Шли наши девки.
Эффектные, «с иголочки» одетые, разукрашенные дорогой косметикой, лоснящиеся от ухожен-ности и безделья, они беззастенчиво выпячивали свои пышные женсие прелести на показ и на продажу, стреляя, зазывая глазами, похотливо виляя бедрами, манерно-кокетливо отставляя мизинчик и легонько, в меру неписанной науки окручивания, поводя сытным плечиком.
Шли девки. Откормленные и довольные собой телки.
Стремление ухватиться за первого попавшегося самца и всучить ему себя, придавив его хорошенько и телом и гонораром, было так сильно, что оно просачивалось сквозь каждую клеточку их существа, не оставляя ни малейшего сомнения о характере их убеждений, поисков и занятий....
Дома – 10 зеленых, в Греции – 50, здесь – 100....
Средняя цена, средние доходы, ниже среднего девки...
Широкие и тупые задницы примитивного ширпотреба.
Но сколько коровьего гонору!
Неприкрытого цинизма, беспардонной наглости, похабного откровения и откровенного бескультурья.
Русские бабы... Девки – дешевки..
Мать и дочь, приехавшие на жаркий аргентинский рынок невест по зову плоти и кармана.
Им можно было позавидовать...
Шик и блеск кавалеров, машин, танцев, бинго, кабаре, казино... «Везет же некоторым в любви» - вздыхали некоторые несчастные золушки.
Слушая нескончаемые рассказы о мужской половине человечества, ползающей и претендующей поползать у ног несравненных двух красавиц, ты становилась такой маленькой и невзрачной, такой незначительной тебе уже казалась твоя собственная жизнь по сравнению с гигантскими телами и замашками непревзойденных девиц, что невольно чувствовала себя идиоткой, не умеющей жить и не живущей, и не понимающей истинных прелестей жизни.
Приглашения в дорогие рестораны, ночные бары, поездки на различные курорты, подарки, подношения, заполнение пустых холодильников оплачивались определенным количеством
половых сношений в гостиницах различного толка и характера.
Чувств не было и быть не могло – была карманно-сексуальная похоть.
Надо было обладать недюжинными способностями вынюхивать всюду и выковыривать отовсюду старых и богатых вдовцов, разведенных мужиков, одиноких, скучающих бездельников, а, впрочем, - и не вдовцов, и не разведенных, и не одиноких, и не бездельников.
В принципе, разницы не было абсолютно никакой – лишь бы платили по тарифу...
И платили...И попадались... И даже крепко садились на крючок.
Тогда уж девки вовсю старались: присосавшись, вытягивали все и вся – от чулок, трусиков и колготок до французких духов и золотых украшений. Не стеснялись унижаться, слюняво вымаливая у своих содержателей копеечку, или выцарапывая ее у них же со звериной силой взбешенной самки. Считали эту жизненную политику единственно верной и перспективно-правильной, презирая тех, кто шел в жизни по другому пути, кто считал ниже своего достоинства хвататься за штаны, вернее, за то единственное место в штанах, которое может обеспечить беспроблемное существование.
Так прошло пять лет.
Пять лет обеспеченной жизни, красивого беззаботного гуляния, скурпулезно-старательного припрятывания заработанных копеечек, страстного желания узакониться хоть с кем-нибудь из своих содержателей и постоянного хождения по адвокатам с единственным вопросом о полагающемся им наследстве в случае преждевременно-организованного отпевания своего благодетеля.
И вдруг – беда...Яма... Неожиданный конец...
Никто уже не идет на жирного карася...
Срочно пошли в ход активные диеты, массажи, гимнастики, косметики, якобы уменьшающие неэстетические жировые отложения и сверху, и снизу, и спереди,и сзади, и слева, и справа, но... отсутствие ума и шарма даже при шикарной плоти явно отрицательно сказывалось на таком процветающем бизнесе.
Копеечка перестала идти.
Что делать?!
Вкалывать наравне с общей плебейской массой? – не умели и не желали, презрительно игнорируя старания некоторых подруг помочь найти нормальный выход из создавшейся ситуации.
