не плачу. Спасибо, что есть, То, что есть. А иного нельзя и не надо. Оплывает свеча. Открывается взгляду Позабытая, было, из прошлого весть. 2 Столешницы сосновый запах. Вечерний мягкий полумрак. Декабрь на бесшумных лапах. И добродушный лай собак. Российский шалый дух беседы – Уж коли пьёшь, так пей до дна. Скандал за стенкой у соседа. В квадрате форточки – луна. Неровный строй пустых бутылок, Но ни в глазу – светло, легко. И жизнь дышит мне в затылок, И смерть гуляет далеко. И чётки лет перебирая, Как против времени, лечу. Хочу ли я туда? Не знаю. Да нет, пожалуй, не хочу. Но, как молитву, повторяю Друзей святые имена И фотографии листаю, И воскрешаю времена, Когда ещё ни сном, ни духом Мы и представить не могли, Что припадём оглохшим слухом К обратной стороне Земли. *** Вот мы, Господи, стоим пред тобою Не нагие, а просто голые, Преклонив колени с мольбою И склонив свои глупые головы. И трубят небесные трубы Приговор, проклятье, прощение? И шевелятся наши губы Тихой просьбою об очищении. Ты читаешь души, как книги, Удивляешься – что мы наделали? И даруешь по листику фиги Этим вечным Адаму с Евою. *** Собираясь бросить курить, покупаешь новую пачку. Собираясь кому-то занять, влезаешь в кучу долгов. Собираясь ускорить жизнь, впадаешь в долгую спячку. Собираясь в Страну Чудес, попадаешь в Страну Дураков. Растирая краски теней, создающих портрет света, Над пустым, как пустыня, листом, копошится свечи язычок. Пролетают тысячелетия, в миг вмещая годы и лета, И цикад переводит на русский домашний сверчок. И если целишься в будущее, а попадаешь мимо, Туда оглянись, где плачут ласточка и кулик, Где ты забываешь любимым напоминать, что любимы, И жаждой пересыхает живительный твой родник. Ленинград Лохматое небо. Промозглая осень. Точёная графика зимних решеток. Твой норов то бешен, то нежен, то кроток. И трогают душу то чистая просинь, То прозелень сквера. Но это так редко. Трамвайчик речной – по угрюмым каналам. Мой город – моя золочёная клетка. Свободен я в ней, только дело за малым… Всё так приблизительно, призрачно, зыбко, Как полночь на улице Зодчего Росси В июне, когда одинокая скрипка Мучительно бьётся в гранитном вопросе. Вперёд до Гостиного. Невским пустынным, Где эхо шагов будто спутник секретный, До неба тяжёлого над равелином И висельных рам в тишине предрассветной. Венеция Севера. Кровь под гранитом. Мосты разводные. Ажурные своды. Молчащие сфинксы. Змея под копытом. Дыханье оправленной в камень свободы. И ангел бессонный – бессменнная ВОХРа – С течения времени глаз не спускает. Рассвету откликнулась грязная охра. Пора переклички ... Меня выкликают … Иуда ... прежде нежели пропоет петух, отречешься от Меня трижды От Луки, 22:61 Заплаканной звезды дрожит мерцанье И тень свечи на лунном серебре. Шальной цикады беглое касанье. Шуршание ежей. В заброшеном дворе Костёр дымится. Дальних гроз звучанье. Луч маяка на ломти режет тьму. И ты выходишь на крыльцо в молчаньи С душой, открытой Богу самому. Ни помысла еще об отреченье, Ни тени отчужденья на лице. Но чистит горло, предвкушая пенье, Петух с тобою рядом на крыльце ... *** "Я нашел больную птицу, но боюсь ее лечить" Иван Жданов И тянется к тебе, и в руки не даётся, И волочит крыло, и рвётся улететь, И замирает, и о воздух бьётся, И горлом кровь, и пробует запеть. В тебе тоскливой болью отзовётся Неслышный крик растерянной души. Но прикуси губу – пусть слово не сорвётся. Но руку протяни и не дыши. Лишь руку протяни. Не слушай птицелова И не плети тенёт из света и теней. Лишь руку протяни. Не говори ни слова. Лишь отвори ладонь, протянутую к ней. *** Граница между вёдром и грозой, Сверканьем тьмы и легкой бирюзой Захватывает в плен, зовёт, морочит. Не торопись: неуловимый миг – И вот уже потоп тебя настиг, Берёт в себя и отпустить не хочет. Промок до нитки, вымок до костей, Не вырваться из дождевых сетей. Да и не хочется, по правде, вырываться. Как в детстве душу холодит восторг, И тут с рассудком неуместен торг – Упасть в потоки трав и наслаждаться. Пройдёт гроза. И радуга, как лук, Натянута. И тетивою – луг. И ты на тетиве тугой стрелою. Охотник знает, где сидит фазан, Прищурил глаз и верит в свой талан. Но взмыл фазан – лишь шум над головою. Роняет капель серебро листва. Напившись, распрямляется трава. Сияет мир разливом чистых красок. И ты омыт и счастлив, как дитя После