|
--- --- --- --- --- --- --- --- --- ---
--- --- --- --- --- --- --- --- --- ---
…Гореть в ночи,
И не сгорать внутри…
…Лепить миры из разноцветной глины…
Ночного неба звездные лавины
По зернышку в ладонях прорастить…
…И крылья обрести…
и подарить…
…Лазоревое облако надежды…
…Переболев тревогами о прежнем,
И сил не отпуская – вопреки…
По вере в сердце…
высоте любви…
Светлана Святенко (Svetlyachok),
«По вере в сердце…»
--- --- --- --- --- --- --- --- --- ---
…Желто-оранжевый свет, мягкое пеленающее в свои невесомые ткани освещение в помещениях ресторанчика, приглушенная расстоянием до соседнего зала музыка. Тихие диалоги неподалеку. Никем не занятый стул напротив. Собственное молчание, в границах которого стремительно мечутся мысли. Вспыхивая и сгорая…
Чучела животных наблюдают стеклянными взорами за посетителями. Кирпичные стены. Оформление сообразно охотничему названию заведения… И цветы… Необычно. Элегантно. Уютно. Романтично. Как тонко и исподволь, и как ощутимо согрето теплом!.. Женские руки… Помнящие все…
…Помнишь, помнишь меня, я же знаю,
На скамейках рисунки мои,
Я «дарила» рисунки сараю
И стихи, и стишочки свои.
Помнишь ты, помню я – это свято,
Память – вечна, как вечна душа.
Шепчет клевер, ласкается мята,
И слезинка сверкает, дрожа…
(Елена ШУВАЕВА-ПЕТРОСЯН, «Не кори меня, мама»)
Обыкновенно здесь, напротив, никто не сидит. Оттого времяпрепровождение, принимая привычные формы, уже через пять-семь минут разворачивается книгой воспоминаний. О тех, кто возможно в тот же самый миг пригубит вина, по тяге души непременно красного, в каком-нибудь из многочисленных московских кафе или даже ресторанчиков…
Незачет. Эта осень в который раз
проморгала дождливым прохладным утром
мою нежность. Мой странный московский джаз.
мое жадное до любви беспокойное нутро.
Ты почувствуешь вряд ли смертельный расклад
экивоков на осень, на дождь, на погоду,
на мой синий, почти стекленеющий взгляд
от собак, яро рвущихся на охоту…
(alex_stone, «незачет»)
Имена, всплывающие в памяти. В первый момент только имена. Не фамилии. Не события или голоса. И даже не всплывающие. Взрывающиеся и кратковременной вспышкой замирающие в паузе моей городской осени…
В моем городе дождь. И привычная серая слякоть
Просочившись в дома, греет руки у жарких каминов.
Продуваемый гулкий вокзал - прежде светлый и чинный -
Резиденция осени. Все не уедет, гуляка -
Умостилась. Встречает прилежно составы со стужей,
И, поймав в перекрестье путей, отправляет по кругу -
Мимо нас. И, мешая пространство и время, с натугой
Переводятся стрелки - вручную, со всхлипом. Снаружи…
(Пирель, «В паре суток до…»)
Почему моей осени?.. Видимо по причине анахроничности субъективного календаря, показывающего весенними-то днями вечерний час дождливого октября. Слово «октября», разумеется корректнее заключить в кавычки. Субъективное же…
…Следя,
Как он,
Отнюдь не притворясь,
Припавши ликом к тополям и липам,
По площадям размазывает грязь
С отчаянным,
Надрывным детским всхлипом.
Следя,
Как он,
Ограян вороньём,
Широкими проспектами прострелен,
Забыв на час величие своё,
Тихонько плачет в солнечном апреле…
(OhotNIK, «Новосибирский романс»)
Да и «осень» в общем-то тоже не совсем такая как та, что хранится в кладовой образов сознания. Скорее только лишь ее тень. Случайный снимок оборотной стороны золотого времени года…
Последнее сентябрьское тепло
вбирая в пустоту земных карманов,
итожит осень - лето утекло
в сиреневую даль густых туманов...
И нынче в моде - охра, карамель,
а изумруды отданы в ломбарды,
и Дед Мороз свою лелеет ель,
и непогоду воспевают барды...