А тщательные поиски очередных «работодателей» не приводили к успешным результатам: соблазнившихся бы двумя бесформенными феклами, из которых выпирала непричесанная грубая пошлятина возраста далеко не юного, больше не находилось.
Обожатели исчезли, содержатели почерствели – холодильники опустели окончательно...
Припасенная на черный день копеечка начала заметно таять, возбуждая нервные клетки и меняя гармонию совместной жизни и работы на возрастающую в геометрической прогрессии ненависть: мать и дочь пустились во все тяжкие облаивать друг друга. Не проходило и дня без диких сцен и схваток, доходивших иногда и до безобразного рукоприкладства между девками, так как шакалий характер дочери перестал переносить присутствие матери на той же самой территории. Но обеим некуда было деться – и лай продолжался до прихода кредиторов, требующих срочно или оплатить снимаемую квартиру или выбираться из нее. Тогда к лаю добавились громкие вопли страха и голода.
Им подфартило: нашелся спаситель – пожалел несчастных девок, плачущих, сопливых, дрожащих, размазывающих по лицу косметику и слюни - и забрал их в свой дом.
Они успокоились – и забыли напрочь свои несчастья.
Но что за мерзопакостный характер имели девки: уютно пристроив свои зады, человека, приютившего и накормившего их, сначала пытались совратить всеми способами; а не совратив его, начали обливать грязью по всем углам, в деталях обсмакивая со своими товарками мужское нежелание, а значит, по их мнению, мужскую неспособность сексуально обслуживать обеих. “Какой же идиот отказывается от наших прелестей и предложений?!”
Когда до них дошло, что в этих теплых стенах им не светит ни малейшего заработка, ни малейшего удовольствия, с усиленной энергией принялись снова шастать по кабакам, глотать газетные объявления, шуровать в интернете, собирать соответствующие брошюрки, даже записались в несколько брачных агенств, свято веря в свои неоспоримые достоинства и в поточное количество претендующих.
Так в поисках и перехватах пролетел еще год.
Пожелтевшие и поникшие от несостоявшегося грандиозного успеха, окончательно ссучившиеся, все это время они жили как на иголках, пряча свою активную деятельность от человека, под крышей которого получили возможность безвозмездно холить и лелеять свои телеса, но который, дознавшись про бурную жизнедеятельность своих приживалок, немедленно постарался избавиться от позорного соседства, выставив многочисленные чемоданы и авоськи на улицу.
Праздник закончился; впереди – снова зияла пропасть.
Именно в этот период и произошло наше знакомство; период, когда девки с любовным остервенением самой паршивой сучонки хватались за любого худосочного клиента, пытаясь все еще миролюбиво, по справедливости, разрешить между собой дележ несчастного хахаля и потрошение его скудного содержимого.
Попробуем же обрисовать девичьи портреты наших знакомых для предостережения тех душ, которые могут ошибиться в женской и человеческой оценке этого материала и попасть под его влияние, включившись в кубло нечистоплотностей, замаскированных толстыми слоями макияжа, тряпок и манерностей.
Мать – высокая дородная баба, с замедленным выговором, направленным исключительно на самолюбование и самовозвеличивание. Этот мешок мяса и сала с маленькими, вечно заплывшими, то ли от косметических ухищрений, то ли от перепитых «мерзавчиков», то ли от внутренней зависти, глазками, колюче-испытательно анализируюющими: не ты ли, дорогуша, лучше меня, - когда-то был приятной женщиной, занимавшей престижное место в одной из столичных торговых фирм на Украине. Грешить нельзя, в ее облике еще можно было найти намеки на интеллигентную сдержанность и образованность (хоть и торговое, но образование имела высшее), на которых люди и обманывались при первом знакомстве.
Мы часто сходились на желании поговорить на нашем языке, на тоске по прошлой, такой устроенной и уютной жизни, на воспоминаниях о родных и любимых местах, на простом женском желании устроить свою судьбу и здесь, в этом далеком чужом месте.
Выпив стопочку-другую в компании, иногда слезно запевали родные песни...