рожденья пять минут спустя – Тварь Божья, им возлюбленный подпасок. *** И эта беда обошла стороной, И та стороной обошла. А эта беда поселилась со мной И косится зло из угла. Ещё не привыкла и щерится зло. Привыкнет – с ладони поест. Беда, не беда, а, считай, повезло, Что рядом с тобой кто-то есть. Беда – не беда. Ей тоскливо одной – Одной ни житьё, ни бытьё. Она потому поселилась со мной, Что я понимаю её. Одна сигарета у нас на двоих. И свечка одна до утра. И наш разговор так задумчив и тих, Как будто мы брат и сестра. *** Не удалось мне родиться щеглом. Ухаю филином ночью тревожной. Ангел слезу утирает крылом, Отяжелевшим от пыли дорожной. Ангел слезу утирает крылом. Богом назначено – стало быть, благо. Щёки щекочет соленая влага Боли и памяти тихим теплом. *** Вот так, по одному, уходим в никуда Или, верней, туда, где стыло место наше. И нехватает слёз. Лишь талая вода Да под ногами вечной грязи каша. Цветы с могилы к ночи украдут И снег к утру следы укроет вора. А мы по одному – на самый страшный суд За благом или болью приговора. Поминки отшумят. Посуду по местам. Но пустовать местам, где вы всегда сидели. А завтра, может быть, мы тоже будем там, Где вы без нас вчера осиротели. И ветви на ветру скребутся о стекло. И среди ночи память молча будит. Что было, то прошло, растаяло, ушло. Что не было, того уже не будет. А воробьи в снегу выклёвывают хлеб, Как выклевала жизнь отпущенное время. И мир вокруг прекрасен и нелеп. И невесомо расставанья бремя. И снова длится жизни круговерть. Мы с кладбища пришли не те, что уходили. Как птица на плече, щекочет щеку смерть, А на другом плече жизнь расправляет крылья. Неспетое 1 Пел бы тебе в ожиданье рассвета, Зная, что там на рассвете умру. Пел бы тебе я, да голоса нету. Пел бы тебе, да мотив перевру. Пел бы тебе о любви и печали, Лбом утыкаясь в колени твои, Чтобы, услышав меня, замолчали, От немоты ошалев, соловьи. Пел бы, чтоб песня стала рассветом. Пел бы, подставив горло лучу. Может быть, я и спою тебе летом, А в январе умирать не хочу Москва, 1984 2 На границе света и тени, Дня и ночи, в прозренья бреду Лбом вжимаюсь в твои колени, Отводя от тебя беду. Лепет времени. Пламени трепет. Прошлый век холодит висок. Календарь сквозняками треплет. Хлеб по водам. Годы в песок. В этом мире, от крови пьяном, Откровением дурака Память мечется над океаном, Где ни берега, ни островка, Бредя запахом шалой сирени С горьким привкусом лебеды И целуя твои колени Через чёрное платье беды. Даллас, 2004 Марк Шагал «Над городом» Левая рука Его у меня под головою; а правая рука Его обнимает меня … Песнь Песней 8:3 1 Эти двое над крышами – что они делают в небе, Взявшись за руки над местечковым курчавым дымком С запахом скорби в сладком субботнем хлебе, С привкусом боли в слепом мельтешенье людском? Эти двое над крышами – что они там позабыли? Разве мало им было со всеми делить то, что есть? Молодость … всё ей сразу … свободу, крылья … Тянется в небо, как будто к Богу – земная весть. 2 Белла, Марк, Суламифь, Соломон… Так похожи и так непохожи. У любви миллионы имен И одно бесконечное ложе. Притяженье небес и земли – Невесомость единого тела. Две звезды над землёю взошли И земля вместе с ними запела. 3 И объятий разъять не могли, И надежды звездой средь кошмара Они так небесами и шли До Треблинки, до Бабьего Яра … Из триптиха «М. Волошин» Говорили о том и об этом, Оплывала, мерцая, свеча И печальным тоскующим светом Ангел молча витал у плеча. Говорили, как жизнь провожали, Как готовились к встрече с Творцом, Слёзы солью земною дрожали, Навсегда расставаясь с лицом. Говорили – не наговориться, И стоял в отдаленье рассвет, Лишь поскрипывали половицы Под размеренной поступью лет. Говорили, и шёпот сливался С тихим шелестом жизни в виске, И светящийся круг разливался По морёной кухонной доске. Говорили, как плыли сквозь сети, Что для нас в небесах сплетены, Как волхвы, как пророки, как дети – Не нарушив земной тишины. Киммерийские пряные ночи. Расцветает терновый венец. И рассвета серебряный кочет Окунулся в кровавый багрец. *** Все напасти не напасти, Если к времени припасть и Пить до ломоты в виске, Пить, как поутру молиться, Пить, покуда время длится И висит на волоске. Если ищем, то обрящем, Но не завтра – в настоящем, Наяву, а не в бреду, Чтоб душа, свечой мерцая Посреди земного рая, Освещала жизнь в аду.
|
|