(Галина Польски, «Последнее»)
А имена проплывают, поблескивая искринками в бокале шампанского, заказанного словно сегодня праздник. Один из тех, что судьба, в которую я с друзьями до сих пор отказываюсь верить (забавно звучит!), что эта самая пресловутая судьба потребовала разменять на будущее: для кого-то в бизнесе, для кого-то – в искусстве, - пообещав дать шанс написать это «будущее», этот «бизнес» и это «искусство» с большой буквы…
…Мастер, не скучно ли Вам с Маргаритою
Вечность в тиши проводить под платанами?
В долгих, туманных беседах с элитою
Вы не томитесь ли мыслями странными,
Вспомнив подвал, где мечты и страдания
Вдруг выливались внезапно открытием,
Дни в ожидании часа свидания,
Страхи, надежды в преддверье события?..
(Ovso Elena, «Мастеру (неотправленное)»)
Мы не сеем, не жнем… Пернатые,
мы клюем с языка Господня
по крупицам – слова и даты,
кровоточащие в «сегодня»
сквозь бинты-перевязки памяти,
как стигматы дорог и судеб…
Из простой органической замяти
мы выходим…
выходим в люди…
(Андрей Бореев, «Мы живем»)
Медленные па. Немножко неуклюже исполненные. Немножко смущенные улыбки. Немножко, совсем немножко незаконченное движение губ, по которому догадывашься о слове…
«Люблю»…
Молодая пара танцует под романтичное кантри…
…Ты видел осень без меня?
Я в ней едва ли выживаю.
Я – кукла, миф, я неживая…
Дождя бы…вместо слез…дождя…
(Сяо Жи, «Ты видел осень без дождя?»)
Женские руки… И снова завертелось водяное колесо, выхватывающее из потока времени пенящееся и утекающее былое…
…Осень подкралась.
Единым порывом
сброшена листьев багряная россыпь,
зыбкие капли сползают по ивам,
как мамины слезы…
(dnp, «Небо вобрало от края до края »)
Чем только не богато наше прошлое!..
Чем только не бедно наше будущее!..
Кем только…
…Вот так вот теряют друзей и близких
И их имена остаются на памятниках
Могилах, венках, на крестах, обелисках –
Но самое главное – в памяти, в памяти…
(Катя Дельфинчик, «Самым лучшим в мире обелиском»)
Странный дивный мир! Он полон тайн и нерешенных относительно бесчисленных «икс» или «игрек» - обозначение не важно! - уравнений, описывающих парадоксальные графики развития событий, принятия решений, преобразования картины Вселенной, ее проекции на маленький негладкий комочек материи радиусом чуть более шести тысяч…
…Увидеть мир в песчинке и понять
Значение скрижали изумрудной –
Цель так проста, ее мы видим трудной,
Простое нам сложнее принимать…
(Странница, «Недолог век цветочных лепестков...»)
Пасть в дремучую ночь, словно в гулкую бездну колодца.
И - бежать от себя, и цепляться пустою строкой
За надежды мираж, что маячит на донышке солнцем,
И за жалость страниц, что пустили меня на постой…
И в изысканной, доброй, еще не написанной книге,
В тщетной пытке прозренья, созвучие слов отыскав,
То ли в песне любви, то ль в блаженном, надуманном миге,
То ль в осколках бездушных не мною разбитых зеркал…
(Галина Лапаева, «Молчание листа»)
…Запах апельсиновых рощ
и тротилового эквивалента…
Шум тишины в ушах
посреди людской суеты.
