...А продолжается как будто Та же жизнь.
И также ходят поезда в подземке.
И продают с лотков любую снедь
везде, где есть скопление народа.
Естественно, нет дела никому
до чьей-то частной жизни (разве только
бульварной газетенке). Слишком часто
спиваются, бросаются с мостов,
глотают зарубежные таблетки...
Но в целом продолжается Та жизнь.
К подругам ездят брошенные жены.
К любовницам усталые мужья.
В сомнительные клубы те и эти.
Еще куда-то дети. Но о них
отдельно говорить, увы, не стоит,
они растут и входят в общий строй
бегущих от себя, гневящих небо.
Жизнь, как и встарь, все Та же, несмотря
на ускорение мелькания предметов.
Когда есть дача, проще устоять
от искушения кому-то дать по морде.
На даче можно бить подвальных крыс
и разбивать усадебный участок,
где разводить цыплят и рядом розы.
Для нервов это очень хорошо.
И меньше времени печалиться о смысле
земных печалей и большой души,
которая мельчает год от года.
На дачах для рождения идей
не то пространство. Здесь скорее дети
родятся органично, и растут,
и зачинают новых... Жизнь прекрасна!
Но Та же, если присмотреться. Впрочем...
Спускаясь в нищий дом из мифологий
так трудно совместить урчанье в брюхе
с болезненной мечтой об общем братстве.
А тихие иконы, как эстампы,
на стенах так безропотно пылятся,
что хочется скорей ремонт затеять,
чтоб повод появился рвать бумагу.
День выходной уходит понемногу.
Вечерний свет - почти что откровенье.
С такой подсветкой даже люди тоньше.
Предметы же и вовсе натюрморты.
И хочется быть главным очевидцем
всего, что, может быть, еще случится.
А где-то кто-то тонет, пьет, бросает
любимую семью, работу, кошку...
Трагедии всегда найдется место,
особенно к исходу воскресенья.
И снова продолжается Та жизнь,
к которой вроде нет альтернативы.
(Мы суицид из хобби исключаем).
А по сему - живем. Тяжелый век
лишь кажется тяжелым. Все как прежде:
разумно - неподвижен человек
в безумно - окрыляющей надежде.
И продолжается все та же...
И так же ходят...
И продают...
И прочее...
И даже: то,
чего здесь быть не может -
тоже будет.
|
|