Любили и потанцевать...
Маска элементарного приличия быстро сходила с лица названной дамы, шокируя присутствующих не только словесной виртуозностью в детальной расшифровке русского мата.
Было противно смотреть, как хорошо поддавшая бабская глыба с осоловевшими глазами и еле шевелящимся языком начинает патетически учить окружающих науке соблазна и совращения, давая незабываемое клоунское представление стрип-танца, или лучше сказать, патологического секс-кривляния, которое начиналось с легкого поглаживания себя по бедрам и плавнообразного приседания в такт музыки, а заканчивалось перевесом тяжелого заднего места и полной потерей музыкального и реального равновесия.
Разница жизненных теорий собиравшихся приводила очень скоро сначала к разделению казалось бы такой тесной компании, а затем к огромным конфликтам с грязью, подлостью и ненавистью, возникавшим на почве смертельной компетенции в отлове мужицких единиц.
Девки не допускали ни малейшего сближения никого ни с кем, жестко контролируя соотношение кавалеров и направление их внимания и комплементов в исключительно в свой адрес.
Никто не мог принимать спокойно дешевость и дерьмовость, которыми были полны и дочь и мать, никто не мог оправдать такое жизненное кредо.
История матери была проста. Ее, продававшую предметы народного ширпотреба в столичном универмаге, саму продали как ширпотреб, еще там, в Киеве, заманив легкостью добычи на знойной зарубежной земле.
А здесь, на месте, когда она ждала манны небесной за свои неописуемые достоинства, ее сначала бросили на произвол, а потом по довольно умеренной цене (сошлись между своими, кол легами) сдали на руки обрюзгшему гомосексуалисту, который и держит ее до сегодняшнего дня за бесплатную поломойку и трусестирку, заставляя бабу иногда отрабатывать дополнительно свои хлеб и воду тем законным и вечным, как мир, ремеслом, которое она уже давно выпол-
няла профессионально, с той только разницей, что заработанные копеечки шли теперь в ненасытный карман извращенца, а ей приходилось довольствоваться или удовлетворением или
неудовлетворением своего физиологического аппетита.
Ширококостная, грубоскроенная, бюст – на выставку, прилепленное заднее место необъятных размеров и желаний...
Надька, ты, Надька...Какое красивое и гордое имя ты имела – Надежда....
Надежда...
Растворились все твои надежды в соке распутства и беспардонства, так и не наполнив твое пятидесятилетнее разбитое корыто...
Что же тебе осталось, родная!???
Уповать на дочь, на ее таланты и возможности ???
Дочь...
Кудрявая шавка, c презрительной миной ко всем миру, кричащая: «По гороскопу, я - Лев. Лев – царь зверей. Значит, я – Королева.
Вы... Разве вы не видите !?»...
Но королевы, как раз, никто и не мог усмотреть в этом человеческом экземпляре, потому что своей крикливой вульгарностью и животной похотью она, как ни пыхтела, ни тужилась, не могла подняться выше уровня неотесанной табуретки, - а это уже видели и чувствовали все.
Ее цинизм недоучившейся медицинской сестры был более чем откровенен. Казалось, разговариваешь не с молодой тридцатилетней женщиной, а с мясником, распластавшим на цинковом разделочном столе тушу для ее обработки и отсекания топором лишних членов...
Так естественно этот лексикон воспринимался бы у профессионала и так тошнотворно было слушать натуральные откровения милой Иннулечки, как звала любимую дочь ее мать.
Иннулечка...
Отвратительный бесформенный обрубок с прыщавой мордой и с такими же маленькими глазками, как у матери, только со взглядом более злым и неприветливым, с более хамскими претензиями, с манерами более вульгарными и с такой широкой амплитудой сексуально-матершинного словаря, что и видавшие виды, слушая девицу, покачивали головами; а всем нам, знавшим или
общавшимся с ней, всегда хотелось вымыть руки, чтобы очиститься от налипшей словесной и мыслительной грязи
Единственная надежда матери???
Может быть...
