Безоблачное майское небо было до того прозрачным, что, казалось, в нем можно рассмотреть очертания самых далеких созвездий. Молодой месяц неспешно поднялся по невидимой лестнице и по-хозяйски расположился на самой вершине небосклона, заливая своим серебристым светом всю округу.
- Вот вылупился. – Недовольно буркнул на небесное светило один из подростков, группа которых, стараясь держаться в тени деревьев, пробиралась вдоль дороги. Для задуманного ими предприятия такое освещение было весьма некстати. – Бес, мы же как на ладони, в натуре.
- Не парься. – Тихо, чтобы не разбудить собак, ответил Бес. – Пришли уже. Ща во двор зайдем, а там темно, хоть глаз коли. Давай, Мелкий.
Мальчишка с виду лет четырнадцати при помощи своих товарищей постарше легко перемахнул через живую изгородь и оказался во дворе небольшого коттеджа. Мгновенье спустя запертая изнутри калитка с легким скрипом, будто нехотя, освободила незваным гостям узкий проход. Вся компания, человек около десяти, юркнула во двор и затаилась, прислушиваясь к каждому шороху. Здесь действительно царила непроглядная темнота, сквозь переплетенные кроны фруктовых деревьев не мог пробиться ни единый лучик света. Только стена дома выделялась белизной побелки, а на ее фоне чернотой зияли два прямоугольника окон.
Осторожно прокравшись вдоль спящего дома, подростки достигли цели своего путешествия – сарая, в котором располагались вольеры с кроликами. Право первой попытки, как самый старший и сильный, получил Бес. Нащупав в темноте дверную ручку, он дернул ее на себя, потом налег на дверь всем своим весом, пытаясь открыть ее во внутрь. Безуспешно.
- Лихой, посвети. – Коротко скомандовал Бес. Лихой без лишних слов достал из кармана предмет своей гордости – зажигалку, украшенную костяным черепом, существовавшую в единственном экземпляре. Маленький дрожащий огонек осветил массивный висячий замок, открыть или сбить который было просто не возможно.
- Выбивать надо. – Авторитетно заявил Мелкий.
- Проснется. - Все посмотрели на темные окна дома и согласно закивали головами – проснувшийся хозяин был им совершенно не к чему.
- Ну и пусть. – Глаза Беса загорелись нездоровым огоньком. – Мы его запрем. А ну-ка, тащи сюда вон ту доску.
Оценив замысел, трое пацанов принесли доску и подперли ей дверь дома – теперь хозяин был заперт в собственном жилище. Три сильных удара потрясли ветхие стены сарая, и дверь с грохотом рухнула на пол вместе с косяком. В доме зажегся свет – проснулся хозяин.
- Быстро. – Скомандовал Бес и сам первый устремился внутрь. Доверчивые, не привыкшие боятся людей кролики, при виде света фонариков подходили к самым дверям никогда незапираемых клеток, и становились легкой добычей подростков. Их хватали и засовывали в заранее припасенный мешок. Где-то за спиной неистово голосил хозяин, но крики эти вызывали у подростков только приступы веселого смеха – бессилие хозяина их забавляло, через дверь ему было не выйти, а металлические решетки на окнах, призванные оберегать хозяина от воров, теперь оберегали воров от хозяина.
Заполнив мешок до половины, пацаны решили, что пора «делать ноги» и все с тем же веселым смехом, прикрывая лица, чтобы их вдруг не узнали, рванули на улицу. Они бежали долго, пока, наконец, не достигли поляны, спрятанной на окраине района. Это было их тайное убежище, где каждый раз делилась добыча ночных налетов и пропивались по случаю добытые деньги. С одной стороны, вдалеке отдельными группами светились многочисленные окна многоэтажек, чуть ближе мерцали одинокие фонари частных дворов, совсем рядом тонули в кромешной темноте огороды. С другой стороны, за плотной стеной тополей и широким неглубоким каналом, берега которого тонули в камыше, простирались бесконечные поля.
