"Чужие дети быстро растут".
Это, конечно, стандартная фраза. Из той категории, которые намертво прилипают к
лексикону, словно герпес, доставшийся от первого поцелуя. Я часто думаю, что
такие фразы облегчают жизнь, некоторые добавляют авторитета - надо же,
человек всегда знает, что и когда сказать!
Чужие дети растут быстро, но и сама ты не замечаешь, что плачешь уже не по
мишке, доставшемуся другой дошкольнице.. Не из-за четверки в четверти.. Не из-за
тройки в семестре..
А из-за Вадика, Коли, Пети - пардон, Питера! - и каждый раз кажется, что это
навсегда.
Открываешь фотоальбом, а те фотографии, про которые раньше думалось "год назад",
теперь уже не годичной давности и не трехгодичной, а.. какой? Какой-какой?
Ничего себе, у меня склероз! Какая там у нас стандартная фраза про склероз?
"Самая приятная болезнь - ничего не болит и каждый день новости"?..
Некоторые мужчины говорят, что бывают хорошие жены, а бывают хорошие
мамы. Мой муж сказал бы это наверняка. Но мы с ним не разговариваем уже очень
давно. Кто бы мог подумать, что предпосылкой этому явится ребенок.
Это правда - я не люблю детей. Как-то так получилось...
Если вы не были когда-то маленькой девочкой, то вряд ли поймете, какими ужасами
про роды пугают "более опытные", на пару лет старше, подруги. Вряд ли поймете
судорожный страх, подкрепленный незнанием, что от детей никуда не деться.
Вы подрастаете и видите тех же "более опытных" подруг, сюсюкающих над коляской,
бдительно охраняемой соседской мамашей. И если вы никогда не были маленькой
девочкой, вам и на толику не понять, как парализует одна лишь мысль, что вы
ненормально не любите детей - и это отклонение.
(О чем это я... Вот так всегда - берусь писать дневник-действие, а получается собрание
размышлений в тридцати томах. Почему-то люди думают, что именно их размышления -
самые важные и непременно интересные.)
Да, мой муж сказал бы, что женщины, не предназначенные быть матерями, становятся
хорошими женами. Правда, я уже слышала эту теорию по телевизору, но позволила
мужу выдать ее за свою.
Женщине, не предназначенной быть матерью, надо расходовать свою любовь на кого-то, кроме себя. И в жизни появляется мужчина.
У нас была нормальная семья: я и он. Больше никого на свете мне не было нужно. Я
даже соглашусь с тем, что, пожалуй, теория работала, но тогда не было времени о чем-то
задумываться: дом, работа, хобби - мы оба любили театр, ходили на все постановки.
Так было первые лет пять, потом все медленно покатилось, стало меняться.
Странно, но когда я говорю "медленно", то мне представляется луна, которая
ползет ночью по небу, льет свет в окно и никак не желает уходить. Ты уже вроде и
занавески задернешь, а она, проклятая, все равно нагло лезет в щели и смотрит,
смотрит.
Со мной как раз тогда, в полнолуние, стало что-то странное происходить -
температура, розовые мухи в глазах и резкая головная боль вослед. Я ничего не
говорила мужу - думала, что не хочу его беспокоить, на самом деле не желала делиться и рушить хрупкое, воздушное счастье. Ему едва исполнилось тридцать пять и мы вошли в ту стадию семейной жизни, когда есть деньги и начинают удовлетворяться потаенные мечты юношества. Одежду? - пожалуйста. На постановку в Питер, а потом обратно? - можно, только день наметь заранее.
И так далее.
Люди, конечно, тут же стали влезать в наши отношения: детки есть? Как, нет?! А
что же вы ждете? - и с намеком таким на меня посматривают, на возраст, сволочи,
намекают...
Я так ненавижу этих людей! Просто головой не могу понять - что, что их
заставляет влезать в чужие дела, черт возьми? Что это за тип такой, которому
дышится свободно лишь при наличии в жизни энного количества семей, о которых
можно посудачить?!
Муж, наверное, стал обращать на эти намеки внимание. И как-то ночью, когда мы не
могли заснуть, он решил завести разговор.
Странно? - мы никогда не говорили раньше о детях. Не до того было, да и муж не
слепец, видит, что я никогда по доброй воле не подойду к ребенку. А я не хотела
ему объяснять... Нет, я не чувствую к ним отвращения! Это… страх. Тут-то, у себя
в тетради, я могу сказать самой себе: да, дорогая, это страх. Ты не знаешь, что
делать, когда он заплачет. Как его правильно держать. Ты боишься, что потом, лет
через пятнадцать, оборачиваясь назад, ты поймешь, что худшая в жизни ошибка - не
родить ребенка.
Но та женщина, через-пятнадцать-лет, чужая тебе, и сейчас ты еще знать не знаешь, что она будет думать.