Меня всегда удивляет,
когда дорогу сравнивают с лентой…
По крайней мере, Мёбиусу
лучше было бы строить мосты…
(Кудинов Илья Михайлович, «АПЕЛЬСИНОВЫЕ ДЕРЕВЬЯ (диптих)»)
Музыкальная композиция в стиле кантри закончилась и влюбленные отправились за свой столик. Зазвучал блюз, инкрустируя ограненними алмазами нот вечернее настроение картины засыпающего «сити»… Где-то там он и впрямь сейчас засыпает, выставляя флажки редко кем нарушаемой ночной тишины, завладевшей садом вокруг домика с владельцем, имя которого никого бы не удивило ни в одном в российском городке…
…Ты смотришь в окно – там козлёнок пасётся,
тончайшее солнце в кленовой листве
оплавило боль, раскололо на две,
на три, на четы…
ничего, утрясётся…
(Ольга Андреева, «Эмигрантское»)
В это время другой «сити» только начинает жить. Тоже ночью. За тем же океаном. Но не с тем же блюзом… Под иные мелодии, словно в бредовой фантазии сумасшедшего художника, соединившиеся с маскарадным светским раутом. Мало о чем говорящая инсталляция прошлого в нынешнем… или наоборот… Немая инсталляция широко известного дизайнера. Имя его – веский звук в мире, застрявшем на перевале эпох…
…Бал начался! Он будет продолжаться
И утекать по галереям вниз,
Там исчезать, где заросли акаций,
И ждать давно обещанный сюрприз.
Вдруг фейерверки бабочек взовьются-
Живые бабочки взлетают в темноту,
И бьются в фонари, до смерти бьются…
И гости в зал по крылышкам идут…
(Вероника Сергиевская, «Чужая кровь»)
…И из этой немой толпы, галдение которой имееет место быть словно с увернутым до упора регулятором громкости: громкости смысла, - оттуда… нет… извне всего этого – слышится до боли знакомый голос…
…Седой февраль на выцветших обоях.
Давай проверим: может, станет лучше...
А если осторожничать не стОит,
А если исцеленье в безрассудстве?...
Давай не будем сдерживать задора,
Давай отбросим шарфики и шали!
В тональности звенящего мажора
Как долго мы с тобой не танцевали...
(Вероника С., «Давай откроем окна!»)
Сколько нами было написано писем друг другу? Сотни? Или больше?
Сколько книг можно составить из строчек, продиктованных чувствами, раздиравшими одежды обыденности, обнажавшими ее стандартизованную - именно так! – натуру. Чувствами, которые могли предложить много большее, нежели мир. Но которые и остановили нас во встречном движении. Какого же столкновения они, эти одушевленные чувства, боялись?.. Или потери?..
…Кричащий зрачок довожу до предела
И нелегально ввожу на границу,
Где я вам неведом, где я вам не верю.
Учусь осветлять нежно-чёрный на синий.
Валяется солнце по свежему небу
Дежурным дублёром души апельсина –
Я тоже по образу скульптора слеплен,
Оформлен в систему врождённых рефлексов
Для имитации приступов счастья…
(Dasher, «Либидиная песня»)
…Звук запоздает на полтакта, через
секунду грянет, ударяясь в стены...
Стальной пчелою опылённый череп
раскроется безумной хризантемой…
(N. Reber, «ВЫСТРЕЛ»)
…Годами бороздя волну,
в удачу безрассудно веря,
как много нас пошло ко дну,
как мало нас сошло на берег...
(Константин Рыбаков, «Непокорная стихия»)
Нет, не такие суровые строчки движением пера малоизвестного поэта будут выведены в качестве эпитафии нашему тому, имя чему известно каждому, но все реже произносится с осознанием той самой «большой буквы» этого слова, той самой «Л»…
Впрочем, мы же не верим в судьбу! Так с чего бы сдаваться?!
…Горизонт мой закатный пуст,
но я помню свою звезду
и сквозь тернии к ней приду,
пусть не слышен пока мой пульс.
(Наталья_Радуга, «Пусть»)
Не время ли написать еще по одному письму? Пусть бы и с одним словом в каждом… Способным разрешить это уравнение… Хотя бы одно во всей этой запутанной системе…
Человек же – в двенадцать
тревожные сны
как бы видит, но вспомнить
не сможет о чём,
просыпаясь с утра,
и, увидев, что снег
ни дома, ни тревогу
засыпать не смог…
И теперь – он не рифма
теперь – человек…
( Кудинов Илья Михайлович, «Как бы Блок…»)
…Набухли почки в ожиданье листьев.
В душе светло запели соловьи...
Я - яблоня,
и от меня зависит,
какими будут яблоки мои.