Начался шабаш. Откуда не возьмись, всплыла бутылка водки, и хотя каждому досталось всего несколько глотков, все же в купе с только что пережитыми приключениями, в смеси с полученным адреналином этого было вполне достаточно, чтобы у пацанов окончательно закружилась голова. Азарт удавшегося грабежа пьянил молодые головы и каждый из них в этот момент мнил себя отчаянным храбрецом, бесстрашным героем, отважным Робин Гудом, наперебой рассказывал о своих подвигах, стараясь доказать, что именно ему принадлежит решающий вклад в сегодняшнюю «победу». Но в какой-то момент, среди всеобщего веселья, вдруг перед подростками встал вопрос, ответить на который оказалось сложнее, чем провернуть все дело.
- А на черта они нам сдались, Бес? – Спросил кто-то, потряхивая мешок с кроликами. В ответ Бес недоуменно пожал плечами. Действительно, планируя столь доблестный поход, никто из них даже не задумался о том, что они будут делать с добычей.
- Может, сожрем? А че еще с ним сделаешь?
- Да ну. Че там жрать-то? Одна мелочь. Костей больше.
- Ну не отпускать же их. Че зря мучались?
- А давай их при попытке к бегству.
- Оба на, точно. А то вообще скучняк забрал.
- Нет, лучше в футбол сыграем? – Предложил Мелкий, и не успели остальные возразить или одобрить, как он достал из мешка маленького серого крольченка и, подбросив его в воздухе, со всего маху пнул ногой. Бедное животное отлетело метров на двадцать и упало за мертво. Эта выходка Мелкого несказанно развеселила его приятелей. Теперь каждый старался превзойти первопроходца в изощренности, придумывая новые «приколы». Несчастные крольчата, которые раньше и не думали о том, что люди могут причинить им зло, теперь гибли один за другим, так и не сумев понять, в чем же они провинились. Но вот ватага добралась до старой крольчихи, которая испуганно забилась в самый конец мешка, и когда ее достали оттуда бешено водила обезумевшими от страха глазами, жмурилась и сотрясалась мелкой дрожью. Заметив, что в отличие от молодых кроликов, «эта старая развалина» едва передвигается, Мелкий вспомнил первоначальное предложение – при попытке к бегству. Крольчиху выпустили на землю и когда та, попыталась убежать, стали забрасывать ее камнями. Сначала камни падали рядом с животным, заставляя его метаться в разные стороны, что ужасно веселило мучителей. Вскоре один из них попал крольчихе по лапе. Прохромав еще с полметра, она замерла, уже безразличная к своей дальнейшей участи. Еще несколько камней попало в цель, но крольчиха уже не реагировала, не пыталась убежать, а просто вздрагивала при каждом попадании и испуганно прижимала уши к спине. Это наскучило подросткам.
- Что она как не живая? Мелкий, заставь ее бегать.
- Запросто. Лихой, дай зажигалку. – Лихой полез в карман, но зажигалки, там не оказалось, запустил руку в другой, там тоже пусто. Мелкий нетерпеливо махнул рукой. – А ладно. Спичками обойдемся.
Но обойтись не успели.
- Атас, Скины!!! – Грянуло над поляной. Подростки, позабыв про крольчиху, кинулись было в рассыпную, но единственный путь к отступлению был уже отрезан. Скинхеды, раза в два превосходившие подростков по численности, высыпали на поляну и стали методично, со знанием дела, окружать толпу подростков.
- Ну что, Бес, я же тебя предупреждал, чтобы ты с воровством в нашем районе завязывал. – Угрожающе раскручивая массивную цепь, прохрипел главарь скинхедов. Эта необъявленная война шла уже около года. Именно столько группа организованных молодых людей, под руководством старших, более опытных товарищей, пыталась очистить район от «всякой нечисти, мешающей жить нормальным людям». С обеих сторон уже был открыт счет потерям, но конца этой войне пока не было видно. Наоборот, с каждой новой стычкой взаимная ненависть друг к другу становилась еще сильнее, все больше отдаляя момент примирения или чьей-нибудь победы.
- И что? – Поняв, что убежать не удастся, толпа подростков быстро вооружалась кто чем мог: кто поднимал с земли булыжник, кто доставал из кармана перочинный нож, кто хватал пустую бутылку из под водки и торопился соорудить из нее «розочку». - Да плевал я на твои предупреждения. Ты понял?
- Ну, тогда пеняй на себя. – Противники двинулись навстречу друг другу и завязалась битва.