Приехав вслед за ней, девка сориентировалась моментально. Раскусив неспособность своей «старухи» достичь желаемых высот для обеих, плюнула на нее, взявшись за дело самостоятельно и перещеголяв опытную родительницу абсолютно по всем пунктам.
Перепробовав несметное количество штанов всех цветов и размеров, наконец, ухватилась крепко, мертвой хваткой вцепившись в страдающе-изнемогающего от одиночества вдовца, который долго колебался в выборе, пытаясь прокалькулировать поточнее, какая же из двоих самок обойдется ему дешевле.
В этой победе молодухе пригодились не только ее необъятные телесные способности и возможности, но и наглядный материнский опыт, и научно-порнографическая литература, аккуратно заполнявшая висевшую перед ее столом широкую полку и общеизвестные методы черной магии, подчерпнутые ею из привезенных учебников по старинным обрядам и гаданиям, которыми так богаты были в свое время дешевые книжные издательства и сомнительные рынки.
Она вызывала духов, тыкала иголками фотографии, шептала заклинания, что-то творила со свечками, сжигала клочки собачьей шерсти, подсыпала неизвестные порошки, подбрасывала меченые письма, варила странные зелья, раскладывала гадальные карты, обмазывала пороги и двери, угрожала проклятиями, чтобы устранить помехи...
Бог мой, что только ни было пущено в ход, чтобы заарканить объявившегося молодца и потом удерживать его, запуская все глубже и глубже руки в его штанные принадлежности, надеясь на скорый катедральный результат. Даже мать – стала ее бояться и старалась не перечить своей дитяти ни в чем, чтобы случайно не возбудить ни плохое настроение, ни закипавшую, часто беспричинную, злость,
ни бешеный психоз, от которых никуда невозможно было укрыться.
Результат всех этих гадально-сексуальных извращений и ухищрений о-о-чень красноречив.
Живет девка в содержанках или в прислужницах – понять нельзя, – да делает вид, что счастлива до небес, дифилируя перед носом у всех толстыми жерновами, еле втиснутыми в фирменные джинсы. Завидуйте!
Но никто не завидует, зная какое непотребное старье она вынуждена обслуживать; самовлюбленного эгоиста, всю жизнь удовлетворяющего только свои желания и похоти, искривленного сексуального импотента, загнавшего в гроб свою первую жену, выгнавшего из дома свою собственную дочь, предавшего своего лучшего друга и тем самым убившего его, и ко всему прочему, заморившего голодом и своим безразличием двух чудесных терьеров чистой породы и доброго характера.
Живет девка и трясется от страха, что ее благодетель сдохнет раньше, чем осчастливит ее законностью; и проклинает его, и посылает его в открытую, и ублажает его, и облизывает со всех сторон...
А он смеется над ней, над ее хищными планами, плюет на ее выходки, издевается над ней и унижает ее, лжет и ищет на стороне другие связи..
Как низко ты упала, девка! Как дешево себя оценила, дура!
Продалась за примитивную возможность покататься на машине да за бесплатное проживание в доме, в котором никогда ты не будешь хозяйкой, как ни ползай, как не извивайся перед своим хозяином, потому что не родился еще на свет тот американец, который бы взял в жены кусок дерьма, подобранный с улицы; да, он заберет его в дом, рассмотрит его как следует, раскусит и ...выбросит с отвращением и брезгливостью.
Вот так в этой дурной каше дочь и мать и варятся по сегодняшний день: ни дома, ни земли, ни друзей, ни любимых, ни семьи...
Идут девки.
Как всегда, дорого одетые и замазанные дорогой косметикой.
Поблекшие и увядшие от безделья, сморщенные от унижений, затрепанные излишествами и извращениями, измочаленные бесплодными ожиданиями.
Идут наши девки...
Иногда думается, что Бог не зря наказывает их за склочность, злость, зависть, за нечистоплотность чувств и мыслей.
Иногда становится их жалко: что же вы имеете, несчастные?!
Русские бабы...Девки – дешевки...
Недоброкачественный продукт ушедшей в небытие системы...
|
|