(Люче, «Мой яблоневый сад (диптих)»)
Так что не грусти, мой долгожданный друг. Как не грустят эти стены, все еще помнящие твои руки… Как не грустят танцующие в оранжевом полусумраке пары… Как не грустит полумиллионный город. Ведь его мрачный слякотный вид – всего лишь обычная простуда межсезонья, которая рано или поздно сменится теплом нового времени. И его холод, и его дожди – все минует, заглянув туда…
…где в подмороженных предчувствием
лесах
шуршащим шагом
рассекают тени
слоистую вчерашнюю зарю
и достают украдкой
острый месяц
чтоб перерезать
шелковую нить
ведущих в незапамятное бликов
и налегке
в потемки унестись
взглянув на мир
с рождественской открытки.
(Баталина Дарья, «загляни…»)
22:17. Пиджак в левой руке. Традиционный незаконченный жест прощания с уютным залом ресторанчика и его несложной, но увлекающей по волнам переживаний музыкой. Скрип двери. Еще скрип. Рифлеными подошвами двадцать коротких шагов подъема по ступеням…
…ты гляди
почаще в небо
на цветное ассорти,
моих мыслей конфетти…
(Эдуард Филь, «***»)
22:19. Расколотое вспышкой первой весенней молнии небо запахнуло свой черный плащ, пряча звезды от обитателей маленького вращающегося шарика радиусом чуть более шести тысяч… Закапало… Закружило змеиными вихрями по сырым бульварам… Ветер в порыве одному ему понятного побуждения попытался сорвать с работающего только второй день летнего кафе легкий навес…
Грозовое буйство стихии – как оно прекрасно, если посмотреть с прищуром!.. И в то же время как много потерь ассоциируется у людей с этим высоким – Небом!..
…Ураганом срывало крыши,
А казалось, - сносило башни.
Только плотью его укрывши,
Я сражаюсь с Небом! Не страшно
Затянулась в петлю пуповина.
...Въезд для скорой, что рот беззубый...
Я умру на одну половину, -
Половину моих безумий…
(Светлана Аркадьева, «Попытка № 3»)
22:21. Были у меня сейчас на руке электронные часы, наверняка, остановился бы дождаться появления шести двоек… «22:22:22»… Просто так… По детской привычке смотреть с прищуром на все не совсем обычное…
А так… Щелчок замка сдвижной двери маршрутного такси. Протянутая «десятка». Звон мелочи, переданной в качестве «сдачи». Ручейки воды по стеклам. Снова музыка. На удивление та же, что и какие-то два часа тому назад открывала мой сегодняшний вечер. И возвращающееся настроение… Улыбка мыслям о друзьях, покоряющих столицу… И мысль о ней… Ее любимых стихах… И попытка представить, какие стихи рисуют черты ее самой…
послушай
как умирают стихи во мне:
они приходят, когда им вздумается,
им всё равно – утро, ночь или день,
тепло ли, холод – в душе и на улице.
они не спрашивают – зачем?
нужны, желанны ли, гости – жданные?
потоки мыслей и форм, и тем,
причин и следствий исходные данные.
блуждают странниками пустынь,
от жажды слова слепые.
нищая,
я убеждаю себя – остынь,
всё это просто бумага писчая,
палящий зной – просто белый бред,
простор небес – океан иллюзии.
за горизонтом событий след
теряется,
реки песчаными устьями
петляют,
путы моих дорог,
извилин русла души–скиталицы,
а я не знаю, где тот порог
дворцов и храмов,
где всё – сбывается,
плодовый сад, где в тени дерев
уснет печали последняя исповедь,
созреют росы, слезинки трав,
и песнь ключа родниковой истины…
нет, я не знаю, где ваш приют,
мои голодные вечно птенчики…
другие сны пусть вам гнёзда вьют,
я не голубка, я просто женщина.
(Нэйл, «послушай…»)
*** *** *** *** *** ***
Это могло бы быть на самом деле…
Отчасти так и было…
…Дверь машины захлопнулась, оставив по ту сторону салона с музыкой словно нарочно подобранной случаем… На улице уже не льет… А всего в паре сотен метров от остановки – дом… И итоги первого этапа международного литературного… С выбором из промелькнувших этим вечером в сознании работ…
Не прощаюсь,
Д.К.
13 апреля 2006 года
|
|