Лихой вернулся домой под утро, когда уже побледнело небо и в кронах деревьев весело защебетали птицы. После стычки со скинхедами голова просто раскалывалась, противно ныл ушибленный затылок, левый глаз не открывался, на его месте красовался огромный синяк. «Ну, лысаки позорные. – Играя желваками, Лихой разговаривал сам с собой. – Погодите. Мало вам в прошлый раз показалось? Умоетесь вы еще кровью. Бес вам этого так не оставит». Стараясь не разбудить мать, Лихой прошел к себе в комнату и, не раздеваясь, прямо в окровавленной рубашке завалился на не разобранную постель.
Но поспать ему так и не удалось. Полчаса спустя он проснулся из-за странной возни в коридоре. Не отрывая головы от подушки, Лихой прислушался, узнал встревоженный голос матери, второй голос тоже показался ему знакомым, но понять, о чем шла речь, он никак не мог. Кажется, мать в чем-то убеждала гостя, но тот не желал ее слушать и упрямо стоял на своем. Неожиданно дверь в комнату открылась и здоровым глазом, Лихой увидел перед собой синюю форму участкового.
- Просыпайся, красавец. Разговор есть. – Без лишних церемоний участковый подхватил Лихого за ворот рубашки и рывком посадил на маленьком диване. Пока милиционер подносил к дивану стул и усаживался на нем, Лихой лихорадочно соображал. «Откуда менты узнали? Что хозяин заявил, это понятно, но про нас то он как докумекал? Скины? Нет. Эти ментам стучать не будут. Тогда откуда?». Тем временем участковый достал из кармана небольшой прозрачный пакет:
- Узнаешь? – Лихой, конечно, узнал свою «авторскую» зажигалку, и сразу все понял.
- Не моя. – Вяло попытался возразить он. – Что у меня у одного такая?
Вместо ответа участковый отвесил Лихому подзатыльник, потом схватил за воротник и под испуганные причитания матери подтащил его к себе.
- Ну, ты, придурок малолетний, если ты сейчас будешь мне ваньку валять, я тебе такую свистопляску устрою, скины тебе детскими забавами покажутся. Понял?
- Да понял, понял. – Лихой безуспешно пытался освободиться из рук участкового. Он знал, что с этим типом шутки плохи – этот и в самом деле устроит «какую-нибудь подляну».
- Молодец, люблю понятливых. Кто еще с тобой был?
- Ни кто. Один я был.
- Не хочешь по-хорошему? Ладно, собирайся, в другом месте поговорим.
- Куда? – Охнула мать. – Куда ты его, Собир?
Воспользовавшись тем, что участковый повернулся к матери, Лихой соскочил с дивана и тигром бросился к раскрытому окну, но уже у самого подоконника был пойман и снова водружен на диван.
- А говоришь, понял. – Милиционер щелкнул наручниками на левой руке Лихого. Другое кольцо обхватило правое запястье участкового.
- Собир, мне-то что теперь делать? – Со слезами на глазах спросила мать, глядя вслед уходящим.
- Сухари сушить для сыночка. – Коротко ответил участковый, даже не удостоив женщину объяснений.
Все утро Лихой провел в опорном пункте, где участковый упорно «колол» его, допытываясь, кто еще был с ним этой ночью. Лихой упорствовал, утверждая, что все сделал в одиночку.
- Да пойми ты, вот загремишь на годок другой за хулиганку, думаешь, кто из них загрустит? Или мать твою успокоить зайдут? Или ты про тюремную романтику книжек начитался? Думаешь, на зоне жизнь сладкой покажется?
- Один я был. – Лихой равнодушно смотрел в сторону и как робот повторял одну и ту же фразу.
- Ну, как с тобой еще разговаривать, Лиходеев? Ты что, дурак? Вроде нет. Сколько раз тебе объяснять можно? Да если бы не мать твоя, с которой я в одном классе учился, ты бы еще года два назад сел. Ее только жалко. Ну что ты мое терпение испытываешь?
- Слушай, мент, - Впервые за время разговора Лихой повернулся к участковому, - че ты меня своими сказками паришь, а? – Собир испытал непреодолимое желание врезать по этой наглой самодовольной морде. Лихой как будто прочитал его мысли. – Бить хочешь? Бей. Все равно еще за эти синяки вместо скинов оправдываться будешь. Скажу что ты, не отпишешься.