Кто виноват в этом страхе? (Стандартное клише, еще одно...) Никто. Просто - я уже который раз себе это повторяю? - так получилось. Наложилось одно на другое: в детстве
испугалась, мама не объяснила, младших детей в семье не было. Я и в руках-то его
никогда не держала, кроху. Кого ж винить?
Да и потом - у меня муж был. Единственный, родной. Никого ближе я представить
себе не могла. И чтобы делить его с кем-то - тоже.
Потом наша жизнь неожиданно накренилась. Пришла новость: сестра моего мужа
попала в аварию. Он улетел ближайшим рейсом, я осталась следить за домом,
ждать. Мы так редко расставались.
Снова время, как жвачка, потянулось, потянулось...
Он позвонил через неделю: "Еду с племянником, приготовь ему комнату". Примерно
этого я и ожидала.
Мальчику только исполнилось пять. Помню, когда он родился, муж не отходил ни на
шаг: возил в роддом игрушки, заглядывался на детскую одежду. Я дергала его за
рукав и тащила мимо этих прилавков...
Черт! Это было ужасно. И я помнила это чувство - приблизительно то же, что
ощущает девочка, смотрящая на подруг, сюсюкающих вокруг коляски, охраняемой
соседской мамашей: брезгливость к себе, ужас оттого, что ты не такая, как все,
злобу и снова этот ледяной страх.
Антоша вырос. Вроде бы только недавно он беззубо улыбался нам со снимков,
присылаемых сестрой мужа из города, где они потом жили, а теперь стоял на пороге - маленький человек, не понимающий, что происходит, и все еще ошеломленный переменами в своей жизни.
"Что у тебя в руках?" - спросила я. И он протянул мне футляр со скрипкой.
* * *
Теперь все в нашей жизни изменилось. Только недавно мы жили душа в душу по
хорошо отлаженному сценарию, а теперь все было подчинено этому странному
маленькому мальчику.
Мальчик играл каждый день с утра до вечера. О! Обыкновенный талантливый ребенок.
Обыкновенные будни. Обыкновенные шприцы и таблетки появились в нашей аптечке.
Обыкновенный диабет.
Сначала уколы Антоше делал муж, потом научилась и я. Его день был жестоко
поделен на "после еды" и "сладкого нельзя", на "иди в музыкальную школу" и "не
забудь, я тебя прошу, сделать ему укол". Последнее, впрочем, относилось ко мне.
В обед, когда мужа не было дома, мы с Антошей закатывали ему рукав и..
Он даже не вздрагивал - привык.
Привыкнуть, похоже, не могла только я. Муж души не чаял в этом ребенке. Они
ездили на картинги, в Макдоналдсы, на хоккей.. Куда, словом, только ни уезжали!
Что говорить тогда об учителях музыки, ставших завсегдатаями наших семейных
застолий? Я не знаю, что точно чувствовала, когда муж вместо привычного
театра-ресторана-постели сидел в комнате и смотрел на Антошу, прижимающегося
щекой к холодному телу скрипки. Они могли проводить так целые выходные! И целые
недели, наверно, тоже! Скрипка рыдала, выворачивая на изнанку душу, или тихо плакала под детскими пальцами, а вместе с ней, в унисон, плакала я, запершись в нашей пустой спальне.
"Ты не понимаешь, - объяснял муж, - это же сын моей покойной сестры. Я обязан
воспитывать его, как своего!".
"Ты мой папа?" - однажды спросил Антоша у мужа за завтраком.
Меня он мамой так никогда и не назвал.
* * *
Через два месяца я вышла от врача. Давно было пора к нему сходить,
обследоваться, поговорить. Терапевт послал на полное обследование, эндокринолог
выявил проблемы с щитовидкой, гинеколог, как я давно подозревала, сказала, что
увы...
Теория работала, как никогда. Я была хорошей женой. Но мамой я бы не стала, даже
если теперь и захотела.
Сегодня я торопилась домой - делать Антоше укол, накормить и отвезти к музыкальную. Муж уехал на три дня в командировку; дома меня ждал чужой - не мой - ребенок, от
меня зависела его жизнь.
От меня. Зависела... Я сбавила шаг, пошла совсем медленно, потом и вовсе села в
каком-то пустом сквере. Мимо, как в замедленной съемке, пробежала собака. Я
поднесла часы к глазам и подумала: если встать прямо сейчас и взять такси, то
можно успеть. У Антоши тяжелая форма болезни, надо торопиться.
Но вместо этого я продолжала сидеть, как если бы кто-то держал.
Лохматили небо тучи - незаметно наступила осень. Раньше муж охапками приносил
желтые листья и мы ставили их в вазы, как реквием последним уходящим теплым
дням. В этот раз он забыл..
Спустился вечер. Я не шевелилась. Выбор был сделан.
Следующей осенью он уж точно не забудет. Никто не помешает ему забыть.
|
|