Из любви да из нефти
татарская ледяная река,
обожжённая мартовским солнцем.
То ли - галочий грай, то ли - вечная тройка несётся,
а не то - разбойник, осатанев и
забрав стыни в грудь, свищет через века,
и под гул проводов хриплый гимн раздаётся
от Анадыря до Геленджика.
- "Эй, Пахом! На рыбалку пойдём..." -
И Микула с Ильёй выдыхают простуженный мат
вдоль оград из засохшей полыни.
Тёмен лёд, и следы выступают на нём.
Под кирзой начинается шепоток, а потом
воронок да молчок - пока над
дальней церковью и ковшом полыньи не
прольётся опрокинутый в небо набат.
- "Что, Иваныч, нехай?" - "Ишь, клюёт..." -
А вокруг начинает трещать и
расползаться лоскутьями зимнее платье.
Вместе с дохами, буром, наловленной рыбой,
па'ром, перистой дымкой, готовой стать дыбом
льдиной - ковчег или плот? -
безразличных влечёт. А те хмурятся на внезапном параде,
ищут место, где толще, и веруют, что пронесёт.
И - проносит. Нелепо, беспечно живых,
сытых спиртом, укрытых под шапками сосен...
В жестком волчьем зрачке -
мокрой вьюгой засеян железнодорожный откос и
рёбра шпал, сгиб шлагбаума вдалеке...
И усмешка решает ямщицкий, раскольничий стих -
что кроссворд из проклятых вопросов,
так и не ответив на них.
А в газетном столбце - ерунда. Некролог да елей
обитателям пустырей,
и расценки... Привстань и
оглянись поутру на прокуренный дом
ста звонков и знакомых, забитые ставни...
Всё - пурга. А за ней
тот же голос зовёт: "Эй, Пахом!
На рыбалку пойдём..."
|
|