Участковый устало опустил голову. Он заранее знал, что разговор будет бесполезным, и говорил все это только потому, что ждал потерпевшего, но тот никак не являлся, а без его заявления сделать что-то кроме душеспасительных бесед с Лихим, Собир не мог. Вот и приходилось сидеть тут и воду в ступе толочь. А уж, как только не пытался он отбить у этого парня желание развлекаться подобным образом. Оформлял приводы, выписывал штрафы родителям, самого неофициально закрывал на пятнадцать суток. Что еще попробовать? Может, действительно, всыпать ему как следует? Да что толку? Вон скины их чуть ли не каждую неделю лупят, да мозгов, видать, у них от этого больше не становится. И вправду посадить что ли? Может, там одумается? Оторвавшись от своих грустных раздумий, участковый посмотрел на часы – сколько можно ждать?
- Руку дай. – Коротко скомандовал он, подойдя к Лихому, и снова приковал его к себе наручниками. – Пойдем, прогуляемся по местам боевой славы.
Калитка в знакомый Лихому дворик была распахнута, внутри уже успели навести порядок, и только выломанная вместе с косяком дверь осталась единственным напоминанием о ночном происшествии. Участковый позвал хозяина дома и Лихой, вооружившись холодным безразличием, спокойно ждал встречи с очередным желающим спасти его загубленную душу. Как же они все ему надоели. Одни в морду дать норовят, другие на путь истинный наставить, без устали нравоучения читая. Тошнит уже и от тех и от других.
Не получив ответа, участковый направился к сараю, откуда доносился тихий шорох и бормотания.
- А, вы здесь. – Собир подтащил Лихого к дверям. – Ну, вот, полюбуйтесь. Одного нашел. Правда, пока упирается, твердит, что один был. Но…
Посреди опустевших клеток, опрокинутых мешков с комбикормом и кукурузой, разбросанной повсюду соломы, на хлипкой табуретке сидел высокий и подтянутый мужчина крепкого телосложения, с сильными руками, и только совершенно седая голова и сутулость как результат груза прожитых лет, выдавали его почтенный возраст. Прямо перед ним стоял небольшой ящик, сбитый из оструганных досок. Хозяин, не отрываясь, смотрел на его дно, иногда опускал туда обе руки, что-то проделывал там и, тяжело вздыхая, сокрушенно качал головой. Он даже не повернулся, чтобы посмотреть на пойманного виновника погрома. Лихой удивился такому спокойному поведению пострадавшего от его действий человека. В замешательстве оказался и участковый.
- Поговорить с ним хотите? – Неуверенно предложил он.
- О Чем? – Не поворачиваясь, спросил хозяин, и в его дрожащем голосе было столько тоски и горечи, что Лихого передернуло. «Вот жлоб. – Промелькнуло в его голове. – Из за десятка кроликов убивается. У самого их еще пропасть целая осталась».
Тем временем участковый решил, что пора переходить к делу:
- Заявление когда писать будете? – Но в ответ на это старик только махнул рукой и в очередной раз опустил руки на дно ящика. Участковый занервничал. – Нет, Алексей Степанович, так нельзя. Поймите, если Вы сейчас заявление не напишите, значит, ничего и не было, а значит, я их никак наказать не смогу. А завтра они снова к вам залезут. А послезавтра, дальше больше, им кое чего посерьезнее захочется. Просто кроликами уже не отделаетесь. Это же отморозки, Алексей Степанович. Вот, полюбуйтесь на него, лыбиться стоит. У него же совести ни грамма нет. Таких прощать нельзя. Их наказывать надо, чтобы в следующий раз неповадно было.
Но старик снова махнул рукой и оба пришедших увидели, как старик заплакал, беззвучно глотая соленые слезы. Поняв, что старик сейчас немного не в себе, участковый решил действовать по напористее. Подойдя к хозяину, он достал из папки листок бумаги:
- Вот, пишите, Алексей Степанович, иначе я вас защитить от этих нелюдей не смогу. – Но слова Собира, доходя до ушей стрика, видимо, совсем не трогали его сердца. Он по-прежнему не смотрел на пришедших и постоянно что-то поправлял на дне ящика. Лихой, не вытерпел и, приподнялся на цыпочках. И то, что он увидел на устланном соломой дне ящика, навсегда перевернуло его жизнь.
Там лежала та самая крольчиха, которую еще сегодня ночью они гоняли по поляне камнями. Растянувшись на боку, поджав под себя искалеченные лапы, прижав к перебитой спине свои длинные мохнатые уши, животное умирало. Не будучи в силах пошевелиться, она постоянно высовывала посиневший язык и искала им стоявшую совсем рядом чашку с водой. При каждой такой попытке старик окунал в воду небольшой кусочек марли и, поднеся его к голове крольчихи, смачивал ей язык. Это ненадолго успокаивало умирающую, но вскоре она снова начинала искать воду. Вокруг крольчихи суетилось четыре совсем крошечных меховых комочка. Ничего не понимая, крольчата тыкались мордочками в еще теплый мех матери, дергали за опустевшие соски. Иногда один из них, удивляясь неподвижности матери, всегда такой внимательной и заботливой, подбегал к ее голове и лизал в нос. В эти моменты крольчиха открывала затуманенные смертью глаза, смотрела на своего малыша, тянулась к нему языком и… плакала. Лихой никогда не видел, чтобы животные плакали, он даже не думал, что они могут это делать, но маленькие капельки, стекавшие по серебристому меху, говорили об обратном.
Все больше раздражаясь, Собир поднес бумаги к самому лицу старика, но тот отодвинул руку участкового с видом безнадежно больного человека, которому в очередной раз предлагали выпить противное на вкус и совершенно не помогавшее лекарство.
- Уйди ты, Собир, уйди. Не до вас мне. – Почти простонал старик. Поняв, что от него ничего не добьешься, участковый плюнул, затем дерганым движением убрал бумагу в папку и отстегнул Лихого.
- Свободен. – Рявкнул он и, на прощание наградив подростка подзатыльником, зашагал к выходу, что-то ворча себе под нос. В этот момент тело крольчихи резко дернулось, вытянулось в струнку, став неимоверно длинным и худым, на секунду замерло в такой позе и размякло. Из груди вырвался последний вздох, не то мучительный, не то облегченный. Старик закрыл глаза. Слез у него больше не было, только трясущиеся руки никак не могли отпустить остывающее животное. Наконец, старик выпустил крольчиху и, повернувшись, неожиданно для самого себя увидел рядом растерянного Лихого. «Убьет». – Подумал тот и пожалел, что участковый ушел так быстро, но старик снова удивил его.
- Пойдем. Похоронить поможешь, раз уж так вышло… – Тихо произнес он, и оттого, как спокойно, беззлобно было это сказано, на сердце у Лихого стало еще тяжелее. – Вон в углу лопата. А то сам я сейчас не смогу.
Пока Лихой, не произнося ни слова, и, стараясь не смотреть на сидевшего рядом старика, орудовал лопатой, хозяин крольчихи, рассеяно глядя в темнеющее небо, говорил бессвязные речи, обращаясь то к Лихому, то к самому себе:
- Шесть с лишним лет с рук ее кормил. В городе как-то на рынке у заезжего кроликовода за трояк купил. Советскими еще. Говорил, что порода какая-то особенная, редкая. Она махонькая была. На ладони помещалась. А любопытная. Ни одной щели не пропускала. У них ведь как у людей, у каждого свой характер. Это уж потом мне за нее огромные деньжищи предлагали. Не отдал. Как же я ее продал бы? Бывало я еще к сараю только подхожу, а она уже на задние лапы встанет и ждет. Не думал, что так все кончится. Камнями… Ладно, хватит. Слишком глубоко не надо.
Тот день стал поворотным в судьбе Лихого. Его все реже стали замечать в компании друзей, а вскоре он и вовсе перестал с ними встречаться, несмотря на бурные протесты Беса. Тот ни как не мог понять, что произошло с Лихим. Ведь не жестокие побои скинхедов, ни хитрые козни ментов не разрушили их дружбы. Что же случилось теперь? А Лихой понимал, что не сможет объяснить своим бывшим друзьям причины таких крутых перемен. Возможно, если бы в тот день они оказались с ним в сарае и увидели все то, что видел он… Но никого из них там не было.
|
|